ождите, пожалуйста, у телефона, - попросила я и, закрыв мембрану
рукой, спросила у Козлова и Ерофеева, куда они ездили на обыск.
   - Волкова, три - девять.
   - Скажите, пожалуйста,  -  спросила  я  старушку,  -  а  только  ваша
квартира на этаже опечатана?
   - Только моя, - ответила старушка. - У меня квартиру-то  не  отнимут?
Она племяннику завещана...
   - Вы можете снять печати и войти в квартиру, произошло недоразумение.
А наши сотрудники сейчас подъедут и все вам объяснят.
   Я положила трубку и посмотрела на оперов.
   - Придется вам еще раз съездить, сделать обыск в квартире девять.  Вы
поняли, что случилось?
   - Не-а, - ответил за двоих Киллер.
   Я  открыла  рот,  чтобы  объяснить  им,  что   случилось,   уже   еле
сдерживаясь, чтобы не оскорбить их, но меня опередил Кузьмич.
   - Машечка, выйди, - попросил он.
   Мы вместе с Горчаковым встали и вышли  из  кабинета;  в  коридоре  не
разобрать  было  слов,  которые  произносились  громовым  басом  Василия
Кузьмича,  но  это  были  однозначно  не  ласковые  слова.  Что-то  даже
грохотало, может быть, Кузьмич швырялся стульями. Через некоторое  время
открылась дверь, и Козлов робко спросил:
   - А  как  мы  дверь  вскроем?  Техник  РЭУ  уже  ушел,  рабочий  день
закончился...
   - Сейчас я вам напишу разрешение, возьмете из камеры Крамма и  с  ним
поедете. Они переглянулись.
   - И заодно  перед  соседкой  Крамма  извинитесь,  зайдете  в  десятую
квартиру.
   Книжку записную ей вернете.
   - А может, не надо еще одного обыска? - спросил Киллер. -  Все  равно
там ничего не найдем. Оружия там наверняка нету.
   - Я вас просила не оружие искать, а изъять одежду и  обувь,  особенно
запачканную землей. В ванной не забудьте посмотреть, - сухо  сказала  я,
протягивая Козлову разрешение на вывод Крамма.
   - Мы поздно приедем, - сделал последнюю попытку Козлов.
   - Ничего, я подожду, в крайнем случае мне домой отзвонитесь.
   Они перевели взгляд на  своего  начальника,  тот  ничего  не  сказал,
только грозно шевельнул черными усами, и их как ветром сдуло.
   Через час они позвонили из квартиры, которую Крамм  снимал  на  улице
Волкова; они нашли там кроссовки, заляпанные грязью, с запахом  бензина,
и такие же грязные джинсы, а  на  сладкое  -  автомат  с  двумя  полными
рожками в тумбочке прямо при входе в  квартиру.  И  буквально  сразу  же
вышли на связь опера, поехавшие с обыском к Ганелину  и  Гучко,  которые
снимали одну квартиру на двоих.
   Там тоже грязная обувь, да еще и сюрприз в виде удостоверения на  имя
оперуполномоченного Бурдейко В. В.  с  отодранной  фотографией;  похоже,
кто-то из них уже ладил туда свою. Так что к лесочку, где В. В. Бурдейко
закончил свои дни, эта троица, похоже, привязана намертво.
   А мы втроем - Горчаков,  Кузьмич  и  я,  пока  нам  никто  не  мешал,
обсуждали, что мы имеем в результате сегодняшних мероприятий и  чего  не
имеем.
   От Кораблева не было никаких известий,  будет  в  нашем  распоряжении
Анджела или нет, мы не знали.
   - Василий Кузьмич, мне пока непонятна роль Денщикова в  покушении  на
Вертолета, - говорила я. - С Бурдейко и  Сиротинским  все  ясно,  они  в
одной упряжке, а вот знал ли  об  этом  Денщиков?  Он  же  с  Вертолетом
дружил, это я не знаю, кем надо быть, чтобы на Вертолета замахнуться!  А
потом, откуда все-таки взрывные устройства? Туда же  сколько  взрывчатки
надо, да и потом, на мой взгляд,  чтобы  сделать  эти  механизмы,  нужна
целая лаборатория...
   - Я тут посоображал, - ответил Кузьмич, -  поднял  людей,  информацию
подоил.
   Вертолетом в последнее время были недовольны москвичи,  и  мы  уже  и
раньше получали данные, что из Москвы  идет  заказ  на  его  устранение.
Только Вертолет был парнем осторожным, к нему подобраться было трудно. Я
не исключаю, что москвичи  нашли  жадных  людей  из  числа  тех,  кто  к
Вертолету был вхож, и им Вертолета и заказали. Знаешь, как в "Кавказской
пленнице": тот, кто нам мешает - тот нам и поможет.
   - То есть Денщикову заказали?
   - Может быть.
   - А арсенал, взрывные устройства?
   - Тут тоже вроде бы все срастается. Бурдейко у нас где работал?
   - В оружейном отделе.
   - Правильно. Занимался, стало  быть,  незаконным  оборотом  оружия  и
взрывчатых веществ. Я тут с гууровцем сходил пообедал  и  узнал,  что  в
Москве взяли банду взрывников, у них было  производство  налажено,  сбыт
грамотный, потом они в своем коллективе киллеров воспитали... Так вот, в
прошлом году лабораторию там, в Москве, накрыли, в смысле - помещение, а
заготовки и материалы не нашли, хотя, по агентурным данным, все это ушло
в Питер.
   Московские коллеги концы  потеряли,  правда,  кое-какие  свои  данные
передавали  сюда,  в  Управление  уголовного  розыска,  просили  помочь.
Догадываетесь, что им отсюда, из оружейного отдела, ответили?
   - Что информация не подтвердилась, - уверенно сказал Горчаков.
   - Ну, а кто информацию проверял, догадываетесь?
   - Оперуполномоченный Бурдейко?
   - Скажу больше, у московских  коллег  еще  была  информация,  что  их
земляки заказали Вертолета "челябинским", тем, которые у  нас  в  Питере
базируются. Не очень сложно, ничего? Врубаетесь?
   Мы его заверили, что врубаемся.
   - Продолжаю. После того как москвичи  наш  главк  попросили  всю  эту
информацию проверить и оружейный отдел им туда отстучал, что  ничего  не
подтвердилось, у нас мочат крутого "челябинского" авторитета Маркова, на
квартире у его боевой подруги Королевой. Они расстреляны из автомата,  а
потом квартира подожжена.
   - Из автомата в квартире шмалять? - удивился Горчаков.
   - Ну не бежать же на рынок пистолет покупать, если автомат под рукой,
- урезонил его Кузьмич.
   - То есть схема, по всей вероятности,  такая,  -  перебила  я  их,  -
Бурдейко получает информацию о том, что заказан Вертолет, эту информацию
сообщает Денщикову, тот  -  Вертолету,  за  что  его  Вертолет  всячески
поощряет и балует, а те, кому заказ был  сделан,  по  приказу  Вертолета
ликвидированы, и я бы проверила, не подойдет ли автомат, найденный  дома
у Крамма, к этому убийству. А дело успешно расследует Игорек Денщиков. И
небось основная по делу версия - убийство в целях завладения жильем  или
из ревности...
   - Все так, Машечка, - покивал головой Кузьмич, - и еще  добавлю,  что
эти челябинские ребята и были хранителями арсенала. Зуб даю, Бурдейко  с
Сиротинским этот арсенал взяли и  перепрятали.  Или  пользуются  прежним
складом.
   - Пока все складывается, только куда же Денщикова  всунуть?  -  вслух
подумала я. - Сиротинский  с  Бурдейко  работали  вместе  с  Денщиковым,
Денщикову-то с Вертолетом ссориться не было надобности.
   - А он и не ссорился, просто Бурдейко арсенал взял  и  сам  вышел  на
заказчиков. Денщиков, по всей видимости, и не знал об  этом.  За  что  и
поплатился местом. Щас, ребята, я вам расскажу: ФСБ-то на  меня  упал  с
кое-какими результатами  оперативно-розыскных  мероприятий.  Они  же  по
"русским братьям" столько задействовали сил и техники,  должно  же  было
что-то стоящее, кроме, конечно, токсовского трупа, туда попасться? Вот и
попалось: некий фитнесс-клуб  "Фамилия",  он  и  вообще  закрытый,  туда
только по абонементам пускают,  а  откуда  берут  абонементы,  никто  не
знает. Как у баптистов, вход только по рекомендации, если тебя уважаемый
человек приведет за ручку. А по вторникам  даже  абонементники  туда  не
ходят.  Вообще  система  там  такая:  звонишь  по  секретному  телефону,
называешь свой номер абонемента  и  говоришь,  когда  бы  тебе  хотелось
заняться фитнессом. В назначенное время приходишь, один, или с друзьями,
и имеешь  полную  гарантию,  что  никто,  ни  единая  живая  душа,  даже
персонал, тебя не увидит и  не  услышит.  А  каждую  Божию  пятницу  там
отдыхают вот эти люди, - и Кузьмин эффектно бросил на  стол  перед  нами
фотографии двоих мужчин в простынях,  сидящих  в  креслах  и  чокающихся
банками с пивом, и в этих мужчинах я, приглядевшись, узнала Вертолета  и
прокурора города Дремова, машинально отметив, что обоим  гораздо  больше
идет костюм, поскольку Аполлон  Бельведерский,  глядя  на  их  ожиревшие
торсы, от зависти не умер бы.
   -  Ну  как?  -  Кузьмич,  похоже,  наслаждался   нашими   обалдевшими
физиономиями.
   - Да, - протянула я, отдавая должное  профессионализму  комитетчиков,
сумевших засунуть аппаратуру в эту внушительную цитадель, один  охранник
чего стоит, а двери замурованные! - Где-нибудь в Италии такое фото могло
бы стоить прокурору города карьеры.
   - Ну что, Машечка, хочешь, подарю тебе эту фотку? - резвился Кузьмич.
- Будет тебя Дремов увольнять, ты ему снимок в рожу и - твои условия!
   - Не смешно, - ответила я.
   - Машка, ты не хочешь, я возьму! - заорал Горчаков,  вырывая  у  меня
фотографию.
   - Эй вы,  не  порвите!  -  забеспокоился  Кузьмич.  -  И  вообще,  не
ссорьтесь, сделаем копии.  В  общем,  фээсбэшники  подсветили  маленько:
Вертолет  Дуремару  вашему  замечание  сделал,  мол,  его,   дремовские,
сотрудники  под  него,  Вертолета  уважаемого,  копают,  и   опер   этот
замученный признался, что взорвать Вертолета хотел. Да, забыл сказать  -
эти  "братья"  недоношенные,  пока  опера  били  и  признание  из   него
выколачивали, они же все на пленочку записывали. Вертолет  эту  пленочку
припер в бассейн и дал послушать прокурору города. У фээсбэшников  лежит
запись этого знакомства с пленкой  и  последовавшего  за  тем  разговора
между двумя сильными мира  сего.  Бурдейко  под  пытками  все  валил  на
Денщикова, поэтому прокурор города дал  Вертолету  слово,  что  Денщиков
будет уволен. Вертолет так возбудился, орал:  "Вышвырни  его  с  волчьим
билетом!.."  А  на  следующий  день  после  этого  разговора   Вертолету
заплохело, наверное, в сауне перегрелся, или  пиво  несвежее  было,  или
волновался так сильно, вот и попал в больничку.
   - Василий Кузьмич, а что за дела у нашего Дуремара  с  Вертолетом?  -
спросила я, искренне недоумевая.
   - Помнишь, Машечка, ты мне шепнула,  что  прокурор  ваш  к  Вертолету
заходил после взрыва? Его Вертолет высвистал - так перепугался,  что  со
своего собственного телефона и звонил. Нам эта именно  сводка,  с  одним
разговором,  почему-то  пришла  на  неделю  позже.   -   Кузьмич   хитро
усмехнулся. - Везде бардак! Я вот и стал активно выяснять, и комитетчики
еще подсветили, вот и выяснили мы вместе, что, когда ваш Дремов Асташина
подсиживал, Вертолет на  него  вышел  и  набился  в  спонсоры.  За  свое
назначение  Дремов   заплатил   вертолетовскими   денежками,   но   зато
подружились они после этого - не разлей вода!
   - Ну и чего мне с Денщиковым сегодня  делать?  -  уныло  спросила  я,
переваривая то, что рассказал Василий Кузьмич. - Получается, что у  него
остается только недоказанный шантаж...
   - Сегодня отпускай с миром. А мы ему еще квартирку  его  подтащим,  у
нас же документы есть на его квартиру, и потом Леня  Кораблев  эту  свою
Анджелу как  пить  дать  развалит,  та  скажет  все  про  Денщикова  как
миленькая.
   Как раз на этих словах дверь приоткрылась, и в кабинет зашел Кораблев
с бесстрастным лицом. Не дрогнув мускулом, он  сообщил,  что  Анджела  в
коридоре. Я поднялась и пошла отпускать Денщикова. Мы  с  ним  подписали
протокол, Денщикова проводили  до  выхода,  и  я  попросила  привести  в
кабинет, где было в этот день мое рабочее место, Анджелу.
   Но то ли  я  уже  была  выпотрошена  до  последнего,  то  ли  Анджела
взбудоражена предательством Ленечки сверх меры, -  разговора  у  нас  не
получилось.  А  когда  Анджела  начала  хамить,  я  даже  отказалась  от
проведения опознания ее молодым юристом Костенко и, кипя, как гейзер  на
Камчатке, мстительно  заполнила  протокол  задержания  Анджелы  на  трое
суток,   как    подозреваемой    в    вымогательстве    с    отягчающими
обстоятельствами. Писала и про себя ругалась  в  свой  адрес  последними
словами: нельзя мстить подследственным. Нельзя  так  идти  на  поводу  у
эмоций! Но было  уже  поздно.  Естественно,  Анджела  заявила,  что  без
адвоката она даже задницу себе не почешет в стенах РУБОПа, и  ее  допрос
был отложен до следующего дня, поскольку у адвокатов закончился  рабочий
день и обеспечить ей защитника сегодня было невозможно.
   Когда я появилась в кабинете у Кузьмича и с жалобным  видом  положила
перед ним копию протокола задержания Анджелы,  Кузьмич  сочувственно  на
меня посмотрел и сказал:
   - Машечка, деточка моя, как ты сегодня устала! Иди отдыхай, завтра  я
за тобой машину пришлю. Завтра все будет в лучшем виде... Во сколько  за
тобой заехать?
   - Василий Кузьмич, у меня завтра встреча в тюрьме с  вашей  женой,  у
нас предъявление обвинения, и уже никак не отложить, сроки поджимают.  К
трем часам в тюрьму женскую за мной заедьте, ладно?
   - Очень хорошо, - ответил Василий Кузьмич. - А  мы  за  это  время  с
девушкой поработаем, она нам все расскажет.
   - В каком смысле? - испугалась я.
   - Ты что? Мы не звери, солдат  ребенка  не  обидит,  не  бойся.  Иди,
Машечка, отдыхай. Леша, ты проводи ее до квартиры. Машину я вам дам.
   Когда мы с Лешкой вышли за ворота РУБОПа, он спросил:
   - Ну, как тебе реализация?
   - Никак, Леша, - подумав, честно ответила я. - Никаких результатов.
   - Ну, это ты загнула! А оружие? Цельный автомат  изъяли!  И  "русских
братьев" ты к убийству привязала!
   - А Денщиков? - уныло возразила я. - С "русскими  братьями"  я  и  не
сомневалась, а вот с Денщиковым что делать? И Скородумов  умер,  я  тебе
еще не сказала?
   Лешка присвистнул:
   - Да, это меняет дело. Он же и не допрошен ни разу?
   - То-то и оно, - так же уныло подтвердила я. - А теперь  суд  от  его
заявления отмахнется, мол, это не документ, и в основу обвинения его  не
положишь.
   - Машка! - Горчаков остановился, в  упор  глядя  на  меня.  -  А  где
скородумовский бумажник? Теперь-то ты имеешь право туда залезть?
   Я кивнула:
   - Завтра, Леша, после тюрьмы.
   - А где он? Куда ты его так хорошо заныкала, что уверена, что он тебя
дожидается?
   - Вот завтра привезу его и скажу, где он был, - ответила я.
   - А почему завтра? Почему сейчас не можешь?
   - Потому что ему еще ночь там лежать, где он сейчас. Мало ли что...
   Подошла выделенная для нас Кузьмичом машина,  мы  сели,  я  назад,  а
Лешка рядом с водителем, и путь до дома прошел в молчании.
 
*** 
 
   Проснувшись на следующее утро, я осознала, что не помню,  как  пришла
домой, о чем говорила (и говорила ли вообще) с Сашкой, не помню,  как  я
легла в постель и заснула, и что мне  снилось.  Единственное,  что  меня
стало беспокоить, как только я окончательно продрала глаза,  это  судьба
Анджелы. Что-то мне было не по себе от зловещего обещания Кузьмича:  "Не
бойся, Маша, она все расскажет!.." Что они там с ней будут делать, чтобы
она все рассказала?!
   Я даже обрадовалась  возможности  сменить  обстановку  и  полетела  в
женский  изолятор,  где  у  меня  давно  было   назначено   предъявление
окончательного обвинения  детоубийце.  Неразвитая  пьянчужка  Курлачева,
санитарка в интернате, страшная, как смертный грех, да еще и  неопрятная
и вонючая, тем не менее пользовалась  успехом  у  мужчин,  и  когда  они
приходили к ней в гости, угощала их спиртным и угощалась сама,  а  потом
они предавались необузданным утехам. И в последний раз так было,  и  все
бы ничего, если бы не десятилетний сын, которого она брала из  интерната
на выходные: он почему-то все время пугался,  когда  просыпался  один  в
темной комнате, и начинал звать маму. А мама, как на  грех,  была  очень
занята.
   Он покричал несколько раз, а потом вылез из кровати и пошлепал босыми
ногами в другую комнату, где имела место  кульминация  любовного  угара.
Ребенок подошел прямо к барахтающимся любовникам и снова громко  позвал:
"Мама, мама!" Курлачева в ярости оттого, что ей сломали кайф, вскочила с
постели, схватила длинный кухонный  нож,  которым  они  перед  любовными
играми резали колбасу, и полоснула надоевшего сына по  шее,  после  чего
хотела  продолжить  прерванное  занятие.  Но  ее  любовник   моментально
протрезвел, лихорадочно оделся и в панике сбежал.
   Курлачева тут же упала и заснула, а проснувшись, обнаружила  холодное
тельце сына в луже  крови,  и  вот  тут-то  от  ее  нечеловеческого  воя
вздрогнул дом.
   Я не знала, как после этого матери можно жить, но  Курлачева,  скорее
всего, о таких тонких вещах не задумывалась, туповато смотрела на  меня,
когда я задавала ей вопросы, и, перебивая, просила передать  ее  матери,
чтобы та прислала чаю, а то у нее кончается. Адвокатом у Курлачевой,  по
назначению, была Галина Павловна, жена Кузьмича, и только это скрашивало
мне необходимость общения с моей подследственной.
   Я быстренько допросила после предъявления обвинения Курлачеву,  и  та
стала перебирать листки экспертиз, делая вид, что  читает,  а  на  самом
деле не понимая в них  ни  бельмеса,  но  не  уходить  же  в  камеру,  -
какое-никакое, а  развлечение,  адвокатеса  сейчас  покурить  даст...  А
Галина Павловна попросила разрешения вызвать ее подзащитную  по  другому
делу. Адвокаты всегда - раз уж  попадают  в  тюрьму  со  следователем  -
используют этот визит на всю катушку, вызывают по шесть, по семь человек
и так отрабатывают часть гонорара за посещения клиента к тюрьме.
   До трех оставалось еще сорок минут, и я не  возражала,  чтобы  Галина
Павловна отработала свои гонорары, раз уж с Курлачевой она, как адвокат,
назначенный государством, ничего не получит.  И  через  некоторое  время
конвой привел ее подзащитную, одного взгляда на которую было достаточно,
чтобы точно сказать: где-то под платьем, как лилия на плече у миледи,  у
нее должна  быть  вытатуирована  роза,  обвитая  колючей  проволокой,  -
"совершеннолетие встретила в тюрьме". Ей было хорошо за пятьдесят (может
быть, в действительности и меньше, но тюрьма не красит  человека,  а  уж
тем более  женщину).  Зубы  у  нее  кое-где  отсутствовали,  а  те,  что
остались, были желтыми; по всему лицу разбегались  морщины,  и  нос  был
покрыт вязью проступающих кровеносных сосудиков; но при  этом  она  была
причесана, накрашена и держалась как герцогиня в  изгнании.  Фамилия  ее
была Ардашева. При виде нее моя Курлачева сжалась  в  комочек,  потеряла
всякий интерес к заключениям экспертиз и бесцветным голосом  попросилась
назад в камеру. Я вызвала конвой, и ее увели. А Ардашева  села  нога  на
ногу, вытащила из  пачки  Галины  Павловны  сигарету,  прикурила  от  ее
зажигалки, изящно откинула  руку  с  сигаретой  и  усмехнулась  в  спину
Курлачевой:
   - Ах, птичка Божия!.. Испугалась, что ли?  Обернувшись  ко  мне,  она
пояснила:
   - Эта птичка Божия попала в мою камеру.  Представляете,  приводят  ее
вечером, она тихо садится в уголочке, а дело к ночи, и все бабы начинают
охать-вздыхать: "Как .там мой Гришенька? Как там моя Катенька?"  У  всех
почти дети на воле. Потом додумались, ее спрашивают: а  ты,  голуба,  за
что сюда попала? А голуба отвечает, мол, за - убийство,  сыночку  своему
горло перерезала, чтобы трахаться не мешал... Да  я  ее  просто  спасла:
постучала в дверь и говорю цирику, чтобы убрали ее из нашей камеры, а то
она до утра не доживет.
   На  столе  перед  Галиной  Павловной  лежала   копия   обвинительного
заключения по делу Ардашевой. Я от нечего  делать  попросила  разрешения
глянуть в нее, - эта женщина меня  заинтересовала.  Посмотрев  данные  о
личности, я поставила себе пятерку за то,  что  не  ошиблась:  Ардашева,
сорок пятого года рождения, в первый раз осуждена была  "по  малолетке",
за кражу, а второй срок отбывала уже во взрослой зоне. Потом были третья
и четвертая судимость, и по всем приговорам -  лишение  свободы.  Сейчас
Ардашева ждала суда за то, что приревновала своего сожителя и ткнула его
ножичком в жизненно важные органы.
   Увидев, что она во второй раз была осуждена в шестьдесят шестом  году
- тогда же, когда и Редничук, я из  ч