Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
. На чистой, казалось бы, одежде под синей лампой начинали сиять нежным голубоватым светом крохотные звездочки прилипших к ткани ворсинок и пылинок. Вот их и собирали прозаические эксперты в качестве следов микроналожений, говоривших о контактном взаимодействии с одеждой другого человека или с каким-нибудь другим предметом; убедившись в наличии таких микроналожений, они собирали их, проводя по ткани срезом чистой губки, потом рассортировывали, измеряли и описывали каждую волосинку, и доказывали, что с потерпевшим в черном пиджаке боролся нападавший в желтом свитере.
Криминалист передал Георгию Георгиевичу свечной огарок для того, чтобы тот его пристроил стационарно, на прежнее место - на углу секционного стола, откинул овальную пластмассовую крышку футляра лампы, раскрутил шнур и подключил лампу к аккумулятору. Большая синяя лампочка тут же отбросила на секционную загадочный блик, сделав помещение еще более похожим на склеп.
Мы переглянулись; наши лица в синем свете выглядели очень непривычно. Георгий Георгиевич принял из рук криминалиста лампу и направил ее на мертвеца, лежавшего на столе. Глаза у того были приоткрыты, рот оскален, и мы увидели, что нос трупа, его торчащие зубы и, что самое удивительное, - зрачки глаз тихо засветились в темноте красным. Доктор даже конвульсивно отдернул руку с лампой.
- Такого я еще не видел, - еле слышно пробормотал он.
- А что это значит, доктор? - я превозмогла себя и заставила рассмотреть мерцающий красным труп как следует.
- Не знаю, - покачал головой Георгий Георгиевич, - не знаю. Наука здесь бессильна...
- Надеюсь, это шутка? - уточнила я.
- А кровь-то есть? - тихо спросил криминалист, пытающийся что-то разглядеть из-за наших спин.
Хороший вопрос, подумала я, и наклонилась к трупу. Завороженная красным светящимся оскалом покойника, я с трудом заметила на зубах и деснах вокруг клыков темные островки пятен, не издающих свечения.
- Да, похоже, это кровь, - подтвердил мои догадки доктор; синяя лампа в его руке слегка дрожала. - Смывы брать?
- Конечно!
С оглушительным треском хлопнула от сквозняка фрамуга высокого окна, форточка ударилась о стену, на пол с каким-то нездешним звоном посыпались осколки стекла. Тут же в дыру в стекле надуло мокрого снега.
От порыва ветра очнулся санитар, с олимпийским спокойствием облокотившийся на изголовье одра:
- У, вампирюга! Зенки залил! - (непонятно, кого он имел в виду - себя или покойника). - Вон там, в коридоре, невинные жертвы валяются, его работа.
Я потребовала разъяснений, и санитар охотно разъяснил:
- Привезли с ним вместе обескровленный труп. А вчера еще один был, так и лежит, бедолага, очереди ждет. После выходных не до него было.
- Укушенные? - с придыханием спросил криминалист.
- С колотыми ранениями шеи, - авторитетно разъяснил санитар. Он трезвел прямо на глазах; и то сказать, температура в секционной падала стремительно, лучшего вытрезвителя и придумать трудно. - Вилкой, наверное, долбанули.
- Пошли посмотрим, - я решительно подхватила под руку Георгия Георгиевича. Увлекаемый мной, он еле успел уцепить со стола свечку.
Криминалист тут же пошел за нами, деловито проверяя фотоаппарат. По-моему, ему просто страшно было оставаться в секционной с трупом и санитаром. А вот санитару ничего было не страшно, он стоял, пошатываясь, в опасной близости от покойника, и пялился прямо в его красные глаза; эта сладкая парочка освещалась мертвецким синим светом и производила фантасмагорическое впечатление. Сальвадор Дали и Хичкок зарыдали бы, их увидя. Так они и играли в гляделки, пока мы не завернули в коридор и не потеряли их из виду.
В коридоре мы, уверенно предводительствуемые судебно-медицинским экспертом, сразу нашли сегодняшнюю жертву вампира - ничем не примечательного мужчину средних лет, здорово уступавшего нашему клиенту по физическим данным. На трупе была какая-то заношенная рабочая одежда, фуфайка без воротника и ватник, лицо было бледнее, чем обычно бывает у мертвецов, и его не вполне характеризовало даже выражение "мертвенная бледность". На шее трупа темнели несколько пятнышек, которые при свете свечи можно было принять за следы удара вилкой. А можно было и за укус, о чем не преминул мне сообщить Георгий Георгиевич.
Второго, более давнего покойника, пришлось поискать. Осмотрев все каталки, стоящие в проходе за первым поворотом, и не обнаружив ничего похожего, мы решили, что просто пропустили нужного покойника, и принялись смотреть по второму разу. А это означало, что кто-то из нас будет держать свечку, а кто-то отодвигать каталки и поворачивать трупы. Развернуть каталку в проходе оказалось невозможно, по крайней мере, для нас, людей, не имеющих профессиональной сноровки; человек, обладающий профессиональной сноровкой, протрезвел еще не окончательно, поэтому к его помощи не прибегали. Спустя четверть часа упражнений с каталкой мы все потирали ушибленные коленки и локти, а главное, напрочь забыли про мокрый снег, лежащий на полу секционной. Стало жарко.
Памятуя о том, что он якобы с выходных ждет своей очереди, мы искали тело, подготовленное к вскрытию, и наконец обнаружили молодого человека, скромно притулившегося на каталке в темном углу коридора. Невзрачная одежонка - затертые джинсы, курточка, дырявые кроссовки; короткие светлые волосы, восковое, более чем бледное лицо. Правда, молодой человек при ближайшем рассмотрении оказался девушкой, но на характер повреждений это не повлияло: на ее шее обнаружились такие же дырочки, как и у предыдущего бедолаги.
На такие трупы любоваться при свече было самое то. Я тут же вспомнила свою поездку в Великобританию. Нас возили на экскурсию в Лондон, и конечно, отвели в музей мадам Тюссо. Тамошние восковые фигуры выглядели гораздо более живыми, чем наши сегодняшние знакомцы.
Спать мне тут же расхотелось. А между тем наши хронометры показывали половину пятого, и мой рабочий день длился уже без трех часов сутки.
Где-то на другом краю города спал без присмотра мой долговязый ребенок, а я болталась по моргу со свечкой и пыталась осмыслить наличие тут персонажа с колом в сердце вкупе с двумя обескровленными трупами. Интересно, что завтра скажет на это мой прокурор? Я испытала жгучее желание тут же позвонить ему и обрадовать сообщением, что я расследую нападение на вампира, насытившегося кровью двух невинных жертв. Я даже продумала вопрос о том, как квалифицировать убийство, сопряженное с вампиризмом, коль скоро в статье о лишении жизни нет такого отягчающего обстоятельства. И мотив такой не предусмотрен законом. А правда, как квалифицировать такое деяние, и главное, по какой статье дело возбуждать?
Шефу я звонить не стала. Пожалела. В последнее время он что-то совсем расклеился; сердце стало прихватывать у него все чаще и чаще. Один раз я зашла к нему после приема и застала его сползающим с кресла, причем бледность его лица могла сравниться с жертвами вурдалака. Мы с Зойкой еле успели вызвать скорую помощь. Сколько он еще протянет на прокурорском месте? Мне даже не хотелось думать про то, что мы проводим нашего Владимира Ивановича на пенсию, а вместо него прокуратурой будет руководить какой-нибудь молодой выскочка.
Правда, Лешка как-то заикнулся в том смысле, что когда-нибудь это все равно произойдет, а новый прокурор не обязательно будет ублюдком, он может быть и не хуже старого. Но во мне все возмутилось: не будет никакого прокурора, способного сравниться с обожаемым шефом. Пусть Иваныч ругается (хотя он и не ругается никогда по-настоящему, просто ворчит), пусть язвит, пусть пытается лавировать в узком проливе между Сциллой городской прокуратуры и Харибдой нашего разгильдяйства, жертвуя в этой игре пешками ради королевы, как дальновидный гроссмейстер, и если мы по ходу дела выражаем недовольство его поведением, то в конце концов все равно признаем его глобальную правоту и мудрость.
И то, что нам с Лешкой до сих пор ходить на работу интересно, - его заслуга.
Так что будить шефа среди ночи не буду, лучше завтра доложу ему все деликатно, подготовив его к страшной правде, подумала я, и спохватилась, что уже не завтра, а сегодня, поскольку в девять мне надо быть на работе. Обвинительное-то, черт возьми, так и не сдано.
В общем-то, после ночного выезда положено время на отдых, но мне почему-то отдохнуть еще ни разу не удавалось.
Можно было, конечно, прикорнуть в комнате дежурного эксперта, или у санитара, но присутствие вампира отравляло настроение. Я поймала себя на том, что суеверно жду рассвета, - наивно рассчитывая, что пение петуха загонит всю нечисть в ее потусторонние убежища, и поразилась тому, как в моем атеистическом сознании бойко всплывают глубинные пласты языческой памяти предков. Я, всю жизнь утверждавшая, что ничего колдовского не существует, и все, кажущееся мистическим, имеет свое реальное объяснение, почему-то с легкостью поверила в то, что этот косматый мертвец был вампиром.
И как раз в тот момент, когда я это осознала, в морге зажегся свет. Криминалист задул свечу и выпрямился. Судмедэксперт скептически глянул на труп с дырками на шее и отошел от каталки. Я разжала руку, вцепившуюся в куртку Георгия Георгиевича. Как же по-разному все воспринимается при электрическом освещении - и в колеблющемся язычке пламени свечного огарка...
Мы переглянулись. Интересно, с чего это мы взяли, что имеем дело с трупом вурдалака? Да еще и с воодушевлением поскакали вылавливать в коридорах морга его обескровленные жертвы? Ну и что, в конце концов, что у него длинные спутанные волосы? Сейчас за это никого на улицах не хватают, хоть до пупа шевелюру носи. Уродлив? Те, кто на лицо ужасные - добрые внутри. Ногти в два сантиметра отрастил? Может, у него дома ножниц не было; или по идейным соображениям. Вон я в толстом журнале прочитала волнующую историю одной фотомодели, которая с теплотой вспоминает своего западного гуру: тот - между прочим, представитель интеллектуальной элиты, - тоже ногти не стриг, причем на ногах, а давал их обкусывать своей собаке.
А кол, загнанный в сердце, кстати, не самый изощренный способ убийства. Чем хуже, например, ножка от табуретки, загнанная в задний проход? Или гвоздь в ухе? Так что нечего дурью маяться, приказала я себе. Надо дописать протокол и ехать на работу - возбуждать дело, выполнять необходимые следственные действия, заканчивать обвиниловку, в общем, заниматься текущей следовательской работой и не корчить из себя охотника на вампиров.
Мне показалось, что каждый из нас подумал то же самое.
- Мария Сергеевна, тебе сколько времени надо на протокол? - спросил Георгий Георгиевич. - В полчаса уложишься?
- Попробую, - ответила я. - А что?
- Да у меня тут коньячок припрятан, - мечтательно зажмурился эксперт, и тихий криминалист засветился лицом и потянулся к нему.
Я индифферентно пожала плечами. К крепким напиткам я равнодушна, да и вообще на работе уже давно пью только в крайних случаях. Горчаков на это сетует - мол, старость подкралась незаметно, раньше я была более компанейским человеком. Старые опера тоже любят вспоминать, как мы с ними работали лет десять-пятнадцать назад, и подчеркивают, что после успешного допроса и оформления протокола задержания мы все дружно отмечали раскрытие, и я не брезговала. Да, обычно думаю я: хорошо помню, как это происходило.
Когда убийца торжественно передавался в руки следствия, это означало, что опера уже свободны и могут праздновать, а у следователя самая работа и начинается. И пока следователь-бедолага терзает задержанного, или задержанный терзает следователя - это уж как повезет, бравые орлы-оперативники в соседнем кабинете накрывают стол с изобилием горячительных напитков и умеренно аскетичной закуской, некоторое время грустно сидят вокруг стола, демонстрируя солидарность со следопытом, потом начинают поминутно заглядывать в кабинет, где идет решающий допрос, и мимикой показывают следователю, что допрос - допросом, но там, за стенкой, все стынет, и нельзя больше испытывать терпение оперативного состава; в конце концов добиваются предложения следователя начать, а он потом подойдет. А когда умаявшийся следователь ставит точку в последнем процессуальном документе, смахивает со лба каплю трудового пота, сдает бандита в камеру и, предвкушая - нет, не стопку сивухи, а кусок хлеба с колбасой, первый за весь день, входит туда, где празднуют, он обнаруживает, что последний сухарь, приготовленный на закусь, исчез в утробах оперов вслед за третьей дозой, а всего тостов уже было не меньше двадцати. Зато на столе все еще широко представлена разнообразная водка, которую следователь, увы, не пьет вообще, а без закуски - тем более...
Но в данном случае мне ничто не мешало просто поддержать компанию, посидеть рядом с любителями изысканных напитков, и пока они смакуют коньячок, поболтать с ними на тему о сегодняшнем покойнике - выяснить, что они думают про упырей и кровососов, а также про нетрадиционные способы убийства.
И мы пошли в комнату дежурного эксперта, расположились там с неожиданным удобством, - а может, так показалось после балансирования на краю грязной канавы, перемещений по темному и холодному моргу и силовых упражнений с каталками.
Мне тоже налили коньяку, и я, сделав вид, что пригубила, присела в уголочке дописывать протокол. Убеждая себя в том, что мы только что осмотрели самый обычный труп, я обдумывала, как грамотнее отобразить в протоколе красное свечение клыков и глаз объекта осмотра, и одновременно участвовала в приятной беседе.
- Хороший коньячок, - с чувством проговорил Георгий Георгиевич, - и парень нам сегодня попался симпатичный.
Мы с ним горячо согласились.
- Главное, свежий, - продолжил доктор, наливая по новой. Я отодвинула свою стопочку; спиртное и так оказывает на меня снотворное воздействие, а если выпить к исходу суточной вахты, я свалюсь прямо тут. Нет уж, пока держусь, не стоит даже прислоняться к спинке дивана и тем более закрывать глаза.
Опрокинув стопочку, и робкий криминалист оживился.
- Так он все-таки вампир, или мы все идиоты? - поинтересовался он.
- А что, другой альтернативы нет? - я обиделась за нас за всех. - А потом, вы что, в вампиров верите?
- А вы не верите? - удивился криминалист. - Граф Дракула-то - реальное историческое лицо.
- Ну, положим, не Дракула реальное лицо, - поправил его доктор. - Дракулу Брэм Стокер писал с румынского господаря Влада Третьего.
- Ну хорошо, Влад Третий. Но этот самый господарь пил кровь человеческую, и человечину ел, - не сдавался криминалист.
- Так что ж, если кто-то пьет кровь и ест человеческое мясо, он что, существо из преисподней?
- Но вампир же?
- По-моему, это терминологический спор, - вмешалась я в высоконаучную беседу. - Давайте сначала уясним, кто такой вампир. Представитель рода человеческого, который пьет кровь других людей, или бессмертный монстр, живущий в гробу, боящийся дневного света и ставший кровососом оттого, что его укусил другой упырь?
На огонек прибрел санитар, видимо, чуя запах спиртного на биомолекулярном уровне, и тут же включился в дискуссию.
- Вы что, не знаете, кто такой вампир? - забормотал он, протягивая дрожащую руку к стопарю с коньяком. - От нечистой силы рожденный, или порченый. И вампиром он только после смерти становится. Живые мертвецы, вот кто они. И убить вурдалака никак нельзя.
- Ну, это вы хватили, - возразил криминалист. - Наш-то убит, и еще как убит.
- Правильно, - санитар опрокинул еще один стопарик, заботливо налитый Георгием Георгиевичем. - Потому что грамотно завалили. Кол в сердце, и все дела. Еще можно голову отрубить, и то не факт, что не встанет.
- Слушайте, а откуда вы так хорошо про них знаете? - удивилась я. Несмотря на свои дрожащие руки и внешность субъекта, не понаслышке знакомого с проблемой алкоголизма, говорил он очень убедительно.
Санитар наклонился ко мне, совсем как недавно к трупу, и обдав застарелым перегаром, проговорил:
- Я ж в Карпатах вырос. У нас там, бывало, целые деревни в упыри уходили. Как один заведется, так пиши пропало: ночью встанет из могилы, придет в дом и у кого-нибудь из родичей кровь высосет. Вроде как стоит деревня, только хозяйство в упадок пришло. Домишки покосились, скот вымер, по амбарам ветер гуляет... Как зайдешь в такую местность, уноси ноги. Значит, упыри завелись, и все село к себе перетаскали.
Я поежилась. Только мы все начали успокаиваться, как пришел этот дядька и развел вредную пропаганду. Санитар почувствовал мой враждебный взгляд и, откинувшись назад, захохотал причем как-то нехорошо захохотал.
- А вы же сказали, что вампир - это ребенок от нечистой силы, - робко напомнила я.
- И так бывает, только мало таких. Больше заложных покойников, - непонятно ответил санитар.
- Это как? - спросили мы хором с криминалистом.
- Кто заложный? Заложные покойники - это нечистые покойники, самоубийцы разные, кто неестественной смертью умер...
- Все, что ли, кто умер насильственной смертью? Тогда тут их полный морг, - заметил в сторону Георгий Георгиевич.
- А вот и не все. Самоубийцы, бывает, заложными становятся. Колдуны всякие. Палачи тоже, если умрут, то заложными.
- Палачи в прямом или в переносном смысле? - уточнила я. А санитара, похоже,
Занесло. На мою иронию он внимания не обратил.
- Их ведь на христианских кладбищах не хоронят, за оградой закапывают, как собак. Отчего бы это, а?
- Отчего? - мы ждали продолжения.
- Оттого, - разъяснил санитар, - что на кладбище упырям хода нет. А за оградой - бери не хочу.
- Так откуда вампиры себе новых вербуют? - не унимался криминалист. - Из живых или из мертвых, кого за оградой кладбища закопали?
- Все хиханьки? - обиделся санитар. - Посмеетесь еще. Я ж говорю, они как пойдут кусать, вся деревня вурдалаками становится. Днем спят, а ночью выходят. Света они боятся...
Я недоверчиво смотрела на санитара. Георгий Георгиевич тоже покосился на него и вкрадчиво спросил:
- Что ж ты, сам такие селения видел? Где одни упыри?
- Видел? Да что "видел"? Да я сам... - начал было посерьезневший санитар и осекся. Сам налил себе в стопочку остатки коньяка, быстро опрокинул себе в рот и поднялся.
- Пойду. Надо с каталок народ рассортировать, в холодильник пристроить...
- А нашего положите в холодильник? - спросила я, все еще ежась от его мрачных рассказов.
- А вашего-то зачем? - неприятно осклабился санитар уже в дверях. - Упыри - они тлению не подвержены. Не разлагаются. Как живой будет.
После того, как санитар вышел, осторожно притворив за собой дверь, мы переглянулись. Сон с меня слетел от этих страшных рассказов, а компаньонам моим, похоже, коньяк в горло не лез. Во всяком случае, они вертели в руках полные стопочки, но не подносили их ко рту. Георгий Георгиевич и вообще вскоре отставил свою. Все молчали, потом он поднялся и сказал:
- Я ж смывы у него с пасти так и не взял. Пойду, марлечкой помажу, вдруг кровь.
- С тобой сходить? - тихо спросил криминалист Витя, и доктор благодарно кивнул.
Я на секунду представила, что они уходят в секционную, а я остаюсь тут одна, среди вампиров и заложных покойников, и решительно поднялась.
- Я с вами.
Мы дружно отправились в секционную, где все еще была включена синяя лампа, но при ярком верхнем свете даже покойник не казался таким страшным, как раньше. А может, я сама смотрела на него уже другими глазами, прозрев от суеверий.
Доктор старательно тер влажной марлечкой оскал покойника, марлечки потом сложил в конвертики, надписал их по всем правилам, и стал оглядываться в поисках понятых, которые должны были поставить свои подписи. Я тоже спохватилась, что и в протоколе дополнительного осмотра трупа не вредно бы расписаться понятым, и отправила криминалиста за санитаром, втайне надеясь, что тот еще в состоянии удержать в своей дрожащей руке стило. Кроме того, зная, что в морге - два санитара, я рассчиты