лым, герцог?
   - Да, я хотел бы просить ваше величество о новой милости  после  той,
какую вы соблаговолили мне оказать. У  одного  из  моих  добрых  друзей,
старого слуги вашего величества, сын служит в гвардии.  Молодой  человек
обладает большими достоинствами, но беден. Он получил из рук августейшей
принцессы чин капитана, но у него нет роты.
   -  Принцесса  -  моя  дочь?  -  спросил  король,  обратившись  к   ее
высочеству.
   - Да, сир, - отвечал Ришелье, - а отца этого молодого человека  зовут
барон де Таверне.
   - Отец?.. - невольно вырвалось у Андре. - Филипп?! Так  вы,  господин
герцог, просите роту для Филиппа?
   Устыдившись того, что нарушила этикет, Андре отступила,  покраснев  и
умоляюще сложив руки.
   Король, обернувшись, залюбовался стыдливым румянцем красивой девушки;
потом он подошел к Ришелье  с  благожелательным  взглядом,  по  которому
придворный мог судить, насколько его просьба приятна и уместна.
   - В самом деле, этот молодой человек очарователен,  -  подхватила  ее
высочество, - и я обещала его осчастливить.  Однако  до  чего  несчастны
принцы крови! Когда Бог наделяет их благими намерениями,  Он  лишает  их
памяти или разума. Ведь я  должна  была  подумать  о  том,  что  молодой
человек беден,  что  недостаточно  дать  ему  эполеты  и  что  надо  еще
прибавить роту!
   - Как вы, ваше высочество, могли об этом знать?
   - Я знала! - с живостью возразила ее высочество,  и  Андре  вспомнила
нищенский убогий родной дом, в котором она, однако, была так  счастлива.
- Да, я знала, но думала, что все сделала, добившись чина для Филиппа де
Таверне. Ведь его зовут Филипп?
   - Да, ваше высочество.
   Король обвел взглядом окружавшие его благородные  открытые  лица.  Он
остановился на Ришелье - его лицо светилось  великодушием  под  влиянием
его августейшей соседки.
   - Ах, герцог! Я рискую поссориться с Люсьенн, - вполголоса сказал  он
ему.
   С живостью обернувшись к Андре, король проговорил:
   - Скажите, что это доставит вам удовольствие, мадмуазель!
   - Сир, я вас умоляю об этом! - воскликнула Андре, складывая руки.
   - Согласен! - отвечал Людовик  XV.  -  Выберите  роту  получше  этому
бедному юноше, герцог, а я обеспечу ее, если это необходимо.
   Доброе дело порадовало всех присутствовавших; Андре удостоила  короля
божественной улыбкой, Ришелье получил  благодарность  из  ее  прелестных
уст, от которых, будь он моложе, герцог потребовал бы большего: ведь  он
был не только честолюбив, но и жаден.
   Стали прибывать один за другим посетители, среди них  -  кардинал  де
Роан; он упорно ухаживал за ее  высочеством  с  того  времени,  как  она
поселилась в Трианоне.
   Однако король во весь вечер ласково разговаривал только с Ришелье. Он
даже попросил герцога проводить его, распрощавшись с  ее  высочеством  и
отправившись в  свой  Трианон.  Старый  маршал  последовал  за  королем,
трепеща от радости.
   Когда его величество пошел в сопровождении герцога и двух офицеров по
темным аллеям, ведущим к его дворцу, ее высочество отпустила Андре.
   - Вам, должно быть, хочется написать  в  Париж  и  сообщить  приятную
новость, - сказала принцесса. - Вы можете идти, мадмуазель.
   Вслед за лакеем, шедшим впереди с фонарем в руках, девушка преодолела
пространство в сто футов, отделявшее Трианон от служб.
   А за ней от куста к кусту перебегала чья-то тень, следившая за каждым
движением девушки горящим взором. Это был Жильбер.
   Когда Андре  подошла  к  крыльцу  и  стала  подниматься  по  каменным
ступенькам, лакей возвратился в переднюю Трианона.
   Жильбер тоже проскользнул в вестибюль, прошел оттуда н" конюший  двор
и по крутой узкой лестнице  вскарабкался  в  свою  мансарду,  выходившую
окнами на окна спальни Андре.
   Он услышал, что Андре позвала камеристку герцогини  де  Ноай,  жившую
неподалеку. Когда служанка вошла к Андре, шторы упали  на  окно  подобно
непроницаемой пелене  между  страстными  желаниями  юноши  и  предметом,
занимавшим все его мысли.
   Во дворце остался  только  кардинал  де  Роан,  с  удвоенным  рвением
любезничавший с ее высочеством; принцесса была с ним холодна.
   В конце концов прелат испугался, что его поведение может  быть  дурно
истолковано, тем более что дофин удалился. Он откланялся  с  выражениями
глубокого почтения.
   Когда он садился в карету, к  нему  подошла  одна  из  камеристок  ее
высочества и вслед за ним почти втиснулась в карету.
   - Вот! - прошептала она.
   Она вложила ему в руку небольшой гладкий  листок;  его  прикосновение
заставило кардинала вздрогнуть.
   - Вот! - с  живостью  отвечал  он,  вложив  в  руку  женщины  тяжелый
кошелек, который, даже будь он пустым,  представлял  бы  собою  солидное
вознаграждение.
   Не теряя времени, кардинал приказал кучеру гнать в Париж  и  спросить
новых указаний у городских ворот.
   Дорогой он в темноте ощупал и поцеловал, подобно опьяненному  любовью
юноше, то, что было завернуто в бумагу.
   Когда карета была у городских ворот, он приказал:
   - Улица Сен-Клод!
   Вскоре он уже шагал по таинственному двору и входил в малую гостиную,
где  ожидал  Фриц,  вышколенный  лакей  барона  де  Бальзаме  Хозяин  не
появлялся четверть часа. Наконец он вошел в гостиную и объяснил задержку
поздним временем; он полагал, что время визитов истекло.
   Было в самом деле около одиннадцати вечера.
   - Вы правы, господин барон, - проговорил кардинал, -  прошу  прощения
за беспокойство. Но, помните, однажды вы мне сказали, что можно было  бы
узнать одну тайну?..
   - Для этого мне были нужны волосы того лица, о котором мы в тот  день
говорили, - перебил Бальзамо, успевший заметить бумажку в руках наивного
прелата.
   - Совершенно верно, господин барон.
   - Вы принесли мне эти волосы, ваше высокопреосвященство? Прекрасно!
   - Вот они. Могу ли я получить их назад после опыта?
   - Да, если не придется прибегнуть к огню... В этом случае...
   - Разумеется, разумеется! - согласился кардинал.  -  Да  я  себе  еще
достану. Могу ли я узнать разгадку?
   - Сегодня?
   - Я нетерпелив, как вам известно.
   - Я должен сначала попробовать, ваше высокопреосвященство.
   Бальзамо взял волосы и поспешил к Лоренце.
   "Итак, сейчас я узнаю секрет этой монархии,  -  рассуждал  он  сам  с
собою дорогой, - сейчас мне откроется Божья  воля,  скрытая  от  простых
смертных".
   Прежде  чем  отворить  таинственную  дверь,  он  через  стену  усыпил
Лоренцу. Молодая женщина встретила его нежным поцелуем.
   Бальзамо с трудом вырвался из ее объятий. Трудно  было  сказать,  что
было мучительнее для бедного  барона:  упреки  прекрасной  итальянки  во
время ее пробуждений или ее ласки, когда она засыпала.
   Наконец ему удалось разъединить кольцом обвившие его  шею  прекрасные
руки молодой женщины.
   - Лоренца, дорогая моя! - обратился он к ней,  вкладывая  ей  в  руку
бумажку. - Скажи мне: чьи это волосы?
   Лоренца прижала их к груди, потом ко лбу. Несмотря на то,  что  глаза
ее оставались раскрыты, она видела во время сна внутренним взором.
   - О! Эти волосы тайком сострижены с  головы,  принадлежащей  именитой
особе! - сообщила она.
   - Правда? А эта особа счастлива? Ответь!
   - Она могла бы быть счастлива.
   - Смотри внимательно, Лоренца.
   - Да, она могла бы быть счастлива, ее жизнь еще ничем не омрачена.
   - Однако она замужем...
   - О! - только и могла ответить Лоренца с нежной улыбкой.
   - Ну что? Что хочет сказать моя Лоренца?
   - Она замужем, дорогой  Бальзамо,  -  повторила  молодая  женщина,  -
однако...
   - Однако?..
   - Однако...
   Лоренца опять улыбнулась.
   - Я тоже замужем, - прибавила она.
   - Разумеется.
   - Однако...
   Бальзамо с удивлением взглянул на  Лоренцу;  несмотря  на  сон,  лицо
молодой женщины залила краска смущения.
   - Однако?.. - повторил Бальзамо.  -  Договаривай!  Она  вновь  обвила
руками шею возлюбленного и, спрятав лицо у него на груди, прошептала:
   - Однако я еще девственница.
   - И эта женщина, эта принцесса, эта королева, - вскричал Бальзамо,  -
будучи замужем, тоже?
   - Она женщина, эта принцесса, эта королева, -  повторила  Лоренца,  -
так же чиста и девственна, как я; даже еще чище  и  девственнее,  потому
что она не любит так, как я.
   - Это судьба! - пробормотал Бальзамо. - Благодарю тебя, Лоренца,  это
все, что я хотел узнать.
   Он поцеловал ее, бережно спрятал волосы в  карман,  потом  отстриг  у
Лоренцы небольшую прядь черных волос,  сжег  их  над  свечкой,  а  пепел
собрал на бумажку, в которую были завернуты волосы ее высочества.
   Он спустился вниз, на ходу приказав молодой женщине пробудиться.
   Теряя терпение, взволнованный прелат ожидал его в гостиной.
   - Ну как, граф? - с сомнением спросил он.
   - Все хорошо, ваше высокопреосвященство.
   - Что оракул?
   - Оракул сказал, что вы можете надеяться.
   - Он так сказал? - восторженно воскликнул принц.
   -   Вы   можете   судить,    как    вам    заблагорассудится,    ваше
высокопреосвященство: оракул сказал, что эта  женщина  не  любит  своего
супруга.
   - О! - вне себя от счастья воскликнул де Роан.
   - А волосы  мне  пришлось  сжечь,  добиваясь  истины.  Вот  пепел,  я
аккуратно собрал  его  для  вас,  словно  каждая  частица  стоит  целого
миллиона, и с удовольствием возвращаю.
   - Благодарю вас, сударь, благодарю, - я ваш вечный должник.
   - Не будем об этом  говорить,  ваше  высокопреосвященство.  Позвольте
дать вам один совет, - продолжал Бальзамо. - Не подмешивайте этот  пепел
себе в вино, как делают некоторые влюбленные. Это  очень  опасный  опыт:
ваша любовь может стать неизлечимой, а возлюбленная к вам охладеет.
   - Да, я  от  этого  воздержусь,  -  в  страхе  проговорил  прелат.  -
Прощайте, господин граф, прощайте!
   Спустя двадцать минут карета  его  высокопреосвященства  налетела  на
углу улицы Пти-Шан на экипаж де Ришелье, едва не опрокинув его в одну из
глубоких ям, вырытых для постройки дома.
   Оба господина узнали друг друга.
   - А-а, это вы, принц! - с улыбкой прокричал Ришелье.
   - А-а, герцог! - отвечал Людовик де Роан, прижав к губам палец.
   И кареты разъехались в разные стороны.

Глава 21

ГЕРЦОГ ДЕ РИШЕЛЬЕ ОТДАЕТ ДОЛЖНОЕ НИКОЛЬ

   Де Ришелье направлялся в небольшой особняк барона де Таверне на улице
Кок-Эрон.
   Благодаря нашей возможности, подобно хромому бесу, легко проникать  в
запертые дома, мы раньше де Ришелье узнаем, что в этот час  барон  сидел
перед камином, уперев ноги на подставку для дров, под  которой  догорали
головни. Он читал Николь  наставления,  время  от  времени  беря  ее  за
подбородок, несмотря на недовольное  и  пренебрежительное  выражение  ее
лица.
   То ли Николь привыкла к ласкам без наставлений,  то  ли  предпочитала
наставление без ласки. Бог ее знает!.
   Хозяин и служанка вели серьезный разговор.  Они  выясняли,  почему  в
определенные вечерние часы Николь не сразу являлась на звонок, почему ее
постоянно задерживали какие-нибудь дела то в  саду,  то  в  оранжерее  и
почему во всех остальных местах, кроме этих двух - сада и  оранжереи,  -
она плохо исполняла свои обязанности.
   Николь кокетливо извивалась всем телом и со сладострастием  в  голосе
говорила:
   - Что ж поделаешь?.. Я здесь скучаю: мне обещали, что я отправлюсь  в
Трианон вместе с мадмуазель!..
   Де Таверне милостиво потрепал по щечке и  подбородку  Николь,  чтобы,
очевидно, немного ее развлечь.
   Николь, уклоняясь от утешений барона, оплакивала свою горькую долю.
   - Ведь я же говорю правду! - хныкала она. - Я заперта в этих чертовых
четырех стенах, не вижу общества, я  просто  задыхаюсь!  А  мне  обещали
развлечения и будущее!
   - Что ты имеешь в виду? - спросил барона  -  Трианон!  -  воскликнула
Николь. - В Трианоне  меня  окружала  бы  роскошь.  Я  бы  хотела  людей
посмотреть и себя показать!
   - Ого! Ну и малышка Николь! - заметил барон.
   - Да, господин барон, ведь я женщина, и не хуже других.
   - Черт побери! Хорошо сказано! - глухо молвил  барон.  -  Она  живет,
волнуется. Эх, если бы я был молод и богат!..
   Он не удержался и бросил восхищенный и завистливый взгляд на девушку,
в которой было столько молодости, задора и красоты.
   Выйдя из задумчивости, Николь нетерпеливо проговорила:
   - Ложитесь, сударь, и я тоже пойду лягу.
   - Еще одно слово, Николь!
   Внезапно звонок у входной двери заставил вздрогнуть Таверне, а Николь
так и подскочила.
   - Кто к нам может  прийти  в  половине  двенадцатого?  Поди  взгляни,
дорогая.
   Николь отворила дверь, узнала имя посетителя и оставила входную дверь
приоткрытой.
   Через эту щель выскользнул на улицу человек и пробежал двор, довольно
громко топая, что привлекло внимание позвонившего маршала.
   Николь прошла впереди Ришелье со свечой в руках; она вся сияла.
   - Так, так, так! - с улыбкой  проговорил  маршал,  следуя  за  ней  в
гостиную. - Этот старый плут Таверне говорил мне только о своей дочери.
   Маршал был из  тех,  кому  довольно  было  взглянуть  однажды,  чтобы
увидеть все, что нужно.
   Промелькнувшая тень человека навела его на мысль о Николь,  а  Николь
заставила задуматься о тени. По радостному лицу  девушки  он  догадался,
зачем приходил этот человек, а когда он рассмотрел лукавые глаза,  белые
зубки и тонкую талию субретки, у него не осталось больше сомнений  ни  в
ее характере, ни в ее вкусах.
   Войдя в гостиную, Николь с замиранием сердца объявила:
   - Герцог де Ришелье!
   Этому имени суждено было произвести в тот  вечер  сенсацию.  Оно  так
подействовало на барона, что он поднялся с кресла и пошел  к  двери,  не
веря своим ушам.
   Однако, не дойдя до двери, он заметил в сумерках коридора де Ришелье.
   - Герцог!.. - пролепетал он.
   - Да, дорогой друг, герцог собственной персоной,  -  любезно  отвечал
Ришелье. - Это вас  удивляет,  особенно  после  оказанного  вам  недавно
приема. Однако в этом нет ничего необычайного. А теперь прошу вашу руку!
   - Господин герцог! Вы слишком добры ко мне.
   - Ты с ума сошел, мой дорогой! - проговорил старый маршал, протягивая
Николь трость и шляпу и поудобнее усаживаясь в кресле.  -  Ты  погряз  в
предрассудках, ты городишь вздор... Ты не  узнаешь  своих,  насколько  я
понимаю.
   - Однако, герцог, мне кажется, что оказанный мне тобою  третьего  дня
прием был настолько многозначителен, что трудно  было  бы  ошибиться,  -
отвечал взволнованный Таверне.
   - Послушай, мой старый добрый друг, третьего дня  ты  вел  себя,  как
школьник, а я - как педант, - возразил  Ришелье.  -  Мы  друг  друга  не
поняли. Тебе хотелось говорить - я хотел освободить тебя от этого труда.
Ты был готов сказать глупость - я мог ответить тебе тем же. Забудем все,
что было третьего дня. Знаешь, зачем я к тебе приехал?
   - Разумеется, нет.
   - Я привез тебе роту, о которой ты меня просил, король дает ее твоему
сыну. Какого черта! Должен же ты улавливать тонкости; третьего дня я был
почти министром: просить было бы с  моей  стороны  неудобно;  сегодня  я
отказался от портфеля и опять стал  прежним  Ришелье:  было  бы  нелепо,
ежели б я не попросил за тебя. И вот я попросил, получил и принес!
   - Герцог! Неужели это правда?.. Такая доброта с твоей стороны?..
   - ..вполне естественна, потому  что  это  долг  друга...  То,  в  чем
отказал бы министр, Ришелье добывает и дает.
   - Ах, герцог, как ты меня порадовал! Так ты  по-прежнему  мой  верный
друг?
   - Что за вопрос!
   - Но король!.. Неужели король согласился оказать мне такую милость?..
   - Король сам не знает, что делает; впрочем, возможно, я  ошибаюсь,  и
он, напротив, прекрасно это знает.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Я хочу сказать, что у его величества, может быть, есть свои причины
доставить неудовольствие графине Дю Барри.  Возможно,  именно  этому  ты
обязан оказанной тебе милостью еще более, нежели моему влиянию.
   - Ты полагаешь?
   - Я в этом совершенно уверен. Ты ведь,  должно  быть,  таешь,  что  я
отказался от портфеля из-за этой дурочки.
   - Так говорят, однако...
   - Однако ты в это не веришь, скажи откровенно!
   - Да, должен признаться...
   - Это означает, что ты полагал, что у меня нет совести.
   - Это означает, что я считал тебя человеком без предрассудков.
   - Дорогой мой! Я старею и люблю хорошеньких женщин, только когда  они
принадлежат  мне...  И  потом,  у  меня  есть  кое-какие  соображения...
Впрочем, вернемся к твоему сыну. Очаровательный мальчик!
   - Он в очень скверных отношениях с Дю Барри, которого  я  встретил  у
тебя, когда так неловко явился с визитом.
   - Мне это известно, поэтому-то я и не министр.
   - Ну вот еще!
   - Можешь не сомневаться, друг мой!
   - Ты отказался от портфеля, чтобы доставить удовольствие моему сыну?
   - Если я тебе скажу правду, ты не поверишь; он  тут  ни  при  чем.  Я
отказался потому, что требования семейки Дю Барри начинались с  изгнания
твоего сына,  и  не  известно  еще,  какими  бы  нелепостями  они  могли
закончиться.
   - Так ты поссорился с этими ничтожествами?
   - И да, и нет: они меня боятся, я их презираю, - они это заслужили.
   - Это благородно, но неосторожно.
   - Почему ты так думаешь?
   - Графиня в фаворе.
   - Скажите, пожалуйста!.. - презрительно уронил Ришелье.
   -Как ты можешь так говорить!
   - Я говорю как человек, чувствующий шаткость  положения  Дю  Барри  и
готовый, если понадобится, подложить  мину  в  подходящее  место,  чтобы
разнести все в клочья.
   - Если я правильно понял, ты  оказываешь  услугу  моему  сыну,  чтобы
уколоть семейство Дю Барри.
   - В большой степени -  ради  этого,  твоя  проницательность  тебя  не
подвела; твой сын служит мне гранатой, я хочу поджечь с его помощью... А
кстати, барон, нет ли у тебя еще дочери?
   - Есть...
   - Молодая?
   - Ей шестнадцать лет.
   - Хороша собой?
   - Как Венера.
   - Она живет в Трианоне?
   - Так ты с ней знаком?
   - Я провел с ней вечер и целый час проговорил о ней с королем.
   - С королем? - вскричал Таверне; щеки его пылали.
   - С королем.
   - Король говорил о моей дочери, о мадмуазель Андре де Таверне?
   - Он с нее глаз не сводит, дорогой мой.
   - Неужели?
   - Тебе это не по душе?
   - Мне?.. Ну что ты!.. Напротив! Король оказывает мне честь, глядя  на
мою дочь.., но...
   - Но что?
   - Дело в том, что король...
   - ..распущен? Ты это хотел сказать?
   - Боже меня сохрани дурно отзываться о его величестве; он имеет право
быть таким, каким ему хочется быть.
   - В  таком  случае  что  означает  твое  удивление?  Неужели  ты  мог
вообразить, что король не будет влюбленными  глазами  смотреть  на  твою
дочь? Ведь мадмуазель Анд-ре - само совершенство!
   Таверне ничего не ответил. Он  пожал  плечами  и  глубоко  задумался.
Ришелье следил за ним испытующим взглядом.
   - Что же! Я догадываюсь, о чем ты думаешь, - продолжал старый маршал,
подвигая свое кресло поближе к барону. - Ты думаешь, что король привык к
дурному обществу.., что он якшается со всяким сбродом, как выражаются  у
Поршеронов, и, следовательно, не  станет  заглядываться  на  благородную
девицу, полную целомудренной чистоты и невинной любви, что он не заметит
это сокровище, полное грации и очарования... Ведь он способен только  на
непристойные разговоры, пошлые подмигивания да ухаживания за гризетками.
   - Решительно, ты великий человек, герцог.
   - Почему?
   - Потому что ты все верно угадал, - молвил Таверне.
   - Однако признайтесь, барон, - продолжал Ришелье, - давно пора нашему
властелину перестать заставлять нас,  знатных  господ,  пэров  и  друзей
короля Франции, целовать  плоскую  и  грязную  руку  куртизанки  низкого
происхождения. Пора было бы вернуть нам наше достоинство. Ведь он  начал
с Шатору, урожденной маркизы старинного рода; потом ее сменила Помпадур,
дочь и жена откупщика; после нее он опустился до  Дю  Барри,  прозванной
попросту Жаннеткой; как бы ей на смену не явилась кухарка Мариторна  или
пастушка Гатон. Это уни