ю Барри, которая  выписала
мелким прямым и неразборчивым почерком вексель на двадцать  одну  тысячу
двенадцать ливров - чтобы компенсировать потерю виноградников, и  девять
тысяч - чтобы заплатить гонорар Флажо.
   Затем она написала записку Бемеру и Бассанжу, королевским ювелирам, с
просьбой вручить подателю письма гарнитур  из  брильянтов  и  изумрудов,
названный "Луиза",  так  как  он  принадлежал  принцессе,  приходившейся
дофину  теткой,  которая  продала  его  с  целью  выручить   деньги   на
благотворительность.
   Покончив с этим, крестная и крестница обменялись бумагами.
   - Теперь, дорогая графиня, - сказала Дю Барри, -  докажите  мне  свое
хорошее ко мне отношение.
   - С удовольствием.
   - Я уверена, что вы согласитесь переехать в мой дом. Троншен  вылечит
вас меньше чем за три дня. Поедемте со мной,  вы  испробуете  также  мое
превосходное масло.
   - Поезжайте, графиня, - сказала осторожная старуха, - мне  еще  нужно
закончить здесь некоторые дела, прежде чем я присоединюсь к вам.
   - Вы отказываете мне?
   - Напротив, я согласна, но не могу ехать теперь. В аббатстве  пробило
час. Дайте мне время до трех часов; ровно в пять я буду в замке Люсьенн.
   - Вы позволите моему брату  в  три  часа  заехать  за  вами  в  своей
карете?
   - Конечно.
   - Ну, а теперь отдыхайте.
   - Не бойтесь. Я дворянка, я дала вам слово и,  даже  если  это  будет
стоить мне жизни, буду с вами завтра в Версале.
   - До свидания, дорогая крестная!
   - До свидания, очаровательная крестница!
   На сем они расстались: старуха - по-прежнему лежа на подушках и держа
рук) на бумагах, а Дю Барри - еще  более  легкокрылая,  чем  до  прихода
сюда, но с сердцем, слегка сжавшимся оттого, что не  смогла  взять  верх
над старой любительницей процессов  -  она,  которая  ради  собственного
удовольствия бивала короля Франции!
   Проходя мимо большого зала, она  заметила  Жана,  который  для  того,
очевидно, чтобы никто не усмотрел чего-либо подозрительного в его  столь
долгом здесь пребывании, только что начал наступление на вторую  бутылку
вина.
   Увидев невестку, он вскочил со стула и подбежал к ней.
   - Ну что? - спросил он.
   - Вот что сказал маршал Саксонский его величеству, показывая на  поле
битвы при Фонтенуа: "Сир! Пусть это зрелище скажет вам,  какой  ценой  и
какими страданиями достается победа".
   - Значит, мы победили? - спросил Жан.
   - Еще одно удачное выражение. Но оно дошло к нам из античных  времен:
"Еще одна такая победа, и мы проиграем".
   - У нас есть поручительница?
   - Да, но она обойдется нам почти в миллион.
   - Ого! - произнес Дю Барри со страшной гримасой.
   - Черт возьми, выбора у меня не было!
   - Но это возмутительно!
   - Ничего не поделаешь. Не вздумайте  возмущаться,  потому  что,  если
случится, что вы будете недостаточно почтительны, мы можем вообще ничего
не получить или же это будет стоить нам вдвое дороже - Ну и ну! Вот  так
женщина!
   - Это римлянка.
   - Это гречанка - Не важно! Гречанка или римлянка -  будьте  готовы  в
три часа забрать ее отсюда и привезти ко мне в Люсьенн. Я буду  спокойна
только, когда посажу ее под замок.
   - Я не двинусь отсюда ни на шаг, - сказал Жан - А мне надо  поспешить
все приготовить, - сказала графиня и, бросившись к карете, крикнула:
   - В Люсьенн! Завтра я скажу. "В Марли!"
   - Какая разница? - сказал Жан, следя глазами за удалявшейся  каретой.
- Так или иначе, мы дорого обходимся Франции. Это лестно для Дю Барри.

Глава 3

ПЯТЫЙ ЗАГОВОР МАРШАЛА РИШЕЛЬЕ

   Король, как обычно, вернулся ко двору в Марли.
   Меньший раб этикета, нежели Людовик XIV, который во время  придворных
церемоний искал повода для проявления своей королевской власти,  Людовик
XV в каждом кружке придворных искал новостей, до  которых  был  охоч,  и
особенно  разнообразия  лиц  -  это  развлечение  он  предпочитал   всем
остальным, тем паче если эти лица были приветливыми.
   Вечером того дня, когда состоялась только что описанная нами встреча,
и через два часа после того, как де  Беарн,  согласно  своему  обещанию,
которое на сей раз она сдержала, расположилась  в  кабинете  графини  Дю
Барри, король играл в карты в голубом салоне.
   Слева от него сидела герцогиня Айенская, справа - де Гемене.
   Король,  казалось,  был  чем-то  озабочен,  из-за  чего  и   проиграл
восемьсот луидоров. Проигрыш заставил его  вернуться  к  занятиям  более
серьезным - будучи достойным потомком Генриха IV, Людовик XV предпочитал
выигрывать. В девять часов король отошел от карточного стола к окну  для
беседы с сыном экс-канцлера Малерба.  От  противоположного  окна  за  их
беседой с беспокойством наблюдал господин де  Монеу,  разговаривавший  с
Шуазелем.
   Как только король отошел, у камина образовался кружок.  Вернувшись  с
прогулки по саду, принцессы Аделаида, Софья и Виктория устроились  здесь
со своими фрейлинами и придворными.
   Так как вокруг короля - вне всякого  сомнения  занятого  делами,  ибо
серьезность  де  Малерба  была  общеизвестна,   -   собрались   офицеры,
сухопутные и морские, высокородные дворяне, вельможи и высшие чиновники,
застывшие  в  почтительном  ожидании,  кружок  у   камина   был   вполне
удовлетворен. Прелюдией к  более  оживленной  беседе  служили  колкости,
представлявшие лишь разведку перед боем.
   Основную часть женщин, входящих в  эту  группу,  представляли,  кроме
трех дочерей короля, графиня де  Граммон,  де  Гемене,  де  Шуазель,  де
Мирпуа и де Поластрон.
   В то мгновение, когда мы остановили взгляд на этой группе,  принцесса
Аделаида рассказывала историю про  одного  епископа,  которого  пришлось
заключить в исправительное  заведение  прихода.  История,  от  пересказа
которой мы воздержимся, была достаточно скандальная,  особенно  в  устах
принцессы королевского рода, но  эпоха,  которую  мы  пытаемся  описать,
отнюдь не была, как известно, осенена знаком богини Весты.
   - Вот так раз! - сказала принцесса Виктория. -  А  ведь  всего  месяц
назад этот епископ сидел здесь, с нами.
   - У его величества можно было бы встретиться кое с кем  и  похуже,  -
сказала де Граммон, - если бы сюда наконец получили доступ те,  кто,  ни
разу не побывав здесь, так жаждет сюда попасть.
   При первых словах герцогини и особенно по тону, каким эти слова  были
произнесены, все поняли, о ком она говорила и в каком направлении пойдет
беседа.
   - К счастью, хотеть и  мочь  -  не  одно  и  то  же,  не  правда  ли,
герцогиня? - спросил, вмешиваясь в беседу, невысокий мужчина  семидесяти
четырех лет, который с  виду  казался  пятидесятилетним  -  так  он  был
статен, такой молодой у него был голос,  такая  изящная  походка,  такие
живые глаза, такая белая кожа и такие красивые руки.
   - А, вот и господин де Ришелье, который первым бросается на  приступ,
как при осаде Маона, и который  одержит  победу  и  в  нашей  беседе!  -
сказала герцогиня. - Опять пытаетесь гренадерствовать, дорогой герцог?
   - Пытаюсь? Ах, герцогиня, вы меня обижаете, скажите: я все  такой  же
гренадер.
   - Так что же, разве я что-нибудь не так сказала, герцог?
   - Когда?
   - Только что.
   - А о чем, собственно, вы говорили?
   - О том, что двери короля не открывают силой.
   - Как и занавески алькова. Я всегда с вами согласен, графиня,  всегда
согласен.
   Намек герцога заставил некоторых дам  закрыть  лица  веерами  и  имел
успех, хотя хулители былых времен и поговаривали, что остроумие  герцога
устарело.
   Герцогиня де Граммон заметно покраснела, потому  что  эпиграмма  была
направлена главным образом против нее.
   - Итак, - сказала она, - если герцог говорит нам подобные вещи, я  не
буду продолжать свою историю, но предупреждаю вас: вы  много  потеряете,
если только не попросите маршала рассказать вам что-нибудь еще.
   - Как я  могу  осмелиться  прервать  вас  в  тот  момент,  когда  вы,
возможно, собираетесь позлословить о  ком-нибудь  из  моих  знакомых!  -
воскликнул герцог. - Боже упаси! Я напряг весь оставшийся у меня слух.
   Кружок вокруг герцогини стал еще теснее Герцогиня де Граммон  бросила
взгляд в сторону окна, чтобы убедиться, что король все еще  там.  Король
по-прежнему стоял на том же месте, но, продолжая беседу с  де  Малербом,
он не упускал из виду образовавшуюся группу, и его взгляд встретился  со
взглядом герцогини де Граммон.
   Герцогиня почувствовала, что храбрости у нее поубавилось  из-за  того
выражения, которое, как ей показалось, она заметила в глазах короля, но,
начав, она не захотела остановиться на полпути.
   - Знайте же, - продолжала герцогиня  де  Граммон,  обращаясь  главным
образом к трем принцессам, - что некая дама - имя ведь ничего не значит,
правда? - пожелала недавно увидеть всех нас - нас. Божьих избранниц,  во
всей нашей славе, лучи которой заставляют ее умирать от ревности.
   - Где она хотела нас увидеть?
   - В Версале, в Марли, в Фонтенбло.
   - Так, так, так.
   - Бедное создание из всех наших больших  собраний  видела  лишь  обед
короля, на который  разрешено  поглазеть  зевакам:  им  позволено  из-за
ограды смотреть, как  кушает  его  величество  вместе  с  приглашенными,
причем не останавливаясь,  а  проходя  мимо,  повинуясь  движению  жезла
дежурного распорядителя.
   Герцог де Ришелье шумно втянул понюшку табаку из табакерки  севрского
фарфора.
   - Но чтобы видеть нас в Версале, в Марли,  в  Фонтенбло,  нужно  быть
представленной ко двору, - сказал герцог.
   - Дама, о которой идет речь, как раз и  домогается  представления  ко
двору.
   - Держу пари, что ее ходатайство удовлетворено, -  сказал  герцог.  -
Король так добр!
   - К сожалению,  чтобы  быть  представленной  ко  двору,  недостаточно
разрешения короля, нужен также кто-то, кто мог бы вас представить.
   - Да, нечто вроде крестной, - сказала де Гемене и стала напевать:

   И лишь подруга Блеза - вот бедняжка! -
   Лежит в постели, захворавши тяжко...

   - Дайте же герцогине самой закончить начатую ей историю! -  остановил
ее герцог.
   - Ну что ж, продолжайте, герцогиня, - сказала принцесса  Виктория.  -
Вы нас так заинтриговали, а теперь не хотите договаривать.
   - Что вы! Напротив, я непременно хочу рассказать  историю  до  конца.
Когда у вас нет крестной, ее  нужно  отыскать.  "Ищите  и  обрящете",  -
сказано в Евангелии Искали так хорошо, что в конце концов нашли Но какую
крестную, Бог мой! Провинциальную кумушку, наивную  и  бесхитростную  Ее
чуть ли не силой  вытащили  из  ее  захолустья,  исподволь  подготовили,
приласкали, принарядили.
   - Прямо мурашки по телу,  -  сказала  де  Гемене  -  И  вдруг,  когда
провинциалочка  уже  почти  готова,  разнеженная  и  принаряженная,  она
сваливается с лестницы...
   - И что же?.. - спросил герцог де Ришелье.
   - Она сломала ногу.
   - "Ха-ха-ха-ха-ха-ха!" - пропела герцогиня, добавляя еще две  строчки
к двустишию г-жи де Мирпуа.
   - Значит, представление ко двору...
   - Можете забыть о нем, дорогая моя.
   - Вот что значит судьба! - сказал маршал, воздев руки к небу.
   - Извините, - сказала принцесса Виктория, - но мне очень жаль  бедную
провинциалку.
   - Что вы, ваше высочество! - возразила графиня. - Вам следовало бы ее
поздравить: из двух зол она выбрала меньшее.
   Герцогиня осеклась на полуслове, заметив  обращенный  на  нее  взгляд
короля.
   - А о ком вы  говорили,  герцогиня?  -  возобновил  разговор  маршал,
притворяясь, что никак не может догадаться, кто эта дама, о которой  шел
разговор.
   - Ну.., имя мне не называли.
   - Как жаль! - сказал маршал - Однако я догадалась, догадайтесь и вы.
   - Если бы все присутствующие дамы были смелыми  и  верными  принципам
чести старинного французского дворянства, - с горечью сказала де Гемене,
- они отправились бы с визитом к провинциалке, которой пришла  в  голову
столь блестящая идея - сломать себе ногу.
   - Ах, Боже мой! Конечно, это прекрасная мысль,  -  сказал  герцог  де
Ришелье, - но нужно  знать,  как  зовут  эту  прелестную  даму,  которая
избавила нас от такой великой  опасности.  Ведь  нам  больше  ничего  не
угрожает, не правда ли, дорогая графиня?
   - Опасность миновала, ручаюсь вам:  дама  в  постели  с  перевязанной
ногой и не может сделать ни шага.
   - А что если эта особа найдет себе другую поручительницу? -  спросила
де Гемене. - Она ведь очень предприимчива.
   - Не беспокойтесь, поручительницу отыскать не так-то просто.
   - Еще бы, черт ее подери! - сказал маршал, грызя одну из тех чудесных
конфеток,  которым,  как  поговаривали,  он  был  обязан  своей   вечной
молодостью.
   Король взмахнул рукой. Все замолчали.
   Голос короля, внятный и столь знакомый каждому, прозвучал в салоне:
   - Прощайте, дамы и господа!
   Все поднялись с мест, и в галерее началось оживление.  Король  сделал
несколько шагов к двери, затем, повернувшись в ту минуту, когда  выходил
из зала, произнес:
   - Кстати, завтра в Версале состоится представление ко двору.
   Его слова прозвучали среди присутствующих как удар грома.
   Король обвел взглядом группу дам - они побледнели и переглянулись.
   Король вышел, не прибавив ни слова.
   Но как только он удалился  в  сопровождении  свиты  и  многочисленных
придворных, состоявших  у  него  на  службе,  среди  принцесс  и  прочих
присутствующих, оставшихся в зале после его ухода, поднялась буря.
   - Представление ко  двору!  -  помертвев,  пролепетала  герцогиня  де
Граммон. - Что хотел сказать его величество?
   - Герцогиня, - спросил маршал с такой ядовитой  улыбкой,  которую  не
могли  простить  ему  даже  лучшие  друзья,  -  это,  случайно,  не   то
представление, о котором вы говорили?
   Дамы кусали губы от досады.
   - Нет! Это невозможно! -  глухим  голосом  проговорила  герцогиня  де
Граммон.
   - А вы знаете, герцогиня, сейчас так хорошо лечат переломы!
   Господин де Шуазель  приблизился  к  своей  сестре  и  сжал  ей  руку
предупреждающим жестом, но герцогиня была слишком задета, чтобы обращать
внимание на предупреждения.
   - Это оскорбительно! - вскричала она.
   - Да, это оскорбление! - повторила за ней де Гемене.
   Господин де Шуазель, убедившись в своем бессилии, отошел.
   - Ваши высочества! - продолжала герцогиня, обращаясь к  трем  дочерям
короля. - Мы можем надеяться только на вас. Вы, первые дамы королевства,
неужели вы потерпите, чтобы всем нам  было  навязано  -  в  единственном
неприступном убежище  благопристойных  дам  -  такое  общество,  которое
унизило бы даже наших горничных? Принцессы, не отвечая, грустно опустили
головы.
   - Ваши высочества! Ради Бога! - повторила герцогиня.
   - Король - повелитель, только он может принимать решения, -  сказала,
вздохнув, принцесса Аделаида.
   - Хорошо сказано, - поддержал ее герцог Ришелье.
   - Но тогда будет скомпрометирован весь французский двор! -  вскричала
герцогиня. - Ах, господа, как мало вы заботитесь о чести ваших фамилий!
   - Сударыни! - сказал г-н де Шуазель, пытаясь обратить все в шутку.  -
Раз все это становится похожим на заговор, вы  ничего  не  будете  иметь
против, если я удалюсь? И, уходя, уведу с собой господина Сартина.
   - Вы с нами, герцог? - продолжал г-н де Шуазель, обращаясь к Ришелье.
   - Пожалуй, нет, - ответил маршал. - Я остаюсь: я обожаю заговоры.
   Господин де Шуазель скрылся,  уводя  г-на  де  Сартина,  Те  немногие
мужчины, которые еще оставались в зале, последовали их примеру.
   Вокруг  принцесс  остались  лишь  герцогиня  де  Граммон  де  Гемене,
герцогиня Айенская, г-жа де Мирпуа, г-жа ж Поластрон и еще десять дам, с
особым жаром участвовавших в споре, вызванном пресловутым представлением
ко двору.
   Герцог де Ришелье был среди присутствовавших единственным мужчиной.
   Дамы смотрели на него с беспокойством, как если бы он был троянцем  в
стане греков.
   - Я представляю свою дочь, графиню д'Эгмон, -  сказал  он  им.  -  Не
обращайте на меня внимания.
   - Сударыни! - сказала герцогиня де Граммон. -  Есть  способ  выразить
протест  против  бесчестья,  которому  нас  хотят   подвергнуть,   и   я
воспользуюсь этим способом.
   - Что же это за способ? - спросили в один голос все дамы.
   - Нам сказали, - продолжала герцогиня де  Граммон,  -  что  король  -
властелин.
   - А я ответил на это: хорошо сказано, - подтвердил герцог.
   - Король - повелитель в своем доме, это правда. Но зато у  себя  дома
властвуем мы сами. А кто может помешать мне сказать сегодня  кучеру:  "В
Шантеру", вместо того чтобы приказать ему: "В Версаль"?
   - Все это так, - сказал герцог де Ришелье, -  но  чего  вы  добьетесь
своим протестом?
   - Кое-кого это заставит задуматься, - вскричала  г-жа  де  Гемене,  -
если вашему примеру, герцогиня, последуют многие!
   - А почему бы нам всем не последовать примеру герцогини?  -  спросила
г-жа де Мирпуа.
   - Ваши высочества! - сказала герцогиня,  вновь  обращаясь  к  дочерям
короля. - Вы, дочери Франции, должны показать пример двору!
   - А король не рассердится на нас? - спросила принцесса Софья.
   - Разумеется, нет! Как вашим высочествам может это прийти  в  голову!
Король,  наделенный  тонкими  чувствами,   неизменным   тактом,   будет,
напротив, признателен вам. Верьте мне - он никого не неволит.
   - Даже напротив, - подхватил герцог Ришелье, намекая  во  второй  или
третий раз на вторжение, которое, как поговаривали, совершила  герцогиня
де Граммон в спальню короля, -  это  его  неволят,  его  пытаются  взять
силою.
   При этих словах в рядах дам произошло движение, которое  походило  на
то, что происходит в роте гренадеров, когда разрывается бомба.
   Наконец все пришли в себя.
   - Правда, король ничего не сказал, когда мы закрыли для графини  свою
дверь, - сказала принцесса Виктория, осмелевшая и разгоряченная кипением
страстей в собрании, - но может статься,  что  по  столь  торжественному
поводу...
   - Ну какие тут могут быть сомнения, - продолжала настаивать герцогиня
де Граммон. - Конечно, все могло бы  случиться,  если  бы  отсутствовали
только вы одни, ваши высочества. Но когда король увидит, что  никого  из
нас нет.
   - Никого! - вскричали дамы.
   - Да, никого! - повторил старый маршал.
   - Значит,  вы  тоже  участвуете  в  заговоре?  -  спросила  принцесса
Аделаида.
   - Ну конечно, именно поэтому я прошу дать мне слово.
   - Говорите, герцог, говорите! - воскликнула герцогиня де Граммон.
   -  Нужно  действовать  по  порядку,  -  сказал   герцог.   -   Совсем
недостаточно крикнуть: "Мы  все,  все!"  Та,  что  громче  всех  "Я  это
сделаю", когда наступит время, поступит совсем иначе. Как я  только  что
имел честь заявить  вам,  я  принимаю  участие  в  заговоре,  поэтому  я
опасаюсь, что останусь в одиночестве, как  это  уже  случалось  со  мной
неоднократно, когда я участвовал в заговорах при покойном короле  или  в
период Регентства.
   - Право же, герцог, - насмешливо проговорила герцогиня де Граммон,  -
вы, кажется, забыли, где находитесь. В стране амазонок вы претендуете на
роль вождя.
   - Поверьте, что у меня есть некоторое право на  пост,  который  вы  у
меня оспариваете, - возразил герцог. - Вы ненавидите Дю Барри - ну,  вот
я и назвал имя, но ведь никто этого  не  слышал,  не  правда  ли?  -  вы
ненавидите Дю Барри сильнее, чем я, но я компрометирую  себя  в  гораздо
большей степени, нежели вы.
   - Вы скомпрометированы, герцог? - удивилась г-жа де Мирпуа.
   - Скомпрометирован, и очень сильно. Вот уже целую неделю я не  был  в
Версале, так что вчера графиня даже послала за мной в  мой  Ганноверский
особняк, чтобы справиться, не болен ли  я.  И  вы  знаете,  что  ответил
Рафте? Что я настолько хорошо себя чувствую, что даже не  ночевал  дома.
Впрочем, я отказываюсь от своих прав, у  меня  нет  никаких  амбиций,  я
уступаю вам место вождя и готов  помочь  вам  занять  его.  Вы  все  это
начали, вы зачинщица, вы посеяли дух  возмущения  в  умах,  вам  и  жезл
командующего.
   - Но только после их высочеств, - почтительно произнесла герцог