огда  узнал,  что
она изъята, - задумчиво проговорил Масловский. - А теперь  те  же  люди,
которые не выполнили обещание, выходят на меня  снова.  Как  я  могу  им
верить?
   - А вы не боитесь говорить мне такие вещи?
   - Какие? Нет, не боюсь. Мы говорим неофициально. Вы все равно  ничего
не сможете сделать. В общем, что ходить вокруг да около. Ко мне пришли и
предложили заплатить за мое освобождение.
   - И сколько, если не секрет?
   - Не секрет. Я не зря спросил, во что вы оцениваете мое состояние.  Я
стою пятьсот миллионов, и ровно эту сумму с меня запросили. Но это  все.
Все, что у меня  есть.  Отдав  эти  деньги,  я  останусь  никем.  Нищим,
которого каждый может раздавить. Ведь даже адвокаты у меня есть, пока  у
меня есть деньги.
   Деньги кончатся, и адвокаты перестанут ко мне ходить.
   - Пятьсот миллионов долларов? - Я, конечно, представляла, что у нас в
стране  есть  очень  богатые  люди,   и   допускала,   что   Масловский,
непринужденно  назначающий  друзьям  встречи  в  ресторанах  Тель-Авива,
человек небедный, но эта сумма меня шокировала. Вернее,  она  шокировала
меня не в качестве размера чьего-то состояния,  а  в  качестве  величины
взятки. Про такие взятки я еще не слышала.
   - Артемий Вадимович, а как вы должны передать эту сумму?
   - А-а, вы смотрите в корень. Да, мне объяснили, как я должен передать
эту сумму. Я должен вложиться в реконструкцию президентского  дворца.  Я
еще не сказал? Ко мне пришли от имени президента.
   У меня по коже побежали мурашки. А Масловский продолжал:
   - Конечно, я не должен передавать свои  наличные  деньги  в  чемодане
кому-то в руки. Нет, речь идет  о  передаче  всего  состояния,  в  любых
формах, о переводе на других людей.
   - А вы не думаете, что это обыкновенный шантаж?  Какие  гарантии  вам
дают? - Я поймала себя на том, что уже обсуждаю гарантии освобождения за
взятку своего бывшего подследственного.
   - Какие гарантии? - Масловский усмехнулся. - Мне обещали  на  примере
показать, что в нашей стране возможно все.
   - На каком примере?
   - Обещали, что я сам увижу и все пойму. И осознаю, что если во власти
людей делать такие вещи, значит, все в их руках.
   - Артемий Вадимович, одну минуточку. Если  вам  предлагают  за  такие
деньги, грубо говоря, отмазать вас от уголовной ответственности, значит,
люди должны обеспечить не только процессуальную сторону, но  и  заткнуть
рот тем, кто уже дал показания по делу. Интересно, как?
   - Да, вы правильно понимаете. А уж как  они  будут  затыкать  рот  за
такие деньги - это их проблемы. Мне сказали буквально  следующее  -  все
будет по щучьему веленью.
   - Артемий Вадимович, я не спрашиваю фамилий; но вы мне можете хотя бы
намекнуть, от кого исходят эти заманчивые предложения?
   - Я же сказал, от президента. Я не шучу.
   - Но это несерьезно. Вам что, показали документы?
   - Естественно, нет. Но я в этом не сомневаюсь. Это серьезные люди.  И
я отдаю должное их аналитикам. Они просчитали все, чем я  располагаю,  с
точностью до копейки. До цента. Сумма, которую они назвали, -  это  все,
что у меня есть. И это грамотно - отнять у человека все, выжать его  как
лимон.  Если  оставить  хоть  десятую,  хоть  сотую  часть,  -   человек
поднимется и отомстит, А если отнять все, вплоть до старых  трусов,  мне
уже никогда не подняться. Я никому не буду нужен.
   Мне останется только броситься вниз головой в  грязный  пруд,  потому
что у меня не будет денег даже на веревку.
   - Как я понимаю, вы уже приняли решение? Зачем тогда вам я?
   Масловский помолчал. Он опустил лицо в ладони и некоторое время сидел
так. Потом поднял на меня совершенно воспаленные, красные глаза.
   - Дайте лист бумаги, - хрипло сказал он. Я вытащила из сумки записную
книжку и вырвала оттуда страницу.
   - Ручка нужна?
   На мой вопрос  он  покачал  головой.  Ручку  он  достал  из  кармана.
Подвинув к себе листок, он быстро написал на нем несколько строк.
   - Как бы там ни было, я не верю, что останусь в живых после того, как
отдам свои деньги. Это номер счета  в  банке  Ирландии,  куда  я  должен
перевести  активы,  и  данные  поверенного,  который  будет   заниматься
переводом бизнеса и недвижимости. Возьмите. Если  мои  мрачные  прогнозы
оправдаются, можете делать с этим все, что вам угодно.
   Я подвинула к себе исписанный листок.
   - Артемий Вадимович, вы поставили меня в очень сложное положение.  По
идее, я должна доложить об этом руководству, и мое  слово,  данное  вам,
тут ничего не значит, я ведь должностное лицо.
   - Мария Сергеевна, - он смотрел на меня совершенно больными  глазами,
глазами обреченного человека, - не  говорите  ерунду.  Покажете  вы  это
начальству или нет, это ничего не изменит. Вам  не  поверят.  На  случай
чьего-то интереса - зачем вы мне понадобились? - у меня есть легенда.
   - Но почему я? У вас же есть адвокаты, друзья,  служба  безопасности,
наконец...
   - Почему?  Вы  все  прекрасно  понимаете.  Друзья,  адвокаты,  служба
безопасности - все это до тех пор, пока  я  Масловский,  а  не  нищий  и
беспомощный, раздавленный червяк.
   - Но я же вам никто.
   - Вы - честный человек. До свидания, Мария Сергеевна. Не хотелось  бы
говорить - "прощайте".
   - Артемий Вадимович, если вы опасаетесь, что вас уберут,  как  только
вы отдадите деньги, зачем вы соглашаетесь?
   - Человеку свойственно надеяться даже в самых безвыходных  ситуациях.
До свидания.
   Он поднялся, и не дожидаясь  меня,  что  строго  запрещено  правилами
внутреннего распорядка, пошел к выходу.
   Я отметила пропуск и вышла  из  следственного  изолятора.  Надо  было
торопиться, времени до прихода Пьетро оставалось  катастрофически  мало,
но я не могла  думать  ни  о  чем,  кроме  услышанного  от  Масловского.
"Перевернутый мир", - в который  раз  подумала  я.  Интеллигентные  люди
становятся убийцами,  их  шантажируют  представители  власти;  из  всего
многообразия  окружающих  лиц  потенциальные  взяткодатели  выбирают   в
советчики - давать ли взятку? - самых честных людей, по их  собственному
признанию. Страшно стало жить...

Глава 21

   Неся в себе страшную тайну о коррумпированных  людях  президента  (во
что я, кстати, не поверила, это очевидная "разводка") и про  космические
взятки в размере полумиллиарда долларов, я забежала  на  рынок  и  долго
выбирала продукты подешевле. Принесясь домой, я срочно сделала заготовки
для праздничного ужина, и тут  раздался  звонок  в  дверь.  Регина.  Она
скинула туфли и спросила:
   - А чем ты собираешься его удивлять?
   - Да, это хороший вопрос. Я задумалась. Иностранца икрой кормить  уже
не смешно, в зубах навязло.
   Тут я хихикнула.
   - А чего ты смеешься? - подозрительно прищурилась Регина.
   - Вспомнила одну смешную штуку. По телевизору рассказывала женщина  -
метрдотель какого-то ресторана...
   - Ну-ну? - поторопила Регина.
   - Она пыталась иностранцу объяснить, какая рыба имеется в  меню.  Там
была отварная осетрина, она говорила - рыба, а он спрашивал, какая.  Она
не знала, как по-английски  будет  осетрина,  и  вышла  из  положения  -
сказала: "Мать черной икры". Он понял и попросил: "Хорошо,  пусть  будет
мать черной икры, только, пожалуйста, без жареного Чипполино..."
   Регина нервно рассмеялась:
   - Ха-ха,  но  между  прочим,  до  прихода  твоего  комиссара  Каттани
осталось меньше двух часов. Что это ты жаришь-паришь? - Она показала  на
кружочки баклажанов,  нарезанные,  посоленные  и  сложенные  горкой  под
тарелку, чтобы с них стек горький сок.
   - Это будут медальоны с овощной икрой. Я их сейчас обжарю на  постном
масле, потом сверху на каждый медальончик положу пассерованные  овощи  -
ну, лук нарезанный, морковку, помидоры,  в  общем,  что  найду.  Кетчупа
добавлю, сверху зеленью посыплю. Можно еще сделать уксусную заправку:  в
воду с сахаром - ложку уксуса, еще чесночок выдавить, будет остренько...
   - Понятно, - прервала меня Регина,  стаскивая  с  меня  через  голову
фартук и повязывая его себе. - Учись, детка, как надо. Медальоны  -  это
баловство.
   Баклажаны режем кубиками, - и она безжалостно покромсала  медальонные
заготовки, - и жарим их вместе с другими  овощами.  И  кладем  на  блюдо
горкой. Так гораздо быстрее. А ты пока зелень нарежь...
   Когда Регина выложила на блюдо  опошленные  баклажаны  с  овощами,  я
щедро посыпала их зеленью и вынуждена была признать, что эстетика  блюда
не слишком пострадала, зато время его приготовления сократилось вдвое.
   - Скажешь, что это называется "сотэ", - наставляла  меня  подруга.  -
Теперь второй вопрос:  что  вы  будете  пить?  Ты  должна  поразить  его
воображение.
   - Ты думаешь? - тоскливо спросила я.
   - Безусловно. Посмотрим, чем ты располагаешь.
   Регина бесцеремонно залезла в кухонный шкафчик,  где  у  меня  стояла
стеклянная посуда. Обозрев наличность, она вздохнула:
   - Понятно. А что у тебя на десерт?
   - Сыр, - робко призналась я.
   - Отлично. Подашь белое сухое вино.
   - А где я его возьму? В магазин я уже не  успею.  Я  купила  водку  и
коньяк.
   - На, убогая. -  Регина  протянула  мне  принесенный  ею  пакет.  Там
звякнули друг о друга две бутылки белого вина, названия которого я  даже
не слышала.
   - Это хорошее южноафриканское вино,  -  пояснила  Регина.  -  Что  ты
скорчила лицо?
   - Я просто не представляла себе, что мы  импортируем  вино  из  Южной
Африки, - оправдывалась я.
   - Да! Сейчас! Никто  его  не  импортирует,  это  мне  привезли  из-за
границы, а я от сердца оторвала. Между прочим, эти бутылочки стоят,  как
половина "мерседеса".
   - Ой! Может, тогда не надо? - перепугалась я.
   - Надо, - жестко сказала Регина. - Заодно  поддержишь  разговор.  Ты,
кажется, когда-то расследовала дело про хищение вина.
   - Да не вина, а коньяка.
   - Ты ж коньяк не пьешь.
   - Вот именно. Нашли во всем городе одного следователя, который коньяк
не пьет, и дали мне это дело.
   - Напомни, в чем там была проблема,  -  деловито  отозвалась  Регина,
расставляя на столе тарелки и бокалы и всовывая  полотняные  салфетки  в
смешные керамические кольца в виде свинок.
   - Это намек? - спросила я, кивая на кольца.
   - В каком смысле? - удивилась Регина.
   - Знаешь анекдот про то, как лиса  вышла  замуж  за  волка  и  у  них
родился поросенок?
   - Не-ет...
   - И волк ее выгнал. Идет она по лесу, плачет, а навстречу ей медведь.
   Что, мол, ты плачешь, лисонька? Она рассказала, медведь ей -  ну,  не
плачь, я на тебе женюсь. И женился. И у них родился поросенок...
   - Ну?
   - Мораль: все мужчины - свиньи.
   - Правильно, - без улыбки сказала Регина. - Все мужчины  свиньи.  Так
что там с коньяком?
   - Ничего. Милиционеры, которые охраняли  подъездные  пути  винзавода,
вступили  в  сговор  с  проводником,  сопровождавшим  коньяк.  Проводник
привозил две цистерны по четырнадцать тысяч литров каждая для разлива на
винзаводе, и по дороге тысячу литров продавал. А чтобы сдать продукт  по
количеству, крепости и сахару, разбавлял оставшееся ослиной мочой...
   - Ослиной мочой?!
   - Ну, образно говоря: доливал четыреста литров воды, причем отнюдь не
дистиллированной,  триста  литров  хлебного  спирта  и   триста   литров
домашнего вина.
   - Та-ак,  -  протянула  Регина,  раскладывая  на  тарелке  нарезанное
холодное мясо, - а нам это потом разливали в  бутылки?  И  продавали  по
девять восемьдесят?
   - Вот-вот. Ты еще помнишь?
   - Помню. Коньяк тогда был валютой, я этих бутылок покупала  несметное
количество для взяток.
   - Каких взяток, Регина?
   -  Каких-каких...  Доктору   зубному   и   гинекологу,   в   детсадик
воспитателям, в магазин, в жилконтору... Ну, так и что там с коньяком?
   Я вспомнила это неординарное расследование и развеселилась. Когда мне
поручили это дело, я была молодым  следователем  и,  что  там  говорить,
человеком без жизненного опыта. Зато уже тогда прекрасно знала, что ни в
коем  случае  нельзя  использовать  изъятое  по  делу   имущество,   чем
несказанно огорчала работавших по делу оперов  Управления  по  борьбе  с
хищениями  соцсобственности.  За  то  время,  пока  изъятый   коньяк   в
десятилитровых бутылях и кислородных подушках  (так  удобно  было  через
штуцер из цистерны напрямую закачивать) находился в Управлении,  он  был
изрядно разбавлен водой из-под крана. А вот когда вещдоки перекочевали в
прокуратуру, живительный  источник  иссяк.  Очередной  ходок  из  УБХСС,
возвращаясь из моего кабинета с пустой пластмассовой  канистрой,  горько
посетовал в коридоре: "Да, с Машей каши не сваришь..."
   Господи,  какие  были  кристальные  времена!  Я  снова  задумалась  о
Масловском и расстроилась.
   Впрочем, когда пришел Пьетро, я про все  забыла.  Вино  действительно
было хорошим, и я быстро утопила в нем угрызения совести.
   Утром Пьетро дождался, пока я проснулась,  и  ласково  наматывая  мои
волосы на палец, спросил меня, кто этот Саша, чье имя я повторяла вчера,
обнимая  его,  Пьетро.  Задавая   этот   вопрос,   Пьетро   не   казался
раздраженным.
   - Я же понимаю, Мария, что до меня ты влюблялась в кого-то. Только не
говори, что Саша - это  русский  аналог  итальянского  имени  Пьетро,  -
шептал он мне на ухо со смехом.
   - Саша - это человек, которого я любила несколько лет и с  которым  я
прожила счастливейшие годы своей жизни, - призналась я, но Пьетро  и  на
эти мои слова не обиделся.
   - Значит, у меня есть шансы добиться того, что твой следующий мужчина
будет спрашивать, кто такой этот Пьетро.
   - Ах, ты уже мечтаешь спихнуть меня следующему мужчине? - возмутилась
я, но мне тут же заткнули  рот  самым  излюбленным  мужским  способом  -
страстным поцелуем. Отдышавшись, мы пошли завтракать.
   Включив на кухне телевизор, я  наткнулась  на  старательно-глуповатое
лицо  прокурора  города,  дающего  интервью  прогрессивному  журналисту.
Интервью было связано с делом Масловского.
   Шевеля бровями и ежеминутно сверяясь со шпаргалкой,  Дремов  серьезно
рассказывал, что суд обязательно осудит Масловского.
   - Ваш прокурор рискует своим местом, - серьезно сказал Пьетро,  когда
я перевела ему сказанное Дремовым. - Как он может предвосхищать  решение
суда? Если бы у нас прокурор сказал, что  он  уверен,  что  суд  вынесет
обвинительный приговор, не только он  лишился  бы  своего  места,  но  и
судья: значит, прокурор в сговоре с судьей.
   - Пьетро, прокурор всего лишь хотел сказать, что если бы  он  не  был
уверен в виновности Масловского, он не допустил бы его ареста. Просто он
у нас косноязычный и не очень умный.
   - Но это несерьезно, - возразил Пьетро. - Человек на такой  должности
не может быть косноязычным.  Он  не  может  выражаться  так,  чтобы  это
воспринималось как двусмысленность. Как же он занял этот пост?
   - А ты хочешь сказать, что у вас в Италии такие посты  не  продаются?
Что их не занимают за деньги?
   - А ты хочешь сказать, что он купил свой пост? - Все-таки Пьетро  был
патриотом и уводил разговор от недостатков  государственного  устройства
родной страны.
   Меня страстно подмывало рассказать Пьетро про коллизию с Масловским.
   Возможно ли такое, например, в Италии? В конце концов, скоро он уедет
и увезет эту тайну  с  собой,  но  все-таки  я,  нечеловеческим  усилием
напрягшись, смолчала.
   А после завтрака Пьетро спросил, куда  бы  я  хотела  поехать  в  его
компании на неделю?
   - На неделю я не могу, - испугалась я.
   - А на сколько можешь?
   - На три дня...
   - Хорошо, на три дня. Куда бы ты хотела со мной  поехать?  Учти,  что
это еще не свадебное путешествие, все еще впереди.
   Так. Значит, Пьетро считает, что впереди еще  свадебное  путешествие.
На меня нахлынули сладкие мечты о венчании  в  каком-нибудь  итальянском
соборе под ослепительно синим небом, когда  ветерок  ласково  поигрывает
фатой...
   Господи, ну где моя юношеская беззаботность? Видения не  остановились
на красивых взлетах фаты. Дальше мне увиделось, как я в чужой стране, не
зная языка, без друзей и родных (ребенок наверняка не согласится  уехать
со мной, да и как я разлучу его с отцом), в тоске сижу  дома,  пока  муж
зарабатывает деньги в итальянской полиции...
   -  Мария,  -  тревожно  заметил  Пьетро,  уловив  перемену   в   моем
настроении, - что случилось? Пока мы  только  едем  вместе  отдохнуть...
Куда ты хочешь?
   -  В  Вивенхоу  парк,  -  выпалила  я,   представив   луг,   усеянный
маргаритками.
   - Там мы с тобой уже были. Поехали куда-нибудь в другое место. Куда?
   - Куда? Ну, может быть, в Швецию?
   И мы поехали в Швецию.
   Не без участия интерполовских друзей Пьетро мне удалось получить визу
в рекордные сроки, и через три дня мы уже  гуляли  по  широкой  Авеню  в
Гетеборге.
   - Пойдем в новый музей, - предложил мне Пьетро. - Здесь открыли музей
естествознания,  называется  "Юниверсиум".  Не  уступает   стокгольмской
"Акварии".
   В "Акварии",  как  рассказал  мне  Пьетро,  экспозиция  начинается  с
мостика через тропическую речку, где  плавают  громадные  экваториальные
рыбы. На мостике надо стоять десять минут: за это время происходит смена
дня и ночи - темнеет,  грохочет  гром,  льет  тропический  ливень,  рыбы
прячутся под мост; потом снова выглядывает солнышко, наступает  утро,  и
над широкими листами водяных растений поднимается пар...
   - А в "Юниверсиуме" экспозиция начинается  с  верхнего  этажа,  и  мы
будем постепенно спускаться к экватору по климатическим поясам.
   Больше всего меня в "Юниверсиуме" поразили ручные скаты. Они  плавали
в круглом открытом аквариуме, над которым висела табличка: "Скаты ручные
и  любят,  когда  их  гладят.  Гладьте  их,  пожалуйста!".  Не   поверив
написанному, я подошла к бортику аквариума, и в ту  же  секунду  ко  мне
стремительно подплыл большой скат, он высунулся из воды и подставил свою
блестящую плоскую спину,  ожидая,  что  я  приласкаю  его.  Я  осмотрела
бассейн и увидела, что дети, столпившиеся возле  бортика,  вовсю  гладят
рыб, а те, похоже, кайфуют, потому что подплывают еще и еще...
   Мы жили в крохотной частной гостинице "Аллен",  а  ужинать  ходили  в
один из местных ресторанчиков, где подавали медальоны из мяса страуса  и
филе рыбы-меча. Еще я безуспешно, в разных местах, пыталась  попробовать
рыбу под загадочным названием то ли "халибат", то  ли  "халибут".  Везде
она значилась в меню и везде отсутствовала на кухне.
   Я во все глаза разглядывала местную жизнь и убеждалась в том, что  за
границей поначалу захватывает прелесть  новизны.  Но  пройдет  некоторое
время, и ты подумаешь: а не все ли равно, Россия или  Швеция.  Я  должна
жить там, где живут мои родные и  друзья,  иначе  никакие  медальоны  из
страуса не смогут меня утешить...
   Три  дня  пролетели  стремительно,  и  настало  время   уезжать.   Мы
попрощались с  Гетеборгом,  который  порадовал  нас  мягкой  погодой,  и
отправились в аэропорт.
   Это было сказочное путешествие, и в аэропорту я не сразу  поняла,  на
что у меня екнуло сердце. Я даже обернулась, еще не осознав, что  именно
остановило мой взгляд, и проводила глазами хорошо одетого и уверенного в
себе мужчину с легкой сумкой на плече. Настоящего иностранца.
   - Знакомый? - спросил Пьетро,  небрежно  кивнув  на  удалявшегося  за
стеклянной перегородкой  мужчину,  который,  скорее  всего,  только  что
прилетел в Швецию.
   - Нет, - покачала я головой. - Просто я поразилась, как он  похож  на
одного моего подследственного. Одно лицо, будто близнецы.
   - Но, может быть, это он?
   - Нет, Пьетро, исключено. Тот сидит в тюрьме  и,  похоже,  не  выйдет
оттуда никогда.
   Но, уже уходя на  посадку,  я  все  искала  глазами  этого  двойника,
стоящего перед аэропортом и благодушно  щурящегося  на  мягкое  шведское
солнце. Как похож на Рыбника! Неужели бывает такое сходство?
   ...У Пьетро был отпуск, а мне нужно было срочно бежать на работу.  Мы
договорились, что будем видеться по вечерам, и я летела, как на крыльях,
мечтая о том, что я как можно