сильно огорчаться - мне бы хотелось вам  довериться;  порой  я
испытываю ужасные разочарования - меня утешила бы ваша улыбка.  По  мере
того как вы  будете  добрее,  внимательнее,  терпеливее,  решетки  будут
становиться все тоньше. Кто знает, может быть, через год, через  полгода
вы будете так же свободны, как я, и сами не захотите меня покинуть.
   - Нет! Нет! - вскричала  Лоренца,  не  понимая,  как  такая  пугающая
решимость Бальзамо уживается со столь нежным голосом.  -  Нет,  не  хочу
больше  слышать  ни  обещаний,  ни  лжи:  вы  меня  похитили,  вероломно
похитили, но я принадлежу себе  и  только  себе;  так  отдайте  меня  по
крайней мере Господу, если не желаете вернуть мне свободу. До сих пор  я
сносила ваш деспотизм, потому что помню, что  вы  вырвали  меня  из  рук
готовых меня обесчестить разбойников. Но моя признательность  постепенно
тает. Еще несколько дней  этой  возмутительной  неволи,  и  я  перестану
считать себя вам обязанной; тогда берегитесь, я, пожалуй, поверю, что  у
вас с теми разбойниками какие-то таинственные отношения.
   - Так вы готовы увидеть во мне главаря банды?  -  насмешливо  спросил
Бальзамо.
   - Я в этом не уверена,  но,  во  всяком  случае,  заметила  кое-какие
знаки, словечки...
   - Заметили?.. - вскричал, бледнея, Бальзамо.
   - Да, да! - сказала Лоренца. - Заметила, я их теперь знаю.
   - Никогда о них не говорите! Ни  единая  душа  не  должна  их  знать!
Спрячьте их поглубже в памяти, и пусть они там навсегда угаснут!
   - Ну зачем же! - воскликнула Лоренца, испытывая воодушевление,  какое
охватывает в минуты гнева, оттого что найдено, наконец,  уязвимое  место
противника. - Я бережно сохраню в памяти все эти  слова,  тихо  повторяя
их, пока буду в одиночестве, а при первом же  удобном  случае  произнесу
громко; кстати, я о них уже говорила.
   - Кому? - спросил Бальзамо.
   - Ее высочеству.
   -  Вот  что,  Лоренца,  прошу  вас  внимательно  меня  выслушать,   -
проговорил Бальзамо, до боли сжимая кулаки, пытаясь побороть возбуждение
и сдержать гнев, - если вы их и сказали, то больше вам  не  придется  их
произнести; вы не скажете их больше  потому,  что  я  запру  все  двери,
потому что я  прикажу  заточить  острия  решеток;  если  понадобится,  я
возведу стены вокруг этого дома высотой с Вавилонскую башню.
   - Я вам уже сказала, Бальзамо, - вскричала Лоренца, -  что  из  любой
тюрьмы можно рано или поздно выйти, тем более,  если  любовь  к  свободе
усиливается от ненависти к тирану!
   - Прекрасно, попробуйте выйти отсюда, Лоренца. Однако вот что  я  вам
скажу: вы сможете попытаться дважды. На первый  раз  я  вас  накажу  так
жестоко, что вы выплачете все свои слезы. В другой раз я ударю  вас  так
безжалостно, что вы потеряете всю свою кровь до последней капли.
   - Боже мой! Боже!  Он  меня  убьет!  -  простонала  молодая  женщина,
доведенная до последней степени бессильной злобы, она каталась по  полу,
рвала на себе волосы.
   Бальзамо смотрел на  нее  со  смешанным  чувством  гнева  и  жалости.
Наконец жалость одержала верх.
   - Лоренца! Придите в себя, успокойтесь. Придет день, когда вы  будете
вознаграждены за все страдания или за то, что считали страданием.
   - Тюрьма! Тюрьма! - кричала Лоренца, не слушая Бальзамо.
   - Ну потерпите!
   - Он меня ударит!
   - Это только испытательный срок...
   - Я схожу с ума!
   - Вы поправитесь...
   - Немедленно отправьте меня в больницу для умалишенных! Посадите меня
в настоящую тюрьму!
   - Зачем? Ведь вы же предупредили меня о своих намерениях.
   - Тогда - смерть! Смерть! Сейчас же!
   Вскочив  со  стремительностью  и  гибкостью  дикой   кошки,   Лоренца
бросилась к стене, собираясь разбить себе голову.
   Бальзамо протянул  руку,  произнес  одно-единственное  слово,  и  она
замерла на полпути; закачалась и, засыпая, упала в объятия Бальзамо.
   Казалось, волшебник подчинил себе ее тело, но тщетно пытался  одолеть
силу ее духа; он поднял Лоренцу на  руки  и  отнес  ее  на  кровать;  он
прильнул к ее устам, потом задернул полог кровати и занавески на окнах и
вышел.
   Лоренца погрузилась в сладкий благодатный сон, окутавший  ее,  словно
мать самовольное дитя, которое много страдало и плакало.

Глава 25

ВИЗИТ

   Лоренца не ошиблась. Миновав  городские  ворота  Сен-Дени  и  проехав
через весь пригород, карета повернула за угол последнего дома и  выехала
на бульвар.
   Как   и   говорила   ясновидящая,   в   этой   карете    сидел    его
высокопреосвященство  Людовик  де   Роан,   архиепископ   Страсбургский.
Нетерпение  подгоняло  его,  заставляя   раньше   назначенного   времени
отправиться с визитом к колдуну в его пещеру.
   Кучер,    привыкший    к    бесчисленным     любовным     похождениям
красавца-прелата, не  страшился  темноты,  рытвин  я  подстерегавших  на
некоторых мрачных улицах опасностей; он не дрогнул, когда  освещенные  и
людные бульвары  Сен-Дени  и  Сен-Мартена  остались  позади  и  пришлось
свернуть на пустынный и темный бульвар Бастилии.
   Карета  остановилась  на  углу  улицы  Сен-Клод,  и  хозяин  приказал
остановиться в укромном месте под деревьями в  двух  десятках  шагов  от
особняка.
   Де Роан, одетый в партикулярное платье, бесшумно подошел к особняку и
трижды ударил в дверь, которую он без  труда  узнал  благодаря  описанию
графа Феникса.
   Во дворе раздались шаги Фрица, и дверь распахнулась.
   - Здесь проживает его сиятельство Феникс? - спросил кардинал.
   - Да, ваше высокопреосвященство.
   - Он дома?
   - Да, ваше высокопреосвященство.
   - Доложите.
   -  Его  высокопреосвященство   кардинал   де   Роан?   Кардинал   был
обескуражен. Он оглядел себя, потом стал озираться по сторонам,  пытаясь
понять, что могло выдать его звание. Ведь он был один и на нем  не  было
рясы.
   - Откуда вам известно мое имя? - спросил он.
   -   Хозяин   только   что    мне    сказал,    что    ожидает    ваше
высокопреосвященство.
   - Да, завтра или послезавтра.
   - Нет, ваше высокопреосвященство, он ожидал вас сегодня вечером.
   - Хозяин сказал, что ждет меня сегодня?
   - Да, ваше высокопреосвященство.
   - Ну так доложите обо мне, - приказал кардинал, сунув  в  руку  Фрицу
двойной луидор.
   - Извольте следовать за мной, - сказал Фриц. Кардинал в знак согласия
кивнул  головой.  Фриц  быстрыми  шагами  пошел  к  двери  в   приемную,
освещенную огромным двенадцатисвечовым бронзовым канделябром.
   Изумленный кардинал,  погруженный  в  задумчивость,  шел  за  ним,  -
Милейший! - обратился он к лакею, останавливаясь перед  дверью.  -  Тут,
несомненно, какая-то ошибка. В этом случае мне не хотелось бы беспокоить
графа. Не может быть, чтобы он меня ждал сегодня, он  не  знает,  что  я
должен приехать.
   - Вы в самом  деле  его  высокопреосвященство  де  Роан,  архиепископ
Страсбургский? - спросил Фриц.
   - Да, милейший.
   - Значит, его сиятельство вас ожидает.
   Фриц зажег одну за другой свечи еще двух  канделябров,  поклонился  и
вышел.
   Кардинала охватило сильнейшее волнение. Он стал  разглядывать  мебель
гостиной и дорогие картины.
   Несколько минут спустя дверь распахнулась, на пороге стоял граф.
   - Добрый вечер, ваше высокопреосвященство! - сказал он.
   - Мне сказали, что вы меня ожидаете! - вскричал кардинал, не  отвечая
на приветствие. - Вы ждали меня сегодня? Это невероятно!
   - Прошу меня простить, но я действительно вас ждал, - отвечал граф. -
Может быть, ваше высокопреосвященство сомневается в том, что  я  говорю,
потому что я оказываю вам недостойный прием. Но я всего несколько дней в
Париже   и   еще   не   успел   устроиться.    Извините    меня,    ваше
высокопреосвященство!
   - Так вы меня ждали! Кто же вас предупредил?
   - Вы сами, ваше высокопреосвященство.
   - То есть, как?
   - Вы приказали кучеру остановиться у ворот Сен-Дени, не так ли?
   - Да.
   - Вы  подозвали  выездного  лакея,  и  он  подошел  к  дверце,  чтобы
выслушать приказания вашего высокопреосвященства?
   - Да.
   - Не вы ли сказали ему: "Улица Сен-Клод  в  Маре,  через  Сен-Дени  и
бульвар", а он повторил это кучеру?
   - Да. Так вы, значит, меня видели и слышали?
   - Я вас видел, ваше высокопреосвященство, и слышал.
   - Вы были там?
   - Нет, ваше высокопреосвященство, меня там не было.
   - Где же вы находились?
   - Здесь.
   - Вы видели и слышали меня отсюда?
   - Да, ваше высокопреосвященство.
   - Ни за что не поверю!
   - Ваше высокопреосвященство забывает, что я - колдун.
   - Да, верно, я и забыл... Как же мне называть вас?  Бароном  Бальзамо
или графом Фениксом?
   - В моем доме, ваше высокопреосвященство,  у  меня  нет  имени:  меня
зовут ХОЗЯИН.
   - Да, это всеобъемлющее звание. Итак, хозяин, вы меня ждали?
   - Я вас ждал.
   - Вы уже развели огонь в своей лаборатории?
   - Он никогда не угасает, ваше высокопреосвященство.
   - Вы позволите мне туда войти?
   - Почту за честь проводить туда ваше высокопреосвященство.
   - Я пойду за вами, но при одном условии...
   - При каком?
   - Обещайте, что я не буду вступать в связь с  дьяволом.  Я  испытываю
ужас перед его величеством Люцифером. - Ваше высокопреосвященство!...
   - Да, обыкновенно на роль сатаны приглашают  отставного  французского
гвардейца или подгулявшего учителя фехтования, а  чтобы  игра  произвела
впечатление, они нещадно избивают зрителей кнутом и щелкают их по носам,
когда гаснут свечи.
   - Ваше высокопреосвященство! - с улыбкой заговорил  Бальзамо.  -  Мои
черти не забывают, что имеют дело  с  высочествами;  они  всегда  помнят
слова принца де Конде, пообещавшего одному из них в случае, если  он  не
будет вести себя смирно, хорошенько его взгреть, да так,  что  свет  ему
покажется не мил.
   - Ну что ж, - проговорил  кардинал,  -  это  меня  радует.  Идемте  в
лабораторию.
   - Не угодно ли вашему высокопреосвященству следовать за мной?

Глава 26

ЗОЛОТО

   Кардинал де Роан и Бальзамо поднялись по узкой лестнице, которая вела
так же, как и парадная, в комнаты второго этажа.
   Наверху Бальзамо  отыскал  под  сводами  дверь  и  отпер  ее.  Глазам
кардинала открылся мрачный коридор, кардинал решительно пошел вперед.
   Бальзамо запер дверь.
   Грохот, с каким захлопнулась дверь, заставил кардинала  оглянуться  с
некоторым волнением.
   - Мы пришли, ваше  высокопреосвященство,  -  проговорил  Бальзамо.  -
Зайдемте вот в эту дверь, но прошу вас не обращать внимания на  скрип  и
грохот, эта дверь - железная.
   Скрип  первой  двери  заставил  кардинала  содрогнуться,  поэтому  он
обрадовался, что его вовремя предупредили: металлический скрежет  петель
и замка мог бы напугать и менее чувствительную натуру.
   Он спустился на три ступеньки и вошел.
   Огромный кабинет с голыми  балками  на  потолке,  большая  лампа  под
абажуром, бесчисленное количество книг, много химического и  физического
оборудования - вот какое впечатление производила эта новая комната.
   Скоро кардинал почувствовал, что ему стало трудно дышать.
   - Что это значит? - спросил он. -  Я  задыхаюсь,  хозяин,  я  весь  в
испарине. Что это за шум?
   - В  этом-то  все  и  дело,  ваше  высокопреосвященство,  как  сказал
Шекспир, - молвил Бальзамо,  отодвигая  гигантский  асбестовый  занавес,
скрывавший огромную каменную печь;  в  середине  печи  поблескивали  два
отверстия, похожие на горящие в потемках глаза хищного зверя.
   Комната, где находилась печь, была вдвое больше первой,  но  кардинал
не обратил на нее внимания из-за занавеса.
   - Сильное впечатление производит это зрелище! - воскликнул кардинал.
   - Это и есть печь, ваше высокопреосвященство.
   - Да, да, но вы процитировали Шекспира, а я  приведу  слова  Мольера:
есть печи и печи. У этой - вид  вполне  сатанинский,  и  потом,  мне  не
нравится запах. Что в ней варится?
   - То, о чем вы меня просили, ваше высокопреосвященство.
   - Неужели?
   - Да, ваше высокопреосвященство.  Для  меня  большая  честь,  что  вы
пожелали познакомиться с моим детищем. Я должен был  взяться  за  работу
только завтра вечером, но, узнав о том,  что  ваше  высокопреосвященство
изменили намерение и уже направляетесь на улицу  Сен-Клод,  я  развел  в
печи огонь и приготовил смесь. И вот огонь  пылает,  а  через  несколько
минут вы увидите золото. Позвольте, я распахну форточку и впущу  свежего
воздуху.
   - Вы хотите сказать, что вот эти тигели...
   - Да, из них через десять минут потечет  чистейшее  золото,  не  хуже
венецианских цехинов или тосканских флоринов.
   - А можно на него взглянуть?
   -   Разумеется,   только   придется    принять    необходимые    меры
предосторожности.
   - Какие же?
   - Наденьте асбестовую маску  со  стеклянными  отверстиями  для  глаз:
огонь такой жаркий, что может опалить лицо.
   - Дьявольщина! Придется поостеречься, я дорожу глазами и не отдал  бы
их даже за обещанные вами сто тысяч экю.
   - Я так и думал, ваше высокопреосвященство; у вас красивые  и  добрые
глаза.
   Комплимент пришелся по  вкусу  кардиналу:  он  пристально  следил  за
производимым им впечатлением.
   - Ага! Так вы говорите,  мы  сейчас  увидим  золото?  -  спросил  он,
прилаживая на лицо маску.
   - Надеюсь, что да, ваше высокопреосвященство.
   - На сто тысяч экю?
   - Да, ваше высокопреосвященство, и даже, может быть, немного  больше,
потому что смеси я приготовил в изобилии.
   - Вы - щедрый колдун, - проронил  кардинал,  и  сердце  его  радостно
забилось.
   -  Однако  моя  щедрость  -  ничто  в   сравнении   с   вашей,   ваше
высокопреосвященство, раз вы говорите мне такие слова.  А  теперь,  ваше
высокопреосвященство, будьте любезны немного отойти, я открываю заслонку
тигеля.
   Бальзамо накинул короткую асбестовую рубашку, сильной рукой подхватил
железные щипцы,  и  приподнял  накалившуюся  докрасна  крышку;  под  ней
оказались четыре одинаковых тигеля: в одном из них бурлила  ярко-красная
смесь,  три  другие  были  наполнены  светлым  веществом   с   пурпурным
отблеском.
   - Это золото, - проговорил прелат  вполголоса,  словно  боясь  громко
произнесенным словом нарушить совершавшееся на его глазах таинство.
   -  Да,  ваше  высокопреосвященство,  вы  правы.  Эти  четыре   тигеля
расположены на разном расстоянии от огня: в одних золото должно вариться
двенадцать часов, в других - одиннадцать. Смесь -  я  раскрою  вам  этот
секрет, как другу и соратнику, - нужно переливать в слитки,  как  только
она  закипит.  Как  видите,  в  первом  тигеле  смесь  посветлела:  пора
переливать. Соизвольте отодвинуться, ваше высокопреосвященство.
   Кардинал  повиновался,  словно  солдат  приказу  командира.  Бальзамо
оставил щипцы, раскалившиеся от соприкосновения с пламеневшими тигелями,
затем подкатил к печи наковальню с восемью железными формами одинакового
размера.
   - А это что, дорогой колдун? - спросил кардинал.
   - Это, ваше высокопреосвященство, формы, в которые  я  буду  заливать
ваше золото.
   - Ага! - удовлетворенно произнес кардинал. Он  продолжал  следить  за
Бальзамо с удвоенным вниманием.
   Бальзамо разостлал на полу кусок белого льняного полотна, встал между
наковальней и печью, раскрыл огромную книгу и произнес заклинание, держа
в руке волшебную палочку. Потом  взялся  за  небывалых  размеров  Щипцы,
способные ухватить тигель.
   -    Золото    выйдет    отменное,     высшего     качества,     ваше
высокопреосвященство, - заметил он.
   - Вы что же, собираетесь опрокинуть этот раскаленный котел?
   -  ..который  весит   не   меньше   пятидесяти   фунтов!   Да,   ваше
высокопреосвященство.  Далеко  не  каждый  литейщик  может  похвастаться
такими мускулами и такой, как у меня, сноровкой. Не бойтесь!
   - А если тигель лопнет?..
   - Однажды это со мной уже случилось, ваше высокопреосвященство.  Было
это в тысяча триста девяносто девятом году. Я  проводил  опыт  вместе  с
Никола Фламелем у него дома на  улице  Экривен,  неподалеку  от  часовни
Сен-Жак-ла-Бушри. Бедняга Фламель едва не лишился зрения,  а  я  потерял
сто восемьдесят унций металла более ценного, чем золото.
   - Что вы рассказываете, дорогой хозяин?
   - Сущую правду.
   - Вы этим занимались в тысяча триста девяносто девятом году?
   - Да, ваше высокопреосвященство.
   - С Никола Фламелем?
   - С ним! А за пятьдесят лет до того мы открыли этот секрет  вместе  с
Пьером Лебоном в  городе  Пола.  Пьер  тогда  неплотно  прикрыл  тигель,
испарения повредили мне правый глаз, и я не видел  им  почти  двенадцать
лет.
   - Пьер Лебон, вы сказали?
   - Да, автор знаменитого труда "Margarita pretiosa". Вы, должно  быть,
знакомы с этой книгой.
   - Да, она датирована тысяча триста тридцатым годом.
   - Совершенно верно, ваше высокопреосвященство!
   - И вы утверждаете, что были знакомы с Пьером Лебоном и Фламелем?
   - Я был учеником одного и учителем другого. Пока испуганный  кардинал
соображал, сам ли  дьявол  перед  ним  или  один  из  его  приспешников,
Бальзаме погрузил в пекло щипцы с длинными рукоятками.
   Он уверенно и проворно зажал тигель на четыре дюйма от края,  немного
приподнял, проверяя, хорошо ли он за него взялся, и  вытянул  чудовищный
сосуд из пылавшей  печи.  Рукоятки  щипцов  в  тот  же  миг  раскалились
докрасна. Кардинал увидел, как в глиняные формы потекли светлые ручейки,
похожие на серебристые молнии, рассекающие грозовую  серную  тучу.  Края
тигеля стали темно-коричневыми, в то время как коническое дно  было  еще
серебристо-розовым на фоне темной  печи.  Жидкий  металл,  подернувшийся
сиреневато-золотистой пленкой, с шипением покатился по желобу тигеля,  и
пылающая струя достигла, наконец, темной формы. Через отверстие в  форме
показалось бурлившее, пенившееся золотое море.
   - А теперь - другую, - проговорил Бальзамо, подходя ко второй  форме.
Она была наполнена с той же силой и ловкостью.
   Пот катился  с  Бальзамо  градом,  кардинал  в  темноте  осенял  себя
крестным знамением.
   Это и в самом деле было  ужасное  и  в  то  же  время  величественное
зрелище. В багровых отблесках пламени Бальзамо походил на одного из  тех
грешников, которых Микеланджело  и  Данте  изображают  на  дне  кипящего
котла.
   А потом он испытывал страх перед неизвестностью.
   Бальзамо не успел передохнуть между двумя операциями, времени было  в
обрез.
   - Будут небольшие потери, - проговорил он, заполнив вторую форму, - я
на сотую долю минуты передержал смесь на огне.
   - Сотая доля минуты! - воскликнул кардинал, не скрывая удивления.
   - Для  герметически  закрытого  сосуда  это  неслыханно  много,  ваше
высокопреосвященство, - хладнокровно заметил Бальзамо, - а пока уже  два
тигеля опустели, и перед вами - две формы, полные чистого золота:  здесь
сто фунтов.
   Ухватив своими чудодейственными клещами первую форму, он опустил ее в
воду; вода долго бурлила и шипела.  Наконец  Бальзамо  раскрыл  форму  и
достал безупречный золотой слиток  в  форме  сахарной  головки,  немного
сплющенной с обоих концов.
   - Нам еще около часа дожидаться, пока два других тигеля будут готовы,
- сказал Бальзамо. - Не желает ли  ваше  высокопреосвященство  отдохнуть
или подышать свежим воздухом?
   - Неужели это  золото?  -  спросил  кардинал,  не  слыша  предложения
хозяина.
   Бальзамо улыбнулся. Кардинал оставался верен себе.
   - Вы в этом сомневаетесь, ваше высокопреосвященство?
   - Знаете, наука столько раз ошибалась...
   - Вы не прямо выразили свою мысль, - заметил Бальзамо. - Вы  думаете,
что я вас обманываю, и обманываю сознательно. Ваше высокопреосвященство!
Я был бы о себе невысокого мнения, если бы так поступал, потому что  мое
тщеславие не выходило бы за пределы моего кабинета. Неужели вы  думаете,
что я стал бы все это проделывать только ради  того,  чтобы  насладиться
вашим  изумлением,  которое  улетучилось  бы,  обратись  вы  к   первому
попавшемуся ювелиру?! Мне бы хотелось, ваше высокопреосвященство,  чтобы
вы оказывали мне больше доверия. Поверьте,  что  если  бы  я  хотел  вас