скорее  отделаюсь  от  текущей  работы  и
освобожусь и встречусь с Пьетро. Он оказался замечательным  спутником  в
путешествии, и это говорило о  том,  что  он  может  быть  замечательным
спутником в жизни.
   - Ну что, Машка, - встретила меня Зоя, к моему удивлению, сидящая  на
своем месте в канцелярии, - готовься к новому взысканию.
   - Зоя, а ты что, с Горчаковым поссорилась? - не удержалась я.
   - Поссорилась, - кивнула она, - поэтому на всех бросаюсь.
   - В чем я провинилась на этот раз?
   - У тебя оправдание.
   - Интересно...
   Я перебрала в уме все свои нерассмотренные дела. Ни по одному из  них
я  не  ожидала  оправдательного  приговора,  все  дела  были  достаточно
приличными. Ну, дослед еще туда-сюда, но оправдание...
   - А по какому делу?
   - По какому? Рыбника оправдали.
   - Что?!
   - Маш, да ты не волнуйся так. -  Зоя,  кажется,  даже  испугалась  за
меня.
   - Может, тебе водички налить? На тебе лица нет.
   - Зоя, как это могло получиться? Рыбника не могли оправдать.
   - Зайди к шефу, - пожала плечами наша секретарша.
   Я зашла, и шеф рассказал мне, как это произошло, но я  все  равно  не
могла поверить в то, что суд вынес оправдательный приговор.
   - Все кассирши, пришедшие в суд, заявили, что  не  могут  утверждать,
что Рыбник - это тот человек, который стрелял в охранников. На следствии
они ошибались. Ошиблась первая, а все остальные узнали об этом  и  стали
повторять ошибку. Теперь они утверждают, что разбойником был ни  в  коем
случае не Рыбник.
   - Хорошо, а пистолет? Пистолет, паленый, изъяли у Рыбника!
   -  Оперативники,  задержавшие  его,  признались,  что  пистолета  при
задержании у него не было. Пистолет был найден ими  в  ходе  оперативных
мероприятий  неподалеку  от  пункта  обмена  валюты,  и  они   превысили
полномочия, написав в рапорте, что пистолет был у Рыбника.
   - То есть честный гражданин России Рыбник мирно шел  в  пункт  менять
очередные десять  долларов,  а  тут  его  повязали  и  пистолет  в  руку
сунули... - Я опустилась на стул, ноги меня не держали. - А что же он на
следствии не говорил о том, что его задержали необоснованно?
   - А на следствии его никто не  слушал,  и  он  решил  дать  показания
только на суде.
   - А то, что он в каждом ограбленном обменнике незадолго до  нападения
менял деньги...
   - Нелепое совпадение. Бывает и нелепее. Кто мог так перевернуть  дело
с ног на голову? Непохоже, что это дело рук адвоката Рыбника...
   - Владимир Иванович, а адвокат у него другой или прежний, который был
на следствии?
   - Адвокат прежний, в  том-то  и  дело,  защищает  его  бесплатно,  по
назначению. Думаю, что это-то  суд  и  убедило.  В  общем,  оправдали  и
выпустили  из-под  стражи  в  зале  суда.  За  два  дня  справились,   с
приговором.
   - А протест?
   - Решили не протестовать. Бесполезно.  Приговор  вступил  в  законную
силу.
   Да,  дельце-то  примите  к  производству,  "глухари"  по  разбоям   в
обменниках нам назад вернули.
   Услышав все это, я немедленно вышла из  прокуратуры  на  воздух.  Мне
срочно надо было  проветриться.  Неужели  это  действительно  Рыбника  я
видела в шведском аэропорту? Да этого не  может  быть.  Приговор  только
вступил  в  законную  силу,   еще   никакие   сведения   не   сняты   из
информационного центра, а он уже получил визу, да еще куда -  в  Швецию!
Нет, это невозможно. Если только... Я остановилась. Да, если  только  он
не работает на определенные организации. Вот  тогда  все  становится  на
свои  места.  Мне  захотелось  напиться.  Вот  почему  Рыбник  был   так
дьявольски спокоен на следствии! Он знал, что его отмажут. Был уверен.
   Но... Я опять остановилась и невидящими глазами уставилась в какую-то
витрину. Не этот ли пример должен был убедить Масловского отдать деньги?
Глава 22

   Всего этого оказалось слишком много  для  меня.  Я  больше  не  могла
носить это в себе  и  срочно  должна  была  посоветоваться.  Но  с  кем?
Перебрав возможные кандидатуры, я по очереди отвергла  шефа,  Горчакова,
Кораблева, Царицына и остановилась на Крушенкове.
   Мы  встретились  в  "Элефанте",  рассудив,  что  это   должно   сбить
соглядатаев с толку: раз мы выбрали такое место, у всех на виду, значит,
ничего особенного обсуждать не собираемся.
   Крушенков выглядел измученным, но на мои расспросы - не случилось  ли
у него чего-нибудь? - отмахнулся и заверил, что все в  порядке,  текущие
проблемы.
   Тщательно подбирая слова, я ввела Крушенкова в курс дела, не  умолчав
и о встрече с Рыбником за пределами нашего  отечества.  Но  он  удивился
гораздо меньше, чем я рассчитывала.
   - Чего-то в этом роде я ожидал. И даже знаю, откуда ветер дует.
   - И откуда же?
   - Пока рано, Маша. Я еще кое-что проверю, и тогда посекретничаем.
   Хорошо?
   - Хорошо-то хорошо, - проворчала я, - да  ничего  хорошего.  Кто,  ты
думаешь, подкатился к Масловскому  за  денежками?  Под  таким  непростым
соусом?
   - Кто? - Крушенков пожал плечами. - Считай:  тот,  кто  хорошо  знает
дело и даже принимал в нем участие; помнишь, была у Леньки информация  о
том, что  проплатили,  чтобы  кассету  стерли;  а  Масловский  тебе  это
подтвердил.  Тот,  кто  имеет   доступ   к   аналитике,   и   тот,   кто
беспрепятственно проходит в изолятор и  может  договориться,  чтобы  ему
человека привели без допуска. И, наконец,  это  тот,  на  кого  работает
Рыбник. Боюсь, что у него такое же удостоверение, как и у меня.
   - Сережа... -  Я  боялась  даже  произносить  вслух  вопрос,  который
вертелся у меня в голове, но потом решилась:
   - А ты не думаешь, что все это было заранее задумано? Что ситуацию  с
Рыбником не просто использовали, а заранее смоделировали? Именно поэтому
он засветился в  обменниках,  меняя  деньги  по  собственному  паспорту.
Именно поэтому он мочил охранников без маски на лице.
   Именно поэтому его взяли с  пистолетом  в  руке.  Не  верю  я  в  эти
сказочки про ошибку.
   -  То  есть  все  было  подстроено  так,  чтобы  доказательства  были
убийственными. И чтобы тем нагляднее был пример?
   - Ну да. И чтобы Масловский делал для себя выводы - уж если  отмазали
Рыбника с такими доказательствами, то и его можно отмазать.
   - Сережа, но если дело Рыбника подстроено... Просто боюсь думать...
   - Я знаю, о чем ты боишься думать. - Крушенков сжал в руке чашечку, в
которой уже давно не было кофе. - О том, что  раз  ситуация  с  Рыбником
была  смоделирована  кем-то,  то  ситуация  с   Масловским   тоже   была
смоделирована?
   Я кивнула.
   - То есть жену Масловского специально похитили даже не для  получения
выкупа, а для того, чтобы подтолкнуть его к действиям, а потом  посадить
за убийства?
   - Сережа, я боюсь. Именно поэтому был такой ажиотаж раздут в прессе.
   Нужна была огласка.
   - Да. Маша, нужно срочно решать вопрос с освобождением Федора.  Он  у
нас остался единственной ниточкой между похищением и тем,  кто  это  все
придумал. Кто его подсунул  Осетрине?  Ведь  молчит,  гад,  значит,  это
убойная информация.
   - А Трубецкой? Там тоже прямая ниточка. Это  он  слил  в  прессу  про
похищение, значит, узнал из первых рук.
   - И дальше ведь информацию качал.
   - И заметь, они оба юристы - и Рыбник, и Трубецкой. Может, между ними
прямая связь? Нет, - заспорила я сама с собой, - они оба  у  кого-то  на
связи.
   - Маша, - Крушенков вскинул на меня взгляд, - знаю я одного человека,
который когда-то  юрфак  курировал...  Знаешь,  что  мне  надо  сделать?
Пробью-ка я их  по  агентуре.  Запрошу,  не  являются  ли  они  чьими-то
агентами.
   - А что, можно сделать такой запрос? И тебе ответят?
   - Запрос сделать можно, но порядок такой, - разъяснил мне  Крушенков,
- ответа мне не придет, а  "хозяину"  этих  людей  сообщат,  что  кто-то
интересуется ими. Он сам, если захочет, должен выйти со мной на связь.
   - А ты не сможешь узнать, кому передадут запрос?
   - Запрос придет в соответствующий отдел, начальник  отдаст  тому,  за
кем люди числятся.
   - Но он может и не выйти с тобой на связь?
   - Может и не выйти. Тогда что-нибудь придумаем.
   - Сережа, мне кажется, ты рискуешь.
   - Ерунда, - отмахнулся он, - я боевой  офицер.  Стрелять  умею.  Если
что, отстреляюсь.
   После разговора с Крушенковым я немного успокоилась и решила  кое-что
проверить. Времени после смерти Скачкова прошло не так уж много,  может,
люди еще что-то помнят.
   Доехав до дома, в котором жил  ныне  покойный  журналист  Скачков,  я
огляделась в  поисках  ближайшей  точки,  где  можно  было  затовариться
спиртным.
   Такая точка нашлась, и я  решительно  направилась  к  ней.  Предъявив
удостоверение высунувшемуся из окошечка продавцу, я повела  неторопливую
оперативную  беседу,  развед-опрос  на  тему,  знали  ли  тут  работника
телевидения Скачкова, проживавшего в этом доме, и покупал ли  он  у  них
спиртное, а если да, то как часто.
   - А протокол писать будете? - спросил меня шустрый продавец.
   - Пока нет.
   - Тогда скажу. Каждый Божий день Андрюша у нас затоваривался.
   - А в последний раз когда затоваривался?
   - Щас посчитаю. А за два дня до смерти. Ну, до того, как  нашли  его,
беднягу. Я говорил, что он смертельную дозу не сам покупал. Он свою дозу
знал.
   - Напрашивается вопрос: а кто покупал ему смертельную дозу?
   - Ну, уж этого я не знаю.
   - Поставим вопрос  по-другому:  кто  мог  ему  купить  выпивку  перед
смертью?
   Не было ли у вас в покупателях в те дни знакомых лиц?
   - О! Покупал несколько бутылочек один деятель, явно к Андрюхе перся.
   Его потом еще по телеку все время показывали. Герой какой-то, который
бандита задержал.
   - Спасибо, - медленно сказала я и пошла от ларька.
   Мне очень хотелось посадить в кутузку  журналиста  Трубецкого.  Но  я
опоздала. Правда, тогда я этого еще не знала.

Глава 23

   В  воскресенье  я  проводила  Пьетро,  и  всю  следующую  неделю   мы
занимались   трудным   вопросом   освобождения   Пальцева.    Это    был
беспрецедентный случай, мне пришлось поставить в известность шефа, и  он
мужественно  сдерживал   натиск   городской   прокуратуры,   требовавшей
опротестования решения  суда  об  освобождении  страшного  бандита.  Что
характерно, мне были известны по крайней мере два случая освобождения по
болезни руководителей преступных сообществ, но по  их  поводу  городская
так не бесновалась.
   Но мы выстояли, и Пальцев под покровом тайны был освобожден из тюрьмы
и препровожден в  какое-то  секретное  место,  о  котором  знали  только
Крушенков с Кораблевым. Мы  договорились,  что  он  немного  передохнет,
соберется с мыслями и начнет давать показания, которые перевернут мир.
   И тут же нашего фигуранта начали искать. Нам позвонили  взволнованные
родители Федора  и  рассказали,  что  к  ним  приходили  какие-то  люди,
спрашивали про  Федю,  говорили,  что  они  друзья,  что  Феде  угрожает
опасность, что спасти его могут только они и что он им срочно нужен.  Но
поскольку родители предусмотрительно не были поставлены в известность  о
местонахождении сына, они ничего и не смогли сказать "друзьям".
   Заходили  "друзья"  и  через  горпрокуратуру,  но  это  был  заведомо
провальный вариант. А между тем Федор дал знать, что готов.
   Меня привезли для встречи с ним на явочную квартиру, и когда он начал
говорить, я пересмотрела свои взгляды на то, что еще в этой жизни  может
меня удивить.
   А начал Федор с того, что вообще-то любит женщин, но они его не любят
из-за уродства. Я уже поняла, к чему он клонит, но он неожиданно свернул
в  свое  босоногое  детство.  Рассказал,   как   лазал   по   территории
Мечниковской больницы и там его поймал доктор Востряков. За ухо привел в
свой кабинет, отругал, а потом...
   - Понятно, Федя. - Я великодушно не стала ковырять эту рану.
   Гомосексуальный  опыт  Федору  не  понравился,  но   знакомство   они
завязали,  обоюдовыгодное,  и  стали  его  поддерживать.  Федя  ходил  к
Вострякову потусоваться уже и в юношестве. В принципе я его  понимала  -
парень с таким уродством был рад любой  компании,  где  его  не  считали
изгоем. Позже Востряков познакомил  его  с  Асатуряном  и  через  Федора
ненавязчиво давал Асатуряну разные задания.
   - Но у меня сложилось впечатление, - рассказывал  Федор,  -  что  эти
задания не Востряков придумывал, а кто-то еще. Над Востряковым  был  еще
кто-то.
   Благополучно миновав взрывоопасные показания про убийства Селунина  и
Бардина (все возможные доказательства Федя  нам  обеспечил),  мы  плавно
перешли к похищению Масловской.
   - Федя, а почему такое  странное  место  выбрали?  -  спросила  я.  -
Практически на глазах у гаишника. Зачем вам был лишний свидетель?
   - Так было задумано, - солидно разъяснил Федя. - Нужна была огласка.
   Нужно было, чтобы все заговорили про это похищение.
   - А зачем эта огласка?
   - Как объяснил Востряков, надо чтобы Масловский потом назад не попер.
А Осетрина должен был их развести потом. Ну, договориться на  нормальную
сумму...
   На шестом часу допроса Федя устал и запросился назад. И то сегодня он
рассказал очень много. И с сегодняшнего дня охранять его  нужно  было  в
три раза серьезнее. Следующая наша встреча была назначена через  неделю.
Мы тепло расстались с Федей, которого  Крушенков  в  обстановке  строгой
секретности повез в таинственное укрытие. А до этого я успела поделиться
с операми своими планами по окучиванию Трубецкого. Пора уже брать  этого
гада за хобот.
   -  Через  пару  дней,  Маша,  мы  тебе  поможем,   -   заверил   меня
Крушенков.Завтра у меня писанины невпроворот и в тюрьму надо слетать,  а
через пару дней возьмемся.
   Я с тоской подумала, что и у меня писанины невпроворот, надо хоть  от
Сашки Стеценко забрать истории болезни, которые вел Востряков  по  своим
"левым" больным, и узнать, что он там вычитал. Поэтому  следующий  день,
чтобы было нескучно, я провела в морге у Стеценко.
   Да, и мадам Масловскую, и некоторых прочих спутниц сильных мира  сего
Востряков лечил отнюдь  не  от  гинекологических  заболеваний.  Я  и  не
подозревала, как  сильно  в  сиятельных  кругах  распространена  женская
наркомания. Вообще, эти  истории  болезни  представляли  собой  гремучую
смесь. Я даже поудивлялась, почему еще никто не попытался меня грохнуть,
чтобы не дать мне засунуть нос в эти бумажки.
   Я взяла со Стеценко строжайшую клятву никому и никогда не говорить  о
том, что он прочитал в этих медицинских документах. Сашка  был  грустен,
пытался погладить меня по руке - наверняка  ему  уже  доложили  про  мой
итальянский эксперимент. Я прислушивалась к своим ощущениям и  понимала,
что приговорена к доктору Стеценко навеки. Какие там итальянцы! Вот  оно
сидит, мое родное, и как бы я на него ни обижалась, все равно я  вернусь
к этому шуту гороховому в белом халате, черт бы его побрал...
   - Приезжай завтра, - грустно сказал мне Стеценко  на  прощание.  -  Я
тебе две экспертизы отдам, они готовы.
   Я безвольно согласилась. На выходе я столкнулась с душечкой Ивановым,
доцентом из Сангига, который проводил в городском морге  занятия.  Мы  с
ним вместе сошли по пандусу.
   - Вы на работу? - спросил он, галантно поддерживая меня под руку.
   - Не знаю...
   - А то пойдемте, прогуляемся,  у  нас  на  территории  сейчас  просто
Швейцария. Не пожалеете...
   Мы неторопливо шли  вдоль  забора  Мечниковской  больницы,  и  Иванов
рассказывал мне про больничные секреты.
   - У нас же уникальная больница, - с гордостью говорил он. - Вот никто
не знает, например, что при строительстве больницы между корпусами  были
запроектированы подземные туннели, чтобы в зимнее  время  больных  можно
было перевозить из корпуса в корпус не по снегу.
   - Туннели? А почему они не используются сейчас?
   - А они замурованы. Про них уже никто не помнит. Дело в том,  что  во
время войны и после эти  теплые  подземелья  облюбовали  бомжи,  которых
потом было не выкурить оттуда никакими  силами.  Вот  и  замуровали  эти
туннели, с бомжами вместе...
   Вот это да! Теперь понятно, почему  маленький  Феденька  Пальцев  так
любил гулять по территории больницы. В случае  чего  тут  в  подземельях
можно поискать  и  оружие,  из  которого  совершались  интересующие  нас
убийства, и  пресловутую  кассету  с  записью  заказа,  поступившего  от
Хорькова, и, думаю, еще  много  чего  интересного,  надо  только  знать,
откуда можно влезть в эти подземелья. А вдруг там и хладный  труп  вдовы
Вострякова?
   А назавтра  к  вечеру,  приехав  за  экспертизами  (очень  пристойный
повод), я обнаружила, что весь морг стоит на ушах.
   - Как, ты не знаешь? - крикнула мне на ходу пробегавшая  мимо  Марина
Маренич. - Твоего знакомого привезли со спущенными штанами...
   - Кого это? - у меня нехорошо заньио сердце.
   - Да Трубецкого, журналиста Трубецкого, - разъяснил мне завморгом.  -
По паспорту - Трусова.
   Потолкавшись в секционной, я выяснила,  что  Трусов  (Трубецкой)  был
обнаружен сегодня утром в своей  квартире,  застреленный  в  затылок  из
пистолета.
   И что еще хуже - штаны на нем были  спущены,  а  задний  проход  имел
свежие повреждения.
   При мне из черепа покойного журналиста была извлечена пуля калибра  9
мм и аккуратно помещена танатологом в свежий бумажный  конверт.  Конверт
опечатали.
   Следователь из районной прокуратуры, присутствовавший  при  вскрытии,
подхватил этот конверт и понесся в  экспертно-криминалистический  центр,
заверив, что его там будут ждать до победного.
   Следователь очень гордился, что ему поручили такое важное дело,  и  я
посмеивалась, глядя на его важное лицо. Но посмеивалась по-доброму;  уже
одно то, что он не поленился приехать на вскрытие, и то, что  он  держал
криминалистов,  пока  те  не  получили  пулю,  говорило  о  его  большом
следственном будущем.
   На следующий день мне позвонила заплаканная  Елизавета  Энгардт.  Она
пожаловалась, что ее вызывали в прокуратуру и спрашивали, не проявлял ли
ее бывший муж гомосексуальных наклонностей и не было ли у него "голубых"
друзей, а главное, не склонял ли он  ее  в  период  совместной  жизни  к
соитиям через задний проход.
   - Маша, это у вас так принято, что ли? - негодуя, спрашивала она, и я
пообещала позвонить следователю,  у  которого  в  производстве  дело,  и
подсказать ему, что насколько я могла судить по разговорам  экспертов  и
по тому, что успела  увидеть  сама,  такие  повреждения  характерны  для
введения в задний проход отнюдь не полового члена, а,  вполне  возможно,
ствола пистолета.
   Но я так и не позвонила ему. А еще  через  день  узнала  о  том,  что
убийство журналиста раскрыто. И  подозреваемый  уже  арестован.  И  дело
передается в Москву, откуда, из Главной военной  прокуратуры,  уже  едет
следователь,  потому  что  убийцей  оказался  подполковник  ФСБ   Сергей
Крушенков, с которым у покойного были резко неприязненные  отношения.  А
коллеги  журналиста  дали  показания  о  том,  что   накануне   убийства
подполковник  Крушенков  настойчиво  искал  Трубецкого  и  выяснял   его
домашний адрес. А сослуживец Крушенкова,  майор  Царицын,  показал,  что
вечером Крущенков употреблял спиртное у себя  в  кабинете  и  высказывал
угрозы в адрес журналиста.
   Мои эмоции по этому поводу требовали какого-то  выхода.  В  состоянии
глубокой депрессии я позвонила Стеценко и попросила его срочно приехать.
Сашка примчался тут же. Напоил меня каким-то  хорошим  коньяком,  уложил
спать и убаюкивал, как маленькую, не  предпринимая  никаких  сексуальных
поползновений.
   Перед тем как заснуть, я позвонила Кораблеву и, захлебываясь слезами,
сказала, что теперь он один  отвечает  за  нашего  фигуранта.  Кораблев,
похоже, тоже пьяный, заверил меня в том, что "они не пройдут", и сказал,
что все равно не верит, что Крушенков виноват.
   - Это подстава, - заявил на прощание Ленька.
   А следующим вечером, когда я одиноко сидела в  своем  кабинете  после
окончания рабочего дня, по пустынному коридору прошеле