то будет?
   - Сейчас сама с ним решишь.
   Когда наконец меня допустили  к  клиенту,  я  отметила,  что  Пальцев
держится вполне спокойно, не нервничает. Мне он заулыбался и сказал, что
пока готов поговорить без адвоката, но чтобы я позвонила его  родителям,
они адвоката наймут.
   - Может быть, раз без адвоката, тогда допросим вас с видеозаписью,  -
предложила я.
   Пальцев заулыбался и сказал - с видео так с видео, он не возражает.
   Пришел специалист,  установил  камеру.  Пальцев  попросил,  чтобы  на
допросе остался  Кораблев.  Препятствий  к  тому  я  не  видела.  Камеру
включили, и Пальцев начал рассказывать.  Он  достаточно  связно  изложил
обстоятельства своего участия в похищении жены  бизнесмена  Масловского,
сообщив, что ему было известно, что Масловская водит машину в  состоянии
наркотического опьянения; он и один из его соучастников подрезали "ауди"
Масловской, вывели ее из машины и пересадили в свою. Отвезли  Масловскую
на квартиру, снятую заранее. Позже, пока третий их  соучастник  отвлекал
работника ГИБДД, дежурившего недалеко от места похищения, он  отогнал  с
набережной "ауди" Масловской. В тот же вечер, после того как Масловскому
по телефону были выдвинуты требования о выкупе - планировалось  получить
пятьсот  тысяч  долларов,  -  на  квартиру  приехали  сотрудники  службы
безопасности Масловского. Они увели женщину, а Пальцева  и  соучастников
отвезли в холдинг. Там их разделили; двоих  похитителей,  приехавших  из
Армении, допрашивали в одной комнате, а его отвели в другую, и там с ним
разговаривал какой-то человек, которому он  почел  за  благо  рассказать
правду о заказчике похищения и о  собственной  роли  в  этом  похищении.
Человек, который с ним беседовал, объяснил, что у него есть два пути - в
лесную могилу вместе со своими соучастниками  или  искупить  свою  вину,
убив заказчика. И он согласился, так как в его молодом возрасте - он так
и сказал под видеозапись - умирать не хочется.
   Поскольку заказчик доверял ему, он, Пальцев,  будучи  отпущен  людьми
Масловского,  приехал  к  Асатуряну  на   дачу,   рассказал,   что   его
соучастников взяли, а ему удалось скрыться. Его  данных  соучастники  не
знают, поэтому опасаться оснований  нет.  Выходной  он  провел  на  даче
Асатуряна, а  в  понедельник,  отвезя  Асатуряна  в  ювелирный  магазин,
застрелил там его и тех, кто случайно попал на  линию  огня,  -  девушку
Асатуряна, охранника и, кажется, продавщицу.
   Позже он приезжал на дачу Асатуряна, чтобы забрать причитающиеся  ему
деньги, которые нужны ему  были  для  оплаты  пластической  операции  за
границей.
   Объявив перерыв, я довольно быстро составила протокол" оставив пока в
стороне некоторые вопросы. Придет адвокат, тогда и  будем  разговаривать
предметно. Того, что наговорил под видеозапись Пальцев, для предъявления
обвинения и ареста достаточно. А потом я бы хотела  выяснить,  например,
откуда он знает заказчика  похищения  -  Асатуряна;  откуда  он  получил
Данные о том, на какой машине ездит жена Масловского и каким  маршрутом;
кто играл главную роль в похищении - он или гастролеры из Армении? И кто
его снабдил оружием для убийства Асатуряна; а главное - куда  потом  это
оружие делось?
   После перерыва Пальцев с большим удовольствием просмотрел видеозапись
собственного допроса и прочитал составленный мной протокол.
   - Все  правильно  записано?  -  спросила  я.  Он  кивнул  и  подписал
протокол.
   - Вы родителям  моим  не  звонили?  -  спросил  он,  отодвигая  бланк
протокола.
   - Нет еще, сейчас этим займусь.
   - Они мне адвоката наймут, вы не  беспокойтесь,  нормального.  Деньги
будут, все тип-топ. Вы только скажите, что дело серьезное, речь идет  об
убийствах, пусть хорошего защитника найдут. А можно теперь закурить? Мне
сказали, что после допроса можно будет покурить.
   Кораблев дал ему сигарету из своей пачки  и  поднес  зажигалку.  Федя
затянулся, картинно отставил руку и попросил:
   - Вы только маме моей не говорите, что я курю, ладно?

Глава 19

   Пока журналист Трубецкой  по  всем  программам  телевидения  упивался
победой, мы подсчитывали убытки. В результате бегства Гурина из кафе для
нас осложняется доказывание  преступной  связи  Феди  Пальцева  и  людей
Масловского.
   Кроме того, Федя пока еще не сказал ни слова о местонахождении оружия
и о том, от кого он его получил. Если бы мы засекли тайник или взяли  бы
его с оружием...
   А, да что тут говорить...
   Люди Масловского, несмотря на найденные у них при  обысках  оружие  и
боеприпасы, хранили молчание. Тут  же  прибыли  лучшие  и  дорогостоящие
адвокаты, наполняя  казенные  коридоры  ароматами  чужеземных  парфюмов;
слышался беспрестанный трезвон мобильников и сжатые отчеты вполголоса  о
том, какие планы у обвинения. Практически каждый адвокат - а у некоторых
задержанных было по два защитника - говорил  нам  о  том,  что  дело  не
нашего, не районного уровня, и  в  самое  ближайшее  время  должно  быть
передано в городскую прокуратуру. Судя по тому, что несколько  адвокатов
непринужденно  набирали  по  мобильнику  номер  мобильного  же  телефона
прокурора города, который мне, например,  был  неизвестен,  -  они  явно
возлагали определенные надежды на передачу дела в городскую.
   Я тем временем  пыталась  дозвониться  до  кого-нибудь  из  родителей
Пальцева. Мне и самой хотелось  на  них  посмотреть.  Но  телефон  мамы,
сообщенный мне Федором, не отвечал, а на работе у папы говорили, что  он
проводит практические  занятия  с  курсантами  и  освободится  не  ранее
пятнадцати часов. Я приготовилась терпеливо ждать пятнадцати часов,  как
вдруг мне сообщили, что явился адвокат Пальцева. Подивившись - откуда же
он взялся? - я пошла на него посмотреть. Ни фамилия, ни личность его мне
ничего не сказали. Раньше мы с ним никогда не сталкивались. Он  призывно
помахал ордером и  сказал,  что  у  него  соглашение  на  защиту  Федора
Вячеславовича Пальцева. Я небрежно поинтересовалась, кто проявил  добрую
волю и оплатил соглашение на защиту, и адвокат так же небрежно ответил -
друзья задержанного.
   - Подождите, - сказала я и отправилась  в  кабинет,  где  задержанный
Пальцев ел из банки принесенный ему Кораблевым компот из персиков.
   - Федор Вячеславович, - обратилась я к нему, но он перебил меня:
   - Можно просто Федя.
   - Федя, там адвокат пришел. - Так быстро? - удивился он.
   Я назвала фамилию адвоката  и  спросила,  знает  ли  его  Федя.  Федя
отрицательно покачал головой. У меня были основания  считать,  что  есть
кое-кто, кому очень не хочется, чтобы Федя  говорил  лишнее,  поэтому  я
поинтересовалась, кто из его друзей мог заплатить за адвоката?
   - Мария Сергеевна, это боль моей жизни,  но  у  меня  нет  друзей,  -
отставив персики, совершенно серьезно сказал обожженный киллер. - Я один
на льдине.
   Я вышла к  адвокату  и  вежливо  поставила  его  в  известность,  что
задержанный Пальцев изъявил желание пригласить определенного адвоката, в
связи с чем в услугах других защитников не нуждается.  Черт  его  знает,
кто такой этот защитник? Сплошь и рядом адвокатов людям нанимают  отнюдь
не друзья, а враги, чтобы быть в курсе дела, влиять на  показания,  а  в
случае чего -  просто  убрать  человека.  Подождем,  пока  соглашение  с
адвокатом заключат родители. Конечно, случайностей исключить нельзя,  но
все-таки будет спокойнее.
   Отставленный адвокат пожал плечами и осторожно спросил, не буду ли  я
так  любезна  показать  ему  заявление  подзащитного,   в   котором   он
отказывается от его услуг. Я максимально вежливо разъяснила, что законом
такое не предусмотрено, посему адвокату  придется  удовлетвориться  моим
словом. Он не нашелся, что ответить, и удалился.
   Вернувшись в кабинет, я обратилась к Кораблеву:
   - Ленечка, возьми-ка ноги в руки, съезди  за  Федиными  родителями  и
привези их обоих сюда.
   - Понял, - вскочил Леня, помахал ручкой задержанному Феде, с  которым
у них, судя по всему, установилось полное взаимопонимание, и убежал.
   - Я маму увижу? - обрадовался Пальцев.
   - И папу тоже, - кивнула я.
   - Лучше сначала маму. Кстати, Мария Сергеевна, можете  обращаться  ко
мне на "ты". - Хорошо, - кивнула я.
   У Феди  за  плечами  большой  опыт  общения  с  инспекцией  по  делам
несовершеннолетних, или как она там теперь называется, и, похоже, во мне
он тоже видит что-то вроде тетеньки-инспектора.
   - Федя, - я присела рядом с ним, - ты где жил до переезда?
   - На Пискаревском проспекте, - ответил он.
   - А почему вы оттуда уехали?
   - Родители поменялись, - пожав плечами, ответил он.
   Спросить или не спросить про  доктора  Вострякова?  Нет,  пока  рано.
Пусть опера с ним по-. работают. Пусть  он  привыкнет  к  своему  новому
статусу, пусть поймет, что нам можно доверять.
   Кораблев  обернулся  достаточно  быстро.  Вскоре  в  кабинет  входила
небольшого роста женщина, приятная на вид, с встревоженным лицом, за ней
шел высокий мужчина в военно-морской  майорской  форме,  губы  его  были
плотно сжаты, брови насуплены. Мужчина остановился на пороге, а  женщина
стремительно подошла к Федору, который поднялся навстречу, и обняла его:
   - Феденька, мальчик мой, что случилось?
   - Мам, мне адвокат нужен...
   - Конечно, не сомневайся, мы с папой все сделаем. Что тебе  принести,
маленький? Сгущенки? Колбаски? Что тут можно, ты знаешь?
   Мама Феди вела себя так, словно пришла к сыну в больницу.  Что  ж,  в
каком-то смысле так и было. Если в дело не вмешаются  посторонние  силы,
то Федя проведет в этой больнице всю оставшуюся жизнь.
   Отец Пальцева, глядя на жену и сына, так  и  не  произнес  ни  слова.
Позже, когда я разговаривала  с  ними  в  соседнем  кабинете,  он  скупо
сказал, смотря в сторону, что до конца дней будет чувствовать свою  вину
перед сыном, - приохотил его к оружию, дома была коллекция,  думал,  что
это хобби отвлечет сына от улицы, а вышло  вон  как,  вон  куда  привело
сына...
   А мама вела себя так, будто не понимала, что  происходит.  Хоть  и  в
деликатной форме, но я постаралась объяснить, в чем подозревается  Федор
и что ему грозит. Мама покивала  головой,  но  в  ее  глазах  ничего  не
отразилось, и  казалось,  что  она  обеспокоена  только  одним  -  какие
продукты принимают в  передаче?  Перебив  меня  на  полуслове,  она  еще
поинтересовалась, можно ли принести сыну удобную одежду.
   Потом я разделила их и допросила по отдельности. Обоих я  спрашивала,
не знают ли они доктора Вострякова, не пересекались ли когда-либо с  ним
по работе или иначе, не лечил ли он когда-то их сына или их самих?  Нет,
отвечали они оба, эта фамилия им незнакома, с таким человеком никогда  и
нигде они не пересекались. Единственное, о чем обмолвилась мама, - когда
они жили на Пискаревке, Федя часто бегал играть на  территорию  больницы
Мечникова; они с ребятами перелезали через ограду и прятались  в  густых
кустах  между  многочисленными  корпусами  больницы.  Я   хорошо   знала
территорию больницы, потому что часто  обращалась  на  кафедру  судебной
медицины Санитарно-гигиенического института и часто бывала там, плутая с
непривычки  по  заросшему  больничному   парку   среди   заброшенных   и
облупившихся корпусов. Да,  там  можно  было  играть  и  в  войну,  и  в
мушкетеров, и в пиратов; парк и корпуса походили на старинный  замок,  и
специалисты  с  кафедры  судебной  медицины   рассказывали   мне   много
интересного про больницу.
   На всякий случай я спросила Фединых родителей, не  присылали  ли  они
адвоката, но они категорически отрицали это. Вот еще вопрос - кто же это
суетится, торопясь подсунуть нам своего человека, и чего  эти  неведомые
благодетели  так  боятся?  Раскрытия  убийства   депутата   Селунина   и
бизнесмена  Бардина,  о  которых,  помнится,  обмолвился  Кораблев?  Или
чего-то, связанного с Масловским?  Вряд  ли  это  асатуряновские  дружки
действуют - Осетрине-то уже ничто не угрожает.
   Естественно, при допросе родителей я тщательно выяснила все возможные
места,  где  могло  храниться  оружие,  использованное  их   сыном   при
совершении преступлений, но все названные ими сведения не  принесли  нам
никакого результата. На вопрос, какой машиной пользуется их сын и откуда
она у него, родители дружно ответили, что это машина его друга,  который
уехал за границу и разрешил их сыну попользоваться "девяткой", из чего я
сделала вывод, что несмотря на слепую родительскую  любовь,  безусловно,
имеющую место, Ирина Федоровна и  Вячеслав  Иванович  не  слишком  много
знают о сыне и, самое главное, не желают знать.  Стал  сынок  ездить  на
машине, отбоярился от расспросов отговоркой,  что  друг  оставил  машину
поездить, - и ладно, и закрыли глаза на то, что друзей сына что-то давно
не видали, а особенно таких, которые владеют машинами и которым не жалко
на несколько лет дать машину Феде попользоваться.
   Ладно, разговор про машину с Федей - еще впереди, а вот из  родителей
я, пожалуй, выжала все, что можно. Они побежали  искать  адвоката,  и  к
вечеру адвокат появился - вальяжный,  в  годах,  с  хорошей  репутацией.
Когда мы повторили допрос Федора в присутствии  адвоката,  тот  позволил
себе единственную фразу: "Ну что ж, теперь мне остается только  сказать,
что Федор хорошо учился в школе и не обижал животных". - "А вот это  еще
вопрос", - вскинулся Федор.
   На Федора и его родителей у меня ушел целый  день.  Когда  наконец  я
выползла на белый свет после допросов, я узнала, что  Горчаков  задержал
Масловского,  и  это,  безусловно,  было  событие  дня,  затмившее  даже
геройский поступок журналиста Трубецкого. Помещение,  где  мы  работали,
осаждали представители всех печатных изданий  и  телевизионных  программ
нашего города, а также нескольких иностранных массмедиа.
   Я порадовалась, что на этот  раз  оборону  перед  прессой  приходится
держать не мне, а Лешке, и тихонько пробралась за спинами  репортеров  к
выходу.
   Может, хоть сегодня повезет, и я немного посплю.

Глава 20

   Не так уж долго удалось нам порасследовать дело  Масловского.  Нам  и
вправду указали, что  не  нашего  ума  это  дело,  и  предписали  срочно
передать его в прокуратуру города, в Управление по  расследованию  особо
важных дел. Шеф намекал, чтобы передали дело в должном  виде,  чтобы  не
стыдно было перед старшими коллегами, и я пошла в следственный  изолятор
назначать фоноскопическую экспертизу.
   Надо заметить, что Масловский  оказался  в  общении  весьма  приятным
господином. Если абстрагироваться от того, что он хладнокровно послал на
смерть нескольких человек,  -  я  получала  удовольствие  от  визитов  в
следственный изолятор. Поначалу  его  поместили  в  обычный,  гуиновский
СИЗО, и я его посещала именно  там.  Когда  я  приходила,  мы  неизменно
обсуждали светские новости, хорошую литературу и прочие  приятные  вещи,
аккурат до прихода его адвокатов. Адвокаты  со  следствием  общаться  не
велели, даже на светские темы,  видимо,  подозревая  меня  в  иезуитском
втирании  в  доверие,  и  Масловский  замолкал,   тоскливо   смотрел   в
зарешеченное окошечко.
   На этот раз адвокатов я  вызывать  не  стала,  поскольку  планировала
отобрание образцов  голоса  Масловского  для  того,  чтобы  эксперты  их
сравнили с голосом, запечатленным на фонограмме к видеозаписи  "допроса"
двух  армянских  граждан.  Эта  процедура  не  предусматривает   участия
адвокатов, и, кроме  того,  я  предвидела,  что  Масловский  элементарно
откажется давать образцы голоса, а принудительно их не возьмешь,  вот  и
не стала всуе беспокоить занятых людей.
   Поскучала я в следственном кабинете совсем немного. Пришел элегантный
Масловский, как всегда, хорошо одетый,  только  галстуки  ему  здесь  не
разрешали.
   Если следственное действие проходило с участием адвокатов, то  кто-то
из них по просьбе подзащитного обязательно приносил с собой  галстук,  и
Масловский, прежде чем войти в следственный  кабинет,  в  коридоре  этот
галстук надевал. Сегодня пришлось ему общаться со мной в неглиже, как он
это назвал, хотя костюм и рубашка были безукоризненными .
   Конечно, давать образцы голоса он отказался. Я задала дежурный вопрос
- почему, и он охотно пояснил, что  изъятую  из  офиса  кассету  считает
фальсификацией и отказывается  участвовать  в  дальнейшей  фальсификации
сфабрикованного против него уголовного дела. Я поморщилась, мол, Артемий
Вадимович, грубо, но он, рассмеявшись, продолжил:
   - Это официальная позиция. Можете записать мои слова в протокол.
   - Хорошо, обязательно. Но ведь вы понимаете, что я могу  предоставить
экспертам вместо экспериментальных свободные образцы вашего голоса?  Это
означает, что я не буду вас просить произнести определенные  слова,  те,
что на видеокассете, а  предоставлю  экспертам  фонограмму  любых  ваших
высказываний.
   - Конечно, я понимаю, что так и будет, но я оспорю эту экспертизу  на
основании того, что у экспертов было недостаточно материала и в связи  с
этим их выводы не точны.
   - Но ведь получится, что у экспертов недостаточно материала по  вашей
вине.
   - А какое это имеет значение? К достоверности выводов  это  отношения
не имеет.
   - Это вас адвокаты так успешно подготовили?
   - Нет, - Масловский улыбнулся. - К  слову,  мои  адвокаты  совершенно
упустили из виду, что вы можете назначить такую экспертизу.
   - Неужели  это  ваш  текст?  -  поразилась  я.  -  Вы  ведь  получили
техническое образование?
   - Самообразование, - развел он руки. - А если  серьезно,  со  мной  в
одной камере сидит неплохой юрист и очень контактный человек. Рыбник.
   - Рыбник с вами в одной камере? Вот уж поистине, мир тесен.
   - Да, - кивнул Масловский. - Мир тесен, как следственный изолятор.
   - Ну и как ваши впечатления? Рыбник ведь тоже мой подследственный.
   - Я знаю. Он вас хвалит.
   - Хвалит?! - меня это удивило. - Вот уж от кого  не  ожидала  доброго
слова...
   - Да, но это так, между прочим.  Кстати,  милейший  человек  и  очень
хороший специалист. Мы болтаем целыми днями, мне  это  очень  скрашивает
мои тюремные будни.
   То, что Рыбник целыми днями болтает на светские темы, меня удивило не
меньше,  а  впрочем,  что  тут  странного?  Это  со  мной  он  не  хотел
разговаривать, по вполне понятным причинам. А в  камере-то  чего  уж  не
поболтать. Правда, я вспомнила, что  во  время  следствия  я  все  время
читала сводки, касающиеся его поведения в камере, - он молчал все время.
А  тут  разговорился...  Хотя  это  тоже   объяснимо:   тогда   он   был
подследственным и от разговоров в  камере  воздерживался,  а  сейчас  он
числится за судом, его разработка не ведется; почему бы и не поговорить,
компенсировав себе длительный период вынужденного молчания?
   -  Между  прочим,  он  утверждает,  что  скоро  выйдет,  -  продолжал
Масловский. Я покачала головой:
   - Неужели он говорит такое? Он же неглупый человек и должен понимать,
что приговор в двадцать лет за инкриминируемые  ему  преступления  будет
большой удачей.
   - Ну, инкриминировать можно все, что  угодно;  главное,  что  в  суде
останется.
   - Артемий Вадимович, в случае с Рыбником в суде  останется  все,  что
ему инкриминировано, поверьте. Там очень много доказательств, и все  они
хорошего качества. И вообще, что бы вы ни утверждали, я дел не фабрикую.
   - Что вы,  Мария  Сергеевна,  не  обижайтесь.  Это  же  политика;  не
принимайте на свой счет мои заявления для прессы. Я  знаю,  что  вы  все
делаете по закону, но иногда процесс может выйти из-под вашего контроля.
И вообще, интуиция мне подсказывает, что скоро мы  с  вами  расстанемся.
Дело передадут в прокуратуру города.
   -  Ну,  я  думаю,  что  интуиция  подсказывает   это   скорее   вашим
адвокатам...
   - Нет, как ни странно, моему соседу по камере Рыбнику.
   - Даже так? А вы считаете, что это к лучшему для вас? Передача дела?
   - Кто знает... - загадочно пожал плечами Масловский,  но  было  ясно,
что он считает - к лучшему.
   -