вших. Я знала, что она человек надежный, ей можно доверять.
   В двух словах обсудив изменившуюся жизнь кардиологического  отделения
после госпитализации больного Лагидина, мы перешли к вопросу о состоянии
Олега Петровича Скородумова.
   - Ничего утешительного, - вздохнув, сказала Галина Георгиевна.  -  Он
поступил уже очень тяжелым,  несмотря  на  интенсивные  меры,  состояние
никак не стабилизируется. Неделю он еще там пролежит,  это  точно.  Если
хотите, я вам сразу сообщу, как только с ним можно будет поговорить.
   - А состояние не ухудшится? - спросила я.
   - Будем стараться, - заверила меня Пискун. - Но я надеюсь, что  через
неделю мы с вами встретимся, и с Олегом Петровичем вы уже поговорите.
   - Вы  только  не  афишируйте  тот  факт,  что  Скородумов  в  том  же
отделении, что и Лагидин. Могут быть неприятности, - предупредила я.
   - Вы знаете, мне иногда кажется, что у нас тут полевой госпиталь.
   Постоянно привозят тяжелых больных с огнестрельными,  -  пожаловалась
Галина Георгиевна, - вон в реанимации сидят люди с  ружьями,  ничего  не
стесняясь; весной больного расстреляли прямо на  койке.  Война,  а  ведь
была  больница  как  больница,  дорожно-транспортные   происшествия   да
строительные травмы-самое страшное, что могло с людьми  приключиться,  -
вздохнула доктор Пискун.
   Мы попрощались и вышли в коридор. Дойдя до лифта, я  сказала  Леньке,
что я забыла поставить печать на справку.
   - Я сейчас, подожди  меня  тут  две  минуты,  -  и,  повернувшись  на
каблуках, побежала к кабинету номер 8.
   Через две минуты мы с Кораблевым сели в лифт и благополучно отбыли из
военно-полевого госпиталя, когда-то бывшего приличной больницей. Мне уже
пора было забирать из школы сыночка, и Кораблев любезно  довез  меня  до
школы, а потом с ребенком до дома. Я стала понимать преимущества  работы
с РУБОПом, а то общественный транспорт выводит меня из терпения.
 
*** 
 
   В первый раз за последние дни я пришла домой вовремя и смогла уделить
внимание  ребенку.  Мы  даже  купили  возле  дома   новые   наклейки   с
динозаврами.
   Черепашки-ниндзя, не говоря уже о вольтронах и трансформерах, ушли  в
далекое прошлое.  На  повестке  дня  были  динозавры  во  всех  мыслимых
проявлениях - картинках, энциклопедиях, объемных  изображениях:  ручках,
зубных  щетках,  старательных  резинках,  точилках,  плюшевых  игрушках,
шоколадках и жевачках.
   Ребенок ласково называл их "диники"  и  без  запинки  выговаривал  их
сложные названия: всякие "трицератопсы", "пситтакозавры",  "компсогнаты"
так и слетали с его языка, и при этом он отличал их друг от друга.
   В домашней видеотеке множились  кассеты  с  записями  мультяшек  типа
"Земля миллионы лет назад" и "Мы вернулись!", а также серьезных  фильмов
про парк Юрского периода.
   Насытив ребенка  куриным  бульоном  с  пирожками,  испеченными  вчера
ночью, после возвращения с горчаковской дачи, я перешла к духовной пище.
   - Какие уроки нам заданы?
   - Ма, да я все сделал в школе, у нас был свободный урок.  Мне  только
чтение осталось.
   - А что надо читать?
   - Щас... - он полез в ранец за книжкой. - Вот: миф 6 сотворении мира,
Ветхий Завет.
   Вот оно, еще одно знамение  времени:  дети  в  школах  читают  Ветхий
Завет, как мы раньше читали "Рассказы о Ленине". И я не знаю, как мне  к
этому относиться.
   Впрочем, мой ребенок, похоже, атеизм всосал с молоком матери.
   - Ну давай читай, - вздохнула я.
   - Ма, я сначала про себя прочитаю...
   И сыночек мой углубился в историю сотворения мира. Но через некоторое
время поднял голову и озадаченно сказал:
   - Ерунда какая-то. Господь создал цветы и  деревья,  на  земле  стали
журчать  хрустальные  ручейки,  в  которых   плавали   рыбки,   солнышко
приветливо сияло с голубых небес, пели птички, и Господь задумался,  для
кого все это великолепие...
   - Ну?
   - ...И создал человека.
   - Ну? А что тебе не нравится?
   - Мама! Ну что они ерунду пишут? Травка, ручейки, а потом Бог  создал
человека, да? А динозавры где?!..
   В  девять  вечера,  когда  ребенок  в   ванной   подвергался   водным
процедурам, пришел с работы Сашка.
   - Ты очень вовремя, - поприветствовала я его.  -  Пока  я  тебе  грею
ужин, быстро иди и проконтролируй процесс  чистки  зубов.  Иди,  он  там
зубную щетку мучает и утверждает,  что  паста  не  чистит  как  следует.
Разъясни ему, кто не чистит как следует.
   Спутник жизни без возражений приступил к исполнению. Из ванной тут же
стало доноситься хрюканье и бульканье, чувствовалось, что оба увлеклись.
   - Брэк! - сказала я через пятнадцать минут,  заглянув  в  санузел.  -
Один в кровать, второй на кухню. Марш!
   Ребенок - предполагается, с идеально  вычищенными  по  всем  правилам
санитарии зубами - поплелся в кровать.
   - Можно, я немножко про диников почитаю в кровати?  -  выторговал  он
себе кусочек удовольствия.
   - Читай, я зайду через двадцать минут.
   На кухне Сашка шарил под льняным  полотенцем,  которым  была  накрыта
доска с выпечкой, нащупывая пирожки, испеченные к бульону. На звук  моих
шагов он обернулся, как Васисуалий Лоханкин, застигнутый над кастрюлей.
   - Да не пугайся ты так, я тебя не съем, - успокоила я его.
   - А можно мне один пирожок?
   - Можно, - вздохнула я.
   На изготовление противня пирожков  (двадцать  четыре  штуки)  у  меня
уходит два с половиной часа. На съедание двадцати четырех пирожков  моим
мальчикам требуется  пятнадцать  минут.  А  я  потом  еще  полчаса  драю
противень. Хорошо еще, что меня научили слоеное тесто  делать  без  этих
утомительных раскатываний,  по  упрощенной  технологии:  порубить  пачку
маргарина с двумя с половиной стаканами муки, добавить полстакана воды с
чайной ложкой уксуса, и на полтора часа на холод; а если в морозилку, то
через полчаса уже можно печь. Я достала из-под салфетки шесть  пирожков,
подогрела их в духовке и  поставила  тарелку  с  пирожками  к  бульонной
чашке.
   А сама пошла отбирать у ребенка чтиво и строго напоминать, что завтра
рано вставать в школу. Ребенок увлеченно  читал  красочную  энциклопедию
англичан Нормана и Сиббика "Динозавры". Я присела к нему  на  постель  и
заглянула в книжку.
   - Альваресу  удалось  подтвердить  свою  теорию  тем,  что  именно  в
наслоениях   конца   мелового   периода   в   значительных   количествах
присутствует редко встречающийся элемент иридий... Тебе понятно?
   - Понятно, и очень интересно, - заверил Гоша.
   - А какую теорию подтвердил Альварес с помощью иридия?
   - Теорию гибели  динозавров  из-за  того,  что  с  Землей  столкнулся
огромный метеорит диаметром в десять километров. Представляешь?
   Я кивнула.
   - А вот я не  могу  представить:  какой  же  это  метеорит  -  десять
километров?!
   - Ну, а дальше?
   - Был взрыв, в атмосферу выбросило тучи пыли  и  воды,  и  солнце  не
могло пробиться сквозь толстый слой  облаков.  Все  изменилось  в  жизни
динозавров, и они померли.
   Ребенок юмористически всхлипнул.
   - А иридий-то тут при чем?
   - А этот элемент редко на Земле  встречается.  Альварес  предположил,
что у него внеземное происхождение. То есть от метеорита.
   Я подумала: какая каша должна быть в головах у  детей,  которые  днем
читают про сотворение мира Господом, а вечером - про естественно-научные
теории ученых разных стран. Впрочем, у моего, похоже,  никакой  каши  не
образовалось, он все воспринимает достаточно критически.
   - Спи, мой ученый динозавровед. - Я поцеловала сына в  нос,  отобрала
книжку, накрыла его как следует одеялом и погасила свет.
   - Машуня, пирожки во рту тают.
   Сашка  обнял  меня;  от   него   пахло   одновременно   пирожками   и
стоматологическим кабинетом. Этот запах давно  перестал  быть  для  меня
неприятным.
   - Ты-то сама их пробовала?
   Я усмехнулась:
   - Здесь только две порции. Мне уже не хватает.
   Я рассказала ему про коктейль из динозавров и Ветхого  Завета.  Сашка
посмеялся, а потом задумчиво сказал:
   - Я его боюсь.
   - Кого?
   - Гошу. Он иногда так смотрит  на  меня,  как  будто  хочет  сказать:
"Ну-ну!"
   Мне кажется, что он меня не воспринимает.
   - Ну, для того чтобы ребенок тебя воспринимал, нужно с  ним  хотя  бы
общаться.
   - Я же говорю, я боюсь. Я его стесняюсь.
   - Стеснительный ты мой! Сколько тебе лет?
   - А что? И в моем возрасте ничто человеческое не чуждо.
   - Чтобы  не  так  бояться,  поучаствуй  как-нибудь  в  воспитании  по
собственной инициативе.
   - Что еще скажешь?
   - Звонила твоя мама, передавала тебе привет. Велела не  кормить  тебя
на ночь, сказала, что ты толстеешь.
   - Интересно! - возмутился Александр. - Не кормить! А если я с  работы
прихожу голодный? Я же не засну.
   - Вот и я ей то же самое сказала, что, если тебя не покормить,  ты  в
два часа ночи начнешь по холодильнику шарить.
   - А она?
   - А она сказала, чтобы ты не мясом с картошкой обжирался, а овощи ел.
   - Ну, ты объяснила?..
   - Я рассказала, как летом я решила  кормить  тебя  здоровой  пищей  и
приготовила тебе на обед кабачок, фаршированный  овощами.  А  ты  его  с
удовольствием съел и заявил: "Очень  вкусно.  А  теперь,  Машуня,  давай
обедать".
   Ну и правильно. Вот мой коллега Кораблев говорит, что  леопарды  сена
не едят.
   Саш, а  сколько  времени  человек  может  пролежать  в  реанимации  с
инфарктом?
   - Ну, это зависит от разных факторов: от  локализации  поражения,  от
обширности... Неделю-то пролежит. У кого инфаркт?
   - У свидетеля моего. Это ради его вещичек у меня ключи сперли.
   - О Господи! Не пугай меня на  ночь  глядя.  Я  посуду  помою,  а  ты
передохни.
   Ну разве  можно  не  любить  мужчину,  который  после  сытного  ужина
изъявляет желание вымыть посуду, и не  под  пытками,  а  по  собственной
инициативе? За то, чтобы услышать слова "Я помою посуду, а ты  отдохни",
девяносто процентов моих знакомых женщин прозакладывали бы душу дьяволу.
***
 
   Утром будильник не прозвонил. Уж не знаю, что там  замкнулось  в  его
металлических внутренностях, но я проспала лишние двадцать минут.
   Внезапно проснувшись, я бросила взгляд на часы и  покрылась  холодным
потом: мы катастрофически опаздывали. Я плюнула на то,  что  не  успеваю
накраситься,  и  понеслась  собирать  ребенка.  Конечно,  мы   опоздали,
несмотря на наши общие титанические усилия. Когда мы  подошли  к  школе,
шла пятнадцатая минута первого урока, и мой пунктуальный ребенок  уже  в
голос рыдал.
   Однако  напрасно  он  так  переживал:  по  пустынному   двору   школы
прохаживался омоновец, который преградил нам дорогу  и  лениво  сообщил,
что занятия отменены, так  как  проверяется  сигнал  о  том,  что  школа
заминирована.
   Слезы у моего мальчика высохли в мгновение  ока.  Бурные  переживания
перешли в не менее бурную радость.
   А вот я призадумалась, куда ж мне девать моего мальчика?  У  меня  на
утро вызван свидетель  -  нынешний  хозяин  фирмы  "Фамилия",  Редничук,
поэтому отвезти ребенка домой я  не  успеваю.  Придется  тащить  его  на
работу, а там как его занять? Вот чертовы времена: мне  в  мои  школьные
годы могло разве что в страшном сне присниться, что школа  заминирована.
А теперь посмотришь телевизор -  сплошь  и  рядом,  то  одна  школа,  то
другая.
   - Котик, поиграешь в компьютер у меня на работе, в канцелярии у  Зои?
- заискивающе спросила я.
   - Поиграю, поиграю, - покивал ребенок, который был на седьмом небе от
счастья, что уроки отменились.
   В прокуратуре Леня Кораблев раздавал бюстгальтеры. Завидев  меня,  он
издали закричал:
   - Мария Сергеевна, я вам отложил! У меня дружок  бельем  торгует,  он
отсыпал чуть-чуть...
   - Леня, у меня через десять минут свидетель. Чтоб  тебя  с  бельем  и
дамами духу не было, уйдите к кому-нибудь в кабинет.
   Я внедрила ребенка в канцелярию,  к  единственному  компьютеру,  моля
Бога, чтобы компьютер на это время никому не понадобился, и,  вернувшись
в кабинет, достала  из  сейфа  дело  об  убийстве  Ивановых.  Только  я,
усевшись за стол, вспомнила, что не  успела  накраситься,  как  в  дверь
постучали.
   - Войдите! - ответила я, тяжело вздохнув и даже раздумав смотреться в
зеркало.
   В кабинет вошла  потрясающая  женщина.  Сказать  про  нее  "красивая"
значило не сказать ничего. Она окинула меня не то что оценивающим,  -  я
бы сказала, раздевающим взглядом. Так на меня смотрели только мужчины.
   На стол передо мной она положила повестку, в  которой  было  написано
имя:
   Редничук.
   - Документы у вас с собой?
   - Безусловно, - с готовностью ответила она и щелкнула замком сумки.
   Я раскрыла паспорт, который она передала мне, и  прочитала:  "Чванова
Нателла Ивановна"...
   - А Редничук где?  -  недоумевающе  спросила  я.  Она  почти  так  же
недоуменно посмотрела на меня, потом ее взгляд прояснился.
   - Ах да, вы же не знаете, что в деловом мире я известна под  фамилией
Редничук. Это моя девичья фамилия.
   - Вы мать Дмитрия Чванова? - дошло до меня наконец.
   - Да, - она мило улыбнулась.
   - Нателла Ивановна...
   - Просто Нателла. Терпеть не могу  свое  отчество,  -  пояснила  она,
удобно устраиваясь на стуле.
   Она была одета в черную пелерину из очень дорогого сукна, отороченную
черным блестящим мехом,  которую  отказалась  снимать.  Я  напряглась  и
вспомнила, как эта штука называется: кап. Мне  была  видна  выставленная
вперед изящная ножка в коротком сапожке, как будто только что  снятом  с
витрины выставки. Ножку облегало благородно матовое облако колготок, и я
машинально подумала: где шикарные женщины берут  такие  колготки,  сразу
делающие облик дорогим, а походку высокомерной? Но  тут  же  опомнилась:
где-где, понятно где, я-то на колготки дороже определенной  суммы  и  не
смотрю. Устроившись, Нателла Ивановна Редничук-Чванова подняла  на  меня
слегка удлиненные к вискам глаза. Такие глаза  называют  миндалевидными,
отметила я для себя. Все в ее  лице  было  слегка,  не  аффектированным:
слегка выдающиеся скулы, но не до такой степени, чтобы лицо  можно  было
назвать скуластым. Как у голливудских звезд сороковых  годов,  вслед  за
Марлен Дитрих удалявших себе крайние коренные зубы, чтобы сделать  более
изящным овал лица. Тонкий прямой носик,  ему  чуть-чуть  не  хватило  до
идеальной прямоты, но и  так  он  чудесно  смотрелся.  Резко  очерченные
полные губы прекрасной  формы,  подчеркнутые  умело  наложенной  дорогой
помадой...
   Я  вдруг  поймала  себя  на  мысли,  что  уже  забыла  о  собственном
неприглядном виде. (Впервые в жизни  нарушила  принцип  -  приходить  на
работу накрашенной и причесанной, в крайнем случае - никому без прически
и макияжа на глаза  не  показываться,  сразу  запираться  в  кабинете  и
приводить себя в порядок. Хотя вот Лариска Кочетова запросто приходит на
работу как с постели, треплется со всеми подряд в коридоре, пока  дойдет
до своего кабинета, и, пока красится, даже двери к  себе  в  кабинет  не
закрывает...) Забыв о своих ненакрашенных ресницах, я  просто  плавилась
от  восхищения,  разглядывая   безупречный   грим   на   красивом   лице
свидетельницы, полные изящества движения, одежду, в  которой  не  стыдно
появиться в парижском бомонде (хотя, вообще-то, не была, не  знаю).  Это
я-то плавлюсь; а  что  же  должны  чувствовать  мужчины  рядом  с  таким
великолепием?
   Хотя я оцениваю  каждый  элемент  образа  в  отдельности,  а  мужики,
наверное,  воспринимают  впечатление  целиком.   Правда,   может   быть,
какой-нибудь продвинутый современный мужчина еще оценит, в каком  бутике
куплена каждая вещь из прикида, что либо добавит баллов к общей  оценке,
либо ее снизит.
   Я  изо  всех  сил  старалась,  чтобы  мое   глазение   не   выглядело
неприличным, но все равно не могла оторвать от нее взгляда.
   Наконец я опустила глаза в паспорт и  посмотрела,  сколько  лет  этой
женщине; если, конечно, это был ее паспорт. У нее была  нежная,  гладкая
смугло-розовая кожа, без единой морщинки даже в самых уязвимых местах  -
возле глаз и рта, блестящие  глаза,  прекрасные  светлые  волосы;  руки,
которые,   как   считается,   выдают    возраст    женщины,    бесстыдно
свидетельствовали об одном - эта женщина молода. А по паспорту  ей  было
пятьдесят два года.
   - С чем связан мой вызов? - поинтересовалась она без нажима.
   - Нателла Ивановна...
   - Я же сказала, просто Нателла.
   - Как-то неудобно... А с отчеством никак?
   - Никак, - твердо сказала она. - Меня это будет раздражать.
   - Хорошо. - Я вздохнула. - Мне передали дело о смерти вашего  сына  и
невестки. Я хотела поговорить с вами.
   Она чуть больше повернулась ко мне и подняла брови,  как  бы  вежливо
говоря:
   "Правда?"
   - Вы теперь возглавляете фирму сына?
   - Немножко не так, - ответила она-с еле  заметной  улыбкой.  -  Фирмы
сына больше не существует. У него была  строительная  фирма,  а  у  меня
фитнесс-зал.
   Просто я сохранила название.
   - И здание?
   - И здание.
   Она кивнула с той же милой улыбкой, еле обозначенной.
   - Как вам это удалось? На здание ведь было много претендентов?
   - Отнюдь.  Сын  устранил  всех  конкурентов.  Конечно,  в  переносном
смысле, юридическим путем. У него был очень мягкий характер. Я иногда не
понимала, как можно добиться чего-то в делах с таким мягким  характером.
После  его  смерти  я  приобрела  его  фирму,   вместе   с   имуществом,
естественно, то есть вместе и с этим  зданием,  и  закрыла  ее.  Вернее,
перерегистрировала.
   - А его персонал?
   - Особого персонала там не было.
   - Насколько я знаю, там были, по крайней мере, бухгалтер, референт  и
охранник.
   - И это ярко демонстрировало неспособность моего сына вести дела.
   Сентиментальность и бизнес - две вещи  несовместные.  Охранником  был
выживший из ума старикан, где уж сын его подобрал, я не знаю. Референтом
- бывшая сокурсница сына, полная неудачница во  всем.  А  окружать  себя
неудачниками вредно, это заразно.
   - А бухгалтер?
   - Это был единственный дельный работник, и то нашла ее я. Она перешла
в мою фирму.
   - У вашего сына была "крыша"? - спросила я, отдавая ей назад паспорт.
   Редничук убрала паспорт в сумку, щелкнув замком, а потом спросила:
   - "Крыша"? А что это такое? - и опять еле заметно улыбнулась.
   - Я имею в виду, платил ли ваш сын кому-то  деньги  за  безопасность?
Чтобы его не трогали криминальные элементы?
   - Нет.
   Она покачала головой.
   - А вы платите кому-нибудь?
   - А как вы думаете, что я вам отвечу?
   Очаровательная женщина, подумала я, записывая ее слова в протокол.
   - Нателла Ивановна...
   - Нателла, - поправила она.
   - Скажите, пожалуйста, а что сталось  с  городской  квартирой  вашего
сына и его семьи?
   - Ровным счетом ничего. Там продолжают жить его дети - мои внуки.
   На бабушку она никак не походила.
   - Разве они живут не с вами? - удивилась я.
   - Нет, они живут в своей квартире с няней, а я обеспечиваю им жизнь.
   Видя мое удивление, она пояснила:
   - Разве вы не считаете, что так логичнее? Я занимаюсь бизнесом  и  не
могу уделять им столько  времени,  сколько  нужно  для  их  нормального,
гармоничного развития. Кроме того, зачем им стеснять меня, а мне  -  их?
Они привыкли к своей квартире.  А  я  столько  времени  жила  одна,  что
постоянное присутствие в моем доме маленьких детей  и  их  няни  создаст
определенные неудобства. В конце концов, у меня квартира  рассчитана  на
одного человека. Вчетвером там будет неудобно. Надо выбирать оптимальные
варианты.
   - А вы ничего не уничтожали в квартире сына?  -  поинтересовалась  я,
затаив дыхание.
   - Нет, я ничего там не трогала.
   - И семейные архивы сохранились?
   - Видимо, - она пожала плечами. - Я не проверяла. Зачем они мне?
   - Может быть, фотографии сына и его жены...
   - Мне они ни к чему. У меня есть свой архив.
   - Нателла... - На этот раз я с трудом, но  удержалась  от  добавления
отчества. - Вы могли бы мне разрешить прийти и посмотреть  архив  вашего
сын