й бежала рысью. Спустя час после  отъезда
ботаники уже спускались к  Буживалю  и  поворачивали  налево  на  дорогу
Шатенье.
   Эта прогулка в наши дни была бы просто восхитительна;  в  те  времена
она была по крайней  мере  так  же  хороша,  потому  что  часть  склона,
открывшаяся взору наших путешественников, была засажена  лесом  еще  при
Людовике XIV и оставалась предметом неусыпных забот государя с тех  пор,
как он полюбил бывать в Марли.
   Каштаны  фантастических  очертаний,  шероховатой  корой  и  огромными
ветвями, напоминали то змею, кольцами обвившую  ствол,  то  опрокинутого
мясником на стол быка, из пасти  которого  текла  теплая  кровь.  Яблони
стояли   будто   в   белой   пене.   Огромные   кусты   орешника    были
желтовато-зелеными,   но   скоро   листья   их   должны    были    стать
зеленовато-голубыми. Местность безлюдна, живописный косогор  уходит  под
тенистые деревья и  вновь  показывается  под  матовой  голубизной  неба.
Мощная, но в то же время привлекательная и меланхоличная природа привела
Руссо в состояние неизъяснимого восхищения.
   А Жильбер  был  спокоен,  но  строг.  Вся  его  жизнь  заключалась  в
одной-единственной фразе:
   "Андре переезжает из садового павильона в Трианон".
   На  вершине  склона,  по  которому   ботаники   поднимались   пешком,
возвышались стены замка Люсьенн.
   Вид замка, из которого он сбежал, изменил течение мыслей Жильбера. Он
вернулся к  более  приятным  воспоминаниям,  в  которых  не  было  места
страхам. Ведь он шагал сзади, а впереди него шли два его покровителя,  и
поэтому он чувствовал себя вполне уверенно. Он смотрел на  Люсьенн,  как
потерпевший крушение разглядывает с берега песчаную отмель,  на  которой
разбилось его судно.
   Руссо шел с небольшой лопатой в руке. Он начал поглядывать под  ноги,
де Жюсье - тоже. Правда, первый искал растения, а второй берег чулки  от
росы.
   - Восхитительный lepopodium! - сказал Руссо.
   - Очаровательный, - согласился де  Жюсье,  -  однако  давайте  пойдем
дальше, хорошо?
   - А вот lyrimachia fenella! Ее вполне можно было бы взять. Взгляните!
   - Берите, если вам так нравится.
   - Вот как! Мы разве не за этим пришли сюда?
   - Вы правы... Однако я полагаю,  что  вон  там,  на  плоскогорье,  мы
найдем еще лучше.
   - Как вам будет угодно... Идемте.
   - Который теперь час? - спросил де Жюсье.  -  Я  так  торопился,  что
забыл часы.
   Руссо достал из жилетного кармана большие серебряные часы.
   - Девять, - ответил он.
   - Не отдохнуть ли нам немного? Вы ничего не имеете против? -  спросил
де Жюсье.
   - Вы не привыкли много  ходить!  Вот  что  значит  собирать  травы  в
изящных туфлях и шелковых чулках.
   - Я, знаете ли, проголодался.
   - Ну что ж, давайте позавтракаем... Деревня  всего  в  четверти  мили
отсюда.
   - Да нет, что вы!
   - Почему же нет? Или у вас есть чем позавтракать в карете?
   - Взгляните вон туда, в лесную чащу, - предложил де  Жюсье,  указывая
рукой вдаль.
   Руссо приподнялся на цыпочки и приставил козырьком руку к глазам.
   - Ничего не вижу, - обронил он.
   - Как, неужто вы не видите крышу небольшого деревенского  домика?  На
крыше флюгер, а соломенные стены  выкрашены  в  белый  и  красный  цвет,
наподобие шале.
   - Да, теперь вижу: небольшой новый домик.
   - Ну да, вроде беседки.
   - Так что же?
   - А то, что нас там ожидает обещанный мною скромный завтрак.
   - Ну хорошо, - сдался Руссо. - Вы хотите есть, Жильбер?
   Жильбер оставался безразличен во время их  спора.  Машинально  сорвав
цветок вереска, он отвечал:
   - Как вам будет угодно, сударь.
   - В таком случае идемте, - подхватил де Жюсье, - Кстати, нам ничто не
мешает собирать по пути растения.
   - Ваш племянник, - заметил  Руссо,  -  охотнее,  чем  вы,  занимается
ботаникой. Я собирал вместе с ним растения в лесах Монморанси.  Мы  были
вдвоем. Он быстро отыскивает то, что нужно; правильно собирает,  отлично
объясняет.
   - Послушайте: он молод, ему еще нужно составить себе имя.
   - Разве у него не то же имя, что у вас,  уже  вполне  известное?  Ах,
дорогой собрат, вы собираете растения, как любитель!
   - Не будем ссориться, дорогой философ.  Взгляните,  какой  прекрасный
plantago nonanthos. Разве у вас есть такие в вашем Монморанси?
   - Нет!  -  воскликнул  Руссо.  -  Я  тщетно  искал  его,  доверившись
Турнефору... Да, в самом деле, великолепный экземпляр.
   - Какой очаровательный  павильон!  -  заметил  Жильбер,  переходя  из
арьергарда в авангард.
   - Жильбер проголодался, - заметил де Жюсье.
   - Ах, сударь, прошу меня извинить! Я с удовольствием подожду, пока вы
закончите.
   -  Тем  более,  что  заниматься  ботаникой  после  еды   вредно   для
пищеварения. И потом, глаз теряет остроту, наклоняться -  лень.  Давайте
еще немного поработаем, - предложил  Руссо.  -  А  как  называется  этот
павильон?
   -  "Мышеловка",  -  отвечал  де  Жюсье,  вспомнив  словечко,  которое
придумал де Сартин.
   - Странное название!
   - Знаете, за городом в голову приходят разные фантазии...
   - А кому принадлежат эти земли, эти чудесные тенистые леса?
   - Точно не знаю.
   - Должны же вы знать владельца, если собираетесь здесь завтракать?  -
настораживаясь, заметил Руссо; в душе у него зашевелились сомнения.
   - Это неважно... Вернее, я здесь знаком  со  всеми;  сторожа  здешних
охотничьих угодий сто раз меня видели  и  отлично  знают,  что  доставят
своим хозяевам удовольствие, если почтительно со  мной  поздороваются  и
предложат мне заячье  рагу  или  сальми  из  бекаса  Люди  всех  здешних
владений позволяют мне  распоряжаться  всем,  как  дома.  Я  не  знаю  в
точности, принадлежит ли этот павильон госпоже  де  Мирпуа  или  госпоже
д'Эгмон, или... Господи, да почем я знаю... Главное, дорогой философ,  -
я уверен, что вы со  мной  согласитесь,  -  мы  найдем  хлеб,  фрукты  и
пирожки.
   Своим добродушным тоном де Жюсье согнал тень  с  лица  Руссо  Философ
отряхнул ноги, потер руки, а де Жюсье первым  ступил  на  поросшую  мхом
тропинку, извивавшуюся между каштанами и ведущую к уединенному сельскому
домику.
   За ним следовал Руссо, продолжая шарить глазами в траве.
   Жильбер вернулся на прежнее место и замыкал шествие, мечтая об  Андре
и размышляя о том, как можно было бы  ее  увидеть,  когда  она  будет  в
Трианоне.

Глава 4

МЫШЕЛОВКА ДЛЯ ФИЛОСОФОВ

   На вершине холма, куда не без труда взобрались  три  ботаника,  стоял
домик из неотесанного узловатого дерева с островерхой крышей; окна  были
увиты плющом и ломоносом, согласно английской моде, подражающей природе,
или,  вернее,  придумывающей  свою  собственную  природу,  что  сообщает
некоторое своеобразие английским домикам и окружающим их садам.
   Именно английские садовники вывели голубые розы: их тщеславие находит
удовлетворение, вступая в противоречие с общепринятыми понятиями. Придет
день, и они получат черные лилии.
   Павильон был довольно просторный: в  нем  поместились  стол  и  шесть
стульев. Кирпичный пол был покрыт циновкой. Стены были выложены мозаикой
из речных камешков и  редчайших  ракушек:  песчаные  берега  Буживаля  и
Пор-Марли не могут порадовать ваших глаз  ни  морским  ежом,  ни  такими
ракушками, как на острове Сен-Жак, ни перламутрово-розовыми  раковинами,
встречающимися  в  Арфлере,  Дьеппе   или,   если   верить   тому,   что
рассказывают, - в Сент-Адресе.
   Лепной потолок был украшен сосновыми шишками и масками, изображавшими
отвратительных фавнов и диких зверей; они будто свешивались над головами
посетителей. Сквозь витражи, в зависимости от того, через  какое  стекло
вы смотрели: фиолетовое, красное или голубое, можно было увидеть равнины
или леса Везине, то окрашенные в холодные тона, словно перед грозой,  то
будто сверкавшие в горячих лучах августовского  солнца,  то  холодные  и
поблекшие, словно застывшие  в  декабрьском  холоде.  Оставалось  только
выбрать стекло по душе и любоваться видом.
   Это зрелище привлекло к себе  внимание  Жильбера,  и  он  попеременно
заглядывал то в один  ромб,  то  в  другой,  любуясь  прекрасным  видом,
открывавшимся взгляду с высоты холма Люсьенн, который рассекает Сена.
   Господин де  Жюсье  заинтересовался  не  менее  любопытным  зрелищем:
великолепно  сервированным  столом  из  неструганого  дерева,   стоявшим
посреди павильона.
   Изысканные сливки из Марли, прекрасные абрикосы и сливы  из  Люсьенн;
сосиски из Нантера на фарфоровом блюде, сосиски горячие, несмотря на то,
что не видно было ни одного услужающего, который  мог  бы  их  принести;
клубника в очаровательной корзинке, переложенная виноградными  листьями,
так и просившаяся в рот; рядом со сверкавшим свежестью маслом - огромный
хлеб деревенской выпечки, там же - золотистый хлеб из  крупчатки,  столь
желанный для горожан с их пресыщенным вкусом, - все это заставило  Руссо
вскрикнуть от восхищения. Гурманом философ был неискушенным; у него  был
прекрасный аппетит и весьма скромный вкус.
   - Какое безумие! - обратился он к де Жюсье. - Хлеб  и  фрукты  -  вот
все, что нам было нужно. Следовало бы съесть хлеб, заедая  его  сливами,
прямо на ходу, как делают настоящие ботаники и неутомимые исследователи,
ни на минуту не переставая шарить в траве и лазать по буеракам. Помните,
Жильбер, мой завтрак в Плеси-Пике, да и ваш тоже?
   - Да, сударь: хлеб и вишни показались мне тогда восхитительными.
   - Совершенно верно.
   - Да, так завтракают истинные любители природы.
   - Дорогой учитель! - вмешался де Жюсье. - Вы напрасно упрекаете  меня
в расточительстве; это  более  чем  скромно  -  Вы  недооцениваете  свое
угощение, сеньор Лукулл! - вскричал философ.
   - Мое? Нет, это не мое! - возразил Жюсье.
   - У кого же мы в гостях в  таком  случае?  -  спросил  Руссо,  улыбка
которого  свидетельствовала  о   хорошем   расположении   духа;   однако
чувствовалось, что он скован. - Может быть, мы попали к домовым?
   - Скорее уж к добрым  феям,  -  проговорил  де  Жюсье,  поднимаясь  и
смущенно поглядывая на дверь.
   - Ах, к феям? - весело вскричал Руссо. - Да  благослови  их  Небо  за
такое гостеприимство! Я голоден. Поедим, Жильбер!
   Он отрезал себе порядочный ломоть хлеба и передал хлеб и нож ученику.
   Откусив хлеба, Руссо взял две сливы.
   Жильбер колебался.
   - Ну, ну! Феи могут обидеться, - сказал Руссо,  -  подумают,  что  вы
считаете их щедрость недостаточной.
   - Или недостойной вас, господа,  -  зазвучал  серебристый  голосок  с
порога  павильона:  там  стояли,  держась  под  руку,   две   свеженькие
хорошенькие женщины. Не переставая  улыбаться,  они  подавали  знаки  де
Жюсье, чтобы он умерил свой пыл.
   Руссо обернулся, держа в правой руке обгрызанную хлебную корку,  а  в
левой - надкусанную сливу. Он увидел обеих  богинь  -  так,  по  крайней
мере, ему показалось, до того они были молоды и красивы; он увидел их  и
остолбенел, потом поклонился и замер.
   - Ваше сиятельство! - воскликнул  де  Жюсье.  -  Вы  -  здесь!  Какой
приятный сюрприз!
   - Здравствуйте, дорогой ботаник! - любезно отвечала  одна  из  дам  с
поистине королевской непринужденностью.
   - Позвольте вам представить господина Руссо, - проговорил Жюсье, беря
философа за руку, в которой он держал хлеб.
   Жильбер увидел  и  узнал  обеих  дам.  Он  широко  раскрыл  глаза  и,
смертельно побледнев, стал поглядывать на окно павильона, соображая, как
бы удрать.
   - Здравствуйте, юный философ! - обратилась другая дама к растерянному
Жильберу и легонько ударила его по щеке тремя розовыми пальчиками.
   Руссо все видел и слышал. Он едва не задохнулся от злости: его ученик
знал обеих богинь, и они его тоже знали.
   Жильбер был близок к обмороку.
   - Вы не узнаете ее сиятельство? - спросил Жюсье, обратившись к Руссо.
   - Нет, - оторопев, отвечал Руссо, - мы встречаемся впервые,  как  мне
кажется.
   - Графиня Дю Барри, - представил Жюсье.
   Руссо подскочил, словно ступил на раскаленное железо.
   - Графиня Дю Барри! - вскричал он.
   - Она самая, сударь, - как  нельзя  более  любезно  отвечала  молодая
женщина, - я очень рада, что принимаю у себя  и  вижу  одного  из  самых
прославленных мыслителей наших дней.
   - Графиня Дю Барри! - повторил Руссо, не замечая, что  его  удивление
становилось оскорбительным... - Так это она!  И  павильон,  вне  всякого
сомнения, принадлежит ей? Так вот кто меня угощает?
   - Вы угадали, дорогой философ, это  она  и  ее  сестра,  -  продолжал
Жюсье, почувствовав себя неловко, так как предвидел бурю.
   - И ее сестра знакома с Жильбером?
   - Теснейшим образом, сударь! - вмешалась мадмуазель Шон с  дерзостью,
не  считавшейся  ни  с  расположением  духа  королей,  ни  с   причудами
философов.
   Жильбер искал глазами нору пошире, куда можно было бы  спрятаться,  -
так грозно заблистал взгляд Руссо.
   - Теснейшим образом?.. - повторил старик. - Жильбер теснейшим образом
знаком с сударыней, а я ничего  об  этом  не  знал?  Меня,  стало  быть,
предали, надо мной посмеялись?
   Шон и ее сестра насмешливо переглянулись. Де Жюсье разорвал кружевную
салфетку, стоившую не меньше пятидесяти луидоров.
   Жильбер умоляюще сложил руки,  то  ли  прося  Шон  замолчать,  то  ли
заклиная Руссо разговаривать с нею повежливее.
   Но замолчал Руссо, а Шон продолжала говорить.
   - Да, - сказала она, - мы с Жильбером - старые знакомые. Он был  моим
гостем, не правда ли, малыш?.. Неужели ты  настолько  неблагодарен,  что
позабыл угощения в Люсьенн и в Версале?
   Эта подробность  оказалась  последним  ударом:  Руссо  выбросил  руки
вперед, а затем уронил их.
   - Ага! Это правда, несчастный? - спросил он, искоса глядя на молодого
человека.
   - Господин Руссо... - начал было Жильбер.
   - Ну вот, можно подумать, что ты раскаиваешься в том,  что  был  мною
обласкан!  -  продолжала  Шон.  -  Я   не   зря   подозревала   тебя   в
неблагодарности.
   - Мадмуазель!.. - умоляюще воскликнул Жильбер.
   - Малыш! - подхватила Дю Барри. - Возвращайся в Люсьенн.  Угощения  и
Замор ждут тебя... И хотя ты ушел оттуда довольно  необычно,  ты  будешь
хорошо принят.
   - Благодарю вас, ваше сиятельство, -  сухо  возразил  Жильбер,  -  но
когда я откуда-нибудь ухожу, это значит, что мне там не нравится.
   - Зачем же отказываться от такого предложения? - ядовито перебил  его
Руссо. - Вы вкусили роскоши, дорогой мой Жильбер, возвращайтесь к ней.
   - Сударь, клянусь вам...
   - Идите! Идите! Я не люблю тех, кто служит и нашим, и вашим.
   - Вы меня даже не выслушали, господин Руссо.
   - Довольно я наслушался.
   - Да ведь я же сбежал из Люсьенн, где меня держали взаперти!
   - Это уловка! Я знаю, на что способна человеческая хитрость!
   - Но ведь я отдал предпочтение вам,  я  выбрал  вас  своим  хозяином,
защитником, покровителем.
   - Лицемерие!
   - Однако, господин Руссо, если бы я дорожил богатством, я  принял  бы
предложение этих дам.
   - Господин Жильбер, меня обманывают часто.., один раз!  Но  дважды  -
никогда! Вы - свободны и можете идти на все четыре стороны.
   - Куда же мне идти? - в отчаянии вскричал Жильбер;  он  понимал,  что
навсегда потерял и  свое  оконце,  и  соседство  с  Андре,  и  всю  свою
любовь... Его самолюбие страдало оттого, что Руссо мог заподозрить его в
предательстве. Он видел, что никто не оценил ни  его  самоотверженности,
ни долгой и успешной борьбы с  леностью  и  свойственными  его  возрасту
желаниями.
   - Куда? - переспросил Руссо. - Да прежде всего -  к  ее  сиятельству,
прекрасной и доброй госпоже.
   - Боже мой. Боже мой! - вскричал Жильбер, обхватив голову руками.
   - Не бойтесь! - сказал ему господин де Жюсье;  светский  человек,  он
был  сильно  задет  странной  выходкой  Руссо.  -  Не  бойтесь,  о   вас
позаботятся; вам постараются вернуть то, что вы потеряете.
   - Вот видите, - язвительно вымолвил Руссо, - перед вами  господин  де
Жюсье, ученый, любитель природы, один из ваших сообщников, - добавил он,
скривив губы в улыбке, - он вам обещает помощь и удачу - можете на  него
рассчитывать, у него большие возможности.
   Потерявший  самообладание  Руссо  поклонился   дамам,   вспомнив   об
Оросмане, потом отвесил поклон подавленному де  Жюсье  и  с  трагическим
видом покинул павильон.
   - До чего же грязная скотина этот философ! - спокойно  заметила  Шон,
провожая взглядом Руссо,  который  спускался,  вернее,  сбегал  вниз  по
тропинке.
   -  Просите,  что  хотите,  -  обратился  г-н  де  Жюсье  к  Жильберу,
по-прежнему прятавшему лицо в ладонях.
   - Да, просите, господин Жильбер, - повторила графиня, посылая  улыбку
брошенному ученику.
   Тот поднял бледное лицо, убрал со лба прибитые  слезами  и  испариной
волосы и твердо проговорил:
   - Раз уж вам так хочется предложить мне место, я бы  хотел  поступить
помощником садовника в Трианон.
   Шон и графиня переглянулись, Шон слегка наступила  шаловливой  ножкой
на ногу сестре, торжествующе подмигнув; графиня кивнула в знак согласия.
   - Это возможно, господин де Жюсье? - спросила графиня. - Я  бы  этого
хотела.
   - Раз вам этого хочется, графиня, - отвечал тот,  -  можете  считать,
что ваше желание исполнено.
   Жильбер поклонился и прижал  руку  к  сердцу;  оно  было  переполнено
счастьем, после того как совсем недавно было полно отчаяния.

Глава 5

ПРИТЧА

   В том же небольшом кабинете замка Люсьенн,  где  мм  видели  Жана  Дю
Барри выпившим, к большому  неудовольствию  графини,  столько  шоколаду,
маршал де Ришелье завтракал  с  графиней  Дю  Барри.  Трепля  Замора  за
волосы, она все свободнее и небрежнее вытягивалась на  расшитой  цветами
атласной софе, а старый придворный лишь восторженно вздыхал  при  каждой
новой позе обольстительницы.
   - Ах, графиня! - с жеманством старухи восклицал он.  -  Вы  испортите
прическу!.. Графиня, вот этот  завиток  раскручивается...  Ах,  графиня,
ваша туфелька падает!..
   - Да не обращайте внимания, милый герцог, - проговорила она, выдрав у
Замора ради развлечения целую прядь волос и вытянувшись  во  весь  рост.
Она была еще сладострастнее и красивее  на  своей  софе,  чем  Венера  в
морской раковине.
   Равнодушный к ее позам. Замор взвыл от боли. Графиня  успокоила  его,
взяла со стола горсть конфет и всыпала их ему в карман.
   Замор надул губы, вывернул карман и высыпал конфеты на пол.
   - Дурачина! - проговорила графиня, вытягивая изящную ножку и  касаясь
ее кончиком замысловатых штанов негритенка.
   - Помилуйте! - вскричал старый  маршал.  -  Клянусь  честью,  вы  его
убьете.
   - Я сегодня могу убить любого, кто мне попадет под руку, - призналась
графиня, - сегодня я буду беспощадной.
   - Вот как? Значит, я вас раздражаю? - спросил герцог.
   - Нет, что вы, напротив! Вы - мой старый друг, я вас обожаю.  Но,  по
правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело.
   - Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели  с  ума
вы сами?
   - Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.
   - Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто
неблагодарны.
   - Нет, я - не сумасшедшая, не неблагодарная, я...
   - Кто же вы?
   - Я разгневана, господин герцог!
   - В самом деле...
   - Вас это удивляет?
   - Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!
   - Вот именно это меня в вас и возмущает.
   - Неужели  есть  что-то  такое,  что  может  вас  во  мне  возмутить,
графиня?
   - Да.
   - Что же это? Я уже довольно стар, однако  я  готов  приложить  любые
усилия для того, чтобы вам понравиться.
   - Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.
   - Ошибаетесь, мне это известно.
   - Вы знаете, что меня раздражает?
   - Разумеется: Замор разбил китайский  фонтан.  Едва  уловимая  улыбка
промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор,  почувствовав  себя
виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло  тучей,  полной
пощечин и щелчков.
   - Да, - со вздохом проговорила графиня, -  да,  герцог,  вы