журный следователь, да и он в квартиру попал после
того, как там все РУВД побывало...
   - Ну, так ты мародеров с голодными следаками  не  путай,  я  в  жизни
ничего не взял с места происшествия. Ну, ел,  чего  там  в  холодильнике
найдешь, кофе пил, так на вторые сутки осмотра или хозяйское съешь,  или
замертво упадешь, что, не так?
   - Леша, мы о разном.
   - А ты, Машка, выпендриваешься, потому что в прошлом году на убийстве
твои сосиски съели, которые ты там пристроила на кухне.
   Мы оба фыркнули. Я, действительно,  приехав  на  осмотр,  засунула  в
холодильник купленные для дома сосиски, поскольку стояла страшная  жара,
а добрый доктор. Айболит, судебный медик, вместе с криминалистом,  когда
стало понятно, что осмотр затянется, пошарили в холодильнике, и еще мне,
охальники, из кухни крикнули - мол, перекусишь?  Я  гордо  отказалась  и
продолжала описывать обстановку в комнате, а они тихонечко на кухне  мои
сосиски  прикончили.  Пришло  время  домой  собираться,  я  полезла   за
сосисками,  и  -  увы  мне!  Они,  правда,  смутились  ужасно  и   стали
оправдываться - а мы думали, что это хозяйские, да если бы мы знали, что
это твои сосиски, Марья!..
   -  Лешка,  я  в  принципе  не  понимаю  такого  отношения   к   месту
происшествия - якобы это не жилье, а полигон для следственных  действий.
Должны же быть какие-то правила приличия, следственная этика, наконец!
   - Я тебе вот что скажу, Швецова: будь проще, и люди к тебе потянутся.
- (Любимое Лешкино выражение, повторяет мне его по пять раз на  дню.)  -
Ты не в гости пришла туда, а работать; понадобится - двери снимешь и  со
стульев обивку срежешь на экспертизу. Какие тут приличия?
   - Я вот слушаю тебя и думаю, что тебя уже можно студентам показывать,
как яркий пример профессиональной деформации. Не  надо  мне  доказывать,
что жлобство -  это  профессионально,  а  хорошие  манеры  мешают  делу.
Жлобство - оно и в Африке жлобство. Если ты привык за собой в туалете не
спускать, так ты и на месте происшествия будешь вести себя  как  свинья,
только не надо валить это на производственную необходимость. Ведь иногда
стыдно за собратьев по профессии,  от  которых  ущерба  больше,  чем  от
преступников. Я на всю жизнь запомнила свою первую работу в  бригаде  по
"глухарю".  Нашли  оторванную  пуговицу  и  на  третий   день   захотели
проверить, точно ли она посторонняя, не от хозяйских ли вещей.
   Вместе с начальником следственной части пошли на квартиру, - а я была
еще совсем зеленым следователем и смотрела ему в  рот,  -  там  он  стал
методично вытаскивать из шкафа одежду, осматривать  и  бросать  на  пол,
потом вывалил на кровать содержимое  коробки  с  нитками  и  пуговицами,
убедился, что пуговица чужая, и мне скомандовал: "Пошли!" А я  спросила,
кто весь этот разгром будет убирать.  А  он  мне  говорит:  "А  ты  что,
уборщица?"
   - Догадываюсь, что ты ему ответила: что ты как раз следователь, а  не
уборщица, поэтому должна все привести в порядок. И первый  раз  в  своей
жизни полаялась с начальством, да? Только вот после этого  кое-кто  стал
про тебя говорить, что ты со странностями, а у  начальника  следственной
части никто никаких отклонений  не  заметил.  Ну,  положим,  согласен  с
тобой, я тоже на месте происшествия не шастаю по холодильникам, но  и  в
другую крайность не ударяюсь, как некоторые. Я же помню, как ты,  будучи
беременной, на следственном эксперименте в квартире у клиента грохнулась
в обморок, поскольку с утра до вечера ничего не ела, а  из  рук  клиента
чашку кофе или яблоко взять тебе западдо было.
   -  Правильно,  я  же  на  следующий  день  собиралась  ему  обвинение
предъявлять.
   Ну, не могу я сегодня у клиента кофе пить, а завтра обвинение  ему  в
рожу. Ну, дура, но кому от этого плохо?
   - А зачем ты давишь своим моральным превосходством?
   - Почему  давлю?  Я  что,  в  прессу  сообщила  о  своем  героическом
поступке? Я хоть раз о нем где-нибудь кому-нибудь упомянула?
   - Вот я и говорю, давишь. Ну ладно, Машка, тебя разве переспоришь!
   Вернемся к нашим баранам. Чего там Денщиков-то натворил?
   - Это демагогический прием. На, почитай...
   Я кинула Лешке тощенький материал. Он ловко поймал  его,  положил  на
раскрытое дело об убийстве Чванова и начал читать, а я, не  удержавшись,
влезла с ногами на свое рабочее кресло и извернулась так, чтобы мне тоже
было видно заявление гражданина Скородумова.
   Гражданин же Скородумов четким, разборчивым почерком излагал довольно
интересную историю о том, как три месяца назад к нему ночью приехал  его
старый знакомый и сообщил, что его сын попал в очень неприятную историю.
Молодой человек познакомился с девушкой,  пару  раз  встречался  с  ней,
пригласил ее в ресторан, потом к себе  на  квартиру.  Девушка  особо  не
церемонилась, сразу спросила, где у  него  ванная,  приняла  душ,  вышла
оттуда в одном кружевном поясе с  чулочками,  постель  сама  нашла,  без
посторонней помощи, а в постели,  в  порыве  страсти,  стала  требовать:
"Сожми меня крепче в своих объятиях, милый! Впейся в меня изо всех  сил!
Ударь меня, не стесняйся! Вонзи мне в спину  ногти,  иначе  я  не  смогу
получить удовольствия!" Этот дурачок все так и делал, как  велели,  хотя
вовсе не был сторонником садомазохистского секса, а, напротив, тяготел к
традиционализму в половых отношениях.
   Вообще, надо сказать, юноша был из хорошей семьи и  получил  недурное
воспитание, что его и погубило: внушили ему с детства, что если  женщина
просит и удовлетворить ее просьбу в твоих силах, то не  по-джентльменски
отказывать даме. Вот он и старался вовсю, и ногтями ей спину расцарапал,
и по лицу ей ладошками  повозил,  и  мало-мальски  остававшееся  на  ней
бельишко порвал.
   Дама была в восторге. А поутру не по-товарищески слиняла еще до того,
как он проснулся, и направилась прямиком - нет, не в милицию, как  можно
было ожидать, а в  травматологический  пункт,  где,  отсидев  пустяковую
очередь, зафиксировала плоды страсти  роковой:  и  ушибленную  бровь,  и
расцарапанную спину.
   И продемонстрировала пострадавшее от лап партнера кружевное белье.  И
назвала  врачу-травматологу  адрес,  где  все  эти  безобразия   с   ней
происходили. И даже попросила, не в службу, а в дружбу, взять у  нее  из
половых путей мазочки, причем упомянула,  что  на  стеклышки,  а  не  на
ватный тампончик. А вернувшись домой, в спокойной обстановке упаковала в
бумажный конверт кружевной пояс со следами надрывов.
   То есть тем, кто понимает, ясно - девушка грамотная.  Я  даже,  читая
это, испытала неясные  чувства,  сродни  досаде:  вот  бы  все  дежурные
следователи действовали так хладнокровно и умело, а главное, со  знанием
основ криминалистики, медицины и биологии. При этом, надо  заметить,  до
милиции девушка так и не дошла, что также имеет  немаловажное  значение.
Главное, возможные  доказательства  зафиксированы  и  тихо  будут  ждать
своего часа, никуда не денутся, а  посторонних  зачем  впутывать  раньше
времени в личные дела?
   Поздним  вечером  того  же  дня,  как  следовало  из   обстоятельного
заявления гражданина Скородумова, в квартиру юноши позвонили.  Когда  он
открыл дверь, на пороге стояли трое  крепких  парней,  один  из  которых
махнул перед его носом красным удостоверением и невнятно представился.
   Парни уверенно оттеснили хозяина в сторону и прошли в  квартиру,  где
профессионально рассредоточились по жилым и подсобным помещениям,  молча
и сноровисто все осмотрели, убедились, что  в  квартире  больше  никого,
после чего  тот,  что  с  красным  удостоверением,  подошел  к  хозяину,
ошеломленно взиравшему на действия визитеров, и,  ни  слова  не  говоря,
ударил его кулаком в живот; молодой человек согнулся от резкой  боли,  и
тут же ему был нанесен второй удар  сверху  по  шее.  Он  упал  к  ногам
посетителей и так и лежал, пока те объясняли ему свои действия.  Человек
с удостоверением явно был  лидером  в  этой  группе,  поскольку  говорил
только он. А говорил он следующее: "Знаешь ли ты, урод, сколько дают  за
изнасилование? Не знаешь? От трех до шести, сука, а с особой жестокостью
по отношению к потерпевшей - от четырех до  десяти,  запомнил?  По  тыще
баксов за год - не жирно будет, нормально? А знаешь, как насильников  на
зоне опускают? Не знаешь? Петр, покажи ему".
   Тут один из ассистентов нагнулся к лежащему юноше и разрезал  на  нем
сзади брюки, но больше ничего сделать не успел, так как юноша забился  в
истерике и перекрыл доступ к обнажившемуся месту. Больше, правда, его не
били,  лидер  удовлетворенно  отметил,  что  юноша,  видимо,  все  понял
правильно, и  ассистенты  резво  подхватили  юношу  под  руки,  подняли,
подтащили к столу на кухне, усадили, пардон, голым задом на табуретку  и
положили перед ним лист бумаги и ручку.
   Будучи  полностью  деморализованным,  молодой  человек  под  диктовку
написал документ, озаглавленный "Чистосердечное  признание",  в  котором
было сказано, что накануне он, негодяй, грубо изнасиловал едва  знакомую
девушку и раскаивается в содеянном.
   Человек  с  удостоверением  выхватил  из-под  руки  юноши  листок   с
"чистосердечным признанием", лишь только тот, как было велено,  поставил
под написанным свою подпись и дату; аккуратно сложил  листочек,  засунул
его под куртку, и гости направились к  двери.  Уже  с  лестницы  главарь
крикнул хозяину, что получить назад этот  листочек  и  свой  паспорт  он
сможет ровно за десять тысяч баксов - по одному за каждый год возможного
срока, и захлопнул дверь.
   Очухавшийся  молодой  человек  вскоре  обнаружил,  что  его   паспорт
действительно пропал  из  бумажника,  находившегося  в  кармане  куртки.
Больше из его имущества ничего не  пострадало  -  ни  бумажник,  ни  его
рублевое и валютное содержимое,  ни  сама  куртка,  довольно  приличная,
висевшая на вешалке.
   Обливаясь слезами, юноша позвонил папе и все ему рассказал. Папа  тут
же  примчался  и  решил  обратиться  к  другу  семьи,  Олегу   Петровичу
Скородумову,  в  прошлом  офицеру  контрразведки,  в  надежде,  что  тот
что-нибудь толковое посоветует.
   Вот с этого места гражданин Скородумов начал уже писать от себя, а не
с чужих слов. Степень его дружеских отношений с  отцом  юноши  позволяла
тому побеспокоить Олега Петровича в неурочный час.  Выслушав  знакомого,
бывший контрразведчик предположил,  и  не  без  оснований,  что  молодой
человек  стал   жертвой   хорошо   продуманного   шантажа   со   стороны
организованной группы. Коль скоро речь шла о выкупе документов за десять
тысяч долларов,  логично  было  ожидать  выхода  шантажистов  на  связь,
поэтому Олег Петрович  поскреб  по  сусекам  и  оперативно  подключил  к
телефонному аппарату молодого человека определитель номера и  магнитофон
для записи содержания разговоров, и велел тому не отходить от  аппарата.
На  третий  день  ловушка  сработала;  правда,  номер,  откуда  звонили,
определить не удалось, но звонивший передал юноше привет  от  Анджелы  с
порванным кружевным поясом и назвал место и время,  куда  надо  принести
деньги. Прослушав запись  разговора,  бывший  комитетчик  подпрыгнул  от
радости: был назван  тихий  переулок  в  нашем  районе  -  не  кафе,  не
квартира, не загородная глушь.
   С тщательностью, присущей сотрудникам органов  Госбезопасности,  Олег
Петрович проработал подходы к месту встречи, возможные точки  наблюдения
и профессионально зафиксировал на видеопленку получение денег в обмен на
паспорт и заявление, при этом, к вящей его радости, шантажист деньги  не
просто взял, а - под скрытой видеозаписью - тщательно пересчитал.
   Отсутствие у Скородумова  помощников  делало  невозможным  задержание
шантажистов (хотя к юноше подошел только один, в  ком  тот  впоследствии
опознал человека с удостоверением), но технически  Скородумов  за  время
работы  в  Госбезопасности  вооружился  в  достаточной  степени:  слова,
которыми шантажист перебросился  с  жертвой,  были  записаны  с  помощью
чувствительного радиомикрофона.
   Вот с этим уловом, правда, пожертвовав десятью тоннами "зеленых"
   (потерпевшие  надеялись,  что   временно),   можно   было   идти   за
справедливостью. Судя по всему, имела место непродолжительная  дискуссия
о том, к каким силовым структурам обратиться - в милицию  или  к  людям,
обладающим реальной властью.
   Победили  здравомыслие  и  законопослушность  в   лице   Скородумова.
Потерпевший за ручку с папой пошли в отделение милиции  и  понесли  туда
видео-и аудиокассеты, добытые Скородумовым оперативным путем.
   А  дальше  ситуация  получила   развитие   весьма   неожиданное   для
фигурантов, но - предсказуемое. Заявителей попросили подождать, и  после
двухчасового  сидения  в  коридоре  юноша  был  приглашен   в   кабинет,
ознакомлен с протоколом о его задержании на трое суток по  подозрению  в
изнасиловании и поехал в камеру.
   А папа в состоянии "грогги" побежал за адвокатом, который был допущен
к материалам дела лишь через сутки, и с удивлением  узнал,  что  никаких
видео-и аудиокассет при заявлении нет, да и  заявления  о  шантаже  нет.
Свидевшись с подзащитным, адвокат с еще большим  удивлением  узнал,  что
молодой человек собственной  рукой  порвал  написанное  им  заявление  о
шантаже в обмен на  обещание  следователя  прокуратуры  после  истечения
семидесяти     двух     часов,     предусмотренных      статьей      122
Уголовно-процессуального  кодекса,  избрать  ему  меру  пресечения,   не
связанную с  заключением  под  стражу,  а  позднее  и  вовсе  попытаться
прекратить дело об изнасиловании.
   От дальнейших комментариев молодой человек воздержался,  а  выйдя  из
кутузки через трое суток, вдохнул полной грудью, пообещал папе  в  самое
ближайшее время возместить понесенные расходы и отказался от  каких-либо
бесед на эту тему.
   Единственное, что удалось вызнать Олегу Петровичу Скородумову,  и  не
от молодого человека, а обходными путями, - так это то, что  предложение
следователя уничтожить заявление о шантаже  в  обмен  на  свободу  имело
место в помещении изолятора временного содержания в присутствии  некоего
сотрудника  городской  прокуратуры.  Судя  по  скудным  приметам,   этот
сотрудник  городской  прокуратуры  напоминал  лидера  преступной  группы
шантажистов, что, в общем, Олега Петровича не сильно удивило.
   Правда, он не пытался быть  святее  Папы  Римского,  после  того  как
непосредственный участник всей этой  истории  и  его  папаша,  уведомили
Скородумова о том, что никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах  не
подтвердят своего заявления  о  шантаже.  Но  он,  как  истинный  офицер
контрразведки, хоть и отставной, захотел  на  всякий  случай,  мало  ли,
максимально прояснить ситуацию.
   Ему  понадобилось  две  недели,  чтобы  установить,   что   сотрудник
городской прокуратуры работает в отделе по  расследованию  особо  важных
дел и носит фамилию Денщиков.
   Олег Петрович Скородумов держал это в  себе,  но  тут  к  нему  домой
пришли два сотрудника милиции с постановлением на обыск, подписанным  И.
А. Денщиковым, и предложили выдать все имеющиеся у него дома, а также  в
иных местах видеокассеты, на которых в каком-либо  качестве  фигурировал
друг семьи, тот самый незадачливый  юноша.  Скородумов  гордо  отказался
выдавать  что-либо  добровольно   и   предоставил   производящим   обыск
возможность перевернуть в его квартире все, что переворачивалось.  Потом
он с ними поехал к себе на  службу  и  предъявил  им  содержимое  своего
рабочего стола и сейфа. Обыскивающие  ушли  несолоно  хлебавши.  Правда,
очко у них Скородумов  выиграл,  потребовав,  как  человек,  знакомый  с
Уголовно-процессуальным кодексом, оставить ему копию протоколов обыска и
для убедительности назвал нужную статью.  Те  не  стали  скандалить  при
понятых, оставили копии двух протоколов, в  которых  было  указано,  что
обыски проводились  по  поручению  следователя  по  особо  важным  делам
Денщикова.
   Синхронно дочитав до этого места, мы с Лешкой переглянулись.
   В принципе не нужно быть офицером  контрразведки,  чтобы  просчитать,
что к заявлению о шантаже безопаснее приложить не подлинники, а копии  с
кассет. Когда Скородумов устанавливал личность шантажиста, уже для себя,
он невольно засветил наличие у него видеозаписи - что-то  же  он  должен
был демонстрировать тем, кто мог опознать человека с  удостоверением.  А
информация о кассете,  представляющей  опасность,  тихонечко  потекла  к
Денщикову. Это, конечно, в  заявлении  Скородумова  не  упоминалось,  но
читалось между строк.
   Скородумов в своем послании прокурору города  храбро  признавал,  что
потерпевшие от  шантажа  его  слов  не  подтвердят  и  что  связь  между
инсценированным изнасилованием и шантажом и проведенными у него, по  его
мнению,  незаконными   обысками   чисто   умозрительная,   но   требовал
организовать по изложенным в его заявлении  фактам  проверку  и  принять
законное решение. Что ж, имел право. Мы  с  Лешкой  дочитали  бумаги  до
конца и молча уставились друг на друга.
   Нам даже не потребовалось вслух делиться мнениями.  И  так  все  было
понятно.
   Чтобы провести по изложенным Скородумовым фактам проверку, нужно было
бросить все, заручиться поддержкой того же РУОПа, получить в помощь  как
минимум трех оперов с  машиной  и  копать  круглые  сутки,  поскольку  с
момента, когда о наших действиях станет известно Денщикову, - время  тут
же заработает против нас.
   Впрочем, "о наших",  "нас"  -  это  я  погорячилась.  Матерьяльчик-то
расписан мне, и только мне. А мужчин в лице Горчакова шеф велел  беречь.
Несмотря на то, что из горящих  глаз  мужчины  выплескивалось  страстное
желание воздать по заслугам способному пареньку Игорю Денщикову.
   - Маш...
   - Что, завидно?
   - Не то слово.
   - Если тебе  просить  у  шефа  этот  материал,  то  только  вместе  с
Чвановым.
   - Почему это?
   - Потому что Олег Петрович Скородумов был начальником охраны Чванова,
или как там у них это называлось. Может, это и совпадение, но  пока  мне
кажется, что и тут, и там надо одному человеку работать.
   - Да, и у  меня  эти  взятки  окаянные,  и  через  два  дня  срок  по
убийству...
   Ну, я тогда тебе просто помогу, ладно? Поговори с шефом.
   - Леш, ты же понимаешь, что пока взятки не сдал, говорить бесполезно.
Иди уже, быстро напиши список свидетелей, дело подшей и вперед. Шефу  на
стол дело положишь, и тогда уже можно чего-нибудь для  себя  поклянчить.
Иди-иди.
   Елки-палки, и мне  уже  пора,  я  за  Гошкой  в  школу  опаздываю;  я
понеслась.
   Лешка любезно подал мне пальто, я в  темпе  оделась  и  помчалась  за
своим Хрюндиком  в  школу,  а  Горчаков  поплелся  заканчивать  дело  по
взяткам.
   Я  прекрасно  понимала  Лешку,  мне  и   самой   иногда   составление
обвинительного заключения  казалось  невыносимым  бременем,  за  которое
никак не взяться, а главное - никак от него не отделаться. Были  случаи,
что я не могла сесть за обвиниловку по несколько дней, хотя сроки  брали
за горло. А потом прилетала муза,  и  обвинительное  писалось  на  одном
дыхании за несколько часов.
   В свое время, будучи молодым следователем, я пыталась  разобраться  в
причинах того, что на месте происшествия, например, я  функционирую  как
робот, запрограммированный на конкретное задание, - в том смысле, что не
знаю усталости, пока не поставлю последнюю  точку  в  протоколе.  То  же
относится и к важным  допросам;  как-то  я,  вместе  с  двумя  судебными
медиками, допрашивала доктора, виновного в смерти пациентки,  в  течение
восьми часов, с  двумя  перерывами  по  пять  минут,  во  время  которых
допрашиваемый выходил в туалет, а мы с докторами  лихорадочно  обсуждали
дальнейшую тактику допроса.  Восемь  часов  я  полностью  контролировала
ситуацию, а играла, между прочим, на чужом поле -  и  допрашиваемый  это
чувствовал   и   предпринимал   попытки   задушить   меня    медицинской
терминологией, только  все  его  подачи  я