еден инородный предмет, оструганная деревянная палка диаметром около четырех сантиметров, в направлении горизонтально спереди назад и незначительно слева направо. На уровне погружения... Успеваешь?
     - Успеваю, - кивнула я, лихорадочно записывая эту медицинскую абракадабру, даже не вникая в ее смысл. Надо было справиться до того, как аккумулятор в милицейской машине окончательно сядет. Я даже, вопреки своим правилам, не пошла сама любоваться на жмурика, доверив все эксперту.
     В конце концов, с местом происшествия до завтра ничего кардинального не произойдет, если только в наших широтах не ожидается землетрясения. А все подробности про труп можно будет уточнить в морге, при надлежащем освещении, в тепле и уюте. Торопясь, я даже проглотила некоторую фамильярность со стороны эксперта, которого увидела сегодня в первый раз. Но, видимо, он уже столько наслышался про меня от Димы Сергиенко, что считал своей давней знакомой. Или просто привык не церемониться; а вот мне трудно с ходу перепрыгнуть на "ты".
     - Пишешь? - приподняв голову, эксперт наблюдал за движением моей шариковой ручки. - На уровне погружения в кожу видны края ран, частично завернутые внутрь, с бледно-буро-красноватым узким осаднением, на них необильные наложения слегка подсохшей крови. Есть?
     - Есть, - кивнула я, строча под его диктовку; ясно одно - что любезная сердцу формулировка "без внешних признаков насильственной смерти" нам не светит.
     - А что это значит? - встрял из-за машины скучающий криминалист, который свою работу давным-давно сделал и слонялся вокруг, не зная, куда себя приложить. Он, похоже, прислушивался к тому, что говорит эксперт, и вникал в сказанное больше, чем я.
     - Что значит? - добродушно переспросил Георгий Георгиевич, наклонившись к трупу и чуть ли не носом водя по нему. По-моему, он стоял перед ним на коленях. - Да кол ему в сердце загнали.
     - Кол? - спросили мы одновременно с криминалистом. Тут и я уже подняла голову осознав сказанное. - Кол в сердце? Может, он упал в яму и напоролся на палку?
     - Не-ет, - покачал головой медик. - Входная рана - на передней стороне грудной клетки. Вот если его за руки, за ноги раскачали и лицом вниз сбросили на кол, это я еще могу допустить. Но только если кол был жестко закреплен на дне канавы.
     - А он был закреплен? - с надеждой спросил криминалист.
     - Увы, - Георгий Георгиевич с трудом разогнулся, держа на весу руки в перепачканных перчатках. - Мария Сергеевна, здесь кол извлекать не будем, это все в морге, при вскрытии.
. - А давность какая? - машинально спросила я, дописывая в протокол обычные реквизиты - что и как сфотографировано, что изъято, кем прочитано, замечаний нет.
     - Вчерашний парень, не больше. Ногти стрижем?
     - Стрижем.
     - Придется потрудиться, - прокомментировал доктор, возясь над трупом. - Это не ногти, а когти. Напиши тогда - края ногтевых пластинок выступают за концы пальцев на... - он на секунду задумался, прикидывая длину когтей, - на два - два с половиной сантиметра.
     Много - не мало, - подумала я, фиксируя в протоколе эти жуткие когти; вдруг под ними чего-нибудь и найдется. Хуже, если состригать с трупа нечего.
     Выполнив задачу, Георгий Георгиевич с треском сорвал с рук резиновые перчатки и бросил их в канаву. В тот же момент фары милицейского УАЗа, и так уже работавшие на последнем издыхании, жалобно мигнули в последний раз, и погасли. Воцарилась кромешная тьма, даже луна спряталась куда-то в ужасе от развернувшейся под ней картины.
     Наконец наши глаза привыкли к мраку, я с облегчением убедилась, что труп никуда не делся. Мы все сбились в кучку возле замершей машины. Рабочие с испуганными лицами не жаловались и не ныли, эксперты мрачно молчали, и даже водитель, явно имевший что мне сказать после гибели аккумулятора, только сопел, нашаривая в машине рацию. Опередив его, Георгий Георгиевич вытащил из кармана камуфляжной куртки мобильный телефон, и наша мрачная компашка на мгновение озарилась зеленоватым светом дисплея, но трубка тут же пискнула и выключилась.
     - Вот черт, - озадаченно проговорил Георгий Георгиевич, без всякого результата нажимая на кнопки. - Опять трубка села. Только вчера зарядил...
     Водитель наконец нащупал свою громоздкую рацию, и я вдруг поняла, что мне не хватает ее перманентного шипения, сопровождавшего весь осмотр. А вот сейчас рация молчала, как убитая, и сам водитель уставился на нее с недоумением.
     Не скрою, сначала я испытала легкий озноб от страха. Но он быстро прошел; в конце концов, мы остались без средств связи в компании с трупом не в пустыне и не в лесу, а в центре большого города, вокруг люди, и я вполне могу сходить к себе домой и по телефону вызвать машину.
     Георгий Георгиевич вызвался меня проводить. Я ухватилась за его теплый рукав, и мы, спотыкаясь о камни и куски развороченного асфальта, побрели к моей парадной. За нашими спинами остались притихшие товарищи и труп неизвестного с колом в сердце.
     По дороге мы, естественно, обсуждали нашего мертвого клиента.
     - Что ж это за зверство такое, - удивлялась я, - прямо средние века. Кол в сердце, это ж надо! Кровная месть, что ли?
     - Да, с таким я еще не сталкивался, - меланхолично признавался доктор. - Может, это маньяк?
     Я вздрогнула. Не хватает мне еще маньяка в родной подворотне! А как быть с ребенком? Здорового балбеса за ручку водить в школу и из школы? Он сам взбунтуется. То есть мне остается сидеть на работе и умирать от страха за родное чадо... Нет уж, надо срочно что-то делать!
     Подойдя к парадной, я машинально задрала голову - свет в моих окнах уже не горел. Я взбежала на четвертый этаж, как ошпаренная, уцепившийся за меня доктор еле поспевал скакать через ступеньки. Влетев в квартиру, я пронеслась вихрем по коридору и убедилась, что ребенок, слава Богу, мирно спит в своей постельке, в обнимку с наушниками, журналом "Cool", что означает "Круто!", пакетом из-под чипсов и учебником истории, затесавшимся в эту компанию явно по ошибке. Естественно, он проснулся и заворчал, зачем я с таким грохотом брожу по квартире, но тут же задрых снова.
     Хорошо, до утра передышка есть, но потом ребенка надо срочно эвакуировать.
     Плотно притворив двери в комнату Хрюндика, я в темпе напоила доктора кофе, упихала в полиэтиленовый пакет бутерброды для остальных членов нашего припозднившегося коллектива, позвонила в РУВД и в главк, чтобы нам обеспечили отъезд с места происшествия, но на этом моя деятельная натура успокоиться не могла.
     - Георгий Георгиевич, давайте осмотрим его как следует в морге, - предложила я доктору на бегу.
     - А зачем? - удивился он. - Завтра его спокойненько вскроют. Все опишут. Приезжайте на вскрытие.
     - Я не дотерплю. Я ж ему даже в глаза не посмотрела.
     - И слава Богу, - махнул лапкой эксперт. - Товарищ довольно страшненький. По хабитусу и тургору кожи ему лет тридцать - тридцать пять. А физиономия древнего старца.
     - Как это?
     - А вот так. Кожа бурая, пергаментная, глубочайшие морщины по всему лицу, да еще и весь струпьями покрыт. Волосья отросшие, не только ногти. Косматый такой урод.
     Он это так убедительно мне представил, что я содрогнулась. Нет, в морг надо ехать прямо сейчас.
     В морг мы прибыли значительно раньше, чем персона, ради которой мы тащились глубокой ночью к черту на рога. Мы-то с медиком и криминалистом стартовали прямиком туда, а труповозы от нашей канавы совершили еще вояж по нескольким районам под девизом "Порожний рейс - убыток государству". Мы выпили весь кофе у дежурного санитара, съели даже семечки, завалявшиеся в кармане у Георгия Георгиевича, и встретили нестройными восторгами бригаду спецтранспорта, притащившую целую гроздь покойников со всех концов города.
     Их аккуратно сложили на каталки в коридоре морга, а Георгиевича я послала выцепить наш объект и определить его в секционную. Расшалившись, я даже прошлась по моргу с целью выбора площадки, благо ночью очереди на вскрытие нет.
     Хоть я и раньше бывала в морге по ночам, меня в который раз поразили мрачные гулкие коридоры, напоминавшие одновременно и больницу, и старинный склеп. И опять, как и раньше, мне показалось, что под потолком парят и стонут неприкаянные человеческие, души.
     В секционной, которую Георгий Георгиевич выбрал для продолжения осмотра, было светло и просторно, и мои ночные страхи отступили. В конце концов, мы в государственном учреждении, даже не в темном дворе, вокруг люди, хоть и немногочисленные - пара экспертов и дежурный санитар. Ну и что, что на секционном столе - труп с колом в сердце, с темным морщинистым лицом, длинными волосами и отросшими, закрученными в спираль когтями (хотя нет, когти уже сострижены и лежат у меня в сумке, процарапывая тонкую бумагу конвертика). Мало ли что мы видали за долгую следственную жизнь; вон, Лешка Горчаков меня уже дразнит "бабушкой русского следствия", особенно когда я пускаюсь в рассуждения о том, что мы в наше время не так осматривали, не так допрашивали, не так экспертизы назначали...
     Чего только не было! Я помню, как безумно испугалась много лет назад, когда раздувшийся зеленый труп бомжа в подвале, лежавший на горячей трубе, вдруг зарычал. Оказалось, что это всего лишь гнилостные газы, но впечатлений хватило надолго. Горчаков в свое время выехал на берег залива, куда волной выкинуло изрядно обгрызенное рыбами тело утопленника; в разгар осмотра Лешку, доверчиво склонившегося над телом, что-то пребольно цапнуло за руку. Горчаков чуть не свалился в обморок, но не от боли, а от ужаса - представляете ощущения следователя, которого кусает за руку труп? На самом деле укусил не труп, а попавший к нему под одежду в заливе угорь, вместе с которым его и выбросило на берег. Жуть! А в данном случае угря и прочих хищников на трупе не болталось, и никаких особых неожиданностей не предвиделось. Я смело ступила в секционную и направилась к столу. За мной, с фотоаппаратом наготове, семенил криминалист.
     Георгий Георгиевич, закатав рукава камуфляжной куртки, уже хлопотал возле нашего клиента. На каталке в углу была аккуратно разложена снятая с трупа одежда, вся - черного цвета. Под каталкой стояли черные остроносые ботинки на довольно высоком каблуке. Я машинально отметила, что вся одежда, несмотря на то, что она перепачкана землей, производит впечатление новой, почти не ношеной, рубашка и ботинки - из дорогих. Наш клиент с колом в груди был франтом. Я кивнула криминалисту, и он несколько раз щелкнул затвором фотоаппарата, делая снимки одежды. Между прочим, на улице - плюс три со снегом и дождем. Что ж, он так и гулял по ночам налегке, в одной рубашке?
     - Я его на спину положил, - отрапортовал доктор, - кол из грудины торчит сантиметров на тридцать, пробил ему грудную клетку почти насквозь.
     Георгий Георгиевич сделал приглашающий жест, и я, оторвавшись от созерцания одежды, подошла поближе к секционному столу. И как только я взглянула на распростертое на столе тело, все рациональные соображения выскочили у меня из головы.
     На секционном столе лежало чудовище из фильма ужасов. Бледное тело его - мужчины в расцвете сил - было очень красивым и пропорциональным (если абстрагироваться от торчавшего из груди кола), и тем страшнее смотрелись по контрасту с этим телом голова и кисти рук. Длинные спутанные волосы клубились, откинутые назад, обнажая бурое лицо со ссохшейся, изборожденной морщинами кожей; щеки, нос, уши и даже веки были покрыты отвратительного вида язвами, на висках, кроме того, бугрились рубцы. Слишком большие уши, все сплошь в трещинах и язвах, были будто изломаны в хрящах и слегка заострены; а может, так просто казалось из-за обилия на них кровавых холмиков треснувшей кожи. Можно было подумать, что на лице - грубо сработанная маска из высохшей коры дерева, но лопнувшие бугорки язв с засохшей на них кровью говорили о том, что все-таки это кожа. Так же безобразны были скрюченные пальцы на покрытых язвами руках.
     Глаза трупа были приоткрыты, и я с ужасом увидела, что они словно налились кровью. Поймав мой взгляд, Георгий Георгиевич кивнул:
     - Я тоже сначала подумал, что это - мелкоточечные кровоизлияния. Нет, просто белки глаз розовые.
     - Почему? - прошептала я, не в силах отвести взгляда от чудовищного оскала трупа. За моей спиной охнул криминалист, и я с некоторым облегчением подумала, что не одна я такая впечатлительная. Оглянувшись на него, я увидела, что он, открыв рот, пожирает глазами покойника.
     - Мария Сергеевна, писать-то будем? - будничным приглушенным голосом окликнул меня судмедэксперт, и я с трудом заставила себя повернуться к трупу.
     Свет в секционной мигнул, и мне вдруг показалось, что это чудовище повернуло за мной красноватые глаза и угрожающе оскалилось. Я отшатнулась, и криминалист, стоявший позади, поймал меня в свои объятия, испугав еще больше.
     - Ты чего, Мария Сергеевна? - добродушно спросил доктор, оглянувшись на наши телодвижения. Похоже, он один сохранял спокойствие в компании этого странного кадавра.
     - Господи, какой он страшный! - пробормотала я. - Смотрите, как он скалится...
     Мне показалось, что верхней губы у трупа вовсе не было, поскольку острые красновато-коричневые зубы были обнажены почти до десен.
     - Да он смеется над нами! - тихо сказал за моей спиной криминалист. И тут свет в секционной погас вовсе.
     Я инстинктивно вцепилась в обоих экспертов и задрожала. В темноте я не видела секционного стола, но ощущала, что от тела, распростертого на нем, идет мощная волна какой-то темной энергии. А может, у меня уже ум за разум заходил от усталости...
     В коридоре раздались чьи-то шаркающие шаги; в гулкой тишине морга они звучали как удары больших старинных часов, и приближались вместе с каким-то тусклым, колеблющимся источником света. Мы все замерли, глядя на приоткрытую дверь секционной. Наконец на пороге показалась темная фигура в каком-то странном балахоне, с капюшоном, низко опущенным на лицо, с оплывшей свечой в руке.
     Фигура постояла так некоторое время, подняв вверх свечу и пялясь на нашу застывшую группу, потом нецензурно выругалась, впрочем, вполне доброжелательно.
     - Опять, блин, напряжение скачет, - сказала фигура, - свет вырубили, черти. Я вам свечку принес.
     Тяжело ступая, фигура приблизилась к секционному столу и оказалась дежурным санитаром, с головой закутанным в плед. От него исходил явственный запах свежевыпитого, заквашенного на старых дрожжах, он и на ногах держался не совсем твердо. Но был полон решимости помочь нам. Пошатываясь, он склонился над самым лицом трупа, капая воском на край секционного стола, чтобы закрепить на нем свечу.
     - Фу-ты, ну и рожа, - сказал он, обратив, наконец, внимание на того, кто лежит перед ним во всем своем жутком великолепии. - Прямо упырь. Кто-то тебя уконтрапупил, по всем правилам, - обратился он к мертвецу. - Кол осиновый прямо в сердце загнали, - бормотал он, разглядывая труп.
     - А почему осиновый? - спросила я осипшим голосом.
     - Да потому что осиновый, что я, не вижу, что ли? - икнул санитар. Глаза у него закрывались; чтобы удержаться в вертикальном положении, он одной рукой ухватился за край секционного стола, а второй оторвал от стола только что тщательно закрепленную им свечку и поднес пламя к торчащему из груди трупа колу. - Вот, осина не горит без керосина... Свету-то не будет до утра. Может, спать пойдете?
     Мы все дружно замотали головами. Мне, например, еще не приходилось спать в одном помещении с вампиром. Остальные покойники в расчет не принимались, никогда я трупов не боялась, да и в морге мне приходилось уже ночевать, но почему-то именно этот труп внушал мне необъяснимый ужас.
     - Главное, чтоб в сердчишко попали, - санитар продолжал беседовать с трупом. По-моему, ему было просто не отойти от стола, иначе он потерял бы равновесие. - Чтобы кровососа обезвредить, надо точно в сердце попасть...
     - А если не попали? - уточнила я.
     - А если не попали, полежит-полежит и встанет, - пообещал санитар. - Но только ночью встанет; они ж света боятся. Как утро настает, так они и прячутся.
     Георгий Георгиевич поморгал, привыкая к обманчивому пламени свечки.
     - Между прочим, так раньше в мертвецких искали на трупах следы биологического происхождения, - заметил он, - со свечкой, в косопадающем свете.
     - Да, я у Рейсса читала, - подтвердила я. - Вы хотите попробовать?
     - Раз уж нам судьба предоставляет такой случай... - пожал плечами Георгий Георгиевич.
     - Со свечкой искать будем? - с готовностью спросил криминалист, взяв наперевес фотоаппарат.
     - Зачем? - удивился доктор. - Любезный, у вас тут ультрафиолетовая лампа не завалялась?
     - ОЛД-41, что ли? Завалялась, - кивнул головой санитар, все еще не выпуская край стола. - Только электричества нет, включить ее некуда.
     - Найдем, куда, - вмешался криминалист, - у меня есть маленький аккумулятор. Минут на десять хватит. Там вилка - не "евростандарт"?
     - Какой там евростандарт? - хмыкнула я. - Синяя лампа ОЛД-41 уже лет пятьдесят на вооружении.
     - Шестьдесят, - поправил меня Георгий Георгиевич. - Только если бы она до сих пор была на вооружении, следствие больше бы преуспело. А то я смотрю, ваши следователи вообще не знают, как следы искать. Хорошо, если эксперты подскажут, так ведь эти ваши юные следопыты не всегда и послушают, - печально вздохнул он.
     - Между прочим, и эксперты уже тоже многого не знают, - подколола я эксперта.
     - Согласен, - не стал тот спорить.. - Что за парадокс: налицо регресс, а не прогресс новых поколений. Молодежь знает меньше, чем их предки.
     - Это вы меня в предки записали? - обиделась я.
     - И себя тоже, - примирительно сказал эксперт.
     - Вот себя обзывайте, как хотите, а меня не приплетайте, - твердо заявила я. - Работать будем наконец?
     - Не обижайтесь, - попросил доктор. - Наверняка вы даже знаете, как выглядят пятна биологического происхождения в ультрафиолетовом освещении.
     - Знаю, сперма - это голубоватое свечение, а кровь - просто темные пятна, они не светятся.
     - В моей здешней практике вы - первый следователь, который это знает.
     Обнаружив, что санитар самостоятельно не дойдет до нужной нам лампы, я допросила его с пристрастием, где лампу взять, и отрядила за ней криминалиста, который, судя по всему, особого восторга от своей миссии не испытал. Отковыряв от секционного стола свечку, он побрел с ней по коридору, и с ним вместе скрылся единственный источник освещения. Георгий Георгиевич на ощупь добрался до высоких окон секционной и попытался отдернуть плотные черные шторы, призванные заслонить от любопытных глаз то, что происходит во время вскрытия. Сквозь мутные, давно не мытые стекла упал на нас призрачный свет луны, и мои глаза стали различать кое-какие предметы. На секционный стол и лежащий на нем труп я старалась не смотреть.
     - А велика ли ваша здешняя практика? - поинтересовалась я у эксперта, когда он вернулся к столу.
     - Я уже месяц тут работаю, в дежурном отделении. Меня привел Дима Сергиенко. Я нисколько в этом и не сомневалась.
     - А Диму вы откуда знаете?
     - Мы с ним вместе были на Северном полюсе.
     Да, был такой эпизод в биографии нашего любителя приключений.
     Болтая с экспертом, я подуспокоилась. Прибрел по темному коридору криминалист; как же его зовут? Витя, кажется. В одной руке он торжественно нес свечку, изрядно уже сплавившуюся, а в другой тащил овальную коробку из черной пластмассы, заключавшую в себе пресловутую лампу ОЛД-41, при виде которой у меня чуть слезы на глаза не навернулись от ностальгии. Правда, этот громоздкий агрегат и на заре моей карьеры не шибко применяли для раскрытия преступлений, все больше для прогревания застуженных ушей, для чего он, собственно, и был создан; но, по крайней мере, тогда о нем знали все следователи. Юная следовательская поросль обыкновенно баловалась этой синей лампой - запиралась в темных помещениях и освещала друг друга ультрафиолетовым светильником, наслаждаясь удивительным по красоте зрелищем