ечта  -  водить
не просто "тачку", а именно такую, легонькую и  красивую.  А  ты  о  чем
мечтала в детстве?
   - А у меня было две мечты: я хотела стать  следователем  и  нравиться
мужчинам, - призналась я.
   - Ну, значит, у нас все сбылось, - резюмировал водитель.
   - Слушай, ты же работаешь сто пятьдесят лет. А  ты  не  знаешь  таких
оперов - Сиротинского и Бурденко? Они не  из  РУБОПа,  скорее  всего  из
главка, - спросила я водителя.
   -  Сиротинского  не  знаю,  а  Вова  Бурденко  есть  в  одиннадцатом,
оружейном отделе главка.
   - А как его отчество, не помнишь?
   - Вова, Вова, - задумался водитель. - Вроде он Владимир Владимирович.
   - Точно, В. В. Он-то мне и нужен. Слушай, а  может,  сейчас  сразу  в
главк заедем, я его вызову к себе.
   - Какие проблемы!
   Возле нужного мне  здания  водитель  притормозил  и  согласился  меня
подождать.
   Я вприпрыжку поскакала в нужном  мне  направлении,  на  нужном  этаже
нашла нужный  кабинет,  в  котором  трудились  сотрудники  одиннадцатого
отдела  главка,  и,  задав   вопрос,   где   и   когда   можно   увидеть
оперуполномоченного Бурденко, почувствовала  висящую  в  воздухе  легкую
напряженность.
   - Он будет позже, - наконец  очень  недружелюбно  ответил  кто-то  из
соседей Бурдейко по кабинету.
   - А позже это когда? - задала я нескромный вопрос.
   - А вы оставьте свои координаты, он с вами свяжется,  -  подал  голос
другой обитатель  кабинета,  кивнув  на  пустующий  стол,  закрепленный,
по-видимому, за Бурдейко.
   Я не стала проявлять настойчивость, написала на листочке  перекидного
календаря, стоящего на бурдейкином  Столе,  свой  телефон  и  должность,
попрощалась и, закрыв за собой дверь, тут же открыла соседнюю, ведущую к
начальнику отдела.
   Поставив начальника в известность о том, что я бы хотела поговорить с
оперуполномоченным Бурдейко, я в лоб спросила, когда я смогу реализовать
свое желание.
   Отведя глаза в сторону, начальник сперва поинтересовался, не натворил
ли чего Бурдейко и чем  вызван  интерес  к  нему  прокуратуры,  а  потом
сказал, что сейчас Бурдейко в отпуске за пределами города. Меня,  честно
говоря, удивило, почему об этом прямо не сказали его "сожители", а стали
кормить меня расплывчатыми обещаниями типа "он будет позже".
   - А давно он в отпуске? - поинтересовалась я.
   - С...  третьего  октября,  -  возведя  глаза  к  небу,  сообщил  мне
начальник отдела с недовольной гримасой.
   - А можно  получить  справочку  из  кадров  о  продолжительности  его
отпуска и о том, куда он выехал? Он же отпускное удостоверение  получал,
значит, место его пребывания должно быть известно? - не отставала я.
   Начальник закатил глаза до критической точки, видимо, молясь  о  том,
чтобы я сгинула.
   - Я вам пришлю справку в прокуратуру, - пообещал он.
   - А когда ее ждать?
   - В самое ближайшее время...
   Я поняла, что, если не  отстану,  он,  чего  доброго,  завернет  себе
зрачки внутрь черепа, поэтому пожалела его и откланялась. Но,  спускаясь
по лестнице, рассудила, что не стоит ждать милостей от природы. Взять их
у нее - наша задача, и, чтобы не затруднять  и  так  уставшего  от  меня
начальника одиннадцатого отдела, по пути в прокуратуру  сама  заехала  в
кадры ГУВД, где  в  считанные  минуты  получила  справочку  о  том,  что
оперуполномоченный Бурдейко В. В. свой  очередной  отпуск  за  этот  год
отгулял в мае, без выезда куда-либо за пределы города.
   Заодно,  воспользовавшись  старыми  связями,  заведенными  в   период
расследования бесконечных дел о злоупотреблениях  нетипичных  работников
милиции,  я  получила  еще  и  секретные  сведения  о  месте  жительства
оперуполномоченного  Бурденко,  а  также  адресочек  оперуполномоченного
Сиротинского, уволенного из органов  милиции  полтора  месяца  назад  за
дискредитацию высокого звания сотрудника органов внутренних дел.
   В прокуратуре,  под  дверями  моего  кабинета,  дремал  на  скамеечке
выбритый и выглаженный сотрудник РУБОПа Кораблев,  распространяя  вокруг
чудовищный  запах  перегара.  Поскольку  в  кабинете  у  меня  заливался
телефон, я открыла дверь и, жестом пригласив Кораблева  заходить,  сняла
телефонную трубку. Как я и предполагала, общения со мной домогался  один
из Анджелиных знакомцев, -  именно  тот,  кто  был  дома  и  не  пожелал
открыть.
   - А по какому поводу вы просили позвонить? - допытывался он.
   - Чтобы договориться, как вам удобнее - чтобы я к вам  подъехала  для
разговора или подъехать вам самому.
   - Я готов подъехать хоть сейчас, но чем это  мне  грозит?  Мне  брать
адвоката?
   "У, как все запущено", - подумала я.
   - Пока не надо, мы с вами просто побеседуем.
   - А о чем, о чем?
   - Да успокойтесь вы, вам ничего не грозит.
   Собеседник, похоже, не верил.
   - Послушайте, неужели вы боитесь женщины? - решила я  подразнить  его
немного. - Я вам обещаю, что при нашем разговоре никого не будет.
   Наконец он сдался и сказал, что выезжает.
   Положив трубку, я попросила Кораблева срочно пробить эти два  адреса,
титаническим  трудом  добытые  Лешей  Горчаковым  в   травматологических
пунктах. Мы ведь так и не знали,  что  за  люди  там  прописаны,  вернее
зарегистрированы, по новомодной терминологии, хотя, на мой взгляд, что в
лоб, что по лбу. Это касательно терминологии.
   Сегодня до конца дня, или, на крайний случай, завтра с утра, мне  еще
предстояло потормошить  наших  криминалистов  по  экспертизе  следов  на
чердаке в сравнении с ботинками токсовского трупа, но телефон  пока  был
занят Кораблевым.
   После длинной череды звонков он все же положил передо мной бумажку  с
полными данными владельцев однокомнатных квартир  по  интересующим  меня
адресам.
   Двадцатисемилетний хозяин квартиры по адресу,  куда  мы  заезжали  во
вторую очередь, - Костенко Владимир Дмитриевич -  должен  был  подъехать
вот-вот. А хозяина первой  квартиры,  Газояна  Алика  Арамовича,  ждать,
похоже,  было  бессмысленно:  против   его   фамилии   стояла   пометка:
"Федеральный розыск прокуратурой города по ст. 105 УК РФ с 16 августа".
   Я присвистнула. Кораблев конвульсивно дернулся и пробормотал:
   - Не свистите, денег не будет.
   На  большее   его,   видимо,   не   хватило   по   причине   тяжелого
восстановительного периода, день рождения все-таки.
   - А можно подумать, они так у меня есть. Ленечка, ты  на  машине?  Не
слетаешь вот по этому адресу? - Я протянула ему листочек, на котором был
записан адрес оперуполномоченного Бурдейко. -  Если  никто  не  откроет,
поспрашивай соседей, давно ли они его видели.
   - А что, когти рванул? - спросил Кораблев, зевая во весь рот.
   - Похоже на то. Но если он ненароком окажется дома, тащи его сюда.
   -  Ладно,  съезжу.  Только  через  родную  контору:  во-первых,  надо
начальству показаться пред светлы  очи,  а  во-вторых,  меня  уже  склад
достал, чтобы я форму получил.
   Он повернулся и поплелся на выход.
   - Что с Анджелой? - успела я спросить, пока он не вышел из кабинета.
   - Анджела под колпаком, - лаконично ответил Леня.
   - Леня, ты вернись до конца рабочего дня, - крикнула я ему вслед.
   - А это как карта ляжет, - донеслось из коридора.
 
*** 
 
   До прихода Владимира Дмитриевича Костенко - как  оказалось,  молодого
симпатичного юриста частной страховой  компании  -  я  успела  позвонить
Нателле Чвановой-Редничук и договориться о встрече завтра вечером.
   - Это очень удобно, - сказала она, - я как раз вечером буду дома.
   Приезжайте.
   Я рассудила, что РУБОП, который, в лице Василия Кузьмича, тоже  будет
на заслушивании, подбросит меня на обратном пути к Нателле, а уж  оттуда
я как-нибудь доберусь сама, в крайнем случае, договорюсь  с  Сашкой,  он
меня встретит, поскольку живет  мадам  неподалеку  от  стоматологической
поликлиники. И, ни на что уже  не  отвлекаясь,  приступила  к  беседе  с
Костенко. Что же они  там,  в  этой  страховой  компании,  вытворяют?  -
подумала я, глядя в его честные голубые глаза, поскольку прямо физически
ощущала, как он вибрирует от страха.
   - Владимир Дмитриевич,  у  вас  какие-то  неприятности?  -  участливо
спросила я. - Какие-то проблемы с правоохранительными органами?
   - Нет! - поспешно выкрикнул он и лязгнул зубами.
   - А что вы так нервничаете?
   - Я?! - он изобразил удивление.
   - Ну ладно. Я надеюсь, что мы с вами найдем общий язык. Только я  вас
умоляю, ничего не бойтесь.
   - А чего мне бояться? - не очень убедительно ответил он и даже пустил
"петуха" в конце фразы, видимо, в знак того, что он абсолютно спокоен.
   Я призадумалась, с чего начать с  ним  разговор.  Хорошо  (для  меня,
конечно, хорошо), если у него какие-то проблемы, не  связанные  с  нашим
делом. В этом случае он,  поняв,  что  мне  от  него,  кроме  правдивого
рассказа  про  дружбу  с  Анджелкой,  ничего  не  нужно,  обрадуется   и
расслабится. А если, не дай Бог, именно по этому поводу и переживает, то
я даже не представляю, как от него добиться показаний.
   - Скажите, Владимир Дмитриевич, только честно - вы  же  понимаете,  я
легко могу это проверить, - на вас когда-нибудь  возбуждались  уголовные
дела?
   Наблюдая, как после этого вопроса у Костенко изменился цвет лица - из
румяного он стал совершенно белым, - я испугалась, как  бы  уже  второго
человека не отправили в реанимацию из моего кабинета; мне такая традиция
ни к чему.
   - Если это связано со случаем, о  котором  я  думаю,  то  я  намерена
помочь вам и снять все претензии в ваш адрес, - продолжала я.
   - Откуда я знаю, о чем вы думаете? - с усилием произнес Костенко.
   - Это надо понимать как утвердительный ответ на вопрос о возбужденных
делах?
   Костенко промолчал. Я все больше склонялась к мысли, что  его  страхи
связаны именно с интересующим меня делом. Если бы на  него  было  что-то
еще, он бы так не трясся, а просчитал все варианты, знал, чего ждать,  и
не опасался бы вызова, причем не туда,  где  расследуется  его  дело,  а
совершенно в другой орган.
   В нашей-то прокуратуре на него дел не было... Несведущий человек  еще
мог бы не разобраться в ситуации, но он-то юрист.
   Придется брать быка за рога, подумала я, может, натиск его встряхнет.
   - Как я понимаю, вас обвиняли в изнасиловании?
   - Боже, сколько можно! -  вдруг  простонал  Костенко,  закрывая  лицо
руками. - Неужели вам мало? Я всего лишился из-за собственной  глупости,
пострадал так, что до конца дней своих помнить буду, но я же  уже  решил
все вопросы... Что опять не так? Еще чего-то от меня надо?
   Горячо, отметила я.
   - Хорошо, - сказала я уже вслух. - Если вам так  неприятно  обсуждать
эти вопросы, не будем. Вы свободны. Он помолчал.
   - Как свободен? - спросил он через некоторое время. - Я могу идти?
   - Можете, - подтвердила я.
   - Как, совсем?
   Я про себя похихикала над Костенко: вот она, человеческая  природа  -
то истерики он закатывает, мол, что вы ко мне привязались, а как  только
я говорю, что ничего больше от него  не  хочу,  -  как  это?  Почему  не
хотите? Смех, да и только, сейчас будет требовать продолжения банкета.
   - А зачем вы меня вызывали?
   - Я не вызывала, я просто просила мне позвонить.
   - Но вам что-то от меня нужно?
   - Сейчас уже ничего. - Я уже улыбалась.
   - А что вы улыбаетесь? Вам смешно? Надо мной смеетесь?
   - Над вами, Владимир Дмитриевич, над вами.  То  вы  разговаривать  не
хотите, то меня начинаете допрашивать, что мне было нужно.
   - Хорошо вам говорить, - уже чуть не плача, бросил Костенко. - Вы  не
представляете, что я пережил.
   - Я же сразу сказала вам, что хочу снять с вас все  обвинения,  если,
конечно, мы говорим об одном и том же.
   - А о чем вы говорите?
   - Об обвинении в изнасиловании.
   Я положила перед ним карту травматика, раскрыв на том месте, где было
написано, что ссадины и кровоподтеки причинил Анджеле Ленедан мужчина по
имени Владимир во время изнасилования, по адресу...  Заглянув  в  карту,
Костенко уставился на меня с ужасом во взгляде.
   - Слушайте, успокойтесь вы, наконец. Вы этого боитесь?
   - Господи, я думал, что все уже кончилось! -  Он  опять  закрыл  лицо
руками.
   - Ну что, расскажете мне все по порядку? - не обращая внимания на его
жесты отчаяния, спросила я. Он отнял руки от лица.
   - А что вам рассказывать? Вы ведь про это знаете?
   - Владимир Дмитриевич, - сказала я терпеливо, как маленькому ребенку,
- я  знаю  только  то,  что  вы  стали  жертвой  хорошо  продуманного  и
организованного шантажа. А мне бы хотелось знать детали, чтобы  снять  с
вашей души этот груз раз и навсегда.
   Он помолчал немного, а потом задал именно тот вопрос, которого я  все
время боялась:
   - Вы хотите, чтобы я  просто  вам  все  рассказал,  или  на  протокол
допроса?
   Конечно, я хотела протокол. А он, суда по всему, как раз протокола-то
и не хотел. Придется его воспитывать.
   - Владимир Дмитриевич, вы же юрист и понимаете наверняка, что раз я с
вами встречаюсь не за столиком в кафе, а в служебном  кабинете,  значит,
выступаю как официальное, должностное лицо. А раз я должностное лицо, то
никакие беседы без протокола  невозможны.  Будь  я  шантажисткой,  -  он
вздрогнул, - вот  тогда  бы  я  вам  назначила  встречу  в  кафе  и  без
протокола. Вас как раз это должно успокоить. А если  бы  я  преследовала
цель вас упечь  за  изнасилование,  зачем  бы  я  вас  так  уговаривала,
посудите сами.
   - А может, не стоит протокол писать? - все-таки подергал  он  лапками
напоследок.
   - А тогда в нашей встрече  нет  смысла.  Бумажку  можно  опровергнуть
только бумажкой.
   - И все опять? - с тоской спросил Костенко.
   - Что опять? Все будет "опять" и "опять", если вы не найдете  в  себе
мужества раз и навсегда покончить с этим. Конечно, удовольствия вы  пока
не получите, но не проще ли сейчас отмучиться,  вместо  того  чтобы  всю
оставшуюся жизнь трястись  как  овечий  хвост?  -  говоря  это,  я  сама
поражалась тому, как убедительно звучит  мой  голос,  хотя  я  шарила  в
потемках и наугад, интуитивно подлаживаясь под настроение момента.
   - У вас не курят? - вместо ответа произнес Костенко. - Вижу, что нет,
можно, тогда я покурю  в  коридоре?  Заодно  и  с  мыслями  соберусь.  К
сожалению, даже если я вам все расскажу, для меня ничего не кончится,  а
только начнется.
   Я пожала плечами с видом: "ну что с вами поделаешь?",  и  он,  тяжело
поднявшись, вышел в коридор. Небольшая передышка и мне  не  помешает.  А
что с ним делать дальше? Может, записать его рассказ - а в том,  что  он
мне сейчас что-нибудь расскажет, я уже не сомневалась - на диктофон? Нам
в городской выдавали небольшие диктофончики, и у меня до сих  пор  лежит
такой в сейфе, но он поломался в первые же дни работы и капитально  меня
подвел. Я пришла в следственный изолятор, чтобы записать  на  магнитофон
допрос обвиняемого в хищениях; как положено, с адвокатом,  у  меня  была
приготовлена хитрая комбинация, и я очень надеялась, что она сработает и
клиент "поплывет". Клиент вправду сломался  и  "поплыл",  согласился  на
применение  звукозаписи  во  время  допроса,  я  включила  диктофон,  он
заговорил весьма дельные вещи и через двадцать минут вдруг прислушался и
спросил: "Почему так тихо?" Не слышно было шуршания мотающейся пленки; я
взяла в руки диктофон и обнаружила, что  пленка  не  движется,  диктофон
ломаный. К тому моменту, как вызванный специалист его починил, клиент от
дачи показаний наотрез отказался.
   С тех пор как диктофон в очередной раз починили, я его  использовала,
только чтобы слушать музыку, пока  составляю  опись  документов,  а  при
допросах на него записывать уже было страшновато. Подумав,  я  и  сейчас
решила не использовать  ненадежную  технику.  А  подумав  еще,  все-таки
достала диктофон из сейфа и положила на  стол.  Когда  в  кабинет  вошел
Костенко и сел передо мной с обреченным  видом,  я  не  стала  проявлять
сочувствие и интересоваться, надумал ли он что-нибудь рассказать,  и  не
против ли он составления  протокола,  а  обратилась  к  нему  тоном,  не
допускающим возражений:
   - Я на всякий случай включу диктофон, мне так будет удобнее.
   И демонстративно, не дожидаясь его согласия, нажала на кнопочку.
   Он вздрогнул, но тут же справился с собой, стал говорить. И  по  мере
того, как я узнавала детали приключившейся с ним леденящей душу истории,
я понимала, что все должно было быть именно  так,  начаться  все  должно
было именно случайно.
   Как только он упомянул про Таню Петровскую, с которой вместе учился в
университете, известные мне события выстроились в единственно  возможной
последовательности.
   Костенко рассказал, что во время учебы у него с  Таней  был  короткий
роман, после которого они некоторое время дулись друг на друга, но потом
отношения между ними нормализовались, и как-то Таня даже  пошутила,  что
"была без радости любовь, разлука будет без печали".  Потом  они  долгое
время не виделись, он краем уха слышал от общих знакомых, что она родила
от своего сослуживца и что работает в приемной  у  прокурора  города,  и
расцветает не по дням, а по часам,  но  желания  встретиться  с  ней  не
испытывал. В один прекрасный день она сама явилась  к  нему  в  контору,
причем - это он только потом осознал - с первого раза застала его именно
в тот час, который он раз в неделю проводил на  своем  рабочем  месте  в
фирме. Таня не стала даже вспоминать о былой любви,  а  сразу  объявила,
что ей надо оформить договор страхования жизни одного человека, от имени
этого человека, но так, чтобы человек об этом не знал.
   Поначалу он ничего особо крамольного в этом не усмотрел, ну надо  так
надо, мало ли для чего, и чуть сгоряча не согласился  помочь,  используя
свои возможности и хорошие отношения с  теми,  кто  должен  был  ставить
подпись в договоре, но потом вдруг заволновался, когда она сказала,  что
принесет документы этого человека и за него распишется.
   "А  зачем  это  нужно?  -  стал  он   спрашивать.   -   Зачем   такая
таинственность?
   Почему он не должен знать, что он застрахован? В голову лезут  всякие
нехорошие мысли!" - "Ты что, не можешь мне на слово поверить? - отвечала
Татьяна. - Ну, не надо ему пока знать об этом". -  "А  страховой  взнос?
При  заключении  договора  вносится  определенная  сумма,   процент   от
стоимости договора". - "Деньги будут, более того, они будут  перечислены
со счета того, кто застрахован, по его поручению,  им  подписанному".  -
"Ничего не  понимаю,  -  сопротивлялся  Костенко.  -  Если  он  подпишет
поручение на перечисление денег в страховую компанию, то почему  бы  ему
самому не прийти и не подписать договор?" - "Так надо", -  убеждала  его
Таня. Он вцепился в нее как  бульдог,  требуя  сказать,  зачем  вся  эта
таинственность, и не удовлетворяясь отговорками о том, что, мол,  меньше
знаешь - крепче спишь. Он даже поставил условие, что его помощь возможна
только в том  случае,  если  она  все  расскажет,  потому  что,  если  с
застрахованным что-то случится, все "особенности"  заключения  договора,
типа подделанной подписи и прочего, вылезут на свет Божий. И  тогда  для
него запахнет увольнением; кроме того, он не понимает, почему он  должен
соглашаться на ее предложение, ради  чего?  "Тебе  заплатят,  -  сказала
Татьяна. - Не пожалеешь". -  "Интересно,  кто?  Не  тот  ли,  кто  этого
человека грохнуть собирается?" - "Какой ты умный, - улыбнулась  Татьяна.
- У него в гороскопе написано, что на него сосулька упадет, вот  жена  и
беспокоится, а его заранее расстраивать не  хочет.  Но  тебе-то  что  до
этого человека? Ты получишь свои деньги и тут же обо всем забудешь".
   Тут  он  психанул.  "Ты  что,  рехнулась?!  -   заорал   он.   -   Ты
представляешь, что будет, когда фирма выплатит страховую сумму  (а  речь
шла ни много ни мало - о двух сотнях тысяч долларов), а потом выяснится,
что я сделал липовый договор и  наказал  своих  работодателей  на  очень
большие деньги? Я думал, тебе нужен просто  договор  зачем-т