юной...
     На пульте у Ромашкина начался трезвон, и он приник к своим кнопочкам. А я побрела в машину, где сладко спали, обнявшись, оба эксперта. Женька облапил Задова своей пухлой рукой, а худенький Задов трогательно склонил голову на Женькину богатырскую грудь. Им хорошо, они до утра дежурят, а мне надо быстро доехать до главка, настрочить рапорт о результатах выезда и попробовать добраться до дому, поскольку экстренных допросов не намечалось.
     Перед парадным подъездом-ГУВД я растолкала сладкую парочку, вытащила из машины Левку, а Болельщиков устроился поудобнее и снова захрапел, поскольку до их дежурки предстояло еще ехать. Левка висел у меня на плече и стонал, что хочет спать - выпитое пиво даром не прошло, - поэтому потащился за мной в дежурку, где я оставляла ключи от следовательской комнаты.
     В дежурке я доложилась Мухе и спросила, не сможет ли он меня отправить домой. Дмитрич ответил, что в данный момент все в разгоне, только что моего сменщика отправил на очередное убийство, но пообещал, если что подвернется, не забыть про меня. Я по-дружески поцеловала его в щечку и вышла из дежурки, забрав Левку, обиженно косившегося в сторону, пока мы с Дмитричем целовались.
     - Правильно тебя муж ревновал, - пробурчал Задов. - Что ты ко всем целоваться лезешь?
     - Да не ко всем, Лева, а только к кому чувствую душевное расположение.
     - Нашла к кому чувствовать...
     - Ну вот ты еще меня будешь ревновать...
     Конечно, Левка Задов к Мухе относится с подозрением. Года два назад мы тоже с Левкой дежурили, ночью съездили себе спокойненько на некриминальный труп, в два часа ночи отстрелялись, вернулись в главк и даже зашли в дежурку с Мухой потрепаться. Он с нами покалякал, но по делу ни слова не сказал, а в семь часов утра прервал мой сладкий сон сообщением о том, что с часа ночи нас дожидаются развратные действия, и не где-нибудь, а в Колпине. Я, как сознательный следователь, пошла будить экспертов - все-таки до конца дежурства еще два часа, неудобно отказываться от выезда, особенно если учесть, что вызов был в час ночи. Ну, Наташа Панова, второй эксперт, меня сразу послала под углом к горизонту, перевернулась на другой бок и стала досматривать сон. Я поныла немного над ухом у Задова, и его сердце дрогнуло, он, кряхтя, поднялся и стал собираться, придумывая и для меня, и для Мухи самые страшные эпитеты. Доехали мы только в десятом часу, когда наша смена уже кончилась. Но делать было нечего - раз приехали, пришлось работать. В три пополудни, ожидая машину в Питер, переработав шесть часов, мы с Задовым дышали свежим воздухом перед зданием местной милиции. Задов на меня демонстративно не смотрел, и я робко оправдывалась, что, мол, Муха обещал, что за полчаса доедем... Задов же на мое лепетание нервно ответил - ага, Муха, может, и долетел бы; и руками, как крылышками, наглядно похлопал по бокам. Вот с тех пор и дуется на него.
     Не успели мы с Левой подняться к себе "на базу", как затрезвонил телефон в комнате дежурного следователя. Я отперла дверь, и первым до телефона допрыгнул Лева.
     - Одну минуточку. Машка, это тебя. - Он протянул мне трубку. Оттуда донесся надтреснутый голос родного прокурора.
     - Мария Сергеевна, почему меня не вызвали на место происшествия?
     - Владимир Иванович, да там был рядовой осмотр...
     - Вы же знаете, что по приказу генерального я обязан выезжать на "глухие" убийства. А если еще убита дочь сотрудника администрации президента...
     - Владимир Иванович, если хотите, потом распишетесь в протоколе. Я материал заберу, не буду оставлять дежурному, который меня меняет. Это же наш район, я, может, завтра, еще подопрашиваю кого-нибудь...
     - Ладно. Осмотр что-нибудь дал?
     - Ничего особенного. Способ убийства установили - преступник сзади захватил жертву, зажав ей рот локтевым сгибом, и удары наносил, прижимая жертву к себе.
     - Значит, крови на нем может и не быть?
     - Может и не быть.
     - Что еще?
     - Собрала с ладоней трупа микрочастицы, с пола парадной, но...
     - Понятно, это до экспертизы. Я завтра буду в прокуратуре, доложите мне дело. А до утра отдохните.
     - Спасибо, Владимир Иванович, - пробормотала я, соображая, как мне выкручиваться с музыкальными занятиями Хрюндика, если шеф хочет, чтобы я завтра вплотную занялась свежим делом. В глубокой задумчивости я опустила трубку на рычаг, но телефон тут же зазвонил снова.
     - Дежурный следователь Швецова, слушаю.
     - Машка, ты уже три часа как не дежурный следователь, - прошептал Задов, но я отмахнулась.
     - Мария Сергеевна, это некто Синцов, привет.
     - Ой, Андрей, наконец-то! - Не знаю почему, я облегченно вздохнула.
     Все-таки я не одна в выходной буду ломать голову над тем, кто зверски убил тихую домашнюю девочку...
     - Извини, я на место не смог подъехать. Ты там еще долго будешь?
     - Нет, рапорт настрочу и домой.
     - А как домой будешь добираться? Метро закрыто.
     Опа! Вот об этом я не подумала. Социальные гарантии, предоставленные нам Федеральным законом о прокуратуре, не простираются так широко, чтобы обеспечить усталого следователя транспортом для доставки с дежурства, даже если ты малость переработал.
     - Мне там Муха кое-что обещал, - пролепетала я, отчетливо понимая, что если бы у Мухи транспорт в мою сторону наклюнулся, я бы уже ехала домой. А так прождать можно до утра, когда метро откроется. Только мне совершенно не улыбалась перспектива ночевать в главке. Скоро с убоя вернется дежурный следователь (я-то уже три часа, как сменилась), нам придется спать "валетом", под одним одеялом, всю ночь будет трезвонить телефон, и мой коллега будет выяснять у районных оперов, нельзя ли спихнуть материальчик в родственные службы, а поняв, что нельзя, начнет препираться по поводу того, что еще они должны отработать до его приезда. Как правило, взгляды оперов и следователей на объем работы своих и чужих подразделений сильно расходятся...
     Правда, еще меньше меня вдохновляла перспектива моего ночного проезда до дома и особенно - прохода по темной и опасной парадной к собственной квартире.
     - Але-у! Маш, ты еще не заснула?
     - Нет, Андрей, прикидываю, что страшнее - остаться ночевать в главке или ехать ночью домой.
     - Если, конечно, у тебя есть мотивы тут переночевать, я вмешиваться не буду...
     - Нету мотивов... - Сзади послышались хрюканье и глухой стук - это Задов, внимательно слушая наш разговор по параллельной трубке, колотил себя лапой в грудь, что должно было означать "Я! Я - мотив!".
     - Ас Задовым в одном помещении ночевать буду только по приговору суда. - Задов с трубкой в руке упал на разломанный следовательский диван и изобразил лебедя, умирающего от несчастной любви. Я свободной рукой стукнула его по спине и продолжила разговор.
     - А если ты хочешь ночевать дома, могу подбросить, - раздалось в трубке.
     - Хочу! - завопила я, подскочив на месте.
     - Тогда спускайся.
     - Лечу!
     Я быстро покидала в сумку свои постельные принадлежности (много лет назад моя наставница - опытный следователь - мне посоветовала брать с собой на дежурство простынку и наволочку, все приятнее будет коротать редкие мгновения отдыха, постелив чистое бельишко на засаленный казенный матрас), за две минуты сочинила рапорт с отчетом о дежурстве по городу, указав в нем, что свежевозбужденное уголовное дело я забираю с собой, приняв его по указанию районного прокурора к своему производству, и намереваюсь работать по нему в ближайший выходной, увы.
     Пихнув в бок успевшего заснуть Задова, я помахала ему ручкой и выбежала в ночь.
     На первом же перекрестке Синцов заложил такой крутой вираж, что меня бросило прямо на него, и я невольно прижалась щекой к его мягкой куртке.
     - Извини, - сказал он, выравнивая машину. - Испугалась?
     - Нет, - ответила я, усаживаясь поудобнее.
     - Я тебе доверяю.
     Он удовлетворенно кивнул. Синцовские способности водить машину в экстремальных условиях я знала давно. Он мог и по тротуару проехать, если не хватало места на проезжей части, и вписаться с точностью до миллиметра в зазор между трамваем и каким-нибудь джипом, да еще и на солидной скорости. А тихо он вообще не ездил, приговаривая: "Тормоза придумал трус". При этом я совершенно не испытывала страха, сидя рядом с этим милицейским Шумахером, - и вправду доверяла.
     А от его куртки пахло табаком и еще таким почти неуловимым запахом, по которому можно безошибочно узнать одинокого мужчину. Одинокого - это такого, у которого нет жены; приходящие любовницы не в счет. Или жена есть, но только по паспорту, а на самом деле они с ней давно уже существуют, как параллельные прямые, не пересекаясь своими жизнями. Я этот запах научилась ловить не хуже служебной собаки; так пахнет от каждого второго опера.
     - Тебя что, жена бросила, Андрюшка? - спросила я, стараясь, чтобы вопрос звучал шутливо. Но Андрей, как я и ожидала, не улыбнулся. И даже не повернулся ко мне, продолжал смотреть на дорогу.
     - Ты торопишься?
     - Я? Да в общем, нет. Ребенка дома нет, так что до утра я совершенно свободна. А что?
     - Может, посидим, кофейку попьем? Я тебе как раз расскажу и про маньяка, который женщин мочит, и про то, что меня жена бросила.
     Я растерялась.
     - Извини, я не хотела...
     - Чего ты извиняешься? - Он остановил машину около круглосуточной забегаловки напротив районного управления внутренних дел. Бывала я тут неоднократно, это такой оперской притон, где за смешные деньги можно прикинуться важным барином и посмаковать крепкий кофе, да еще если учесть, что всех местных оперов здесь знают в лицо и по имени и за неделю до зарплаты начинают отпускать им в кредит...
     Я подождала, пока он закроет машину, и мы вместе вошли в плюшевое кафе совершенно советских времен. Занят был только один столик. Под тусклыми бра на пластиковых стульях сидели несколько человек в сигаретном дыму, склонившись головами друг к другу. По всей видимости, шло обсуждение текущих оперативных разработок. Или результатов последнего матча "Зенит" - "Алания".
     - Есть будешь? - спросил меня Андрей.
     - Ты что! - Я вяло изобразила возмущение.
     - Хочешь сказать, что ночью ты не ешь? Не ври.
     Я покаянно склонила голову. Конечно, я ем ночью. Как и девяносто девять процентов следователей, которые иногда только ночью получают возможность наесться за все сутки.
     - Ладно, как хочешь. Тебе чай или кофе?
     - А сливки к кофе тут есть?
     - Только в наборе с марципанами. Сгущенка тебя устроит?
     Я кивнула и стала вытирать со стола липкое пятно случайно застрявшим в дырявом стаканчике огрызком бумажной салфетки. Краем глаза я наблюдала, как Андрей, подойдя к стойке, любезничает с пышногрудой пожилой буфетчицей - вот ей-то он улыбался. Так и есть, он без денег, поскольку буфетчица открыла какой-то талмуд и внесла туда соответствующие записи. Потом она поставила на поднос тарелку с двумя бутербродами с сыром, две чашки кофе и аккуратно налила в бокал сто граммов коньяку. Улыбнувшись ей еще раз, Андрей бережно понес снедь к нашему столику.
     - Ты же за рулем, - укорила я его, кивнув на коньяк.
     - А где руль? - поднял он брови, и опять без улыбки. - Ты не составишь мне компанию?
     - Составлю, - решилась я. Конечно, стоит мне выпить, особенно после трудового дня, глаза тут же начнут закрываться, но зато, может, я хоть немножко сниму напряжение, накопившееся за долгое дежурство по городу. Каждому следователю и оперу наверняка знакомо это чувство, когда после рабочего дня или ночи невозможно переключиться на обычную жизнь, вроде ты уже свободен - закончил допрос, сменился с дежурства, а тебя все еще перетряхивает, и ты нет-нет, да и крутишь в мозгу отдельные эпизоды "войны" и ловишь себя на том, что не слышишь окружающих.
     Андрей кивнул и пошел к буфетной стойке. Когда он вернулся со второй порцией коньяка, мы тихо чокнулись. Андрей закрыл глаза и вдохнул аромат из бокала. А потом одним тягучим глотком выпил коньяк и выжидательно глянул на меня.
     - Я так не могу, залпом.
     - Да пей ты, как сможешь. В этой забегаловке на удивление приличные коньяк и кофе.
     Я пригубила из бокала и пожалела, что заказала кофе со сгущенкой, лучше бы я вылила туда коньяк. Все-таки крепкие напитки не для меня. Синцов, внимательно посмотрев на меня, словно прочитал мои мысли.
     - Все такая же ты, Швецова, извращенка: сто лет на следствии, а пить не научилась и курить небось тоже. Не закурила?
     - Бросила в восьмом классе, - машинально ответила я.
     - То есть?
     - Когда я училась в восьмом классе, мальчик, который мне нравился, стал курить, ну, и я закурила, в воспитательных целях, чтобы показать ему, как это некрасиво. Мальчику было по фиг, а вот мне не понравилось, я и бросила.
     - Понятно. Уже тогда ты мужиков воспитывала.
     - Ага, только на четвертом десятке поняла, что мужика не перевоспитаешь.
     Что выросло, то выросло.
     - Молодец, что хоть сейчас поняла. Вообще до женщин это не доходит.
     - А что, ты пострадал от перевоспитания?
     Синцов пожал плечами:
     - Устала?
     - Устала, - ответила я тихо. Я действительно очень устала. И это была самая отвратительная усталость, которая опустошает до самой последней клетки.
     Та усталость, которая держит, не позволяя отдохнуть.
     - Но еще соображаешь?
     - В меру способностей.
     - Ладно, помучаю тебя кой-какими подробностями. Ешь. - Он подвинул ко мне блюдце с бутербродом, и я послушно откусила кусок. - Значит, так. Две недели назад, тоже в субботу, в три часа дня гражданка Иванова, тридцати лет от роду, возвращалась домой из магазина. С тремя сумками в руках она зашла в парадную своего дома на улице Левина, но до квартиры не дошла. Ее труп был обнаружен мужем, вышедшим на шум.
     - Ножевые?
     - Десять колото-резаных, все спереди.
     - Что взяли?
     - Сняли с шеи золотую цепочку.
     - Нормально.
     - Да, если учесть, что из открытой сумки торчал кошелек, набитый деньгами.
     - Набитый - это что значит?
     - Около пяти тысяч. В десять раз больше, чем стоит цепочка, которую, между прочим, еще нужно толкнуть.
     - Может, ему нужна была именно цепочка. Невеста заказала.
     Синцов ухмыльнулся. Мы оба вспомнили давнее дело: молодой человек накануне собственной свадьбы "снял" девушку облегченного поведения в баре на Фонтанке, удовлетворил свои сексуальные притязания, а потом стал ее убивать, причем в ход пошло все, что было под рукой, - утюги, мясорубки, лукорезки, даже гриф от штанги. Мозги по стенам летали, останки девушки соскребали с лукорезок. А молодой человек после всего снял с руки жертвы обручальное кольцо, которое от души подарил своей невесте. Адвокат, защищавший его на следствии, все время мурлыкал песенку "Обручальное кольцо - не простое украшенье"...
     - Короче, Андрей, ты считаешь, что это один злодей?
     - Значит, так, Маша, я ничего не считаю. А посмотреть дело надо. Скажу сразу - осмотр был хреновый, за полчаса нашкрябали протокол, ничего не изъяли да и лестницу сразу затоптали.
     - Ну, и чего ты от меня хочешь? Дело-то в другом районе...
     - А ты попроси его в производство. Договорись в городской прокуратуре....
     - Добрый ты. Знаешь, сколько у меня своих?
     - Да не больше, чем обычно. Ага?
     - Ты мне лучше скажи, что мы будем делать по свежаку? По трупу Антоничевой?
     - Что-что... Назначишь экспертизы...
     - Это я и без тебя знаю. Версии какие?
     - Местные наркоманы.
     - Так.
     - Отвергнутый возлюбленный.
     - Так.
     - Что "так"? Ты сама-то поучаствуй. У тебя какие версии?
     - Никаких, Андрей, кроме тех, которые ты назвал. Да, кстати, папа девочки - сотрудник администрации президента.
     - Да-а? - Андрей присвистнул. - Ты не находишь, что это меняет дело?
     - И что? Убийство девочки, с которой папа не живет уже десять лет, с целью воздействия на администрацию президента? За уши притянуто.
     - Может быть, может быть... А другие дети есть у этого папы?
     - Понятия не имею. Папу допросить не удалось. Маме надо хоть чуть-чуть в себя прийти. На неделе допрошу. Ты мне лучше скажи, ты со мной работаешь?
     - А ты еще не поняла? Павел меня отрядил в полное твое распоряжение. С учетом трупа Ивановой... Ну, и еще парочки трупов в других районах.
     - Ага, и еще двадцати пяти оперативно-поисковых дел прошлых лет. А я, как одна из жен в гареме, буду годами ждать свидания. - У меня сам собой закрылся один глаз - результат употребления крепкого спиртного на ночь глядя. Я подняла веко пальцем, поскольку усилием воли глаз открываться отказывался.
     - А выход, Машуня, знаешь, какой?
     - Знаю. Попросить все твои трупы в свое производство. Шантажист.
     Синцов довольно ухмыльнулся.
     - Ты не представляешь, Маша, насколько удобнее работать с одним следователем, чем мотаться по городу, всех вас обслуживая.
     - Андрей, поехали, отвезешь меня домой, - взмолилась я. - Видишь, я уже пальцами веки держу, чтобы не уснуть прямо тут, за столом. Завтра позвони, вместе сходим к шефу докладываться.
     - А работать сегодня не будем? - фальшиво удивился Синцов. - Я бы парочку наркотов отловил, ты бы их допросила...
     - Шантажист и садист. Поехали, - сказала я уже в полусне.
     - Ну вот... А чего мы приезжали-то? Коньячку попить? - С этими словами Андрей заглянул в мой бокал, вылил остатки моего коньяка себе и одним махом допил его. - Уплочено.
     Это было моим последним впечатлением от дежурства. Дорогу домой я помню как в тумане, и как в тумане происходил мой вечерний туалет перед отходом ко сну. То, что он все-таки имел место, я поняла, проснувшись утром в надлежащем виде - в расстеленной постели, со смытой косметикой, намазанная кремом.
     Начиналось воскресенье - новый трудовой день.
     Ученые всерьез изучают природу сна, вычисляют, что значат те картинки, которые скрашивают нам ночной отдых от жизни. У меня есть своя теория природы сновидений. Когда отдыхающий организм перестает требовать от мозга работы, а мозг перестает отделять мысли от впечатлений, он просто зачерпывает щедрой пригоршней клеточки с информацией о том, что мы видели, слышали и осмысливали сегодня, вчера, месяц или год назад, перемешивает наподобие цветных стекляшек в калейдоскопе и рассыпает перед нашими закрытыми глазами. Вот и все.
     Я проснулась на кадре просторной парадной в историческом центре и уже поняла, что проснулась, хотя перед моими глазами еще стояла панорама этой просторной парадной, усеянной телами женщин. И около каждого тела стоял убийца, около каждой жертвы - свой. Тьфу, подумала я, нет, чтобы приснилось что-нибудь приятное, создающее настроение. Хотя вполне понятно, почему калейдоскоп выкинул мне именно этот набор впечатлений.
     На часах было одиннадцать, мне следовало быстро вскочить, глотнуть чая и нестись за сыном на двух видах транспорта.
     Умывшись, я заглянула в чайник. Вчерашняя заварка вызвала у меня отвращение. Я открыла холодильник и минуты три тупо разглядывала полки, но ничто из имевшихся там продуктов не разбудило во мне аппетита. Ну и ладно.
     До метро я добежала так быстро, что даже не успела понять, какая на улице погода. Зато ожидая трамвая, я от души нахлебалась промозглого холода и мерзкого моросящего дождя. В трамвае все пихались и орали раздражающе громкими голосами, кондуктор с немытыми волосами отпускал пошлые шутки, протискиваясь между безбилетниками. Грязная и вонючая дворняга, невесть за кем увязавшаяся в трамвай, улеглась прямо мне на ноги, похрюкивая от удовольствия, и вытерла свои непотребные космы о мои сапоги.
     До дома Игоря я доехала в состоянии тихого бешенства. Войдя в подъезд, я подумала, что если лифт не работает, я просто лопну от злости. После полуторасуточного дежурства и рваного сна подниматься на шестой этаж по идиотской лестнице, которая в 137-й серии наших блочных памятников архитектуры наглухо отделена от квартир и лифтовой шахты и на которой, ежели что приключится, можно обораться, ни одна душа тебя не ус