Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
Все уставились на меня.
- Руки разные. А мозг один, - сказала я после паузы.
- Так что это значит? - спросил Лешка.
Я посмотрела на часы. Была половина первого ночи. Скоро настанет утро.
Утро четверга. И до следующего убийства останется два дня.
- Не знаю, Леша, - ответила я Горчакову. - Может, он перевоплощается.
Принимает разные обличья. Может, мы имеем дело с сатаной. И нам надо определиться, что важнее: предотвратить убийство в эту субботу и упустить злодея...
- Или? - спросил журналист.
- Или вычислить и поймать этого дьявола, не спугнув его, - закончил вместо меня Синцов. - По домам, ребята. Машке надо отдохнуть.
Я обвела их взглядом. Вот они сидят, четверо мужиков, и у всех имена начинаются на "А".
Я вытянулась под пледом и закрыла глаза.
- Спасибо, ребята, - сказала я. - Закройте дверь сами, ладно?
Я слышала, как они собирались, перекидывались шутками в прихожей, как звякнул запор на двери. Глаза я закрыла специально, чтобы не видеть вопросительного взгляда Сашки, потому что я и с закрытыми глазами знала - он сейчас спросит: "Мне уйти?". И я не знаю, что я отвечу. Нет уж, потом разберемся. Если я позволю ему остаться, получится, что я признаю свою не правоту. И получится, что я согласна продолжать все так же, как было, и от чего я отказалась пять месяцев назад.
Когда в квартире стало тихо, я вдруг горько подумала, что лет мне уже много, сколько еще осталось на личную жизнь? А я вот так разбрасываюсь любящими меня людьми. Выставила бедного Сашку, он и сам не понял, за что. Он же не виноват, что мужчины такие недалекие Богом созданы. Что, у меня убудет, если я ему прямо скажу, чего мне не хватает? Не убудет.
Но при всем этом я знала, что утром мне все покажется иным, я трезво посмотрю на вещи и пойму, что не желаю вечно закрывать глаза на то, что Александр Стеценко так и не стал взрослым и уютно устроился в тени моей юбки. Я нажала на кнопку телевизионного пульта и несколько минут понаблюдала за беседой степенного телеведущего с каким-то священнослужителем об отношении Церкви к брачному договору. Очень в тему, тоскливо подумала я, но невольно заслушалась.
Священник в полном облачении, но со светскими манерами, непринужденно вел себя перед телекамерой, объясняя, что Церковь не может лояльно относиться к брачному договору, поскольку брак - это жертвенный союз двух людей. Супруги дают обет друг другу и Господу, что будут жертвовать собой ради другого и выражают готовность на ежедневные жертвы. А если составляется брачный договор, то какие могут быть жертвы с условиями?
В моей голове, в данный момент занятой решением личных проблем, вдруг все прояснилось и встало на свои места. Вот что мне не нравилось в нашем совместном житье, которое Сашка обзывал семьей, а я была в этом не уверена. Это не был взаимно жертвенный союз. То, что Сашка приносил мне цветы и мыл посуду, не мешало ему в самый ответственный момент включить телевизор или уйти на всю ночь играть в бильярд, несмотря на то, что мне хотелось эту ночь провести с ним.
Хотя это мелочи, из них складывался наш союз. Сашка все годы нашей совместной жизни ныл, что у него неудобная подушка. Конечно, я могла пойти в ближайший магазин и купить новую подушку, но мне хотелось, чтобы он что-то сделал для нашего гнезда. А он ждал, когда я это сделаю. Так что, по большому счету, дело не в подушке, а в модели поведения. А еще в том, что просить я не люблю. Так говорила одна незаурядная женщина, проходившая у меня по делу. Тогда я не поняла ее, потому что в тот момент в моих отношениях с Сашкой все было безоблачно. Мне все в нем нравилось, а что не нравилось - на то я закрывала глаза. А вот когда я стала задумываться о своей личной жизни, то постепенно стала понимать, что в экстремальной ситуации Сашка, конечно, все бросит и поможет мне, и спасет. Но в повседневных обстоятельствах он не желает задумываться о том, всегда ли мне хорошо и комфортно. Ему ведь ни разу в голову не пришло предложить мне выйти за него замуж, хотя он всегда называл меня именно женой. Не говорю я с ним об этом, ну и ладно. Хотя я отдаю себе полный отчет в том, что у девяноста процентов женщин эти мои претензии к мужчине - чтобы он угадывал мои желания и настроения без слов - вызвали бы искреннее непонимание или истерический смех. Как говорится, был бы милый рядом...
Ну почему я такая дура? Я расстроилась окончательно и попыталась отвлечься, перебирая в уме женские трупы. Завтра уже четверг. Четверг, пятница, а потом суббота. Как ни патрулируй, во всех парадных постового не поставишь.
Обзорная справка и мои выписки из дел лежали рядом с постелью, на журнальном столике. Я потянулась и взяла лист с адресами убийств и описанием подходов к парадным. Вот что мне непонятно: во все парадные вход с улицы, кроме той, где был обнаружен труп неустановленной женщины. Но эта так называемая черная лестница выходила во двор большого супермаркета, где всегда полно народа, в том числе и рабочих магазина. Так вот, суббота, три часа дня - и ни одного свидетеля. Как ему это удается? И в парадных он умудряется ни с кем не столкнуться. В единственном случае, с Ритой Антоничевой, возможные свидетели прошли по лестнице за считанные минуты до убийства, а его опять никто не видел.
Во всяком случае, в субботу надо ориентировать патрульно-постовые службы, в первую очередь, на осмотр парадных. Во дворах, так и быть, пускай не патрулируют. Хотя на это пресловутое патрулирование, честно говоря, надежды у меня не было никакой. Знаю я эти операции "Вихрь", как в анекдоте: "Товарищ милиционер, а на этой улице не опасно? - Конечно, нет; было бы опасно, ходил бы я здесь".
Я стала обдумывать информацию о появлении Жени Черкасовой в парадной дома, где потом она была убита. Конечно, способ ее убийства несколько выпадает из общих признаков серии. Да и Сашка сказал, что внешние параметры ее убийцы не те, что в остальных случаях. Но ее рисунки, а теперь еще и данные о каком-то притяжении ее к этой парадной за несколько дней до убийства, бесспорно указывают, что это убийство надо рассматривать в контексте всех остальных. Вряд ли бомжи ошиблись, внешность у Жени действительно была запоминающаяся, да еще очень броская и стильная одежда; во всяком случае, я белые пальто вижу нечасто.
А жильцов дома надо отрабатывать очень осторожно. Даже хорошо, что местные не провели поквартирного обхода; под эту марку можно будет обойти квартиры и, не возбуждая особых подозрений - ведь все знают, что в подвале дома была обнаружена жертва убийства, и поквартирный обход в таких случаях вещь вполне естественная, - по крайней мере, посмотреть своими глазами, кто что из себя представляет.
Черт! Я даже приподнялась в постели. Надо как-то исхитриться и допросить папу Риты Антоничевой. Хоть он и сотрудник администрации президента, то есть как бы вне подозрений, как жена Цезаря, в глаза-то ему посмотреть хочется.
Вроде бы на месте происшествия он не изображал неутешное горе на потребу собравшейся публике, а был действительно раздавлен случившимся, но кто его знает?! Интересно, уехал он в Москву или еще здесь? Риту хоронят завтра, хорошо бы Синцов покрутился на похоронах... А с кем я тогда поеду с бомжами разговаривать?
Я и не заметила, как задремала, но вдруг проснулась, как будто меня подбросило. В комнате было темно; я на ощупь нашла будильник - пимпочка, означающая, что будильник заведен, торчала вверх, значит, я не проспала. На часах было шесть. Раздосадованная, я поворочалась в кровати, но сон не шел.
Было понятно, что я уже не засну. Настроение было препоганое, и хотя я уже и так давно забыла, что такое душевный покой, в этом утреннем мраке мне просто хотелось биться головой о стену от того, как остро чувствовалось мое одиночество и вынужденная разлука с сыном, и невозможность (вот сейчас я отчетливо это поняла) повлиять на то, что в субботу наверняка будет убита еще одна женщина... Из коридора раздался невнятный шорох, потом еще. Прислушавшись, я догадалась, что это течет вода из неплотно закрытого крана. Из кухни раздался еще какой-то зловещий звук; я успокоила себя тем, что это включился холодильник. Что-то упало с шуршанием прямо рядом со мной.
Не выдержав, я зажгла свет. На полу лежали сползшие с моего одеяла листы обзорной справки по убийствам. Нет, заснуть я уже не смогу, зачем же я буду валяться в постели, если можно это время с толком использовать? Хоть приберусь в Гошкиной комнате и еще раз почитаю справку. Что-то там брезжило, не давая мне покоя, что-то, чего мы с Синцовым, да и не только мы, но и все остальные, еще до нас работавшие по этим убийствам, не заметили.
Я резво вскочила, набросила халат и пошла в душ. Глянув в зеркало, перед тем как забраться под горячие струи воды, я пришла в ужас от собственного серого лица с огромными синяками под глазами. Что уж говорить о том, что мне давно пора подстричься? Критически оглядев свою фигуру, я расстроилась окончательно. Какая там личная жизнь с такой складкой на животе! Придется целиком посвятить себя работе. И воспитанию ребенка. Но, подумав так, я не выдержала и прыснула. Нет, я так не смогу. Ну что, я буду, как клуша, встречать ребенка из школы с тарелкой манной каши? А потом смотреть ему в рот и проверять уроки? Нет уж, по моему глубокому убеждению, ничего хорошего для ребенка не получается от того, что разведенные мамы дают торжественный обет поставить крест на личной жизни и отдаться воспитанию чада. Некоторое время такие мамы держатся, но поневоле у них начинает формироваться неосознанное желание получить с ребенка за эту жертву сполна. А исключения только подтверждают правило. Впрочем, на эту тему уже все исчерпывающе сказали глянцевые женские журналы, толстые и не очень. Теперь выражаемое ими общественное мнение не одобряет такого самоотречения, хотя еще двадцать лет назад оно было в моде.
Вот моя подруга Регина Шнайдер. Несмотря на то, что она после смерти мужа ведет бурную половую жизнь, причем все по большой любви и с разными партнерами, в общей массе младше ее лет на десять, совершенно не стесняясь своих детей, оба сына ее обожают, просто боготворят. Психологически это легко объяснимо: дети в таком возрасте тянутся к успешным личностям. И успех матери, все равно какой - хоть профессиональный, хоть личный, - только подогревает их интерес и уважение к ней.
Регинка только за последние полгода трижды собиралась замуж, причем по полной программе, с белым платьем и венчанием, и все срывалось только потому, что на горизонте появлялся следующий претендент, который был, как правило, еще моложе предыдущего, и уводил ее из-под венца к еще более сияющим амурным горизонтам. В общем, искренне завидую подруге, подумала я, поворачиваясь под горячим душем. Жалко, что у меня маленькая ванная. Поставить бы джакузи и устраивать тут оргии с любовником, пить шампанское и кидаться ароматной пеной, поскольку складка на животе под этой самой пеной будет не видна... Но увы, из перечисленного мне пока доступно лишь шампанское. Сначала надо похудеть, а потом заводить любовников. Хотя и в этом проявляется мой тщательно скрываемый комплекс неполноценности. Я сразу начинаю мучиться - а что подумает про меня NN? Может, он навсегда перестанет меня уважать из-за того, что я в талии на пять сантиметров шире принятых международных стандартов? Или его мнение о моих душевных качествах упадет ниже уровня городской канализации, когда он разглядит отсутствие в моей верхней челюсти крайнего зуба? При этом я отдаю себе отчет в том, что подобные вещи никогда не влияли на мое отношение к мужчинам, особенно если я к ним питала хоть какие-то чувства.
Вот Регина никогда не считает, что мужчина может о ней плохо подумать из-за каких-то дефектов внешности. Наоборот, она каждый раз искренне верит, что она осчастливила очередного мужика, и они тоже начинают проникаться этим чувством. Как бы мне так научиться?
В последний раз она мне рассказала, что ее новый поклонник, слишком долго ограничивавшийся целованием ручек, наконец взялся за ум и в подходящей обстановке решился на многозначительный поцелуй. И в самый кульминационный момент, лежа в его объятиях, Регина неосторожно распахнула глаза ему навстречу.
А поскольку она была в цветных контактных линзах, а ее Ромео наивно полагал, что это она от природы такая ослепительно зеленоглазая, он, разглядев линзы, опешил, а наблюдательная Регина это заметила. И спасла ситуацию решительными словами: "Спокойно! Все остальное у меня свое!"
Так! Все! Вдохновленная осязаемым примером личного счастья ближайшей подруги, которая, слегка перефразируя Мичурина, уверяет, что мы не можем ждать милостей от мужчин, взять их у них - наша задача, я решила прямо сейчас начать новую жизнь. Вылезаю из душа, делаю зарядку, придаю своему облику максимальную привлекательность и... тут я остановилась в полете своей фантазии. И что дальше? А вот что: и еду на работу, и не покладая рук пытаюсь раскрыть серию убийств женщин. Тут уж не до личной жизни. Хотя все, что намечено для стабилизации личной жизни, само по себе полезно и должно быть выполнено.
И вообще, я вдруг осознала, что все мои неприятности и промахи происходят как раз тогда, когда я начинаю лезть вон из кожи и ставить себе несвойственные задачи. Иными словами, когда я начинаю изменять сама себе. Нет уж, у меня судьба такая - жить, как живется. И подчиняться тому, что мне душа подсказывает, а не практичный голос разума. Так вот, стоит мне начать прикидывать, что можно поступиться внутренним комфортом ради внешнего, как этот компромисс с самой собой оборачивается полнейшим фиаско. Слава Богу, я это осознала не в девяносто лет, когда все потеряно... Хотя моя жизнь несется в таком бешеном темпе, что я даже боюсь оглядываться назад; и вполне может статься, что в один прекрасный день я проснусь и обнаружу - батюшки, а мне уже девяносто лет!..
Оказывается, ранний подъем может в корне перевернуть мировоззрение, думала я, весело соскакивая по ступенькам ровно в восемь тридцать, когда под окнами побибикал заехавший за мной, как и договаривались, Синцов.
Погода абсолютно соответствовала моему душевному настрою: было еще по-утреннему свежо, но солнце светило изо всех сил, разгоняя рассветную дымку.
Я бодро плюхнулась в машину и предложила лететь в прокуратуру, поначалу даже не среагировав на слегка удивленный взгляд Синцова, а потом отнеся его за счет моего свежего внешнего вида. Но Синцов долго молчать не мог. Он спросил, подозрительно косясь на мои колени, едва прикрытые короткой юбкой.
- А как ты себя чувствуешь?
- Просто классно! И полна оптимизма! Почему-то сегодня мне кажется, что мы поймаем уродов.
- Да? - хмуро переспросил Синцов, не разделив моего оптимизма. - А вчера ты что, симулировала, что ты при смерти?
- В каком смысле? - удивилась теперь уже я и внезапно осознала, что нога у меня не болит совершенно. И опухоли никакой в помине нету.
- Андрей! У меня нога не болит! - ошеломленно сказала я.
- Видишь, на какой уровень вышла современная медицина, - буркнул Синцов, выруливая на проезжую часть.
- Да, но доктор мне говорил, что опухоль спадет не раньше, чем через неделю!
- Короче, вас обманули, вам подсунули шанхайского барса. А вы все недовольны, - без улыбки откликнулся самый мрачный сыщик нашей планеты.
Я для верности ощупала свою коленку со всех сторон, но больные в прошлом места не реагировали даже на силовое воздействие. Неужели это Стелла?.. Да нет, ерунда. Я же в это не верю.
- Ну что ты мучаешься? - спросил, не глядя на меня, Синцов. - Прошла нога и прошла. Куда? В прокуратуру?
Я кивнула.
- А потом?
- Хотелось бы посмотреть остальные места происшествий, допросить бомжей по Черкасовой, доехать до морга - эксперты должны мне данные собрать по параметрам убийц, потом к криминалистам, они мне сделают таблицу посторонних микроналожений по одежде с двух трупов, и нужно допросить мать Риты Антоничевой, - добросовестно перечислила я.
- Классно. На места происшествий я тебя сопровожу, а потом брошу до убойного отдела, организую допрос бомжей и поеду на похороны Риты.
- Ох, елки! Сегодня же похороны, как же я не подумала, что сегодня Ритину маму допросить не удастся! - я расстроилась.
- Ладно, завтра допросишь. Это было бы актуально, если бы мы по личной версии работали. А если маньяк ее грохнул, то что тебе мама интересного скажет?
- Тоже верно. К прокурору со мной пойдешь?
- Схожу.
У прокуратуры Синцов припарковал машину и поднялся со мной на наш четвертый этаж. Доехали мы быстро, рабочий день еще не начался, но шеф уже, как всегда, был на месте и поливал цветы. Он, деловито кивая, выслушал мой доклад, одобрил нашу идею насчет патрулирования, и заметил, что еще сам позвонит начальнику главка, назвав его Гришей и пояснив, что знает его с молодых лет, они в одном районе работали. Я в который раз подивилась, сколько народа из нынешних руководителей шеф знает с молодых лет. И благодаря этому многие деловые вопросы в нашей прокуратуре решаются быстро и безболезненно. А вот уйдет шеф, и что тогда? Пришлют какого-нибудь молодого скороспелку, и будет он за наш счет самоутверждаться. Тьфу, даже думать об этом не хочется. Начнет противопоставлять прокуратуру милиции, становиться в позу, изображать, что он святее Папы Римского... Вон, в соседнем районе ребята жалуются, что пришел юный прокурор, уголовного дела в руках не державший, и первое, что сделал, вызвал к себе начальника убойного отдела из РУВД и потребовал дать слово, что жалоб на убойный отдел больше не будет. Я еще посмеялась - и что, начальник убойного такое слово дал? Следователи говорят - а что делать? Прокурор пригрозил, что иначе возбудит уголовное дело с немедленным арестом двух оперов, которые при задержании убийцы сломали ему палец. А получив требуемое слово, прокурор потребовал немедленного улучшения показателей по раскрытию умышленных убийств.
Я тогда еще пожала плечами - ладно, можно требовать, чтобы, когда с задержанным работают, не били, поскольку применять насилие к человеку, прикованному наручниками к сейфу, - последнее дело, недостойное мужчин. Но при задержании... Человеку, всю жизнь сидящему в кабинете, не понять, что такое задержание. Это из кабинета кажется - а что такого, пошел и задержал: предъявил удостоверение, объявил злодею, что он задержан и должен пройти в отдел милиции, и злодей, покорно склонив выю и вытянув руки для наручников, готов. Может, и такое бывает, но в большинстве случаев задержание - это сумбур из-за сопротивления злодея, который почему-то не хочет идти в милицию, да еще и сумбур, помноженный на мужской азарт и на реальные опасения, что злодей запросто всунет нож в живот кому-нибудь из оперативников или просто уйдет, и тогда найти его будет намного сложнее, и неизвестно, кого он еще грохнет по дороге. Вон в области два опера явились к вору с обыском. По дороге выпили, слегка расслабились. Пришли к клиенту, тот их впустил, и пока один на кухне писал протокол, вор другого оперативника зарезал, забрал у него пистолет и расстрелял из него того, кто протокол писал. А вроде бы ничто не предвещало, даже не задержание было, а рядовое следственное действие.
От воспоминаний меня отвлек шеф, спросив, чью одежду я отвезла криминалистам.
- Ивановой и Антоничевой, - принялась объяснять я. - Дело в том, что про эти два случая мы точно знаем, что между потерпевшей и преступником был тесный контакт, он ее прижимал к себе, нанося удары, да и по словам медиков, антропометрические характеристики убийц в основном совпадают...
- Это все хорошо, - прервал меня шеф, - но ведь остальные убийства вы тоже рассматриваете как элементы серии? Или я не правильно понял?
- Да, - подтвердила я.
- А почему тогда вы не отдали криминалистам одежду всех потерпевших?
- Потому что... - начала я и осеклась. А действительно, почему? Уж коль скоро я рассматриваю все убийства как одну серию, то простая логика подсказывает проверить одежду