о  если  вдова  настроена  неласково,  а
вообще лучше обойтись осмотром. Там я  не  рассчитываю  найти  предметы,
изъятые   из   гражданского   оборота,   типа    противотанковых    мин,
пистолетов-пулеметов  или   летательных   аппаратов,   меня   интересуют
фотографии. Эти ребята обожают себя запечатлевать, с чувством, с толком,
с расстановкой; жанровые картинки, изымаемые мешками на  обысках,  могли
бы называться: "Я и моя баба", "Я и  моя  собака",  "Моя  тачка",  "Я  с
братанами", "Я ем", "Я пью" и тому подобное... Один  опер  на  обыске  у
члена организованной преступной группы, умаявшись паковать и опечатывать
бесконечные фотоальбомы, в сердцах сказал: "Они специально для нас,  что
ли, это делают?
   Знают же, что мы когда-нибудь придем и все отнимем..."
   А не устроить ли нам сегодня с Сашкой ужин при свечах?
 
*** 
 
   Ночью, после  ужина  при  свечах,  мне  пришло  в  голову  соломоново
решение: пусть съездит  "на  сутки"  и  допросит  доктора  Кораблев.  Не
барское это дело.
   Организовывать опознание обгоревшего трупа  пришлось  через  генерала
Голицына. Поскольку жил Бурдейко один, соседей его решили не беспокоить,
в  морг  приехали  его  начальник  и  сослуживец.  Тягостная  это   была
процедура. Хоть санитары и постарались, готовя труп к опознанию, огонь и
гнилостные изменения  сделали  свое  дело,  и  герои  "ужастиков"  могли
отдыхать. Начальник отдела старательно от меня  отворачивался;  хотелось
верить, что ему стыдно за вранье  в  прокуратуре:  прикрыл,  называется,
работника. Я бы не хотела оказаться на его месте.
   - Похороны мы организуем, - наконец мрачно сказал  начальник  отдела,
впервые за время пребывания в морге обратившись ко мне, но  смотрел  все
равно в сторону.
   По иронии судьбы, похороны они организовали очень быстро, и назначены
они были на тот же день, когда хоронили Вертолета. Гробы с потерпевшим и
виновником смерти стояли в соседних залах в одно и то же время,  большие
группы желающих проститься с тем и с другим смешивались в узком коридоре
морга, и мне это напоминало процесс по делам частного  обвинения,  когда
избитый или оклеветанный человек может обратиться в  суд,  минуя  стадию
предварительного следствия; суд возбудит дело, и он будет потерпевшим, а
тот, на кого он  жалуется,  -  подсудимым;  но  если  подсудимый  подаст
встречную жалобу, то  стороны  будут  именоваться:  "подсудимый,  он  же
потерпевший". Сам черт не разберет, кого из этих  покойников  правильнее
назвать потерпевшим, а кого убийцей; наверное,  каждый  из  них  был  бы
"подсудимый, он же потерпевший". Что называется, не рой яму другому...
   Я не стала торопиться с обыском до похорон. Все  равно  то,  что  мне
было нужно, никуда не денется, а остальное, то, за чем мы не удосужились
приехать сразу после смерти хозяина, уже давно вынесено  и  перепрятано.
Прокол.
   Как только я  появилась  в  прокуратуре,  меня  сразу  вызвал  шеф  и
попросил активизироваться по взрыву в доме Бисягина.
   - Чем вы сейчас занимаетесь?
   - Чвановым, Владимир Иванович.
   - Мария Сергеевна, Чванов подождет. Займитесь взрывом, вы же  видите,
нам руки выкручивают именно по Бисягину.
   -  Владимир  Иванович!  Вы  же  знаете,  получается,  что  Чванов   и
Бисягин...
   Тьфу, я имею  в  виду  взрыв,  связаны.  Наоборот,  надо  по  Чванову
активизироваться.
   И по Денщикову. Его же клеврет на чердаке сидел.
   Шеф тут же перевел глаза на  экран  стоявшего  в  углу  его  кабинета
телевизора, по которому в программе новостей без звука  шел  репортаж  с
похорон сотрудника уголовного розыска. Горчаков мне сказал, что в главке
уже вывешен его портрет с подписью: "Герой России", и пол под  портретом
завален цветами.
   - Мария Сергеевна... - Прокурор помолчал.  -  Может,  по  Чванову  не
будем продлеваться? Приостановим, и все. На Пруткина прекратите дело  за
недоказанностью, а убийство заглухарим.
   - Если это указание, то я бы хотела получить его в  письменном  виде,
дерзко сказала я, хотя мне было очень жалко шефа: не в его стиле  давать
такие указания, сейчас он скажет,  что  такой  вариант  ему  посоветовал
прокурор города.
   - Это не указание. Это предложение прокурора города.
   - От которого мы не в силах будем отказаться?  Владимир  Иванович,  а
заглухарить дело о гибели депутата Госдумы он не предлагал?
   - Мария Сергеевна, ну что вы ерничаете?
   И мне еще больше стало жалко шефа. Все-таки он уже старый человек,  и
зачем ему эта хроническая нервотрепка? Валидол у него на столе на видном
месте, а в ящике стола еще и корвалол, неотложку только за этот год  два
раза вызывали.
   Я-то по своему невысокому  должностному  положению  могу  на  политес
плюнуть  и  взбрыкнуть,  а  он  вынужден  вести  себя  так,  чтобы  всем
нравиться...
   - Но это же одно и то  же!  Владимир  Иванович,  если  уж  заниматься
делом, то мне надо ехать в Москву.
   - Это еще зачем?
   - Работать по версии об убийстве Ивановых из-за личных отношений.
   - Мария Сергеевна! Уймитесь наконец! - шеф даже прикрикнул. -  Вы  же
слышали, что сказал по этому поводу прокурор города, я уж не говорю  про
генерала Голицына. Это чушь. Займитесь вплотную взрывом!
   - В Москву не отпускаете?
   - Да вы что? Забудьте и думать. И денег нет на  командировки.  Вы  же
знаете, в Москву - только по вызову Генеральной.
   - Ну, давайте, я позвоню в Генеральную  и  скажу,  что  срочно  нужна
командировка по убийству депутата Госдумы.
   - Звоните.
   Шеф подвинул ко мне телефон, и даже сам  набрал  по  межгороду  номер
нашего зонального в прокуратуре России, и, услышав  ответ,  передал  мне
трубку.
   -    Валентин    Яковлевич?    Здравствуйте.    Это    Швецова     из
Санкт-Петербурга...
   Я витиевато изложила ему суть  проблемы,  используя  цитаты  из  речи
прокурора   города   на   методсовете    о    необходимости    раскрытия
общественно-значимых преступлений в кратчайшие сроки, для чего требуется
провести следственные действия в Москве.
   - У вас когда срок по делу? - деловито спросил зональный.
   - Срок? - я растерялась. - Сейчас соображу: через полтора месяца.
   -  Ну  что  ж,  времени  у  вас  достаточно,  направляйте   отдельное
поручение, это же прямо предусмотрено законом: если требуется  выполнить
следственные действия на территории другого района,  вы  вправе  послать
поручение  о  их  выполнении  в  территориальный  орган  прокуратуры.  Я
проконтролирую, чтобы здесь оно долго не валялось, исполнят по закону, в
течение десяти дней.
   - Но мне надо лично! - взмолилась я.
   - Ничего страшного, - утешил меня зональный по  телефону.  -  Пошлите
подробные вопросы, которые необходимо будет выяснить у допрашиваемого.
   - Ну что?  Вызова  не  будет?  -  спросил  шеф,  впрочем,  совсем  не
злорадно, а даже сочувственно, улыбаясь уголками рта.
   -  Нет,  я  понимаю,  что  можно  послать  отдельное  поручение   для
непринципиального допроса или если точно известно, о чем  надо  человека
спрашивать, вопрос-ответ. Но в такой ситуации, как у  меня,  допрашивать
отдельным поручением все равно, что жениться по доверенности!
   - А вы уверены, что вам надо в Москву, если вы даже не знаете толком,
кого и о чем вы  там  будете  спрашивать?  -  прищурился  шеф.  -  Лучше
потратьте это время на расследование взрыва.
   Я стиснула зубы.
   - Хорошо, Владимир Иванович. А что я должна делать?
   - Экспертизы все назначены?
   Я про себя усмехнулась. Что покажут экспертизы, и так ясно.
   - И дело подшито, и опись  документов  составлена,  и  план  размечен
цветными карандашами. А какие еще действия выполнять  по  взрыву,  я  не
знаю.
   - Подумайте, - шеф усмехнулся.
   Я пошла к себе и, заперевшись на  ключ,  чуть-чуть  всплакнула,  так,
чисто символически. Потом набрала номер Сашкиной  поликлиники  и,  когда
доктора Стеценко подозвали к телефону, спросила, какие у него  планы  на
выходные.
   - Никаких, а что? - поинтересовался доктор Стеценко на фоне  жужжания
бормашин.
   - Давай в Москву съездим на уик-энд.
   - Давай, - с ходу согласился он.
   Вот  за  что  люблю  своего  спутника  жизни,  так  это  за  здоровый
авантюризм; мне кажется, что он исповедует принцип "все вопросы  потом",
и если завтра я назначу ему встречу у заброшенной часовни  на  кладбище,
попросив предварительно купить  пистолет,  он  с  такой  же  готовностью
скажет: "Давай!" - и придет на место встречи с пистолетом...
   Получив принципиальное согласие на авантюру, я  посчитала  денежки  в
кошельке. Убедилась, что их хватит на дорогу туда и обратно и на дешевую
гостиницу. А вот на жизнь до следующей зарплаты не хватит, тем более что
вообще неизвестно, когда она будет. Ну и плевать! Я уже увлеклась  и  не
буду ночью спать спокойно, пока я не выясню  то,  что  хочу.  А  хочу  я
поговорить с теткой Нателлы Редничук о  том,  в  каких  они  отношениях,
почему умер отец Нателлы, он же брат Алевтины Аркадьевны Богунец, что за
семья была у Нателлы, что за семья была у ее сына, - в  общем  все,  что
Богунец мне расскажет. Если захочет рассказывать.
   Очень своевременно прибыл Леня Кораблев, элегантный  и  притихший.  И
привез мне протокол допроса доктора Балабаева.
   - Да не при делах он, тоже мне, профессор кислых щей, -  вспомнил  он
забытое детское выражение. - Бился там головой о  стенку  в  тоске,  что
труп похоронили, а он с него какие-то соскобы не взял.
   - Ну, ты его успокоил?
   - Конечно, успокоил, что я, зверь, что ли? Я ему сказал  -  чего  ты,
дурень, бьешься тут из-за своей диссертации, ты лучше о  высоком  думай,
пора, все равно тебе кранты,  раз  ты  крупного  преступного  авторитета
Вертолета уморил.  Жить  тебе  осталось,  ровно  сколько  метлой  машешь
принудительно. Ну, это я, чтобы отвлечь его от грустных мыслей, чтобы он
так по своей научной работе не убивался...
   - Да, Кораблев, тебя могила только исправит,  -  вздохнула  я,  пряча
улыбку. - А что с продавцами и покупателями креста?
   - Вам какую сначала новость - плохую или очень плохую?
   - Леня, ты меня не пугай, мне уже плохо. Начинай с какой хочешь.
   - Вот эти двое, - Ленька  ткнул  пальцем  в  листочек  с  адресами  и
фамилиями, - давно выехали на ПМЖ  в  Израиль.  Почему  и  бранзулетками
торговали. А вот этот телефон, - он указал на третью позицию в списке, -
не соединяет, и все тут.  Я  даже  не  могу  представить,  в  каком  это
районе...
   - А ты по справочному пробивал?
   - Ma-ария Сергеевна! Кого вы учите! Говорят, нет такого телефона...
   Наврал, что ли,  старый  хрыч,  ювелир  этот,  или  вы  не  правильно
записали.
   - Это у тебя, Леня, мозги набекрень, - возразила я, прочитав еще  раз
номер телефона. - Ну, я забыла написать, что этот адрес в Москве, а  ты,
между прочим, мог бы и догадаться, хоть  по  номеру,  хоть  по  названию
улицы. Да, в Москву надо ехать.
   - Что, в Москву едем? - оживился Леня.
   - Нет, в Москву еду я, а ты едешь в Жмеринку.
   - Ну, правда?
   - Отстань, я еду.
   - Врете! Вам давно уже командировок не дают, денег нет.
   - Я на свои еду.
   - Вам, Мария Сергеевна, тоже бы надо  о  высоком  задуматься.  Вы  бы
лучше на эти деньги ребенку фруктов купили, - стал назидательно говорить
мне Кораблев, поняв, что я не шучу.
   - Справку напиши, что двое из  списка  выехали  на  постоянное  место
жительства за границу, - велела я ему, не отвечая на слова про деньги  и
фрукты.
   - Между прочим, Кузьмич недоволен, - посплетничал Кораблев. - Он тоже
говорит, что вы дурью маетесь, по  Чванову  что-то  лишнее  ищете.  Надо
взрыв раскручивать.
   - Леня, объясни мне как, - я разозлилась.
   -  Объясню.  Надо  брать  бойцов  вертолетовских,  которые   Бурдейко
мочканули, в камеру их и работать с ними.
   - Допустим. На чем ты их в камеру посадишь?
   - На чем?
   - Да, на чем.
   - Ну, на телефонном разговоре.
   - Правильно. О чем разговор? Они  что  там,  в  убийстве  признаются?
Осудить на этом за убийство может только судья с очень  сильно  развитым
воображением. А еще что? - А эти, фээсбэшники?
   - А что ты с них возьмешь? Они вели наружное наблюдение,  я  их  даже
допросить не могу.
   - А рапорта их?
   - А рапорта не документы. Тем более что в деле у меня рапорта  не  их
даже, а оперативников комитетских, чье задание они выполняли.
   - Так что, их и посадить не на чем? - расстроился Кораблев.
   - Выходит, что не на  чем.  Пока.  Надо  подумать,  как  легализовать
данные наружного наблюдения. И такая же петрушка со всем остальным.  Чем
доказывать, что Бурдейко собирался взорвать - неважно там, Бисягина  или
Вертолета - лифт в парадной?
   - Ну это уж вообще... -  протянул  Кораблев.  -  Получается,  что  по
чердаку он мог лазать совершенно независимо от взрыва и от Вертолета?
   - Если только те, кто из него информацию выбивал, все вам подробно не
расскажут.
   - А тех, кто из него информацию выбивал, хрен посадишь, так как не на
чем, - закончил Кораблев.
   - За исключением одной возможности. Как там  в  сто  двадцать  второй
статье?
   Может быть задержано в  качестве  подозреваемого  лицо,  на  которого
прямо укажут очевидцы? Почему  бы  сотрудникам  комитетской  наружки  не
побыть запоздалыми грибниками, на глазах у которых в лес приехала машина
с четырьмя людьми, а уехала с тремя на  борту?  Вот  они,  как  и  любые
другие напуганные обыватели, записали номер и марку машины и сообщили об
увиденном в милицию и прокуратуру.
   Вот сюда уже можно и разговор телефонный присобачить.
   - Остались пустяки: уговорить ФСБ.
   Ленька как будто прочитал мои мысли.
   - А на что нам Василий Кузьмич и генерал Голицын? Пусть тоже принесут
пользу обществу.
   - Ну что, вперед? Поставите перед  Кузьмичом  задачу?  А  то  он  все
ворчит, мол, реализация под угрозой, Швецова своими делами занимается...
   - Леня, ты знаешь, где у твоей подружки  Анджелы  лежбище?  Не  адрес
регистрации, а та хата, где она действительно живет?
   - Ну-у...
   - Леня, срочно выясняй!
   - Ну, есть у меня некоторые предположения...
   - Пусть они в самое ближайшее время превратятся в уверенность. Хотела
бы я посмотреть, как  там  у  нее  -  порванные  трусишки  лежат  как  в
картотеке, под номерами? И узнай тихонько, где Сиротинский.
   - Что значит где? Ходит на работу в свою охранную структуру, ларек  у
метро охраняет, ведет себя тише воды, ниже травы. Час назад был еще жив.
   - Ну, и слава Богу. Как Скородумов?
   - Все так же.
   - Ты мне обещал узнать, нет ли у Пруткина куратора, не состоит ли  он
на связи с кем-нибудь.
   - Все, что смог узнать, это то, что за него хлопотал кто-то из УУРа.
   -  Ладно.  Ленечка,  посиди  немножко.  Я  постановления  на   обыски
отпечатаю, у шефа подпишу, и ты съезди, пожалуйста, сначала к Вертолету.
Там меня интересуют только фотографии, абсолютно все, сгреби в  мешок  и
привези. Если найдешь мешок  патронов,  я  тоже  не  обижусь.  Ну,  если
хочешь, поехали к Кузьмичу, я его обрадую, что в понедельник,  наверное,
сможем начинать. Только надо еще Денщикова найти, он же из дому ушел,  у
Петровской живет.
   - Это у такой хорошенькой, из приемной прокурора города?
   - У нее.
   - Там тоже обыск будем делать?
   - Пока нет. Какие еще вопросы?
   - Задача ясна: всех держать под колпаком...
 
*** 
 
   После получасового разговора Василий Кузьмич снял все свои  претензии
ко мне и стал готовиться к реализации. Я доехала до наших криминалистов,
забрала у них фотографии из архива Нателлы Редничук, которые  давала  им
переснять, и экспертизу по  следам  покойного  Бурденко  и  по  телефону
договорилась  с  Нателлой,  что  она  через  полчаса  будет  у  меня   в
прокуратуре. Я испытывала странное возбуждение  перед  встречей  с  этой
женщиной, она одновременно и завораживала меня, и пугала. Вернее, мне  в
ее присутствии было одновременно и  очень  комфортно,  и  неуютно,  если
такое может быть.
   Ровно через полчаса она сидела у меня в кабинете, наполняя  служебное
помещение головокружительным запахом дорогих духов. Я  предупредила  ее,
что у меня будет несколько вопросов, касающихся личной  жизни  ее  и  ее
сына. В частности, я очень деликатно задала вопрос об отце Дмитрия.
   - Я вышла замуж рано, в восемнадцать лет, в двадцать родила  сына,  а
когда Дмитрию было два месяца, муж умер, и я долго  не  могла  прийти  в
себя.
   - А потом, Нателла? Извините, я могу показаться  вам  нескромной,  но
потом ведь были какие-то мужчины в вашей жизни? Вы  больше  не  пытались
выйти замуж?
   - Нет, не пыталась. Мне было  некогда.  Я  работала,  как  проклятая,
чтобы обеспечить Дмитрия. Чтобы он ни в чем не нуждался. А  поскольку  я
могла  работать  только  в  том  случае,  если  за  Дмитрием  кто-нибудь
присматривал - показы ведь в основном вечерние, - я отдала сына  жить  к
моей матери и в конце концов так привыкла одна, что даже не  скучала  по
сыну.
   Она улыбнулась едва заметной  извиняющейся  улыбкой,  и  я  подумала:
каково ей сейчас вспоминать об этом, когда сына нет в живых.
   - Но может быть, был кто-то? - настаивала я. Она искоса взглянула  на
меня, помолчала, потом чуть подалась ко мне и сказала негромким голосом:
   - Ну, если вам так хочется знать интимные подробности  моей  жизни...
Много лет назад я очень непродолжительное время жила с  одним  мужчиной.
Вы не поверите, - она коротко рассмеялась и сделала большие глаза, -  он
работал в уголовном розыске. Все говорили, что он был очень  талантливый
сотрудник, чуть ли не лучший в  Ленинграде,  тогда  еще  был  Ленинград.
Домой он приходил  поздно,  а  иногда  вообще  не  приходил.  Его  часто
вызывали на работу в выходные, а если он  бывал  дома,  он  лежал  перед
телевизором и смотрел футбол. Иногда он мыл за  собой  посуду  и  стирал
свои  вещи,   так   сказать,   заметал   следы   своего   биологического
существования.
   Она саркастически усмехнулась, и я поразилась постепенной перемене ее
облика - она как будто леденела и из мягкой улыбчивой женщины постепенно
превращалась в  Снежную  королеву,  красивую,  но  дышащую  безжизненным
холодом...
   - Он был очень добрым и хорошим человеком и готов был сделать все,  о
чем бы я ни попросила. Только вот  просить  я  не  люблю.  И  не  любила
никогда.
   Теперь у нее были совершенно ледяные, холодные  глаза,  которыми  она
смотрела сквозь меня.
   - Я  хотела,  чтобы  он  сам  догадывался,  чего  я  хочу.  А  он  не
догадывался и ничего не делал для меня  по  собственной  инициативе.  Мы
развлекались, только если я брала билеты в театр или заказывала столик в
ресторане. Я украшала наше гнездышко, а он был равнодушен  ко  всему:  к
модным вазочкам, к необычному ночнику, - так же как и к текущему  крану,
неисправному унитазу, перегоревшим лампочкам, некрасивым обоям. Я  брала
дополнительные показы, зарабатывала деньги, делала то,  что  должен  был
делать он, - а он приходил домой, целовал меня, говорил дежурную  фразу:
"Натулечка, как красиво!" - и снова заваливался  перед  телевизором.  Он
мог вообще не выходить  из  дому  в  свободное  время,  а  я  ведь  была
манекенщицей, мне нужно было общество, нужно было себя показывать...
   Я поражалась, как можно быть талантливым специалистом, делать карьеру
- и ничего  не  хотеть  рядом  с  любимой  женщиной.  И  вот  однажды  я
простудилась на открытом показе, лежала  с  пневмонией.  А  он  пошел  с
друзьями  на  футбол,  правда,  предварительно  отпросившись   у   меня:
"Натулечка, я недолго, ты меня отпускаешь?"
   И вот он ушел и его долго не было, а я лежала одна в темной и  пустой
квартире, не в силах  даже  протянуть  руку  и  зажечь  лампу,  и  вдруг
почувствовала, что умираю. Я почувствовала, как мне на грудь легла  лапа
смерти, такая мягкая и мохнатая, и придавила меня. Я  хотела  закричать,
но не смогла исторгнуть из себя ни звука. Так и лежала  в  черной  тьме,
чувствуя мягкую лапу смерти на  своей  груди.  А  он  пришел  под  утро,
нетрезвый, поцеловал меня, уколов щетиной, даже не зам