помятым субчиком  мрачного  вида,  и  они  солидно  друг  друга
приветствуют, и один другого спрашивает - мол, ты  чего  здесь?  Да  вот
сижу, дело на меня сфабриковали...
   Сфабриковали?  -  переспрашивает  первый.  Ну  да,  от   первого   до
последнего листика.
   А ты? И на меня тоже сфабриковали, ужас.
   Так что, если послушать  наших  клиентов,  у  милиции  и  прокуратуры
где-то должен быть оружейный  склад,  откуда  без  сожаления  берутся  и
подбрасываются борцам за демократию разные пушки и снаряды, и еще должен
стоять контейнер с марихуаной, которую подбрасывают всем без  исключения
задержанным по статье  о  наркотиках,  а  также  запасной  морг,  откуда
привозят в лес трупы, закапывают, а потом приводят  туда  ни  в  чем  не
повинного человека и заставляют сказать, что это он тут  труп  зарыл.  А
главное, столько лет  уже  наши  клиенты  пережевывают  одно  и  то  же,
придумали бы что-нибудь  новенькое...  Ну  ладно,  людей  мы  задержали,
убийство докажем, я в этом почти не  сомневаюсь,  найти  бы  только  еще
мастерскую! Найти бы место, где все эти адские  машины  изготавливались,
гараж этот, подвал или загородный дом!.. А то наши эксперты,  связавшись
с экспертно-криминалистическим центром в Москве,  уже  намекают,  что  с
помощью ну очень похожих радиоуправляемых взрывных устройств в  соседних
областях были уничтожены два преступных авторитета, крупный бизнесмен  и
ранен директор топливной компании. Почему, собственно, и прибыли на поле
боя двое штабных подполковников - аж из ГУУРа  и  ГУБОПа  -  оказать  на
местах практическую помощь в раскрытии серьезных преступлений,  то  есть
обожраться водкой и проследить, чтобы их имена в сводке стояли на первом
месте. Но их прибытие вселило в меня надежду, что  доблестный  уголовный
розыск вкупе с борцами с организованной преступностью уже  плотно  взяли
след, иначе бы старшие товарищи не сорвались из Москвы в нашу провинцию,
если бы раскрытием не пахло...
   Конечно, братец Сиротинский как заведенный повторял:  "подбросили"  и
"сфабриковали".  Я  недрогнувшей  рукой  вписала  в   графу   "основания
задержания":
   "при нем обнаружены явные следы  преступления",  и  отправила  его  в
камеру. Выйдя в  коридор  поразмяться,  я  присоединилась  к  группе  не
задействованных  в  реализации  сотрудников,  которые  слушали   рассказ
Кораблева про задержание вертолетовских бойцов-троих "русских братьев" с
удивительно русскими фамилиями:
   Ганелин, Крамм, Гучко, - которые с утра пораньше уже  позанимались  в
спортивном комплексе "Русского национального  братства",  загрузились  в
иномарку и понеслись по магистратам.  И  рубоповцы,  со  своими  слабыми
техническими возможностями, чуть было не потеряли их, почему  и  решили,
от греха подальше, брать их на ближайшем светофоре. Вот  они  встают  на
перекрестке, а рубоповцы с опозданием подлетают к светофору, выскакивают
из своей тачки и со всех ног бегут  к  искомой  иномарке,  поскольку  на
светофоре уже желтый и "братья"  сейчас  рванут  изо  всех  сил.  Ребята
рывком открывают двери иномарки и вытаскивают из машины "братьев", и все
бы хорошо, но сидевший на водительском  месте  Гучко  начинает  отчаянно
вырываться и изо всех сил тянуться  к  панели  управления.  Завязывается
борьба.
   - Ах ты, сволочь, думаю, - рассказывал Кораблев, размахивая руками, -
небось уехать хочешь под шумок; врешь, не выйдет, и колочу его сзади,  а
он все  отбивается.  Наконец  мне  удалось  его  скрутить  и  от  машины
оттащить, и тут машина поехала, еле  поймали!  Оказывается,  он  чего  к
машине рвался? Машина с  автоматической  коробкой,  там  два  положения:
"драйв" и "стоп",  стояло  на  "драйве",  вот  он  и  рвался  на  "стоп"
передвинуть.
   Я включилась в беседу и в красках рассказала, как задержанный  Крамм,
ожидая конвоя и воспользовавшись тем, что адвокат Соболевский  ненадолго
вышел из кабинета, спросил, навалившись на стол  и  исподлобья  на  меня
глядя: "Мария Сергеевна, адвокат - еврей?" - "Да нет вроде, -  пожала  я
плечами, - а какое это имеет значение?" - "Не-ет, Мария Сергеевна,  -  с
видом и интонацией корифея науки, готового  за  свои  научные  убеждения
взойти на костер, заявил  Крамм,  понизив  голос,  -  поверьте  мне,  он
еврей!.."
   (Через день Кораблев принес мне  какой-то  таблоид,  напечатанный  на
бумаге, которая раньше шла под штампом "изготовлено из отходов".  Подвал
первой   страницы   был   посвящен   войне,   развязанной    сионистским
правительством  нашей  многострадальной  Родины  в   отношении   молодых
патриотов, не желающих мириться с жидомасонством на русской земле. Война
ведется руками продажной прокуратуры, и в частности самой  продажной  ее
сотрудницы, то есть следователя  Швецовой,  которая  на  самом  деле  не
Швецова, а Швецовер, и не Мария Сергеевна, а Муся Срулевна;  далее  меня
обзывали "кавалерист-девицей с черепами в петлицах".
   Несчастная Швецовер объявлялась врагом русского народа, и там же было
заявлено, что она как враг народа подлежит ликвидации.  Добрый  Кораблев
мне сказал, что он узнавал, там, где ему эту парашу дали, - до меня  еще
руки не скоро дойдут, по крайней мере, в этом году приговор не  приведут
в исполнение, я могу не волноваться. Под статьей мозолил  глаза  броский
черный призыв: "Росичи! Неужели мы  будем  терпеть,  когда  в  застенках
сионистов льется кровь наших братьев по оружию?! Надо показать  жидам  и
масонам силу нашего национального братства..."
   Сбоку  была  напечатана   репродукция   картины   "Все   на   оборону
Петрограда!" - "Странно, - сказала я Леньке, двумя пальцами сложив  этот
национально-полиграфический шедевр, -  пока  что  льется  кровь  от  рук
"русских братьев", их-то крови еще ни капли  не  пролилось,  по  крайней
мере, в  застенках  прокуратуры".)  На  наш  хохот  из  своего  кабинета
вывалился Кузьмич и поманил меня пальцем.
   Опера сразу рассосались по своим рабочим местам, как их и не было,  а
Кузьмич, когда я вошла к нему в кабинет,  сказал,  что  есть  неприятные
новости:  Денщикова  и  Анджелу  не  найти   (у   Денщикова   обыск   не
планировался, ему утром  должны  были  вручить  повестку  и  привезти  в
РУБОП), и старшего Сиротинского, бывшего опера, тоже не могут найти.
   - Василий Кузьмич, ну как это не могут найти? Адреса есть?
   - У Анджелы дома никого, Кораблев клянется. Без нее ломать не стали.
   Денщикова дома нет, жена говорит, что не знает, где он.
   - Блин, я же говорила Кораблеву, что Денщиков ушел от жены,  живет  у
Петровской - у секретарши прокурора города.
   - А ты адрес секретарши знаешь?
   - А по Центральному адресному бюро?
   - А что, вас не закрывают разве?
   - Ой! Я вас умоляю! Да кто нас будет закрывать, кому мы нужны?
   - Ну, давай посмотрим по ЦАБу. Как ее там - Петровская Татьяна...
   - Васильевна, кажется... А  вообще  это  называется  "не  понос,  так
судорога".
   Что, раньше нельзя было узнать все, что надо?  Вы  должны  были  всех
спать положить, чтобы утром иметь гарантии, что люди дома. Кораблеву  я,
кстати, лично Анджелу поручала, он за нее отвечал, а вы его  послали  за
вертолетовскими.
   Какого черта, Василий Кузьмич?
   - Ну, переиграли мы маленько, какая разница, все равно Анджелы нету.
   - Ну а куда она делась, елки зеленые? Куда Кораблев смотрел?
   - А с Денщиковым чего делать? - ушел от разговора об исполнительности
своего подчиненного Василий Кузьмич.
   Я пожала плечами:
   - Сегодня понедельник, Петровская на работе должна быть. Вы  без  нее
хотите двери сносить?
   - Маша, может, сегодня не трогать  Денщикова?  -  предложил  Кузьмич,
виновато пряча глаза. - А сегодня Татьяну эту  после  работы  подхватят,
домой отведут и спать положат, а?
   - А вы что, за один день наружку организуете?
   - А Голицын тут трется на что? Пусть приносит пользу.
   - Давайте-то давайте, только завтра уже разговор  с  Денщиковым  надо
строить по-другому, к завтрашнему дню он успеет подготовиться, поскольку
адвокат уже поговорил с братом Сиротинским и ушел,  то  есть  информация
уже потекла. А вообще, чего я удивляюсь - все в  лучших  традициях,  вот
если бы все пошло гладко, все были бы на месте, всех бы  взяли,  они  бы
тут же покололись и сдали незаконное оружие, боеприпасы  и  наркотики  -
вот это было бы подозрительно, а так все как всегда.
   Вот когда я так разговариваю с нашим начальником уголовного  розыска,
он начинает заводиться, огрызается, от этого психую я, повышаю голос,  и
через две минуты мы уже орем друг на друга, обзываясь страшными словами;
через полчаса оба бежим увольняться, через час случается происшествие, и
он сажает меня в свою машину и везет на место событий, а  из  машины  мы
выходим опять лучшими друзьями. У Кузьмича другая тактика: он про-;  сто
пережидает мои претензии и никогда не возражает. Спор сам  собой  сходит
на нет, и Кузьмич спокойно продолжает обсуждать со мной все, что хотел.
   На столе у Кузьмича зазвонил местный телефон.
   - Кто?! - заорал он, схватив трубку и выслушав, что там ему говорили.
- Фамилию повтори! Точно? Пусть ждет, сейчас за ним человека пришлю.
   Положив трубку, он подмигнул мне и сказал:
   -  Ты  знаешь,  Маша,  в  чем  преимущество  РУБОПа  перед  уголовным
розыском? В уголовном розыске опера мечутся  и  ноги  сносят  до  колен,
злодеев ища. А в РУБОП они сами приходят, потому  что  мы  суетиться  не
любим. Понимаешь, они ногами,  а  мы  головой  работаем.  Сейчас  Ленька
Денщикова приведет.
   - Что, Денщиков сам пришел?! - поразилась я.
   - Как миленький. Только он пришел как помощник адвоката.
   - Интересно... Ну что, я пошла готовиться к допросу!
   - Нос пудрить? - прищурился Кузьмич.
   -  Конечно,  и  губы  красить.  Сиротинского  пока  в   изолятор   не
отправляйте, он мне будет  нужен  после  допроса  Денщикова.  Вот  блин,
адвокат его ушел!  Он  вроде  бы  номер  пейджера  оставил,  киньте  ему
сообщение, что он опять нужен, пусть срочно едет сюда.
   После того как я попудрила нос и провела по губам  помадой,  глядя  в
мутный осколок зеркала, приклеенный к боковой стенке сейфа  в  кабинете,
где мне предстояло работать с  Денщиковым,  я  слегка  замандражировала.
Что-то он мне сейчас скажет в ответ на мои вопросы? Раз  сам  .  пришел,
значит, все версии отработаны, манера поведения отрепетирована.
   Для работы мне выделили компьютер, и  пока  Денщикова  вели  снизу  в
отдел,  я  вывела  на  экран  бланк  допроса  свидетеля.  Впечатав  туда
разъяснение статьи 51 Конституции Российской Федерации о  праве  каждого
не свидетельствовать против себя и включив  принтер,  чтобы  распечатать
первый лист, я  услышала,  как  открылась  дверь  кабинета,  и  раздался
радостный голос:
   - Машка! Не ожидал тебя тут увидеть! У тебя это дело в  производстве,
что ли?
   - Какое? - Я обернулась.
   Выглядел он шикарно, костюм стоимостью в мой (и - до прошлой  пятницы
- его) годовой доход сидел на нем, как будто Пьер Бальман лично подгонял
его под денщиковскую фигуру, и, похоже, даже причесан он был в салоне.
   - Ну... - замялся он, не забывая, впрочем, обаятельно улыбаться.
   - Ну, какое, Игорь?
   - А, ладно, разберемся.
   - А ты чего пришел-то?
   - Да я теперь помощник адвоката, ты слышала, наверное?
   - А чего ушел из прокуратуры? Был на  хорошем  счету,  начальство  от
тебя было в восторге...
   - Ой, ты знаешь, Машка, деньги надо зарабатывать. У меня ж  семья.  -
Он тяжело вздохнул. - Ты думаешь, легко прокормить двоих детей?
   - Бедный, бедный, - покачала я головой. -  Неужели  двоих?  Ты  точно
сосчитал?   Ну   на,   распишись,   что   тебе   разъяснено   право   не
свидетельствовать против себя.
   - Что? - Он оторопел. - Маша, ты что, не поняла, я помощник адвоката,
принес его ордер на участие в деле.
   - А кто твой адвокат, и кого он будет защищать?
   - Сиротинского, - ответил Игорь, и я почувствовала, как он  дернулся,
как будто что-то ляпнул, а потом спохватился.
   Понятно, сейчас я ему устрою очную ставку  с  Сиротинским  и  вспомню
ходатаев за большого друга  семьи  Скородумова,  по  чьей  просьбе  надо
вещички скородумовские к рукам прибрать.
   - А ты-то сам Сиротинского знаешь?
   - Ой, да ну, Машка, ты такие вопросы дурацкие задаешь!  Ну  откуда  я
могу его знать?
   Я уже открыла рот, а потом прикусила язык. Что я ему сейчас скажу? Не
посылал ли ты, Игорек, ко мне Сиротинского  за  вещами  Олега  Петровича
Скородумова? А Игорек мне ответит: да  что  ты,  Маша,  опомнись,  какой
Скородумов?
   Впервые слышу...
   - Игорь, подожди, пожалуйста, в коридоре, мне что-то в глаз попало.
   Извини, сейчас вытащу, в туалете глаз промою, и мы с тобой продолжим.
- Я усиленно заморгала и прижала руку к правому глазу.
   Денщиков пожал плечами и поднялся со стула. Я вышла из кабинета вслед
за ним и левой рукой, продолжая держать правую у  глаза,  закрыла  дверь
кабинета на ключ. Денщиков сел на скамейку у двери, а я зашла за угол  и
хлопнула дверью туалета. А потом тихо,  старясь  не  стучать  каблуками,
зашла к Кузьмичу.
   - Василий Кузьмин, срочно тащите мне человека из четвертой  больницы,
который заведует вещами больных. Кораблев должен  знать.  Как  прибудет,
позвоните по телефону в кабинет. Адвокат Сиротинского приехал?
   - Отзвонился, что едет.
   Я вернулась на исходные позиции, вытирая глаз носовым платочком.
   - Игорь, давай я тебя допрошу по поводу Сиротинского.
   Денщиков замялся:
   - А меня разве можно допрашивать но делу о подзащитном?
   - Но ты же помощник адвоката,  а  не  адвокат,  тебе  его  защита  не
поручена.
   Значит, ты его не знаешь?
   - Кого?
   - Сиротинского.
   - Нет, что ты.
   Я стала стучать по  клавиатуре  компьютера,  занося  в  протокол  его
слова.
   - Погоди, что ты там пишешь?
   - Пишу, что никакого Сиротинского ты знать не знаешь...
   - Подожди. Я знаю опера, Сиротинского Виктора, он у меня по  убийству
в бригаде работал. А этого как зовут, про которого ты спрашиваешь?
   Небольшой прокольчик у вас, Игорь Алексеевич,  мысленно  отметила  я.
Сразу надо было спросить, как  зовут  Сиротинского.  А  то  сначала  "не
знаю",  а  потом  только  "как  зовут",  особенно  если  хотя  бы   один
Сиротинский в твоих знакомых числится.
   - Ну, поскольку это не Виктор и  опером  никогда  не  работал,  какая
разница, как зовут. А Скородумова ты знаешь?
   -  Фамилия  знакомая,  -  осторожно  ответил  Денщиков.  -  А   можно
поинтересоваться, с чего это ты про него спрашиваешь?
   - Вопросы задаю я. - Эти слова я сопроводила широкой  улыбкой,  чтобы
не создавать  напряженности  при  допросе,  но  не  вредно  и  напомнить
Денщикову, что мы уже не беседуем как коллеги, а я его допрашиваю. -  Ну
что, вспомнишь, где ты слышал эту фамилию?
   Он отвел глаза.
   - Давай я тебе чуть попозже отвечу.
   Ну конечно, он будет тянуть время до тех пор, пока не выяснит, что  я
знаю про их отношения со Скородумовым.
   Звякнул телефон, Кузьмич сообщал мне, что прибыл адвокат Сиротинского
и  Кораблев  привез  женщину  со  склада  больницы,  которая   запомнила
человека, приходившего за вещами Скородумова.
   - Ну что, Игорь, я записываю?
   Он кивнул.
   Принтер быстро отпечатал протокол, я положила перед Денщиковым листки
и ткнула пальцем:
   - Подпиши вот здесь, и здесь, и здесь.
   - Да я уж знаю, где подписывать,  -  удивился  Денщиков,  нацеливаясь
расписаться внизу страницы.
   - Нет, подпиши каждый свой ответ.
   - А зачем? Что это за новшества? Протокол подписывается внизу  каждой
страницы и в конце.
   - Я хочу, чтобы ты  каждый  свой  ответ  подписал.  Сейчас  посиди  в
коридорчике, подожди.
   - Чего ждать, Маша? Ты можешь толком ответить?
   Но я не ответила  и  пошла  в  хорошем  темпе  допрашивать  работницу
больницы и проводить опознание Сиротинского. Оно завершилось блестяще: у
толстой усатой тетеньки, кладовщицы из больницы, зрительная память  была
на высоком уровне, гражданское правосознание - и того выше. Она с трудом
дождалась, пока  все  рассядутся,  ей  разъяснят,  что  за  дачу  ложных
показаний  наступает  уголовная  ответственность,  и  попросят   указать
человека, о котором она только что дала показания, и басом закричала:
   - Да вот он, вот этот, я  же  говорила,  высокий,  рожа  наглая,  еще
деньги мне предлагал, урод! А у  меня,  между  прочим,  рабочая  совесть
есть! Это если я каждого вещи буду  продавать!  Да  пока  я  в  кладовой
работаю, у меня ни одной спички не пропало!..
   - За что он вам деньги предлагал?
   - А чтобы я ему вещи больного отдала! Больной в реанимации  лежал,  в
кардиологии. И до сих пор лежит. Я, говорит,  родственник,  дайте  вещи.
Сейчас, разбежалась, только в бумажку заверну. Тьфу!
   Свидетельница была уверена, что раз этого человека ей предъявляют  на
опознание в РУБОПе, значит,  он  гад.  Анатолий  Степанович  Сиротинский
отвернулся.
   Надо было ковать железо, пока горячо, и через  пять  минут  он  сидел
напротив Игоря Денщикова на очной ставке.
   - Сиротинский, вы знаете этого человека?
   - Впервые вижу. - Сиротинский облизнул сухие губы.
   - А вы, Денщиков, его знаете? - Не припоминаю.
   - Сиротинский, приходили ли вы в больницу номер четыре,  в  кладовую,
пытались ли получить там какие-либо вещи?
   - Нет.
   - Чем вы объясните, что вас опознала кладовщица?
   Прежде чем Сиротинский успел сказать что-нибудь вроде  "она  больная"
или "спросите у нее", вмешался его адвокат:
   -  Разрешите,  мы  прервем  очную  ставку,  мне  нужно  поговорить  с
клиентом.
   Адвокат, который показался мне опытным и неглупым,  похоже,  собрался
объяснить своему подзащитному, что отрицание бесспорно доказанных  вещей
вызывает негативную реакцию суда и им надо срочно придумать удобоваримое
объяснение опознанию.
   - Конечно, - любезно разрешила я. -  Сразу  хочу  вам  сообщить,  что
второй участник очной ставки - помощник  адвоката  и  прибыл  с  ордером
другого защитника на участие  в  деле  Сиротинского,  так  что,  видимо,
предстоит замена адвоката.
   Когда будете беседовать с вашим подзащитным наедине, выясните  заодно
вопрос о том, кто будет его защищать.
   Адвокат переменился в лице. Но я уже встала  и  пригласила  Денщикова
выйти в коридор.
   Через некоторое время адвокат приоткрыл дверь кабинета и сказал,  что
они готовы. Когда все расселись по своим  местам,  Сиротинский,  вытянув
руку вперед, указал на Денщикова, чуть не ткнув его  рукой  в  грудь,  и
отчетливо сказал:
   - Я действительно ездил в больницу по поручению вот  этого  человека,
Игоря  Алексеевича,  сотрудника   городской   прокуратуры,   с   которым
познакомил меня брат, он работал в уголовном розыске. Кроме того, я  был
в прокуратуре у вас, - он кивнул в мою сторону, - с  той  же  целью,  по
поручению Игоря  Алексеевича  попытаться  получить  вещи  некоего  Олега
Петровича Скородумова, представившись его родственником. Зачем это  было
нужно, я не знаю.  Согласился  помочь,  так  как  мне  внушала  уважение
занимаемая Игорем Алексеевичем должность. Вы сказали,  что  он  помощник
адвоката, но тогда он был следователем в городской прокуратуре.
   - Денщиков, вы слышали показания Сиротинского? Понятны  ли  они  вам,
согласны ли вы с ними?
   Денщиков уже открыл рот, чтобы ответить, но  тут  у  него  в  кармане
запикал пейджер. Он достал его, прочитал сообщение и твердо заявил:
   - Я подтверждаю показания Сиротинского. О причинах  моих  действий  я
сообщу вам наедине.
   Закончив очную ставку, я отправила Сиротинского в  соседний  кабинет,
попросила Денщикова в который раз подождать  в  коридоре  и  побежала  к
Василию Кузьмичу.
   Рассказав ему о повороте очной ставки,  я  стала  клянчить,  что  мне
позарез нужно знать, что Денщикову сообщили на пейджер.
   - Если сейчас кто-нибудь поедет...
   - Это завтра к обеду в лучшем случае мы будем распечатки иметь.
   - Нет, это несерьезно.
   - А тебе в дело надо или ты просто хочешь знать?
   - Для начала сойдет и та