ься, тут уже по твоей части  работа  -  похоже,
тут  кому-то  нос  разбили,  видишь,  капли,  и  причем  свежие,  я   бы
рекомендовал песочек вместе с кровью в коробочку. Сейчас, Марья, потерпи
немного, я быстро у входа площадку обработаю, и нам будет куда  ступить.
А там ты присядешь - вон ящик стоит, и начнешь писать.
   Лева Задов, услышав про капли крови, уже копался в экспертной  сумке,
выбирая все необходимое  для  работы,  и  я,  наблюдая  за  этими  двумя
поборниками охраны труда, еще полчаса назад голосившими, что я  выродок,
и что они переутомились, и что давно пора на базу, удивлялась их  прыти.
Впрочем, чему тут удивляться,  все  мы,  старички,  такие,  как  бывалые
охотничьи псы, свернувшиеся калачиком на солнышке: как только запах дичи
коснется ноздрей, они  вскакивают,  вытягиваются  в  струнку  и  стрелой
несутся по следу через бурелом и болото, оставляя далеко позади  молодое
поколение, несмотря на то,  что  это  поколение  питается  исключительно
"Чаппи"...
   Пока Болельщиков занимался фотографией и  видеозаписью,  я  отвела  в
сторонку подполковника Бурачкова и поныла по поводу понятых:
   - Выручайте снова, Борис Владимирович!
   - Вас понял! - кивнул невозмутимый  Борис  Владимирович  и  привел  в
качестве понятых мастера РЭУ вместе с супругом.
   Это был мудрый  ход:  все  равно  мастеру  у  нас  ключи  от  чердака
забирать, и с мужем ей будет не страшно домой идти.
   Я воспользовалась моментом и спросила мастера:
   - А чердак всегда закрыт на замок?
   - Да я каждый день проверяю, вроде бы замок не сбивали.
   - А ключ у вас никто в последние дни не брал?
   - Да нет, - пожала она плечами. -  Но  вообще-то,  вы  видите,  какой
замок?
   Штамповка, его шпилькой отпереть можно. А вот тут,  в  углу,  пакетик
полиэтиленовый стоит, что-то в нем есть, так я его тут раньше не видела.
   Видите, дом ухоженный, чердак чистенький,  лишний  предмет  сразу  на
виду будет...
   Когда Болельщиков наконец открыл доступ на  чердак,  я  первым  делом
осторожно пробралась к чердачному окошку.  Голицын  был  прав:  из  него
открывался прекрасный вид на вход в парадную и даже, сквозь застекленные
двери, на всю площадку перед лифтом; а  стекла  в  двери  этой  парадной
наверняка были отмыты до блеска, пока их не вышибло взрывом.
   - А это что? Жень, поди сюда со своим фонарем, - подцепила  я  носком
туфли какой-то предмет.
   Подошли вместе с Женей и доктор Задов, и подполковник Бурачков, и все
мы  уставились  на  освещенный  Болелыциковым  презерватив,  наполненный
какой-то жидкостью и завязанный вверху узлом.
   - Что это? - повторила я.
   - Презерватив с мочой, - откликнулся Задов.
   - С мочой?
   - Думаю, что да.
   - А зачем?
   - Мочился человек в презерватив, - подсказал Болельщиков.
   - Спасибо, что объяснил. Я спрашиваю, зачем в презерватив мочиться.
   - Чтобы с собой унести, - задумчиво  высказался  Задов.  -  Чтобы  не
оставлять следов своего пребывания.
   - А зачем с собой уносить? Вон  тут  песку  сколько,  мочись  себе  в
песок, никто и не заметит.  Слушайте,  а  по  запаху  мочи  собака  след
возьмет?
   - Вроде бы нет, - сказал Болельщиков, - я даже слышал, что, если след
мочой побрызгать, это у собаки нюх отбивает.
   - Значит, не для того, чтобы собака след не взяла. А если  для  того,
чтобы с собой унести, то чего ж не унес?
   - Чего-чего, в морду дали, вот и не успел.
   - Закономерный вопрос: а кто и за что в морду дал?
   - А кому - тебя не интересует?
   - Если появится  кандидат  на  роль  наблюдателя,  мы  его  кровушкой
привяжем, - вслух подумала я.
   - Каким образом? По группе особо  не  привяжешь,  групп  крови  всего
четыре, а население Земли, знаешь, какое? Или ты генетику имеешь в виду,
так ты учти, что им ведро крови нужно для заключения, а не этот пятачок.
   - Женя, ты слышал про одорологическую экспертизу?
   - По запаху, что ли?  Это  когда  собаке  дают  понюхать  коробку,  в
которой  две  недели   назад   хранилась   взрывчатка,   а   она   своим
чувствительным носом улавливает молекулы диэтиленгликоля?
   - По запаху,  только  с  взрывчаткой  я  не  пробовала,  а  по  крови
экспертизу назначала.
   - Но все равно собачка нюхает, а суды это доказательством не считают.
Так?
   -  встрял  в  разговор  Задов,   демонстрируя   свою   процессуальную
осведомленность.
   - Не  всегда.  У  меня,  например,  по  нескольким  делам  состоялись
приговоры, основанные на одорологии. И в законную силу вступили.
   - Но все равно же собачка нюхает, так? А как суд может полагаться  на
мнение  собаки?  Ее  же  не  предупредишь,  как  нас,  за  дачу  ложного
заключения?
   - Лева, тебя что, собаки в детстве  кусали?  Что  ты  так  к  собакам
негативно настроен?
   -  Да  смешно  просто!  Собака-эксперт!   Она   что,   и   заключение
подписывает?
   - Собака в данном случае выступает в  качестве  инструмента.  Знаешь,
как это происходит: объект, содержащий  запах,  помещают  в  специальный
прибор, во влажную среду, адсорбируют там запах с объекта на  стерильную
фланель, после чего эту фланель консервируют...
   - С солью или с уксусом? - сострил Задов.
   - Очень  остроумно.  Консервируют  в  стеклянной  герметичной  банке,
помеченной паролем, и могут  хранить  до  года,  если  сразу  не  с  чем
сравнивать. Когда  поступает  образец  запаха  для  сравнения,  банку  с
первоначальным запахом  в  числе  нескольких  других,  также  помеченных
паролем, дают специально обученной собаке на выборку.
   - А зачем пароль? - спросил Бурачков.
   - Чтобы проводник собачий никак, даже подсознательно,  на  собаку  не
влиял.
   Он, кстати, тоже не знает, в какой банке нужный запах.  Например,  на
месте происшествия подобрали шарфик, законсервировали, отвезли в  Москву
- только там одорологию делают, у нас базы нету, - а через полгода нашли
подозреваемого.
   Взяли у него кровушку, высушили на марлечке, отправили  в  Москву,  и
одорологи дают категорическое заключение - его шарфик или нет. Это  тебе
не по группе крови экспертиза. А если несколько  подозреваемых,  то  они
тебе выделяют одного.
   В Иркутркой области, в колонии, зэки замочили парня и разбежались  из
барака.  На  месте  подобрали  три  заточки  с  рукоятками,  обмотанными
изолентой; медик говорит, что смертельный удар наносился одной из них. У
всех, кто жил в бараке, взяли  кровь,  по  запаху  привязали  заточку  к
одному из зэков, и приговор в суде состоялся.
   - Да ну, это несерьезно, - отмахнулся Болельщиков. - А если у  собаки
течка? Или ей на лапу наступили?
   - Во-первых, с течкой собак на работу не выводят. А  во-вторых,  тебе
что, в трамвае  на  ногу  не  наступают?  Вот  ты  пришел  на  работу  с
отдавленной ногой и отпечаток просмотрел. А потом, у  собаки  есть  одно
преимущество -  она  не  может  умышленно  фальсифицировать  заключение.
Помнишь дело Федоренко?
   - Эксперт, который пальчики у клиентов брал и на объекты,  изъятые  с
происшествия, переносил? Ну что за манера нас в это дело носом тыкать!
   - Да просто разговор такой  зашел.  А  к  одорологической  экспертизе
нужно относиться как к доказательству, которое, как  и  другие,  заранее
установленной силы не имеет, но его можно  перепроверить  и  подтвердить
другими доказательствами. Если есть заключение  одорологов  о  том,  что
следы крови на месте убийства принадлежат Кошкину или  Собакину,  -  кто
мешает провести еще судебно-медицинскую экспертизу, пусть  тебе  скажут,
что эта кровь и по группе соответствует Кошкину или Соба-кину, да еще  и
по половой принадлежности это кровь мужчины.
   За нашей спиной деликатно кашлянули понятые. Мы поняли намек без слов
и стали писать протокол.
   - Женя, глянь осторожно, что за пакет  полиэтиленовый;  говорят,  его
тут раньше не было, - попросила я Болелыцикова.
   Женя,  аккуратно  раздвигая   ручки   пакета   масштабной   линейкой,
проворчал:
   - А у самой что, коленки ватные?
   -  А  мне  городская  запретила,  -  объяснила  я,  не  отрываясь  от
протокола. - Мне Будкин сказал: если есть малейшая опасность  того,  что
объект может взорваться, сами не лезьте, пошлите экспертов, лучше  пусть
они взорвутся, а то кто же протокол писать будет?
   -  Правильно,  Машка,  -  поддержал   меня   Лева   Задов,   хоть   и
посмеивающийся, но  все-таки  предусмотрительно  зашедший  за  чердачное
перекрытие,  -  наиболее  опасные  эксперименты  всегда  проводятся   на
наименее полезных членах экипажа.
   -  Понимаешь,  существует  допустимый  процент  потери  экспертов  на
осмотрах, такая  естественная  усушка-утруска.  Для  следователей  такой
процент не предусмотрен, - продолжала я объяснять, -  потому  что  после
окончания осмотра они все равно умирают от переутомления.
   - Отбой воздушной тревоги, -  проворчал  Болельщиков,  которому  наши
шутки явно не понравились. - В пакете веничек, больше ничего нет. Точно,
мужик следы заметал, поэтому и в презерватив писал, - во-первых, чтоб  с
собой забрать, а  во-вторых,  наверное,  чтобы  не  шуметь  лишний  раз.
Серьезно товарищ готовился...
   - Машка, а  чего  с  презервативом  делать?  -  спросил  Болельщиков,
переворачивая его палочкой.
   - Ну изыму я его, а чего еще с ним делать?
   - А куда денешь? Домой в  холодильник?  Просто  до  завтра  моча  там
вообще стухнет...
   - И гомункулус появится, -  со  смехом  развил  эту  мысль  Левка.  -
Парацельс предлагал разводить гомункулусов из мочи,  отстоявшейся  более
десяти дней...
   - Тьфу! - смачно плюнул не выдержавший Бурачков.
   - О! - обернулась я к нему. - Борис  Владимирович,  заберите  к  себе
вещдоки до завтра, а то прокуратура уже сдана на сигнализацию, а домой я
же не потащу все это, и с места взрыва мы три коробки набрали.
   - И это? - Бурачков брезгливо кивнул на презерватив.
   - И это, - подтвердила я. - А  чтобы  не  совсем  было  противно,  мы
сейчас это упакуем. Ну-ка, Лева, не спи.
   Лева кинул на меня  непередаваемый  взгляд,  а  я  отвела  в  сторону
Бурачкова и тихо попросила:
   - Борис Владимирович, можете к завтрашнему дню мне  сделать  списочек
жильцов парадной?
   - Сделаем, - пообещал Бурачков. - Может, с самого утра не  получится,
а к обеду подошлю кого-нибудь с бумагами.
   После выполнения всех формальностей мы покинули чердак и  добрели  до
"рафика"  кримлаборатории,  который  должен  был  доставить  вещдоки   в
бурачковский отдел, экспертов - в главк, а меня до дому.  Лева  разбудил
водителя, а мы стали забираться в салон. Там было темно,  неповоротливый
Болельщиков покачнулся и уронил коробки с вещдоками на сиденье, и  вдруг
из-под коробок раздался сдавленный стон.
   - Кто здесь?! -  испуганно  крикнул  Болельщиков.  Раскидав  коробки,
из-под  них  выбрался  заспанный  прокурор  Будкин  с  помятой  от   сна
физиономией.
   - Ну что, закончили осмотр? - хрипло спросил  он.  -  Справились  без
меня?
   - С трудом, - ответила я. - Мне вас очень не хватало.
   - Ого! Уже третий час ночи! - посмотрев на часы, удивился  Будкин.  -
Неплохо мы поработали. Знаете что, Мария Сергеевна, я,  пожалуй,  завтра
приду к обеду, а то - не шутки, в третьем часу работу закончили, надо же
отоспаться.
   Так что вы меня до обеда не ищите.
   - И в мыслях  не  держала,  -  рассеянно  отозвалась  я,  прикидывая,
сколько мне удастся поспать.
   Бог даст, в четыре лягу, а в полседьмого вставать, Гошку  собирать  в
школу.
   По совести, можно было бы тоже отпроситься до обеда, учитывая, что  я
потрудилась на месте происшествия не  меньше  прокурора  Будкина,  но  в
девять тридцать придет Скородумов, и мне его визит никак не отменить.
   - Все устроились? Поехали уже, - поторопила я водителя.
   И мы поехали.
   Дома все спали; меня ждала  записка  от  Сашки  о  том,  что  ребенок
накормлен, помыт и уложен, а меня нежно целуют. Я смыла с себя под душем
все  это  происшествие  и,  как  только   коснулась   головой   подушки,
провалилась в сон с мыслью: "Господи, какой же это был длинный день!"
   - ...Мамочка, прости, пожалуйста, что  я  тебя  разбудил,  но  я  был
вынужден...
   Я подняла голову. Передо мной  стоял  мой  ребенок  в  пижамке.  Часы
показывали пять. У меня было чувство, что я вообще не спала ни минуты.
   - У меня болит горло, - прошептал он с несчастным выражением лица.
   Сон с меня моментально слетел. Я чуть не села в постели,  но  вовремя
вспомнила, что Сашка приучил меня спать обнаженной.
   - Котик, отвернись на секундочку, я надену халат.
   Ребенок послушно стал смотреть в  угол,  я  вскочила,  завернулась  в
халат, заставила Гошку открыть рот и осмотрела его горло; и поняла,  что
в школу мы сегодня не пойдем.
   - Больно глотать, - прохныкал он еле слышно.
   - Пойдем, моя котечка, я тебя полечу.
   Я отвела его в постель,  завязала  шею  шерстяным  шарфом,  заставила
надеть шерстяные носки  и,  чтобы  смягчить  горлышко,  дала  проглотить
ломтик лимона без сахара.
   - Ну как, заинька? - спросила я, поглаживая ему  голову  и  время  от
времени трогая лобик губами: проверяя, сильно ли поднялась  температура.
Лобик был горячим.
   - Ма, полегчало! - сказал он нормальным голосом через некоторое время
и стал усаживаться в постели  поудобнее.  -  Слушай,  пока  говорить  не
больно, давай срочно поболтаем о чем-нибудь, а то скоро  опять  заболит.
Давай?
   - Дракончик ты мой  маленький,  -  улыбнулась  я.  -  Болтунишка  мой
курносый!
   Давай ты помолчишь, я тебя побаюкаю и сама что-нибудь тебе  расскажу,
ладно?
   - А что расскажешь? Про то, как депутата подвзорвали?
   - Откуда ты знаешь? - удивилась я.
   - А Саша новости вечером включал, я новости  слышал.  Сказали:  "Дело
будет расследовать следователь  Швецова"...  И  еще  сказали,  что  этот
депутат был очень честный человек и с ним расправились за его убеждения.
   - Господи, как же ты это все запомнил?
   - А это много раз повторяли, и по  всем  программам.  И  разные  люди
говорили все одно и  то  же:  что  он  был  очень  честным  человеком  и
пострадал за свои политические убеждения.
   - Нет, котюнечка, это неинтересно, лучше  я  тебе  про  твои  проказы
расскажу.
   Ты помнишь, как ты меня опозорил, когда тебе было четыре года?
   - Не-ет, расскажи!
   Хлебом не корми моего ребенка,  дай  послушать  про  его  собственные
детские подвиги.
   - Я тогда каждый день ездила  в  следственный  изолятор,  а  папа  по
вечерам забирал тебя из  детского  садика  и  вместе  с  тобой  приходил
встречать меня к тюрьме. А потом ты  заболел,  и  мы  пошли  с  тобой  в
поликлинику. Вел ты  там  себя  безобразно,  громко  топал  и  шумел,  и
какая-то тетенька, видимо не очень умная, строго тебе сказала, что  если
ты будешь хулиганить, то тебя в тюрьму посадят. А ты за словом в  карман
не полез и при всем честном народе ей заявил, что уже был в тюрьме.  Она
спрашивает, как же ты там оказался, а ты во всю глотку отвечаешь: а мы с
папой к маме приходили! После этого все мамочки срочно  подобрали  своих
деток и отсели от нас подальше.
   Ребенок радостно захохотал,  но  тут  же  скривился  и  схватился  за
больное горло. Я баюкала его, пока он не уснул; потом, осторожно  уложив
его на подушку и накрыв одеялом, пошла будить доктора Стеценко, друга  и
любовника.
   Организовав неотложные лечебные мероприятия и наблюдение  за  больным
со  стороны  доктора  Стеценко  на  время  моего  отсутствия,  я   стала
собираться на работу. От отражения моего лица в  зеркале  меня  чуть  не
стошнило. Преодолевая отвращение  к  себе  самой,  я  с  грехом  пополам
заретушировала  следы  ночных  бдений  имеющимися  в  моем  распоряжении
косметическими средствами и надела белый свитер.
   Конечно, мне больше идет черное, но, имея в активе  шестьдесят  минут
сна за ночь, надевать черное равносильно самоубийству, мое лицо по цвету
от одежды отличаться не  будет.  Белый  свитер  хоть  добавит  чуть-чуть
свежести.
   - Сань, я в два часа буду как штык! - заверила я спутника жизни. -  И
ты к трем успеешь на работу.
   - Иди! - он поцеловал меня. - Я на боевом посту.
   С тяжелым сердцем я отправилась в прокуратуру, все время думая о том,
как там мой Хрюндик. С Сашки я стребовала обещание немедленно  известить
меня, если состояние больного как-то изменится. Помимо  беспокойства  за
сына, меня еще терзала совесть. Ребенок заболевал, уже когда  пришел  из
школы, а я бросила его одного,  потащилась  сначала  обедать  с  Сашкой,
потом на происшествие, черт знает чем занималась, а он в это время плохо
себя чувствовал, нуждался во мне...
   Пламя моего морального аутодафе разгорелось до  такой  степени,  что,
придя на работу, я вынуждена была принять валерьянки.
   В  девять  часов  в  коридоре  прокуратуры  раздался   зычный   голос
оперуполномоченного Кораблева:
   - Девчонки! Налетай, а то не хватит! - и  гул,  в  котором  время  от
времени идентифицировались голоса женщин прокуратуры.
   Я выглянула в коридор. На столе, стоящем в коридоре и предназначенном
для  написания  гражданами  заявлений,  были   разбросаны   разноцветные
купальники из лайкры; возле стола толпились наши девушки  и  тетушки,  а
над ними  возвышался  Кораблев,  который,  как  коробейник,  раскладывал
купальники в более выгодные позиции, поднимал и демонстрировал наиболее,
по его мнению,  выигрышные  экземпляры.  Увидев  меня,  он  бесцеремонно
распихал девиц и заявил:
   - Девчонки! Небольшой перерыв! Пусть сначала моя начальница  выберет,
а вам - что останется. Мария Сергеевна, пожалуйте, вам к лицу будет  вот
этот, желтый с черным. И вот этот, красный, тоже ничего, а?
   - Леня, откуда это? - спросила я.
   - Да это подарок вам. Ну серьезно, у  меня  друг  работает  в  фирме,
которая строчит эти купальники. Я ему там товар подвез, а он мне отсыпал
купальников: раздай, говорит, своим девчонкам... Да  правда,  бесплатно.
Вам что,  купальник  бесплатный  не  нужен?  Ну  раз  не  нужен,  тогда,
девчонки, налетайте!
   Базар возобновился, а я  услышала,  что  у  меня  в  кабинете  звонит
телефон, и вернулась к себе. Звонил Сашка.
   - Маш, не волнуйся: температура спала без  медикаментозного  лечения,
горлышко еще немного отечное,  но  страшного  ничего.  Денька  два  дома
посидит,  и  даже  врача  вызывать  не  надо.  Сделаем  пару  ингаляций,
витаминчики, и все будет нормально.
   Похоже, Сашка не просто меня успокаивал, а опасности действительно не
было. Мой ребенок и вправду легко переносит любые болезни.
   Я вышла в коридор.
   - Кораблев, иди-ка сюда!
   - Ваш голос, дорогая шефиня, не предвещает  ничего  хорошего.  Я  вам
желтый купальник все-таки отложил. Ну ладно, ладно, иду, иду!
   - Леня, мы работать будем? Или ты будешь купальники раздавать?
   - А что в этом  плохого?  Смотрите,  как  у  сотрудников  прокуратуры
повысилось настроение!
   - Ты бы лучше делом занялся.
   - А что вы меня все время принижаете? Займись делом, займись делом...
Как будто я бездельник какой-то!
   - Кораблев, большего нахала  я  в  жизни  не  встречала!  Ты  поедешь
когда-нибудь за разрешением на допрос и кассетой? Мое  терпение  вот-вот
лопнет!
   - Как вы меня достали, Мария Сергеевна! Ну что вам дался этот Пруткин
именно сегодня и именно сейчас! Давайте на той неделе. И у  вас  ребенок
болен, шли бы домой, больше пользы было бы.
   - Леня, мне кажется, это не твое дело. Ты мне  разрешение  и  кассету
привези, а я сама буду решать, куда мне идти.
   - Это же надо быть такой душной женщиной!  Как  вас  только  сожитель
терпит?
   - Тебя не спросил. А тебе, кстати, не режет слух слово "сожитель"?
   - Нормально, - протянул он. - Он у вас вроде доктор?
   - Все-то ты знаешь... Ты бы лучше по делу столько знал.
   - А я и так знаю.
   - Леня, хватит испытывать мое терпение, - взмолилась я. -  Съезди  за
разрешением и кассетой. Второй день тебя прошу.
   - Ну и что? Все равно вы сегодня ни в тюрьму не пойдете  к  Пруткину,
ни кассету не посмотрите. Что, не так?
   - Ну, а если даже и так?! - разъярилас