буквы.
   Он поднял голову, увидал перед собой незнакомого господина и спросил:
   - Что вам угодно?
   -  Прошу  прощения,  сударь,  -  отвечал  Филипп.  -  Я  имею   честь
разговаривать с доктором Луи?
   - Да, сударь, - проговорил доктор, захлопнув книгу.
   - В таком случае, сударь, прошу вас на два слова, - молвил Филипп.
   - Сударь! Прошу меня извинить,  но  мой  долг  призывает  меня  к  ее
высочеству. В этот час я обязан к ней явиться, и я  не  могу  заставлять
себя ждать.
   - Сударь...  -  Филипп  сделал  умоляющий  жест,  пытаясь  остановить
доктора. - Лицо, которому я прошу вас оказать помощь, состоит на  службе
у ее высочества. Эта  девушка  очень  плоха,  тогда  как  ее  высочество
совершенно здорова.
   - Скажите мне прежде всего, о ком вы говорите.
   - Об одном лице, которому вы были представлены самой принцессой.
   - Ага! Уж не о мадмуазель ли де Таверне идет речь?
   - Совершенно верно, сударь.
   - Ага! - обронил доктор, с  живостью  подняв  голову,  чтобы  получше
разглядеть молодого человека.
   - Вы должны знать, что ей очень плохо.
   - Да, у нее спазмы.
   - Да, сударь, постоянные обмороки. Сегодня на  протяжении  нескольких
часов она трижды падала без чувств мне на руки.
   - Молодой особе стало хуже?
   - Не знаю. Но вам должно  быть  понятно,  доктор,  что  когда  любишь
человека...
   - Вы любите мадмуазель де Таверне?
   - Больше жизни, доктор!
   Филипп произнес эти слова с такой  восторженностью,  что  доктор  Луи
неверно понял их значение.
   - Ага! -  молвил  он.  -  Так  это,  значит,  вы?..  Доктор  умолк  в
нерешительности.
   - Что вы хотите этим сказать, сударь? - спросил Филипп.
   - Значит, это вы...
   - Что - я, сударь?
   - Любовник, черт побери! - теряя терпение, воскликнул доктор.
   Филипп отпрянул, приложив руку ко лбу и смертельно побледнев.
   - Берегитесь, сударь! - воскликнул он. - Вы оскорбляете мою сестру!
   - Вашу сестру? Так мадмуазель Андре де Таверне - ваша сестра?
   - Да, сударь, и мне кажется, что я не сказал ничего такого, что могло
бы вызвать недоразумение.
   - Прошу прощения, сударь,  однако  вечерний  час,  таинственность,  с
которой вы ко мне обратились... Я подумал.., я предположил, что интерес,
более нежный, чем просто братский...
   - Сударь! Ни любовник, ни муж не смогут любить  мою  сестру  сильнее,
чем я.
   - Ну и отлично! В таком случае, я понимаю, почему  мое  предположение
вас задело, и приношу вам свои извинения.
   Доктор двинулся дальше.
   - Доктор! - продолжал настаивать Филипп. -  Умоляю  вас  не  покидать
меня, не успокоив относительно состояния моей сестры!
   - Кто же вам сказал, что она больна?
   - Боже мой! Да я сам видел!..
   - Вы явились свидетелем симптомов, свидетельствующих о недомогании...
   - Серьезном недомогании, доктор!
   - Ну, это как на чей взгляд...
   - Послушайте,  доктор,  во  всем  этом  есть  нечто  странное.  Можно
подумать, что вы не желаете или не осмеливаетесь дать мне ответ.
   -  Вы  можете  предположить,  как  я  тороплюсь  к   ожидающей   меня
принцессе...
   - Доктор, доктор! - проговорил Филипп, вытирая рукой пот со лба. - Вы
приняли меня за любовника мадмуазель де Таверне?
   - Да, но вы меня в этом разубедили.
   - Вы, значит, полагаете, что у мадмуазель де Таверне есть любовник?
   - Простите, но я не обязан давать вам отчет о своих соображениях.
   - Доктор, сжальтесь надо  мной!  Доктор,  у  вас  случайно  вырвалось
слово, оставшееся  у  меня  в  сердце,  словно  лезвие  от  кинжала  без
рукоятки! Доктор, не пытайтесь сбить меня с толку, не надо меня  щадить.
Что это за болезнь, о которой вы готовы поведать  любовнику,  но  хотите
скрыть от брата? Доктор! Умоляю вас! Ответьте мне!
   - А я прошу вас освободить меня от необходимости вам  отвечать:  судя
по тому, как вы меня расспрашиваете, я вижу, что вы собой не владеете.
   - О Господи! Неужели вы не понимаете,  что  вы  каждым  своим  словом
толкаете меня в пропасть, в которую я не могу без содрогания заглянуть?
   - Сударь!
   - Доктор! - порывисто воскликнул Филипп.
   - Можно подумать, что вы должны открыть мне столь страшную тайну, что
мне, прежде чем ее выслушать, понадобится призвать на  помощь  все  свое
хладнокровие и мужество!
   - Да я не знаю, в какого рода предположениях вы  теряетесь,  господин
де Таверне; я ничего такого вам не говорил - Однако вы поступаете в  сто
раз хуже, ничего мне не говоря... Вы заставляете меня предполагать такие
вещи.
   -Это жестоко, доктор! Ведь вы видите, как на ваших  глазах  я  терзаю
свое сердце, вы слышите, как я прошу, как я вас умоляю...  Говорите  же,
говорите! Клянусь вам,  что  я  выслушаю  спокойно...  Эта  болезнь  это
бесчестье, возможно...  О  Боже!  Вы  не  останавливаете  меня,  доктор?
Доктор!
   - Господин де Таверне! Я ничего такого не говорил ни  ее  высочеству,
ни вашему отцу, ни вам Не требуйте от меня большего - Да, да.. Но вы  же
видите, как я истолковываю ваше молчание; вы видите, что  я,  следуя  за
вашей мыслью оказался на опасном пути; остановите же  меня,  по  крайней
мере, если я заблудился.
   - Прощайте, сударь, - проникновенным голосом молвил доктор.
   - Вы не можете оставить меня вот так, не сказав ни  "да",  ни  "нет".
Одно слово, одно-единственное - вот все, о чем я вас прошу!
   Доктор остановился.
   - Сударь! - проговорил он. - В свое  время  это  привело  к  роковому
недоразумению, которое вас так задело...
   - Не будем больше об этом говорить.
   - Нет, напротив. В свое время, несколько  позднее,  может  быть,  чем
нужно, вы мне сказали, что мадмуазель де Таверне - ваша сестра.
   А немного раньше вы  с  восторженностью,  послужившей  причиной  моей
ошибки, сказали, что любите мадмуазель Андре больше жизни - Это правда.
   - Если ваша любовь к ней так сильна, она должна отвечать вам тем  же,
не так ли?
   - Андре любит меня больше всех на свете.
   - Тогда возвращайтесь к ней и расспросите ее. Расспросите ее,  следуя
тем путем, на котором я вынужден вас покинуть. И ежели она любит вас так
же сильно, как вы - ее, она ответит на ваши вопросы. Есть такие вещи,  о
которых можно поговорить с другом, но о которых не рассказывают доктору.
Возможно вам она согласится сказать, что я ни за что  не  могу  открыть.
Прощайте, сударь!
   Доктор сделал еще один шаг по направлению к павильону ее высочества.
   - Нет, нет, это невозможно! - вскричал Филипп, обезумев  от  душевной
боли и всхлипывая после каждого слова. - Нет, доктор, я  не  так  понял,
нет, вы не могли мне это сказать!
   Доктор осторожно высвободился и проговорил с состраданием:
   - Делайте то, что  я  вам  порекомендовал,  господин  де  Таверне,  и
поверьте, что это лучшее, что вы можете сделать - Да подумайте! Поверить
вам - это значило бы отказаться от того, чем я жил  все  эти  годы,  это
значило бы обвинять ангела, искушать Господа! Доктор! Если вы  требуете,
чтобы я вам поверил, то представьте, по крайней мере, доказательства!
   - Прощайте, сударь.
   - Доктор! - в отчаянии воскликнул Филипп.
   - Будьте осторожны! Если вы будете и впредь разговаривать со  мной  с
такой горячностью, я буду вынужден рассказать  о  том,  о  чем  поклялся
молчать и хотел бы скрыть даже от вас.
   - Да, да, вы правы, доктор, - проговорил Филипп так тихо, словно  был
при последнем издыхании. - Но ведь наука  может  ошибаться  Признайтесь,
что и вам случалось порой ошибаться - Очень  редко,  сударь,  -  отвечал
доктор, - я - человек строгих правил, и мои  уста  говорят  "да"  только
после того, как мои глаза и мой разум скажут: "Я видел  -  я  знаю  -  я
уверен" Да, вы разумеется, правы, иногда  я  мог  ошибиться,  как  любой
грешный человек, но уж на сей раз, по всей видимости, не ошибаюсь  Итак,
желаю вам спокойствия, и давайте простимся.
   Однако Филипп не мог так просто уступить. Он положил руку доктору  на
плечо с таким умоляющим видом, что тот был  вынужден  остановиться  -  О
последней высшей милости прошу вас, сударь, - молвил он.  -  Вы  видите,
как разбегаются у меня  мысли.  Мне  кажется,  я  теряю  рассудок  Чтобы
окончательно решить, должен  ли  я  жить  или  умереть,  мне  необходимо
услышать подтверждение о возникшей угрозе. Я сейчас вернусь к  сестре  и
буду говорить с ней только после того, как  вы  еще  раз  ее  осмотрите.
Подумайте хорошенько!
   - Это  вам  надо  думать,  потому  что  мне  нечего  добавить  к  уже
сказанному - Обещайте мне - Бог мой! Это милость, в которой  даже  палач
не мог бы отказать своей жертве -  обещайте  мне,  что  зайдете  к  моей
сестре  после  визита  к  ее  высочеству  Доктор!  Небом  заклинаю  вас:
обещайте!
   - Это не исправит положения. Однако раз вы настаиваете,  мой  долг  -
поступить так, как вы того желаете. Когда я выйду от  ее  высочества,  я
зайду к вашей сестре - Благодарю, благодарю вас! Да, зайдите, и тогда вы
убедитесь в своей ошибке.
   - Я от всей души этого желаю, и если я ошибся, я с  радостью  в  этом
признаюсь. Прощайте!
   Получив свободу, доктор ушел, оставив Филиппа одного.  Филипп  дрожал
как в лихорадке,  обливался  холодным  потом.  Словно  в  бреду,  он  не
понимал, где он находится, с кем он только что говорил,  того,  что  ему
только что было открыто.
   Он несколько минут невидящим взором смотрел на небо, в котором начали
появляться звезды, и на павильон, в котором зажигались огни.

Глава 27

ДОПРОС

   Едва придя в себя, Филипп направился в апартаменты  Андре  Однако  по
мере того,  как  он  подходил  к  павильону,  ощущение  несчастья  стало
постепенно проходить; ему казалось, что это был  всего-навсего  страшный
сон, а не действительность, которой он пытался противостоять. Чем дальше
он уходил от доктора, тем все более нелепыми стали казаться  его  намеки
Ему было очевидно, что наука ошиблась, а добродетель не сдалась И  разве
сам доктор не подтвердил правоту "Филиппа тем, что  согласился  еще  раз
навестить его сестру?
   Однако, когда Филипп оказался лицом к лицу с Андре, он так изменился,
побледнел и осунулся, что теперь пришел ее черед  испытать  беспокойство
при  виде  брата.  Она  спрашивала  себя,  как  Филипп  мог  так  сильно
перемениться в столь короткий срок.
   - Господи! Дорогой брат! Неужели я серьезно больна? - обратилась  она
к нему.
   - Почему ты об этом спрашиваешь? - молвил он.
   - Потому что ты так напуган.
   - Нет, сестра, - отвечал  Филипп,  -  у  доктора  твое  состояние  не
вызывает беспокойства, он сказал тебе правду. Мне стоило большого  труда
уговорить его прийти еще раз - Так он придет? - спросила Андре.
   - Да, придет. Надеюсь, тебе это не доставит неудовольствия, Андре?
   При этих словах Филипп, не сводя глаз,  следил  за  Андре  -  Нет,  -
спокойно отвечала она, - лишь бы этот визит хоть  немного  тебя  утешил,
вот все, чего я прошу у  Бога.  Ну,  а  теперь  скажи  мне,  откуда  эта
бледность? Ты так меня напугал!
   - Тебя это правда беспокоит, Андре?
   - И ты еще спрашиваешь!
   - Так ты меня любишь, Андре?
   - Почему ты о атом спрашиваешь? - удивилась девушка.
   - Я хотел узнать, Андре, любишь ли ты  меня  так  же  нежно,  как  во
времена нашей юности.
   - Ах, Филипп, Филипп!
   - Итак я для тебя по-прежнему один из самых  близких  людей  на  всей
земле?
   - Самый близкий! Единственный! -  вскричала  Андре  и,  покраснев  от
смущения, прибавила:
   - Прости, Филипп, я чуть было не забыла...
   - Нашего отца, Андре?
   - Да Филипп взял  сестру  за  руку  и,  с  нежностью  глядя  на  нее,
проговорил:
   - Андре! Не думай, что я когда-нибудь осудил бы тебя, если бы в твоем
сердце родилось чувство, не похожее ни на то, которое ты  испытываешь  к
отцу, ни на любовь ко мне...
   Сев с ней рядом, он продолжал:
   - Ты вступила в тот возраст,  Андре,  когда  девичье  сердце  говорит
громче, чем хотелось бы его  хозяйке.  Как  ты  знаешь,  заповедь  Божья
приказывает  женщине  покинуть  родителей  и  семью  и  последовать   за
супругом.
   Андре некоторое время смотрела на Филиппа так, будто он говорил на не
понятном ей языке, а потом рассмеялась с непередаваемым простодушием.
   - Мой супруг? - переспросила она. - Ты что-то говорил о моем супруге,
Филипп? Господи, да он еще не родился; во всяком случае, я его не знаю.
   Тронутый искренностью Андре, Филипп подошел к ней и, взяв ее  руку  в
свои ладони, проговорил в ответ:
   - Прежде чем обзаводиться супругом, милая Андре, женщина может  иметь
жениха, любовника...
   Андре с удивлением взглянула на Филиппа, испытывая неловкость под его
настойчивым взглядом, пронизывавшим ее  насквозь  и  освещавшим  всю  ее
душу.
   - Сестра! - продолжал Филипп. - Со дня своего  рождения  я  был  тебе
лучшим другом, и ты  была  моей  единственной  подругой.  Я  никогда  не
оставлял  тебя  одну,  как  ты  знаешь,  ради  того,  чтобы  поиграть  с
товарищами. Мы вместе  росли,  и  ничто  никогда  не  поколебало  нашего
беззаветного взаимного доверия. Почему же ты, Андре, с некоторых пор без
всякой причины переменилась ко мне?
   -  Я?  Переменилась?  Я  переменилась  к  тебе,  Филипп?   Объяснись,
пожалуйста. Должна признаться, я ничего не понимаю с  тех  пор,  как  ты
вернулся.
   - Да, Андре, - проговорил молодой человек, прижимая ее к своей груди,
- да, милая сестричка, на смену детской привязанности приходит юношеская
страсть, и ты решила, что я больше не гожусь для  того,  чтобы  поверять
мне свои сердечные тайны.
   - Брат мой! Друг мой! - все более и более удивляясь, отвечала  Андре.
- Что все это значит? О каких сердечных тайнах ты говоришь?
   - Андре! Я смело завожу разговор, который может  оказаться  для  тебя
опасным, а для меня самого -  очень  неприятным.  Я  отлично  знаю,  что
просить или, вернее, требовать твоего доверия в такую  минуту  -  значит
пасть в твоих глазах. Однако я предпочитаю, - и прошу тебя  верить,  что
мне очень тяжело об этом говорить, - я  предпочитаю  увериться,  что  ты
любишь меня меньше, чем оставить  тебя  во  власти  грозящих  тебе  бед,
страшных несчастий, Андре, если ты  будешь  по-прежнему  упорствовать  в
своем молчании, которое я оплакиваю  и  на  которое  я  не  считал  тебя
способной, если ты имеешь дело с братом и другом.
   - Брат мой! Друг мой! - отвечала Андре. - Клянусь тебе, я  ничего  не
понимаю в твоих упреках!
   - Андре! Неужто ты хочешь, чтобы я тебе объяснял?..
   - Да! Разумеется, да!
   - Не жалуйся, если, ободренный тобой, я буду говорить слишком  прямо,
если заставлю тебя покраснеть, смутиться. Ведь ты сама  вызвала  во  мне
несправедливое недоверие, с каким я копаюсь теперь в недрах твоей  души,
чтобы вырвать у тебя признание.
   - Говори, Филипп. Клянусь, что не рассержусь на тебя.
   Филипп взглянул на сестру, встал и в сильном волнении зашагал из угла
в  угол.  Между  обвинением,  которое  Филипп  составил  в   голове,   и
спокойствием юной девушки, было столь очевидное противоречие, что он  не
знал, что думать.
   Андре в изумлении смотрела на брата  и  чувствовала,  как  постепенно
холодеет ее сердце от этой торжественности,  столь  не  похожей  на  его
привычное нежное братское покровительство.
   Прежде чем Филипп снова заговорил, Андре поднялась и взяла брата  под
руку.
   Взглянув на него с невыразимой нежностью, она сказала:
   - Филипп! Посмотри мне в глаза!
   - С удовольствием! - отвечал молодой человек, обратив к  ней  горящий
взор. - Что ты хочешь мне сказать?
   - Я хочу  сказать,  Филипп,  что  ты  всегда  с  некоторой  ревностью
относился к моей дружбе; это вполне естественно, потому что и я дорожила
твоими заботами, твоей любовью. Ну так посмотри  на  меня,  как  я  тебя
просила.
   Девушка улыбнулась.
   - Видишь ли ты в моих глазах какую-нибудь тайну? - продолжала она.
   - Да, да, одну тайну я  там  вижу,  -  сказал  Филипп.  -  Андре!  Ты
влюблена.
   - Я? - вскричала девушка с таким естественным  изумлением,  какое  не
могла бы изобразить опытная актриса.
   Она засмеялась.
   - Я влюблена? - повторила она.
   - Значит, ты любима?
   - Ну, тем хуже для него, потому что  раз  этот  человек  ни  разу  не
объявился  и,  следовательно,  не   объяснился,   значит,   это   любовь
неразделенная.
   Видя, что сестра смеется и шутит так непринужденно, видя  безмятежную
лазурь ее глаз и ее душевную чистоту, а также чувствуя, как ровно бьется
сердце Андре, Филипп подумал,  что  за  месяц  их  разлуки  не  мог  так
неузнаваемо  измениться  характер  девицы  безупречного  поведения;  что
бедняжка Андре не заслужила подозрений; что наука лжет. Он признал,  что
доктора Луи можно извинить, ведь он не знал того, как чиста  Андре,  как
она порядочна. Доктор, верно, решил, что она - такая же, как все знатные
девицы, соблазненные  дурным  примером  или  увлеченные  преждевременной
страстью, без сожаления расстававшиеся со своей невинностью и забывавшие
даже о честолюбии.
   Еще раз бросив взгляд на Андре, Филипп  уверился  в  ошибке  доктора.
Филипп  так  обрадовался  найденному  объяснению,  что  расцеловал  свою
сестру, словно мученик, уверовавший в чистоту Святой Девы  Марии  и  тем
подкрепив свою веру в Ее Божественного Сына.
   В  ту  самую  минуту,  как  Филипп  почувствовал,  что  в  его   душе
зашевелились сомнения, он услыхал на лестнице шаги доктора Луи,  верного
данному обещанию.
   Андре вздрогнула: в ее положении любой пустяк мог ее взволновать.
   - Кто там? - спросила она.
   - Вероятно, доктор Луи, - отвечал Филипп.
   Дверь распахнулась, и доктор, которого с таким  беспокойством  ожидал
Филипп, вошел в комнату.
   Как мы уже говорили, это был один из почтенных и честных ученых,  для
которых любая наука священна, и  они  с  благоговением  изучают  все  ее
тайны.
   Доктор Луи был законченным материалистом, а по тем временам это  было
большой  редкостью.  Он  стремился  под  заболеванием  тела   разглядеть
душевный недуг; он брался за дело рьяно, нимало не беспокоясь о слухах и
не боясь препятствий; он ценил свое время - единственное достояние людей
труда - и потому бывал резок в разговоре с бездельниками и болтунами.
   Вот почему он так грубо  обошелся  с  Филиппом  во  время  их  первой
встречи: он принял его за одного из придворных щеголей,  которые  льстят
доктору, чтобы в  ответ  услышать  от  него  комплименты  по  поводу  их
любовных подвигов, и готовы с радостью платить за его молчание.  Однако,
едва дело обернулось иначе, и вместо более или  менее  влюбленного  фата
доктор увидел перед собой мрачное и грозное чело брата,  едва  на  месте
обычной неприятности стало вырисовываться настоящее  горе,  практикующий
философ, сердечный  человек  взволновался  и,  услышав  последние  слова
Филиппа, доктор подумал:
   "Я не только мог ошибиться, но и хотел бы, чтобы это было так".
   Вот почему он пришел бы навестить Андре даже без настойчивых уговоров
Филиппа: он хотел провести более тщательное обследование, чтобы получить
подтверждение результатов первоначального осмотра.
   Едва войдя в апартаменты Андре, он  из  передней  устремил  на  Андре
проницательный изучающий взгляд и потом все время не сводил с нее глаз.
   Визит доктора, хотя в  нем  и  не  было  ничего  сверхъестественного,
взволновал Андре, и у нее начался один из  тех  приступов,  которые  так
испугали Филиппа; она покачнулась и с трудом поднесла к губам платок.
   Филипп приветствовал доктора и ничего не заметил.
   - Доктор! - говорил  он.  -  Входите,  прошу  вас,  и  простите  мне,
пожалуйста, мой резкий тон. Когда я час  назад  подошел  к  вам,  я  был
возбужден, зато теперь спокоен.
   Доктор перевел взгляд  с  Андре  на  молодого  человека,  внимательно
изучая его улыбку и счастливое выражение лица.
   - Вы побеседовали с вашей сестрой, как я вам советовал? - спросил он.
   - Да, доктор.
   - И вы успокоились?
   - У меня с души свалился камень.
   Доктор взял руку Андре и долго щупал пульс.
   Филипп смотрел на сестру, и взгляд его словно говорил:
   "Можете делать все, ч