Могу сказать,  что  интуиция,  кому  бы  она  ни  подсказывала,  не
обманывает. Я действительно скоро передам дело, может быть, мы вообще  с
вами встречаемся в последний раз.
   - Да? Тогда спасибо за все, Мария Сергеевна.
   - За что же, Артемий Вадимович? Разве следователю  в  вашей  ситуации
говорят "спасибо"?
   - Говорят, - твердо ответил Масловский. - Спасибо за то, что общались
по-человечески и не унижали. Бывает ведь по-всякому. И  напоследок  хочу
сказать вот что: я вынужден был сделать то, что сделал. Не то,  чтобы  я
очень любил Марину; что там было любить? Глупая кукла,  и  наркоманка  к
тому же. Я не хотел с ней разводиться, но это  наша  личная  история.  Я
просто не  мог  простить  этого  похищения.  У  меня  есть  определенная
репутация в мире бизнеса, и  я  не  мог  ею  рисковать.  От  меня  ждали
поступка, и если бы я смолчал, меня бы не поняли...
   - В мире бизнеса или в мире  организованной  преступности?  Извините,
если вам это неприятно.
   - Ничего. А вы считаете, что это два разных мира? Видите ли, в  нашей
стране крупный бизнес не может существовать отдельно  от  организованной
преступности, как вы это называете...
   - Да уж как это ни называй, - вставила я.
   -  Так  вот,  раз  у  бизнеса  появляется  "крыша",  мои  покровители
заинтересованы  в  том,  чтобы  мой  бизнес  развивался,  поскольку  это
означает увеличение и их барышей.  Они  создают  мне  режим  наибольшего
благоприятствования, а так как я вынужден с ними общаться постоянно, они
становятся моими друзьями.
   Но раз они становятся моими друзьями, - я тоже становлюсь их другом и
поневоле принимаю некоторые правила общения. А значит, становлюсь  своим
в их среде. Вот  и  непонятно  -  то  ли  они  становятся  бизнесменами,
поскольку вкладываются  в  мой  бизнес,  то  ли  я  становлюсь  мафиозо?
Диалектика. И если я нарушу, эти правила, меня не поймут. На меня  будут
косо смотреть, перестанут доверять, и я постепенно окажусь без бизнеса.
   - Хорошо, я согласна, что психологически вы имели право на  возмездие
за похищение вашей жены.  А  заказ  на  Хорькова  -  тоже  поступок,  не
совершить который вы не могли?
   - Мария Сергеевна! - Масловский был поражен так, что у него задрожали
руки. - Не ожидал от вас такого удара в спину...
   - Да ладно, Артемий Вадимович, я вам это не вменяю. И вряд ли вам это
вменят в вину в будущем, спасибо одному журналисту.
   Упоминание о заказе  на  Хорькова  нарушило  теплую  атмосферу  нашей
беседы,  и  мы  с  Масловским  распрощались.   Похоже   было,   что   мы
действительно с ним встречались в последний раз.
   А вскоре так оно и вышло.
   Дело Масловского ушло в город, мы с Горчаковым вздохнули облегченно и
занялись  своей  районной  текучкой.  Постепенно  стали  забываться  все
перипетии,  связанные  с  таким  VIP-подследственным,  и  теперь  мы   с
некоторым даже удовлетворением  читали  в  газетах,  как  в  прокуратуре
нарушаются права бизнесменов и попираются положения Всеобщей  Декларации
прав человека, как будто в Декларации написано, что можно убивать людей,
а  бизнесмены  -  особая  каста,  не  подлежащая  ответственности  перед
законом. Оперативное сопровождение тоже ушло в городскую вместе с делом,
и мы стали очень редко  видеться  с  Крушенковым  и  Царицыным.  Вернее,
Крушенков еще иногда заезжал в гости, а  Царицына  я  с  тех  пор  и  не
видела.
   Но дело Пальцева почему-то от нас не  забирали,  и  мы  с  Горчаковым
потихоньку ковырялись в  нем,  не  теряя  надежды  с  помощью  Кораблева
раскрыть "глухие"  убийства  депутата  и  руководителя  бизнес-группы  и
пролить свет на место доктора Вострякова в преступном мире города.
   А кроме того, оружие, из которого  было  совершено  убийство  четырех
человек, так и не было найдено, а  Федя  Пальцев,  несмотря  на  хороший
контакт со следствием, то есть с нами, и с  оперативниками,  то  есть  с
Кораблевым, не торопился рассказывать нам, где это  оружие  лежит.  "Мне
нужно, чтобы было о чем поторговаться, если что", - со  смешком  говорил
он.
   Мне же это белое пятно в деле покоя не давало. Я даже сделала обыск в
больнице Мечникова, предполагая, что оружие может быть  спрятано  где-то
там.
   Безрезультатно. Федя же от ответов на вопросы про Асатуряна, про  то,
как они познакомились, и про развитие их отношений уклонялся, равно  как
и не желал отвечать на любые вопросы, связанные  с  фамилией  Востряков.
"Не знаю такого человека", - и все. Я попыталась  прижать  его  машиной,
которой он пользовался достаточно долго и которая попала  от  владельцев
именно к Вострякову. Ничего не вышло: ответ был - "Купил на авторынке, у
кого - не помню".
   Как-то к нам в контору заехал  чаю  попить  Крушенков,  и  мы  с  ним
разговорились на тему наших "глухарей". Крушенков заявил, что заказчиком
убийств депутата и  Бардина  из  Северо-Западной  финансово-промышленной
группы является Хорьков, и у него есть некоторые оперативные  данные  на
этот счет, которые он всеми силами попытается превратить в  следственные
данные.
   - Мы с Кораблевым там потихоньку ковыряемся, - сказал он, - но  я  не
уверен, что успею это сделать, уж больно обстановка накалилась.
   Он рассказал, что ему поступают уже  неприкрытые  угрозы  от  Леонида
Константиновича Хорькова,  тот  бесятся  и  передает  Крушенкову,  чтобы
Сергей убрал руки прочь от него и его людей, иначе будет уволен.  И  эта
угроза чуть было не стала реальностью. К нему тут нагрянула  бригада  из
службы безопасности, вскрыла  сейф  и  нашла  два  незадокументированных
патрона.  Что  было!  Для  начала  ему  предложили  написать  рапорт  об
увольнении.  Он  отказался,   назначили   служебную   проверку.   Сергей
предупредил, что в случае чего пойдет в суд, и там,  видно,  испугались.
Сергей отделался выговором, но его предупредили, что это только начало.
   После ухода  Крушенкова  я  полезла  в  свой  сейф  и  произвела  там
инвентаризацию. Два охотничьих ножа, валявшиеся с незапамятных времен, -
я уже даже забыла, по какому делу, - но это  ладно,  хранение  холодного
оружия состава не образует, только ношение. А вот в самом углу  сейфовой
полки завалялись не два, как у несчастного Крушенкова, а целых  двадцать
два патрона от  газового  пистолета,  причем  тоже  абсолютно  нигде  не
задокументированных. С большим трудом я  вспомнила,  что  несколько  лет
назад мне надо было провести экспертизу по газовому оружию,  а  эксперты
запросили не меньше тридцати патронов для контрольных выстрелов, и  бери
их, где хочешь. Я тогда упала в ножки операм, и они где-то раздобыли мне
кучу газовых боеприпасов, а эксперты израсходовали не все. Вот остатки и
валяются  у  меня  с  тех  пор;  но  если   кто-то   поинтересуется   их
происхождением и учетом, мне будет неловко.  Я  срочно  упаковала  их  и
отнесла в камеру вещдоков к Зое.
   Пропавшая Роза Петровна Вострякова так и не нашлась. Я  добросовестно
проверила всех ее родственников и подруг, но никто не мог  пролить  свет
на ее местонахождение. Я даже  тыркнулась  в  прокуратуру  по  месту  ее
жительства  с  предложением  возбудить  уголовное  дело  по   факту   ее
исчезновения и установить ее местонахождение следственным путем. Но меня
там грубо высмеяли и популярно объяснили, что трупа Востряковой  до  сих
пор не нашли, значит, об убийстве не может быть и речи, а даже если  она
и покончила с собой, то у нее  были  веские  основания  -  смерть  мужа.
Напрасно я рассказывала,  что  Вострякова  после  смерти  мужа  испытала
огромное облегчение, о чем самолично мне говорила;  никому  не  хотелось
вешать на прокуратуру лишнее дело.
   А за самодеятельность мне сильно влетело от шефа.
   И вот настал замечательный день, когда ко мне  заявились  Кораблев  с
Крушенковым и торжественно  объявили,  что  наш  общий  подопечный  Федя
Пальцев готов дать нам полный расклад по убийствам депутата  Селунина  и
руководителя  СЗФПГ  Бардина  с  мотивами,  заказчиком   -   вплоть   до
аудиозаписи разговора с ним - и с оружием. Но в обмен он хочет кое-каких
гарантий, всего-то ничего - до суда побыть на свободе. Я  схватилась  за
сердце, но опера стали убеждать  меня,  что  в  этом  есть  рациональное
зерно: если  он  всю  эту  лабуду  действительно  сдаст,  мы  не  сможем
обеспечить его безопасность, даже если они по очереди будут спать с  ним
в одной камере.
   Конечно, они были правы - если Пальцев скажет все  это  и  даже  даст
вешдоки, вроде кассеты с записью его разговора с Хорьковым, до  суда  он
не доживет. А у нас не предусмотрены  ни  сделки  с  правосудием,  когда
показаниями о более тяжком преступлении можно купить  себе  индульгенцию
за  менее  тяжкое,  ни  программы  защиты  свидетелей.  В   следственном
изоляторе Пальцев начнет кипятить себе чаек,  и  его  неожиданно  ударит
током - вот и вся недолга.  Обвинять  будет  некого,  и  тайны  заказных
убийств умрут вместе с ним.
   В  общем,  я  обещала  подумать.  А  думать  следовало  в  нескольких
направлениях. Во-первых,  раскрыть  эти  преступления  и  доказать  вину
Хорькова в  организации  двух  заказных  убийств  было  заманчиво,  черт
подери. Во-вторых, за время общения с Пальцевым я начала  ему  доверять,
но можно ли  ему  доверять  стопроцентно?  И  в-третьих,  самой  большой
проблемой было его освободить в  случае  получения  от  него  показаний.
Поскольку ни один прокурор не согласился бы с изменением меры пресечения
человеку, которому инкриминируется  шесть  убийств  и  которому  реально
светит пожизненное.
   Значит, следственное изменение меры пресечения исключается.  Остается
судебное. Адвокат пусть обжалует меру пресечения в виде ареста, а суд ее
изменит на не связанную с заключением под стражу. Одна только  закавыка:
ни один суд тоже не пойдет на изменение меры пресечения обвиняемому,  за
которым шесть убийств.
   Снова собрав оперов, я сказала им, что вижу только один вариант  -  в
рамках Закона об  оперативно-розыскной  деятельности  создать  документы
прикрытия, свидетельствующие о том, что Пальцев  смертельно  болен.  При
наличии у него старой травмы создание таких документов  не  будет  особо
трудным. Эти документы следует представить в суд, а их начальники  пусть
договариваются с судом об освобождении Пальцева в оперативных целях.
   Опера призадумались и поехали обсуждать предложение с начальниками.
   - Вы еще  не  забудьте  придумать,  где  вы  будете  его  держать,  -
напутствовала я их. - Если его освободят, дома жить он не сможет, там не
намного безопаснее, чем в тюрьме.
   - Да место-то есть,  -  поведал  мне  Крушенков,  обернувшись,  но  я
прервала его:
   - Нет, я про это место ничего знать не хочу, - прервала я его. -  Это
ваши оперативные дела, а у меня своих следственных хватает. Но он  точно
даст показания?
   - Девяносто девять процентов, - вступил в разговор Кораблев.
   - Почему не сто?
   - Ну хоть один процент ради приличия надо оставить на  непредвиденные
обстоятельства.
   С этим они ушли, но буквально через секунду Крушенков  снова  засунул
нос в мой кабинет.
   - Маша, - спросил он, - мой  напарник  не  просил  у  тебя  допуск  к
Пальцеву?
   - Царицын? Нет.
   - У меня просьба: если вдруг он придет за допуском, откажи. Под любым
предлогом, как угодно, придумай что-нибудь, но допуск не давай.
   - Как скажешь, - пожала я плечами, понимая, что это не прихоть.
   Опера ушли, а я еще некоторое время  размышляла  над  несовершенством
нашего законодательства,  не  позволяющего  в  полную  силу  бороться  с
организованной преступностью. Я вспомнила  рассказ  нашего  руководителя
семинара в Эссексе. Он как раз упоминал вопросы сделки с  правосудием  и
ссылался на американский  опыт  -  на  дело  "Соединенные  Штаты  против
Дэррила  Ламонта  Джонсона  и   Куона   Джона   Рэя",   обвинявшихся   в
организованной преступной деятельности; мы потом нашли  материалы  этого
дела в Интернете. Там обвинение опиралось на показания  четверых  членов
банды, согласившихся сотрудничать с правосудием и уличавших руководителя
банды в умышленном убийстве одного из  его  корешей,  которого  он  счел
стукачом.  Так  вот,  на  процессе  адвокаты  намекали  присяжным,  мол,
отнеситесь с осторожностью к показаниям этих самых свидетелей обвинения.
   Они сами далеко не идеальные личности, сами в крови по  локоть,  сами
совершали преступления под руководством того же Дэррила Ламонта, если уж
на то пошло. Но федеральный прокурор Рональд Сэйфер мгновенно  парировал
этот упрек. Он сказал присяжным: "Кто еще, вы  думаете,  придет  сюда  и
будет  давать  показания?  У  преступного  сговора,  рожденного  в  аду,
свидетелей-ангелов быть не может".
   А после этого  я  с  грустью  подумала,  что  Крушенков  идеализирует
условия изоляции в гуиновских тюрьмах. Это ему не комитетский  изолятор.
Туда действительно без  официального  допуска  не  войдешь.  А  в  наших
изоляторах легко можно договориться. Если Царицын или кто-нибудь  другой
очень захочет пообщаться с нашим Феденькой,  устроить  это  будет  проще
простого.
   Мои раздумья прервал междугородный телефонный звонок. Сняв трубку,  я
услышала голос Пьетро и подумала,  что  не  зря  только  что  вспоминала
Колчестер,  это  он  мне  протелепатировал  о  скорой  встрече.   Пьетро
спрашивал, не завял ли цветок, присланный  из  Сицилии,  и  торжественно
сообщал, что вообще-то он в Москве, в Шереметьево-2, и сегодня  будет  в
Петербурге. У него забронирован номер в "Англетере", и он,  если  можно,
очень хотел бы со мной увидеться.
   Гамму чувств, пережитых мною при этом сообщении,  трудно  описать.  Я
была счастлива снова увидеть Пьетро. Представив, что мы встретимся наяву
уже  сегодня  вечером,  я  просто  впала  в  транс,  испытав  сильнейшее
сердцебиение. Однако тут же передо мной  во  весь  рост  встали  бытовые
проблемы - как принимать,  когда  убираться,  чем  кормить?  Но  Пьетро,
мужчина с европейским воспитанием, сообщил, что  сегодня  он  приглашает
меня на ужин в  гостиницу,  ему  сказали,  что  там  отличная  кухня,  а
следующий день мы проведем так, как я запланирую.
   Я с облегчением перевела дух. Почти все прежние проблемы  на  сегодня
снялись, но встала новая - что надеть.
   Плюнув на неотложные дела, я позвонила Регине и умолила  ее  сбросить
мне что-нибудь с ее барского плеча, чтобы не опозорить Россию  в  глазах
Европы.
   - Понятно. Приезжай, дам тебе что-нибудь,  а  завтра  приеду,  помогу
готовить.
   Как в тумане, я  доехала  до  подруги;  даже  не  помню,  что  я  там
примеряла, но Регина осталась '  довольна  моим  внешним  видом  и  даже
повесила мне на плечо сумочку от "Кристиан Диор".
   Увидев Пьетро воочию в интерьере гостиницы  "Англетер",  я  отчетливо
поняла, что влюблена в него по уши. Вечер был настолько хорош, насколько
может быть  хорош  вечер  с  приятным  и  веселым  мужчиной,  европейски
воспитанным и, смею надеяться, отвечающим мне  взаимностью.  Я,  правда,
сама не пойму, из-за чего отказалась подняться  к  нему  в  номер  после
ужина, и мы пошли гулять по  синим  петербургским  сумеркам.  Когда  мы,
свесившись с Синего мостика, наблюдали  за  нашим  зыбким  отражением  в
воде, я заметила на парапете доктора Задова,  который  смотрел  на  нас,
открыв рот, и чуть не свалился в Мойку. Убедившись, что завтра все будет
доложено доктору Стеценко, я испытала легкое беспокойство,  которое  мне
не понравилось. "Мы же с Сашкой расстались, - подумала я, - я  свободная
женщина и  ничем  ему  не  обязана.  И  вовсе  я  ему  не  изменяю".  Но
беспокойство все же свербило.
   Когда Пьетро проводил меня до дому, а я посадила его  в  такси  и  мы
договорились встретиться завтра, я отчетливо поняла, что  пока  ди  Кара
здесь, полноценно работать я не смогу: у  меня  дрожат  ноги,  колотится
сердце и в голову лезут совершенно эротические мысли.
   Утром я пошла к прокурору просить пару отгулов. Шеф посмотрел на меня
с выражением: "Ну что, в Красной армии штыки,  чай,  найдутся?"  Мы  уже
давно не  нуждались  в  порицании,  высказанном  вслух,  нам  всем  было
достаточно прокурорского взгляда, чтобы ощутить свою полную  никчемность
и устыдиться на веки вечные.
   - Владимир Иванович, - канючила я, - в гости приехал итальянец,  я  в
него втюрилась по уши, может, замуж выйду и уеду в Италию...
   Шеф вздохнул и посмотрел на меня поверх очков:
   - Вот выдумала. А может, он сюда приедет, с мафией бороться?
   - Нет, - отвергла я эту идею. - Он тут  после  Сицилии  не  выдержит,
наша-то мафия покруче будет.
   - Ладно, даю три дня отгула, - сказал шеф, - но с одним условием...
   - Ага, посадить двенадцать  розовых  кустов,  перебрать  семь  мешков
фасоли и познать самое себя, - пробормотала я.
   - Нет. - Слух у шефа был отменный. - Всего лишь съездить в  тюрьму  к
Масловскому.  Он  прислал  заявление,  что  хочет  с  вами   поговорить,
городская не возражает, они подготовили разрешение.  Ноги  в  руки  -  и
вперед, охмурять иностранца.
   Что ж, спасибо и на этом. Ломая  голову,  что  понадобилось  от  меня
сиятельному арестанту, я потащилась в городскую за разрешением, а оттуда
в тюрьму.
   Масловский пришел озабоченный и даже не такой лощеный, как обычно.
   -  Мария  Сергеевна,  у  меня  к  вам  будет  очень  конфиденциальный
разговор, я прошу вас не докладывать о нем своему начальству и вообще не
рассказывать о нем никому. Обещаете?
   - Артемий Вадимович, ну как я могу что-то обещать, если не знаю  сути
разговора?
   - Об убийствах речи идти не будет, уверяю вас, и об измене  Родине  -
тоже. Все остальное вы сможете хранить в себе?
   - Хорошо, говорите.
   И Масловский начал говорить, и по мере того, как он говорил, я просто
теряла чувство реальности.
   - Мария Сергеевна, задавали ли вы себе вопрос, во что  вы  оцениваете
мое состояние?
   - Честно говоря, нет. Я знаю, что вы очень обеспеченный  человек,  но
называть какие-то цифры воздержусь.
   - Хорошо. А знаете ли вы что-нибудь  о  строительстве  президентского
дворца в Стрельне?
   - Ну-у... Только то, что было написано в газетах.
   - А что было написано в газетах?
   Я напрягла память.
   -  Было  написано,  что  стоимость  реконструкции  дворца   -   около
четырехсот пятидесяти миллионов долларов, и  еще  около  миллиона  будет
стоить президентская яхта. Но я не понимаю...
   - Сейчас я объясню, - Масловский сделал успокаивающий жест. -  Теперь
скажите... Вы ведь уже не расследуете мое дело, значит,  можете  окинуть
его взглядом со стороны. Как вы оцениваете мои шансы?
   - В каком смысле?
   - В смысле возможности его прекращения и  моего  освобождения  из-под
стражи и от уголовной  ответственности?  Оцените  абстрактно,  допустите
все, как в художественной литературе.
   -  То  есть  вы  ждете  не  совета,  кому  дать  взятку  в  городской
прокуратуре,  а  просто  высказывания  на  тему,  возможно  ли  избежать
уголовной ответственности в ситуации, аналогичной вашей?
   - Именно так. - Было очень заметно, что Масловский нервничает, раньше
я никогда его таким не видела. - Взятки  давать  и  решать  кому  -  это
задача моих адвокатов, я им деньги плачу за  решение  вопросов.  Но  это
вопрос не для них. Что вы скажете?
   - Хорошо, если вы хотите абстракции: я считаю, что у вас мало шансов.
   Если бы не было видеокассеты с записью "допроса"  армян  и  некоторых
показаний, то вас могли бы освободить и прекратить в отношении вас дело,
списав все убийства на эксцессы исполнителей. Но ваши адвокаты  все  это
прекрасно знают, я не понимаю, в чем трудность?
   - Я же сказал, адвокаты тут ни при чем, -  отмахнулся  Масловский.  -
Значит, теоретически это реально?
   - Теоретически - да. Но я  не  понимаю,  как  это  может  практически
осуществиться.  Кассета  изъята  из  вашего  офиса  надлежащим  образом,
грамотно закреплена, осмотрена. Даже если она пропадет, есть протокол ее
осмотра и люди, которые подтвердят, что она была.
   - А ведь я даже деньги заплатил, чтобы ее стерли,  к