кормит тоже, вон,
ремонт нам сделала, машину для розыска купила. У  нее  казино,  так  что
вечером от ресторана не отказывайтесь. В гостинице  не  ешьте,  вы  люди
непривычные, можете заболеть. А при казино хороший  ресторан.  Днем  там
для работников милиции комплексные обеды. Значит, я немного  ошиблась  -
он не эфиоп, а алжирец. Но по-русски он говорил замечательно.
   Когда мы вышли на улицу, Франсуа Ксавье сидел за рулем  ярко-красного
кабриолета. Зрелище это так и просилось  на  экран  -  чернущий  негр  в
милицейской форме в алой блестящей машине. Он любезно открыл нам дверцы,
и мы помчались с ветерком в гостиницу.
   Осмотрев отведенный мне номер, я  смогла  констатировать  лишь  одно:
видала я в своей жизни номера и похуже.
   Проводить тут время совершенно не хотелось, поэтому  мы  с  Кужеровым
отправились работать. Франсуа  Ксавье  подвез  нас  к  кладбищу,  а  сам
отправился в ЦАБ собирать интересующие нас сведения.
   На кладбище, прямо скажем, было неуютно. Находилось  оно  на  окраине
города, освещалось плохо, над ним в темном небе летали вороны и злорадно
каркали.
   Пока мы с Кужеровым пробирались к кладбищенской конторе  по  толстому
слою палой листвы, мы Успели обсудить, как получилось,  что  сведения  о
смерти Коростелева в колонии не попали в данные информационного центра.
   - Раньше паспорта осужденных уничтожали, - вспоминала я,  -  а  после
освобождения выдавали им новые,  а  теперь  из  суда  их  направляют  на
хранение в паспортные столы и после освобождения выдают человеку тот  же
паспорт.
   - Маша, не ломай себе голову, - отозвался Кужеров,  подкидывая  ногой
желтые кленовые листья. - Откуда в ИЦ поступают сведения  о  смерти?  Их
туда передают люди. Если в колонии кто-то деньги хапнул за то, что глаза
закрыл на побег, то этот же "кто-то" и в ИЦ сведения не передал.  Вот  и
вся недолга.
   - Ну да, похоже. А если Коростелев паспорт заныкал еще до посадки, то
потом просто достал его из укромного места и пользовался. Вот  же  и  на
работу устроился, и прописался в Питере...
   - Ну да, розыска-то на него не было. Он же умер, ха-ха.
   - Ты, кстати, чудовище,  в  Питере  в  загс  сходил,  выяснил,  какие
документы Коростелева были сданы для получения свидетельства о смерти?
   - Вот сразу и чудовище, - проворчал Кужеров. - Сходил и  узнал.  Жена
сдала военный билет без фотографии. Легче тебе стало?
   -  Понятно.  Паспорт  без  фотографии  не  сдашь,  придерутся,  а   с
фотографией нельзя, вдруг кто-то обратит внимание, что покойник непохож.
А с военного билета фотка отлетела, и все.
   В конторке сидел старенький дедушка, очень  нам  обрадовавшийся:  ему
явно не хватало развлечений.
   - Здравствуйте, - вежливо сказала я. - Мы из Петербурга, следователи.
   В подробности вдаваться я не стала,  и  удостоверения  показывать  мы
тоже сочли излишним, видно было, что дедушка и так нам все скажет. Он  и
вправду обрадовался еще больше и кинулся поить нас  чаем,  что,  кстати,
было нелишним, поскольку до ужина  в  казино  было  еще  далеко,  а  про
ресторан гостиницы вспоминать  не  хотелось,  во  избежание  желудочного
расстройства.
   - А у вас рабочий день не  заканчивается?  -  осторожно  спросила  я,
посмотрев на часы.
   - Да Господь с вами, - добродушно махнул рукой старичок. -  Я  ж  тут
прямо и живу, - он показал куда-то за спину. - У меня комнатка тут,  все
необходимое есть.
   Я подивилась: сторожка была совсем крохотной, видимо, только комнатка
и была к ней пристроена.
   - Извините, а туалет где? - не удержалась я.
   - А туалет во-он там, по второй аллее направо.
   - А вам  не  страшно  тут?  -  задала  я  совсем  бестактный  вопрос.
Прислушавшись, я уловила скрип раскачивающегося от ветра  фонаря,  шорох
падающей листвы, гортанные крики птиц. С ума тут  сойти  можно  от  этих
зловещих звуков в сторожке посреди кладбища.
   - Да я всю жизнь тут, чего ж тут страшного.  А  покойники  -  они  не
вредные. От них пока еще зла никому не было.
   - Все равно, как-то тут... - Я поежилась.
   - Ладно, давайте чаек пить, вскипел уже. Чем могу помочь?
   Отхлебывая горячий чай, я согрелась, и кладбищенская сторожка уже  не
казалась мне таким уж зловещим местом. Наоборот, даже симпатично, тепло,
уютно, снаружи листья падают с таким приятным шорохом...
   - Нам нужно знать, кого тут хоронили за последнюю наделю,  -  наконец
решилась я.
   - Чего уж проще, - обрадовался старичок. Я подумала, что он полезет в
какие-нибудь амбарные книги, но он тут же продолжил:
   -  Холясину  Анну  Ивановну,  царство  ей  небесное,  долго   болела,
отмучилась наконец. Кстати, знаете ли вы, молодые люди, что православные
не говорят "пусть земля ей будет  пухом"?  Это  языческое  выражение,  а
правильно - желать царствия небесного.
   - Только эту женщину? - переспросила я, грея руки о теплую кружку.  -
Больше никого не хоронили? Мужчин иногородних не привозили?
   - Спаси Господь! - замахал старичок руками. - Последний  раз  мужчину
иногороднего привозили года полтора назад, в тюрьме  преставился.  Вдова
привезла, молоденькая такая,  хорошенькая.  Говорит,  покойничек  отсюда
родом был, похоронить хотела на родине.
   - Неужели вы так хорошо помните? - поразилась я.
   - Ну а что ж мне еще делать? Днем  за  территорией  ухаживаю,  листья
сгребаю, поправляю памятники, если за могилкой уже ухаживать  некому,  а
вечером что  мне  делать?  Телевизора  у  меня  нет,  вот  сижу,  в  уме
перебираю, кто когда тут обосновался, годовщины вспоминаю.  Я  ведь  тут
многих знаю. Родственники мои тут лежат...
   - А вы только на память помните, или у  вас  есть  какой-то  учет?  -
поинтересовалась я.
   - Вообще-то с меня никто не требует учета, а сам для  себя  в  книжку
записываю. Хотите посмотреть?
   Я кивнула, дед скрылся за ситцевой занавеской, отделявшей  "офис"  от
жилого помещения, и через минуту вытащил к нам  пыльный  талмуд.  Открыв
его, он предоставил нам возможность  убедиться,  что  за  последние  две
недели здесь похоронили только  Холясину  А.  И.  Порывшись  в  талмуде,
старичок нашел и Коростелева, похороненного здесь в позапрошлом году.
   - А могилу показать можете? - спросила я, и дедушка закивал.
   - А как же! А для чего ж я тут. Прямо сейчас хотите?
   Мы  с   Кужеровым   переглянулись.   Честно   говоря,   прогулка   по
неосвещенному кладбищу на ночь глядя в мои планы не входила.
   - Мы завтра придем, хорошо?
   Поблагодарив смотрителя за чай, мы откланялись. Я не  стала  говорить
деду, что завтра мы придем с медиком выкапывать гроб. Если приметы трупа
и  группа  его  крови,  а  то  и  пальцы  -  конечно,  если  сохранилась
возможность получить его отпечатки,  -  совпадут  с  данными  поселенца,
находящегося в розыске со времени смерти в колонии Коростелева, то можно
будет считать, что одна часть головоломки нами собрана. А значит,  можно
будет возбуждать уголовное  дело  по  факту  убийства  этого  поселенца,
организации побега и использованию подложных документов и объявлять нашу
ушлую девушку, Ольгу Коростелеву-Кротову, в розыск. Уже пора  посмотреть
ей в глаза.

***

   Выйдя из сторожки, мы с Кужеровым направились к воротам кладбища, и я
снова ощутила", как тут неуютно. Ветер задувал прямо с каким-то полярным
присвистом,  меня  не  спасала  даже  куртка  Сергея,  которую  я  нагло
приватизировала. Светлее почему-то не стало, а представив себе мрачную и
пустынную окраину города за воротами  кладбища,  где  не  было  никакого
движения транспорта, я приуныла. Мы  с  Кужеровым  как-то  не  подумали,
каким образом мы будем выбираться к гостинице, а таксисты  тут  вряд  ли
дежурили ночь напролет...
   Ощущая себя героиней триллера за пять минут  до  решающей  схватки  с
ожившими мертвецами, повиснув на Кужерове, я дотащилась до кладбищенской
ограды и с тоской выглянула за ворота. И мой отчаявшийся взгляд выхватил
ярко-красную  машину,  спокойно  дожидавшуюся  у  поворота:   Франсуа-то
Ксавье,  в  отличие  от  нас,  озаботился  тем,  как  мы  будем   отсюда
выбираться. Кужеров обрадовался  не  меньше  меня,  вознеся  хвалу  всем
алжирским богам. Мы  забрались  в  кабриолет  и  понеслись  по  вечерним
просторам.
   Франсуа  привез  нас  в  средоточие  местного  бомонда  -  казино   с
обязывающим названием "Европа".
   Под  монументальной  вывеской  была  прикреплена  солидная  табличка,
гласившая, что охрану предприятия осуществляет городской отдел  милиции.
Нас провели с заднего  крыльца  через  кухню,  посадили  за  неприметный
столик в уголке ресторана и вполне прилично покормили. Участковый с нами
есть не стал, но пока мы жевали, сидел  рядом  с  нами  и  добросовестно
рассказывал о выполнении нашего поручения.
   - Ваш Коростелев,  -  говорил  он,  -  действительно  тут  родился  и
проживал до призыва в армию. После армии сюда не возвращался. Его  мать,
вот тут я вам на бумажке данные выписал, умерла в девяностом  году,  как
раз перед его демобилизацией.  Про  отца  его  сведений  нет.  Дом,  где
Коростелевы проживали, снесен. Я прошелся по территории, никого  уже  не
осталось, кто бы Виктора помнил.
   - Умершим он по вашему адресному бюро  не  числится?  -  спросила  я,
судорожно пережевывая котлету по-киевски, словно в жизни ничего  вкуснее
не едала. А Кужеров вообще ел уже третью котлету.
   - Нет, - покачал головой Франсуа Ксавье. - Он числится  выписанным  в
связи с призывом в Советскую Армию. Десерт будете?
   Мы на халяву сожрали и десерт, надеясь, что  бюджет  казино  выдержит
наше пиршество. Раз уж тут питался целый райотдел, будем надеяться,  что
две наши голодные глотки не разорят многодетную семью участкового.
   Удовлетворенно  оглядев  наши  размякшие  от  еды,  тепла   и   света
физиономии, Франсуа Ксавье сказал, что гостиница за углом, надо  перейти
дорогу, и любезно предложил отвезти нас туда на машине.  Я  уже  открыла
рот, чтобы поблагодарить и согласиться, но Сергей неожиданно застеснялся
и стал заверять  нашего  гостеприимного  хозяина,  что  и  так  уже  его
задержали, и вполне дойдем сами. Франсуа Ксавье настаивать не стал.
   Договорившись о плане работ на завтра, мы в его  сопровождении  вышли
из казино, он еще раз предложил транспортные услуги,  но  Кужеров  опять
отказался, и участковый на  своем  ярком  кабриолете  умчался,  рассекая
темный осенний воздух, как красная ракета.
   А мы с Кужеровым побрели за угол, и только когда он несколько свернул
с курса на гостиницу, нацелившись на освещенные  круглосуточные  ларьки,
мне со всей очевидностью открылся его коварный план.
   - Чего это ты там хочешь? - противным голосом спросила я,  вцепившись
в его руку.
   - Я? А... Ну, нам на завтрак надо чего-нибудь прикупить,  -  фальшиво
стал объяснять Кужеров, а глаза его уже выхватили ларек со спиртным, и я
поняла,  что  его  сближение  с  алкогольным  прилавком  неизбежно,  как
столкновение "Титаника" с айсбергом.
   Мне оставалось только принять судьбу такой, какая она есть. Максимум,
что я могла сделать в этой ситуации, чтобы  предотвратить  особо  тяжкие
последствия, - это выпить большую часть бутылки,  которую  он  собирался
приобрести.  Но  тогда  под  угрозой  моя  трудоспособность.  Оставалось
выяснить, чем он собирается тут напиться. Я с тоской смотрела,  как  мой
спутник приобретает бутылку водки, и сожалела, что даже ради обеспечения
завтрашнего трудового дня разделить с ним радость распития этого напитка
я не смогу, поскольку мой организм водку не принимает.
   По-моему, Кужеров на это и рассчитывал; но, тем не менее,  благородно
спросил, что бы я хотела выпить.
   - Понимаешь, Машка, - бубнил он, - мы уже третий день в командировке,
а еще ни в одном глазу; это примета плохая. Давай обмоем,  чтобы  завтра
все получилось, ага?
   Силы для борьбы были слишком неравны, и я вяло указала на  бутылку  с
этикеткой финского клюквенного ликера "Арктика", с некоторым  удивлением
отметив про себя, как хорошо снабжается спиртным Ивановская  область,  в
Питере я давно этого напитка не видела.
   Фужер широким жестом прикупил еще и ликер, и мы побрели в  гостиницу.
При этом  он  совершенно  забыл  про  "что-нибудь  на  завтрак",  бывшее
предлогом для  этого  шопинга.  Пришлось  мне  возвращаться  и  покупать
закуску, еще и потому, что пить без закуски даже ликер я не в состоянии.
В общем, в командировках я человек совершенно бесполезный.
   Интерьеры гостиницы, особенно после казино "Европа", навевали мысли о
самоубийстве. Нет, серьезно, есть такие места, в которых сама обстановка
приводит к мысли либо кого-то убить, либо самому повеситься. Я много раз
выезжала на трупы в  такие  дома,  где,  на  мой  взгляд,  не  совершить
преступление было невозможно.
   Первое, что я сделала, - это разведала расположение туалетной комнаты
и потребовала от Кужерова страшной клятвы, что он по первому  требованию
будет сопровождать меня туда (шутки шутками,  а  добираться  до  туалета
было не меньше пяти минут по коридору), и ждать около двери с пистолетом
наголо. Единственное, о чем я сожалела, обозрев туалетную  комнату,  что
он не может находиться там одновременно со мной и сторожить меня  внутри
туалета.
   В качестве места  распития  я  дипломатично  предложила  свой  номер,
преследуя корыстные цели. Если Фужер  напьется  до  такой  степени,  что
упадет, - пусть падает в моем номере; а то, если я захочу  в  туалет,  а
Фужер в это время будет спать у себя, закрывшись, мне ничто не  поможет.
А так - худо-бедно, но попробую контролировать обстановку...
   В общем, когда мы накрыли на стол,  он  выглядел  даже  эстетично.  Я
расслабилась, Фужер открыл бутылку водки и наполнил свой  стакан,  потом
налил мне ликера.
   - Ну... За  успех  нашего  безнадежного  дела,  -  произнес  он  свой
коронный тост, подняв стакан.
   Я  тоже  подняла  свою  посудину  и,  поднеся  ее   к   лицу,   вдруг
почувствовала из  стакана  совершенно  неуместный  в  данной  обстановке
запах.
   - Подожди-ка, - сказала я Кужерову,  придержав  свободной  рукой  его
руку со стаканом, и он недовольно наморщился. Я снова нюхнула содержимое
стакана и задала Сергею вопрос:
   - Слушай, а почему оттуда, - я кивком показала на  стакан,  -  пахнет
так, как будто я ногти крашу?
   - Ну-ка, - озаботился Кужеров, - дай понюхать.
   Не выпуская из рук своего стакана, он взял мой  и  принюхался.  Потом
покачал головой и отпил чуть-чуть  моего  ликера.  Посмаковав  пробу  на
языке,  он  скривился  и  отставил  стакан.  Я,  затаив  дыхание,  ждала
результатов дегустации.
   - Знаешь, Маша, - сказал он задумчиво, - не пей ты это лучше.
   - А почему так пахнет? - приставала я.
   - А потому что это подкрашенный ацетон. И я даже не уверен,  что  его
подкрасили клюквой. Пей лучше водку.
   - Да? - с подозрением спросила я. - А свою водку ты нюхал? Дай-ка!
   Я отобрала у него стакан и понюхала. По-моему, она  пахла  точно  так
же, как и "ликер", о чем я сообщила Кужерову. Но его  измученный  долгим
воздержанием  разум  отказывался  верить  в  такой  облом.  Он  и  нюхал
содержимое стакана, а потом и бутылки, и пробовал на вкус, но  даже  его
тренированный организм противился соединению  с  этим  напитком.  Тяжело
вздохнув - и от этого протяжного  вздоха  у  меня  чуть  не  разорвалось
сердце, - он отставил стакан и аккуратно завинтил обе бутылки.
   - Может, чайку? -  робко  предложила  я,  сознавая  всю  неуместность
безалкогольного напитка в данной ситуации.
   Кужеров горестно покачал головой.
   А когда я потянулась к бутылкам, чтобы выкинуть их в мусорное  ведро,
Кужеров неожиданно вцепился в них.
   - Сергей! Что ты собираешься с ними делать? - подозрительно  спросила
я. - Ты хочешь, что ли, в ларьке деньги забрать?  Так  в  чужом  городе,
ночью, можешь получить по кумполу. Я тебя не отпускаю.
   Но по умоляющему взгляду опера Кужерова я поняла, что  он  замысливал
иное. Он хотел тихо унести бутылки к себе и попробовать все-таки  выпить
ЭТО. Когда меня осенила эта  догадка,  я  вцепилась  в  бутылки  гораздо
крепче Кужерова и остервенело потащила их к себе.
   - Ты совсем обалдел, что ли? - крикнула я, прижимая к себе бутылки. -
Конечно, у нас на кладбище теперь блат, но не до такой же степени...
   В общем,  вечер  был  безнадежно  испорчен.  Мы  еще  тихо  посидели,
уставившись в тусклую картинку в телевизоре, и я лихорадочно соображала,
чем отвлечь Кужерова от черных мыслей, как  вдруг  он  хлопнул  себя  по
коленкам и неестественно бодрым голосом спросил, не  испить  ли  нам,  в
самом деле, чайку?
   Я бросилась заваривать чай, а он тем временем говорил:
   - Может, и правда пить не стоит. И  так  здоровья  нет,  а  если  еще
ацетона хлебнуть...
   - Конечно, - с готовностью поддержала я его, - так  можно  вообще  на
тот свет отправиться. Я вот видела людей, траванувшихся бытовой  химией.
Знаешь, врагу не пожелаю...
   Накрывая стол к чаепитию, я рассказывала Сереге про женщину, на  труп
которой я выехала тридцать первого декабря,  перед  самым  Новым  годом.
Молодая женщина утром поссорилась с мужем и в сердцах ему крикнула,  что
отравится. А муж, тоже в сердцах, ей кинул - мол,  травись,  хлорофос  в
кладовке. И она выпила этот самый хлорофос. И четыре  часа  каталась  по
полу в страшных мучениях, поскольку хлорофос тут же выжег ей и  пищевод,
и желудок, а смерть все не наступала. Так ее и нашел муж...
   А Кужеров в качестве алаверды к застольной беседе, рассказал мне  про
троих пьяниц; один из них жену в  роддом  отправил  и  пригласил  родных
собутыльников отметить это радостное событие. Пили они,  пили,  пока  не
бухнулись прямо на пол и не забылись алкогольным сном. А потом  один  из
них проснулся и побрел по квартире, ища, чего бы выпить, -  но  не  воды
или кваса, разумеется. И набрел на бутылку с водочной  этикеткой;  очень
обрадовался, схватил ее и жадно к ней припал. Но не тут-то было:  только
он успел сделать глоток, как к нему подбежал другой. И с криками о  том,
зачем же он без друзей пьет, вырвал у  приятеля  злополучную  бутылку  и
допил до конца. В бутылке же, как следует из логики событий, была  вовсе
не  водка,  а  ацетон.  Первый  пьяница  был  спасен  нашей   доблестной
медициной, а вот второго, который вырвал у друга отраву и  допил  ее  до
конца, спасти не удалось. И ведь даже не поняли, чего пьют...
   А потом мы вместе с ним вспомнили смешной случай  из  давно  минувших
дней, про горчаковскую свадьбу. Лешка Горчаков эту  историю  рассказывал
на каждой собирушке,  и  она  неизменно  имела  успех.  На  его  свадьбу
приехали какие-то дальние родственники, он  Даже  не  всех  их  знал  по
имени. Отмечали свадьбу  в  трехкомнатной  квартире  родителей  невесты,
народу было полно, и все, конечно, заснули вповалку без разбора спальных
мест. Ночью жених проснулся от нестерпимой жажды и побрел по  незнакомой
квартире, пытаясь в темноте нашарить какой-нибудь живительный  источник.
И вдруг - о чудо! как по заказу - на какой-то попутной  тумбочке  явился
его взору в бледном свете луны, проникавшем через окно, стакан с  водой.
Измученный жаждой Лешка схватил стакан и  стал  большими  глотками  пить
оттуда воду. И пил до тех пор, пока по носу его не стукнула  лежавшая  в
этой воде вставная челюсть какого-то приезжего гостя.
   Развлекшись таким немудреным образом, Кужеров вроде бы отошел, и мы с
ним с удовольствием попили чаю, а потом он для поддержания беседы  начал
читать стихи, и я поразилась, сколько он, оказывается, знает лирики! Кто
бы  мог  подумать  -  Фужер,  с  его  внешностью  снежного  человека   и
заскорузлыми ладонями, и вдруг Цветаева и Ахматова. Чего  он  только  не
читал мне в этот вечер! И Блока - "Девушка пела  в  церковном  хоре",  и
Шекспира - сто тридцатый сонет, "Ее глаза на звезды  не  похожи,  нельзя
уста кораллами назвать",  и  даже  Максимилиана  Волошина,  мое  любимое
стихотворение, "Голова мадам де Ламбаль":

   ...Это гибкое, страстное тело
   Растоптала ногами толпа мне,
   И на те