на улицу Сен-Жермен-де-Пре.
   - Значит, старуха  нас  обманывает?  -  спросила  графиня  Дю  Барри,
переходя из одной кареты в другую, в то время  как  то  же  самое  делал
прокурор, предупрежденный жестом виконта.
   - Мне так кажется, графиня, - ответил Жан, -  мне  так  кажется:  она
возвращает нам долг или, вернее, платит той же монетой.
   - Но что же все-таки произошло?
   - В двух словах, следующее: я остался в Париже,  потому  что  никогда
никому всецело не доверяю, и, как видите, оказался  прав.  После  девяти
вечера я стал  бродить  вокруг  постоялого  двора  "Поющий  петух".  Все
спокойно: никаких демаршей со стороны графини, никаких визитов, все  шло
прекрасно. Я подумал: значит, я могу вернуться домой и лечь спать. Итак,
я вернулся к себе и заснул.
   Сегодня на рассвете просыпаюсь, бужу Патрика и приказываю ему  занять
пост на углу улицы.
   В девять  часов  -  за  час  до  назначенного  времени,  заметьте!  -
подъезжаю в карете. Патрик  не  заметил  ничего  тревожного,  поэтому  я
спокойно поднимаюсь по лестнице.
   У двери меня останавливает служанка и сообщает мне,  что  графиня  не
может сегодня выйти из своей  комнаты  и,  возможно,  еще  целую  неделю
никого не сможет принять.
   - "Что значит "не может выйти из комнаты"? - вскричал я - Что  с  ней
случилось?
   - Она больна.
   -  Больна?  Но  этого  не  может  быть.  Вчера  она  прекрасно   себя
чувствовала.
   - Да Но графиня имеет привычку  сама  готовить  себе  шоколад  Утром,
вскипятив воду, она опрокинула ее с плиты себе на ногу  и  обожглась.  Я
прибежала на ее крики. Графиня чуть было не потеряла сознание. Я отнесла
ее в постель и сейчас, по-моему, она спит.
   Я стал таким же белым, как ваши кружева, графиня, я закричал:
   - Это ложь!
   - Нет,  дорогой  господин  Дю  Барри,  -  ответил  мне  голос,  такой
пронзительный, что, казалось, им можно  проткнуть  деревянную  балку.  -
Нет, это не ложь, я ужасно страдаю.
   Я бросился в ту  сторону,  откуда  шел  голос,  проник  через  дверь,
которая не желала отворяться, и действительно увидел, что старая графиня
лежит в постели.
   - Ах, графиня! - сказал я.
   Это были  единственные  слова,  которые  я  смог  произнести.  Я  был
взбешен: я с радостью задушил бы ее на месте.
   - Смотрите! - сказала  она,  показывая  мне  на  валявшийся  на  полу
металлический сосуд. - Вот виновник всех бед.
   Я вспрыгнул на кофейник обеими ногами и раздавил его.
   - Больше в нем никто уже не будет варить шоколад, это я вам обещаю.
   - Экая досада! - продолжала старуха слабым  голосом.  -  Вашу  сестру
будет представлять ко двору госпожа д'Алони Ну да ничего не поделаешь  -
видно, так написано на небесах, как говорят на Востоке.
   - Ах, Боже мой! - вскричала графиня. - Жан, вы  лишаете  меня  всякой
надежды.
   - А я еще не утратил надежды, но только если вы сами  пойдете  к  ней
навстречу: вот почему я вызвал вас сюда.
   - А что дает вам надежду?
   - Черт возьми! Вы можете сделать то, чего не могу  я.  Вы  женщина  и
можете заставить графиню снять повязку в  вашем  присутствии.  Когда  же
обман откроется, вы скажете графине  де  Беарн,  что  ее  сын  не  будет
землевладельцем, что она никогда не получит  ни  копейки  из  наследства
Салюсов. Кроме того, сцена заклятия Камиллы  будет  в  вашем  исполнении
гораздо более правдоподобной, нежели сцена гнева Ореста - в моем.
   - Он шутит! - вскричала графиня.
   - Чуть-чуть, поверьте мне!
   - Где она остановилась, наша сивилла?
   - Вы прекрасно знаете: в "Поющем петухе", на улице Сен-Жермен-де-Пре.
Большой черный дом с огромным  петухом,  нарисованным  на  листе  железа
Когда железо скрипит, петух поет.
   - Это будет ужасная сцена!
   - Я тоже так думаю. Но,  по  моему  мнению,  надо  рискнуть.  Вы  мне
позволите сопровождать вас?
   - Ни в коем случае, вы все испортите.
   - Вот что сказал мне наш прокурор, с которым  я  советовался:  можете
принять это к сведению. Избить кого-то у него в доме - за  это  штраф  и
тюрьма. Избить же его на улице...
   - За это ничего не будет, -  подхватила  графиня.  -  Вы  это  знаете
лучше, чем кто-либо.
   На лице Жана появилась кривая усмешка.
   - Долги, которые платятся с опозданием, возвращаются с процентами,  -
сказал он. - Если я когда-нибудь вновь встречусь с этим человеком...
   - Давайте говорить только об интересующей меня женщине, виконт.
   - Я больше ничего не могу вам рассказать о ней: поезжайте!
   Жан отступил, уступая дорогу карете.
   - Где вы будете меня ждать?
   - На постоялом дворе. Я закажу бутылку испанского вина  и,  если  вам
понадобится поддержка, сразу же буду рядом с вами.
   - Гони, кучер! - вскричала графиня.
   - Улица Сен-Жермен-де-Пре, "Поющий петух"! - повторил виконт.
   Карета, помчалась к Елисейским полям.
   Через четверть часа она  остановилась  на  улице  Аббасьяль  у  рынка
Сент-Маргерит.
   Здесь графиня  Дю  Барри  вышла  из  кареты.  Она  боялась,  что  шум
подъезжающего экипажа  предупредит  хитрую  старуху,  которая,  конечно,
настороже и, выглянув из-за занавески, сумеет избежать встречи.
   Поэтому, в сопровождении одного лишь лакея, графиня быстро прошла  по
улице Аббасьяль, состоявшей всего только  из  трех  домов,  с  постоялым
двором посредине.
   Она скорее ворвалась, нежели вошла в растворенные  ворота  постоялого
двора.
   Никто не видел, как она вошла, но  внизу  у  лестницы  она  встретила
хозяйку.
   - Где комната графини де Беарн? - спросила она.
   - Госпожа де Беарн больна и никого не принимает.
   - Я знаю, что она больна. Я приехала, чтобы узнать о ее здоровье.
   Легкая как птичка, она в один миг взлетела вверх по лестнице.
   - К вам ломятся силой! - закричала хозяйка.
   - Кто же это? - спросила старая сутяга из глубины своей комнаты.
   - Я, - ответила графиня, внезапно появляясь на  пороге  с  выражением
лица,  соответствовавшим  обстановке:  вежливой   улыбкой   и   гримасой
сочувствия.
   - Это вы,  ваше  сиятельство!  -  вскрикнула,  побледнев  от  страха,
любительница процессов.
   - Да, дорогая, я здесь, чтобы выразить вам участие в  вашей  беде,  о
которой  мне  только  что  сообщили.  Расскажите,  пожалуйста,  как  это
случилось.
   - Я не смею, графиня, даже предложить вам сесть в такой трущобе.
   - - Я знаю, что в Турени у  вас  целый  замок,  и  постоялый  двор  я
прощаю.
   Графиня села. Де Беарн поняла, что она пришла надолго.
   - Вам, кажется, очень больно? - спросила Дю Барри.
   - Адская боль.
   - Болит правая нога? Ах, Боже мой, но как же так  случилось,  что  вы
обожгли ногу?
   - Очень просто: я держала кофейник, ручка выскользнула у меня из рук,
кипящая вода выплеснулась, и почти целый стакан вылился мне на ногу.
   - Это ужасно! Старуха вздохнула.
   - О да, - подтвердила она,  -  ужасно.  Но  что  поделаешь!  Беда  не
приходит одна.
   - Вы знаете, что король ждал вас утром?
   - Вы вдвое увеличиваете мое отчаяние, сударыня.
   - Его величество недоволен, графиня, тем, что вы так и не появились.
   - Мои страдания служат мне оправданием, и я  рассчитываю  представить
его величеству мои самые нижайшие извинения.
   - Я говорю вам об этом вовсе не для того, чтобы хоть в малой мере вас
огорчить, - сказала Дю Барри, видя, насколько изворотлива старуха,  -  я
хотела лишь, чтобы вы поняли, как приятен был бы его величеству этот ваш
шаг и как бы он был вам признателен за него.
   - Вы видите, в каком я положении, графиня.
   - Да, да, конечно. А хотите, я вам кое-что скажу?
   - Конечно. Это большая честь для меня.
   - Дело в том, что, по всей вероятности, ваше  несчастье  -  следствие
большого волнения.
   - Не стану отрицать, - ответила любительница процессов, поклонившись,
- я была очень взволнована честью, которую вы мне оказали,  так  радушно
приняв меня у себя.
   - Я думаю, что дело не только в этом.
   - Что же еще? Нет, насколько я знаю, больше ничего не произошло.
   -  Да  нет  же,  вспомните,  может  быть,  какая-нибудь   неожиданная
встреча...
   - Неожиданная встреча...
   - Да, когда вы от меня выходили.
   - Я никого не встретила, я была в карете вашего брата.
   - А перед тем, как сели в карету?  Любительница  судов  притворилась,
будто пытается вспомнить.
   - Когда вы  спускались  по  ступенькам  крыльца.  Любительница  судов
изобразила на своем лице еще большее внимание.
   - Да, - сказала графиня  Дю  Барри  с  улыбкой,  в  которой  сквозило
нетерпение, - некто входил во двор, когда вы выходили из дома.
   - К сожалению, графиня, не припомню.
   - Это была женщина... Ну что? Теперь вспомнили?
   - У меня такое плохое зрение, что хотя вы всего в двух шагах от меня,
я ничего не различаю. Так что судите сами...
   "Н-да, крепкий орешек, - подумала графиня, - не спит хитрить, она все
равно выйдет победительницей".
   - Ну что ж, - продолжала она вслух, - раз вы не видели этой  дамы,  я
скажу вам, кто она.
   - Дама, которая вошла, когда я выходила?
   - Она самая. Это моя невестка, мадмуазель Дю Барри.
   - Ах вот как! Прекрасно, графиня, прекрасно. Но раз я ее  никогда  не
видела...
   - Нет, видели.
   - Я ее видела?
   - Да, и даже разговаривали с ней.
   - С мадмуазель Дю Барри?
   - Да, с мадмуазель Дю Барри, Только тогда  она  назвалась  мадмуазель
Флажо.
   - А! - воскликнула старая любительница  процессов  с  язвительностью,
которую она не смогла скрыть. -  Та  мнимая  мадмуазель  Флажо,  которая
приехала ко мне и из-за  которой  я  предприняла  эту  поездку,  -  ваша
родственница?
   - Да, графиня.
   - Кто же ее ко мне послал?
   - Я.
   - Чтобы подшутить надо мной?
   - Нет, чтобы оказать вам услугу, в то время  как  вы  окажете  услугу
мне.
   Старуха нахмурила густые седые брови.
   - Я думаю, - сказала она, - что этот визит будет не очень полезен...
   - Разве господин де Монеу плохо вас принял?
   - Пустые обещания господина Монеу...
   - Мне кажется, я имела честь предложить вам нечто более ощутимое, чем
пустые обещания.
   - Графиня, человек предполагает, а Бог располагает.
   - Поговорим серьезно, - сказала Дю Барри.
   - Я вас слушаю.
   - Вы обожгли ногу?
   - Как видите.
   - Сильно?
   - Ужасно.
   - Не могли  бы  вы,  несмотря  на  эту  рану,  вне  всякого  сомнения
чрезвычайно болезненную, не могли бы вы сделать усилие,  потерпеть  боль
до замка Люсьенн и продержаться стоя одну секунду в моем кабинете  перед
его величеством?
   - Это невозможно, графиня.  При  одной  только  мысли  о  том,  чтобы
подняться, мне становится плохо.
   - Но значит, вы действительно очень сильно обожгли ногу?
   - Да, ужасно.
   - А кто делает вам перевязку, кто осматривает вас, кто вас лечит?
   - Как любая женщина, под  началом  которой  был  целый  дом,  я  знаю
прекрасные средства от ожогов. Я  накладываю  бальзам,  составленный  по
моему рецепту.
   -  Не  будет  ли  нескромностью  попросить  вас  показать   мне   это
чудодейственное средство?
   - Пузырек там, на столе.
   "Лицемерка! - подумала Дю Барри. - Она даже об этом подумала в  своем
притворстве: решительно, она очень хитра. Посмотрим, каков будет конец".
   - Графиня, - тихо сказала Дю Барри, - у меня тоже  есть  удивительное
масло, которое помогает при подобного рода несчастьях. Но применение его
в значительной степени зависит от того, насколько сильный у вас ожог.
   - То есть? . - Бывает простое покраснение, волдырь, рана. Я, конечно,
не врач, но каждый из нас хоть раз в жизни  обжигался  -  У  меня  рана,
графиня.
   - Боже мой! Как же, должно быть, вы мучаетесь! Хотите,  я  приложу  к
ране мое целебное масло?
   - Конечно, графиня. Вы его принесли?
   - Нет, но я его пришлю.
   - Очень вам признательна.
   - Мне только нужно убедиться в том, что ожог действительно серьезный.
   Старуха стала отнекиваться.
   - Ах нет, графиня, - сказала она. - Я не  хочу,  чтобы  вашим  глазам
открылось подобное зрелище.
   "Так, - подумала Дю Барри, - вот и попалась".
   - Не бойтесь, - проговорила она, - меня не пугает вид ран.
   - Графиня! Я хорошо знаю правила приличия...
   - Там, где речь идет о помощи ближнему, забудем о приличиях.
   Внезапно, она протянула руку к покоившейся на кресле ноге графини.
   Старуха от страха громко вскрикнула, хотя Дю Барри едва  прикоснулась
к ней.
   "Хорошо  сыграно!"  -  прошептала  графиня,  наблюдавшая  за   каждой
гримасой боли на исказившемся лице де Беарн.
   - Я умираю, - сказала старуха. - Ах, как вы меня напугали!
   Побледнев, с потухшими  глазами,  она  откинулась,  как  будто  теряя
сознание.
   - Вы позволите? - настаивала фаворитка.
   - Да, - согласилась старуха упавшим голосом.
   Графиня Дю Барри не  стала  терять  ни  секунды:  она  вынула  первую
булавку из бинтов,  которые  закрывали  ногу,  затем  быстро  развернула
ткань. К ее огромному удивлению, старуха не сопротивлялась.
   "Она ждет, пока я доберусь до компресса, тогда она начнет  кричать  и
стонать. Но я увижу ногу, даже если мне  придется  задушить  эту  старую
притворщицу", - сказала себе фаворитка.
   Она продолжала снимать  повязку.  Де  Беарн  стонала,  но  ничему  не
противилась.
   Компресс был снят и перед глазами Дю Барри предстала настоящая  рана.
Это не  было  притворством,  и  здесь  кончалась  дипломатия  де  Беарн.
Мертвенно-бледная и кровоточащая, обожженная нога  выглядела  достаточно
красноречиво. Беарн смогла заметить и  узнать  Шон,  но  тогда  в  своем
притворстве она поднималась до высоты Порции и Муция Сцеволы.
   Дю Барри застыла в  безмолвном  восхищении.  Придя  в  себя,  старуха
наслаждалась своей полной победой; ее хищный взгляд не отпускал графиню,
стоявшую перед ней на коленях.
   Графиня Дю Барри с  деликатной  заботой  женщины,  рука  которой  так
облегчает  страдания  раненых,  вновь  наложила  компресс,  устроила  на
подушку ногу больной и, усевшись рядом с ней, сказала:
   - Ну что ж, графиня, вы еще сильнее, чем я предполагала.  Я  прошу  у
вас прощения за то, что с самого начала не  приступила  к  интересующему
меня вопросу так, как это нужно было, имея дело с женщиной вашего нрава.
Скажите, каковы ваши условия?
   Глаза старухи блеснули, но это была лишь  молния,  которая  мгновенно
погасла.
   - Выразите яснее ваше желание, - сказала она, - и я скажу, могу ли  я
чем-либо быть вам полезной.
   - Я хочу, - ответила графиня, - чтобы вы представили меня ко двору  в
Версале, даже если это будет стоить  мне  часа  тех  ужасных  страданий,
которые вы испытали сегодня утром Де Беарн выслушала, не моргнув глазом.
   - И это все?
   - Все. Теперь ваша очередь.
   - Я хочу, - сказала де Беарн с твердостью, убедительно  показывавшей,
что договор заключался на равных правах, - я хочу  иметь  гарантию,  что
выиграю двести тысяч ливров - Но если вы выиграете, вы получите, как мне
казалось, четыреста тысяч ливров.
   - Нет, потому что я считаю своими те двести тысяч, которые оспаривают
у меня Салюсы. Остальные двести тысяч будут как  бы  дополнением  к  той
чести, которую вы оказали мне своим знакомством.
   - Эти двести тысяч ливров будут вашими. Что еще?
   - У меня есть сын, которого я нежно люблю. В нашем доме всегда  умели
носить шпагу, но, рожденные, чтобы командовать, мы,  как  вы  понимаете,
могли быть лишь посредственными солдатами. Мой  сын  должен  командовать
ротой.  Обещайте,  что  в  следующем  году  ему  будет   пожалован   чин
полковника.
   - Кто будет оплачивать расходы на полк?
   - Король. Вы понимаете, что, если  я  истрачу  на  это  двести  тысяч
ливров моего выигрыша, завтра я стану такой же бедной, как сегодня.
   - Итак, в целом это составляет шестьсот тысяч ливров.
   - Четыреста тысяч, и это в том случае, если полк стоит двести  тысяч,
а это означало бы оценить его слишком дорого.
   - Хорошо. Ваши требования будут удовлетворены.
   - Я должна еще просить короля возместить мне убытки за виноградник  в
Турени - за четыре добрых ар-пана, которые инженеры  короля  отобрали  у
меня одиннадцать лет назад для строительства канала.
   - Вам за них заплатили.
   - Да, но, по словам эксперта, я могла бы получить вдвое больше  того,
что за него дали.
   - Хорошо. Вам заплатят за него еще столько же. Все?
   - Извините. Я совсем  не  так  богата,  как  вы,  должно  быть,  себе
представляете. Я должна Флажо что-то около девяти тысяч ливров.
   - Девять тысяч ливров?
   - Это необходимо. Флажо - прекрасный советчик.
   - Охотно верю, - сказала графиня. - Я заплачу эти девять тысяч ливров
из своего кармана. Я надеюсь, вы согласитесь, что я очень покладиста?
   - Вы неподражаемы, но, как мне кажется,  я  тоже  доказала  вам  свою
уступчивость.
   - Если бы вы знали, как я жалею, что вы так обожглись!  -  с  улыбкой
сказала Дю Барри.
   - А я не жалею, - возразила любительница  процессов,  -  потому  что,
несмотря на эго несчастье, надеюсь, моя  преданность  придаст  мне  сил,
чтобы быть вам полезной, как если бы ничего не случилось.
   - Подведем итоги, - сказала Дю Барри.
   - Подождите.
   - Вы что-нибудь забыли?
   - Да, сущую безделицу.
   - Я вас слушаю.
   - Я совсем не ожидала, что мне придется предстать перед нашим великим
королем. Увы! Версаль и его красоты уже давно стали мне чужды. В итоге у
меня нет платья.
   - Я это предусмотрела. Вчера, после вашего  ухода,  уже  начали  шить
платье для представления, и я была достаточно осмотрительна, заказав его
не у своей портнихи, чтобы не загружать ее работой. Завтра в полдень оно
будет готово.
   - У меня нет брильянтов.
   - Господа Бемер и  Басанж  завтра  представят  вам  по  моему  письму
гарнитур стоимостью в двести тысяч ливров, который послезавтра они купят
у вас за те же двести тысяч ливров. Таким образом, вам  будет  выплачено
вознаграждение.
   - Прекрасно; мне больше нечего желать.
   - Очень рада.
   - А патент полковника для моего сына?
   - Его величество вручит вам его сам.
   - А обязательство по оплате расходов на полк?
   - В патенте это будет указано.
   - Отлично. Теперь остался только вопрос о винограднике.
   - Во сколько вы оцениваете эти четыре арпана?
   - Шесть тысяч ливров за арпан. Это были прекрасные земли.
   - Я выпишу вам вексель на двенадцать тысяч  ливров,  которые  с  теми
двенадцатые, что вы уже  получили,  как  раз  составят  двадцать  четыре
тысячи.
   - Вот письменный прибор, - сказала графиня, указывая на названный  ею
предмет.
   - Я буду иметь честь передать его вам.
   - Мне?
   - Да.
   - Зачем?
   - Чтобы вы соблаговолили написать его  величеству  небольшое  письмо,
которое я буду иметь честь продиктовать вам. Вы - мне, я - вам.
   - Справедливо, - сказала де Беарн.
   - Соблаговолите взять перо.
   Старуха придвинула стол к креслу, приготовила бумагу,  взяла  перо  и
застыла в ожидании. Дю Барри продиктовала:
   "Сир!  Радость,  которую  я  испытываю,  узнав,  что  сделанное  мною
предложение быть крестной моего дорогого друга графини Дю Барри  при  ее
представлении ко двору..."
   Старуха вытянула губы и стряхнула перо.
   - У вас  плохое  перо,  -  сказала  фаворитка  короля,  -  нужно  его
заменить.
   - Не нужно, оно приспособится.
   - Вы думаете?
   - Да.
   Дю Барри продолжала:

   "...дает мне  смелость  просить  Ваше  Величество  отнестись  ко  мне
благосклонно, когда завтра, буде на то  Ваше  соизволение,  я  предстану
перед Вами в Версале. Смею надеяться, сир, что  Ваше  Величество  окажет
мне честь, приняв меня благосклонно,  как  представительницу  дома,  все
мужчины которого проливали кровь на службе у принцев Вашего  высочайшего
рода".
   - Теперь подпишите, пожалуйста. Графиня подписала:
   "Анастазия-Евгения-Родольф, графиня де Беарн"

   Старуха писала твердой рукой; буквы, величиной с  полдюйма,  ложились
на  бумагу,  усыпая  ее  вполне  небрежно-аристократическим  количеством
орфографических ошибок.
   Старуха, держа в одной руке только что написанное ею  письмо,  другой
протянула чернильницу, бумагу и перо графине Д