себе  растворимого
кофе, потом сахара, наливая кипятку, и, устроившись в Ларискином кресле,
стал громко прихлебывать из кружки. - Ну вот,  теперь  можно  и  о  деле
поговорить, - сказал он,  допив  до  конца.  -  Скородумов  в  четвертой
больнице, в кардиологии, пока в реанимации, без сознания,  разговаривать
с ним нельзя еще будет минимум дня три, лечащий врач Пискун. - Он достал
из кармана бумажку и бросил ее мне на колени.
   - Тут все записано.  Я  в  тюрьме  договорился  с  оперативниками,  в
очереди ждать не надо будет. Отвезу вас в тюрьму,  так  уж  и  быть,  вы
идите собирайтесь, а я еще кружечку выпью.
   - Лень, а ты не узнавал, у Скородумова родственники есть? -  спросила
я уже в дверях, выходя от Лариски.
   - А где я это узнаю? В адресе прописан он один.
   Только я зашла к себе в кабинет и стала складывать в  папочку  нужные
бумажки, как в дверь постучали:
   - Разрешите?
   На пороге стоял представительный мужчина в рыжей замшевой  куртке,  с
зачесанными назад густыми волосами и хозяйским выражением лица.
   - Мария Сергеевна? Я двоюродный брат Олега Скородумова.
   - Очень приятно, - искренне сказала я.  -  Вы  уже,  судя  по  всему,
знаете, что он в больнице. Вас тоже к нему пока не пускают?
   - А... да! Да-да, но я бы хотел забрать его вещи. У вас  ведь  что-то
осталось?
   - Проходите, пожалуйста, садитесь,  -  пригласила  я  его,  испытывая
облегчение от того, что смогу отдать вещи Скородумова его  родственнику,
и особенно бумажник, в котором неизвестно что находится.
   Мужчина сел к столу и стал оглядываться.
   - Вот его куртка на вешалке...
   Я не успела сказать про бумажник, мужчина вскочил со стула,  подбежал
к вешалке и цепко схватил куртку, как будто она у него была единственной
памятью о брате. Более того, он стал лихорадочно осматривать ее карманы,
и у меня вдруг промелькнула мысль, что, не будь тут меня, он бы распорол
подкладку.
   - Как ваше имя-отчество? - окликнула я его, но он  был  так  поглощен
исследованием куртки, что мне пришлось повторить вопрос.
   Однако мужчина как будто меня не слышал.
   - Это все? - спросил он, не выпуская куртку из  рук.  Я  положила  на
стол лист бумаги и ручку:
   - Напишите мне расписку и,  пожалуйста,  покажите  паспорт,  чтобы  я
занесла сюда паспортные данные.
   - Что? - удивленно спросил он.
   - Вы извините, но такой порядок - я должна знать,  что  передаю  вещи
надлежащему лицу.
   - У меня нет с  собой  паспорта,  -  после  минутного  замешательства
сообщил мужчина, упорно не желавший назваться.
   -  А  какого-нибудь  другого  документа  с   фотографией,   хотя   бы
водительских прав?
   - А... нет. А так вы не можете мне выдать? Я напишу расписку...
   - Извините меня, пожалуйста, но я должна указать ваши данные.  Вы  же
понимаете, вещи достаточно дорогие, я не хочу  потом  отвечать  за  них,
может быть, вы съездите за паспортом, а вечером приедете?
   - Как вы можете! Ведь  человек  может  каждую  минуту  умереть!  -  в
отчаянии воскликнул посетитель, прижимая к себе куртку Скородумова.
   - Но ведь  он  еще,  насколько  я  знаю,  не  умер!  -  возразила  я,
шокированная таким поведением близкого родственника. -  И,  полагаю,  во
всяком случае, не умрет от того, что его куртку вы  заберете  на  полдня
позже, приехав, как полагается, с паспортом. Да и вообще, - спохватилась
я, - Олег Петрович не уполномочивал меня никому передавать его вещи.
   - Но ведь он может умереть! - настаивал на своем мужчина, видимо,  не
зная, как еще убедить меня отдать вещи. Мне это надоело.
   - Мне трудно к вам  обращаться,  не  зная  вашего  имени-отчества,  -
подчеркнуто вежливо сказала я, - но я вынуждена прервать нашу дискуссию.
Я не обязана выдавать вам вещи вашего брата, даже  если  вы  представите
паспорт. Олег Петрович по выписке из больницы получит их у меня сам, и я
могу заверить вас в том, что здесь они будут в целости и сохранности  до
его выздоровления.
   Повесьте, пожалуйста, куртку на место.
   - Почему вы не хотите отдать мне его вещи?  -  скорбно  сведя  брови,
вопросил безымянный посетитель.
   Он и в третий раз не среагировал на мою просьбу назваться.
   - Я вам уже объяснила. Почему я должна  отдавать  вам  его  вещи?  Он
пока, слава Богу, жив и, повторяю, не просил их никому отдавать.  Куртку
повесьте, пожалуйста.
   Он продолжал стоять, вцепившись в куртку, и я стала бояться,  что  он
сейчас откроет дверь и элементарно сбежит вместе с чужой вещью,  которой
я обещала обеспечить целость и сохранность. Я подошла к нему, мягко,  но
настойчиво высвободила куртку из  его  цепких  пальцев,  свернула  ее  и
убрала в сейф. Даже если он напишет жалобу,  какие  ко  мне  могут  быть
претензии?
   Он немного постоял возле вешалки, потом крутанулся на каблуках и,  не
прощаясь, хлопнул дверью. Я  не  удержалась  и  вышла  вслед  за  ним  в
коридор; стоя возле своего кабинета, я наблюдала, как он быстрым  шагом,
не оглядываясь, миновал наш длинный коридор и скрылся за дверью, ведущей
на лестницу.
   Из Ларискиного кабинета вышел Кораблев с довольным видом, приглаживая
волоски на макушке.
   - Кто это был? - спросил он сытым голосом.
   - Это? Слушай, Леня, какой-то странный мужик. Представился двоюродным
братом Скородумова, отдайте вещи, говорит, паспорт показывать не  хочет,
насилу у него из рук куртку скородумовскую выдрала.
   - Я сейчас, - кинул мне Леня через плечо, поворачиваясь и устремляясь
по коридору.
   Я вернулась в кабинет и стала терпеливо ждать. Минут через десять  он
вернулся и сказал, что нам давно уже пора ехать.
   - А мужик?
   - А что мужик? А-а, мужик? Да я не за ним ходил.  Я  машинку  погрел,
думал, вы спуститесь. Ну, вы собрались? Вперед.
   Я пожала плечами и  двинулась  за  Леней  на  выход.  Ждать  он  меня
отказался, в следственном изоляторе довел до оперативников и был  таков.
Через полчаса мне привели арестованного Пруткина. Конвоир положил передо
мной на стол талон вывода арестованного и ушел.
   - Садитесь, Владлен Ильич.
   Пруткин, настороженно на меня глядя, присел напротив.
   - Давайте познакомимся: меня зовут Мария Сергеевна Швецова, я старший
следователь районной прокуратуры...
   - Почему без адвоката? - перебил меня Владлен Ильич.
   На нем была тускло-черная униформа с  фамилией  на  грудном  кармане;
значит, осужденный Пруткин ни  в  какую  колонию  отсюда  не  поедет,  а
останется отбывать свой невеликий срок  за  кражи  тут,  в  следственном
изоляторе, в хозобслуге. Такая честь выпадает немногим, чем же он-то  ее
заслужил? Надо будет поинтересоваться у оперативников, за какие красивые
глаза Владлен Ильич переоделся в черную униформу. Тем  более  хозобслуга
ему не светила после фортеля в суде - мол, били, показания вымогали...
   - Владлен Ильич, вы мне даже закончить не дали. Если я буду проводить
следственные действия, то обязательно приду с адвокатом.
   - А щас чего пришли? - мрачно спросил он, глядя в стол.
   - Владлен Ильич, закурить хотите?
   - Закурить? - глаз он так и не поднял.
   - Угощайтесь, - я вытащила из сумки пачку "Мальборо" и зажигалку.
   - Спасибо, - Пруткин взял сигарету. - А вы?
   - Я не курю. Я и в сигаретах не разбираюсь, поэтому  купила,  на  мой
взгляд, самые крепкие из приличных.
   - Это вы что, для меня? - удивился Пруткин.
   - Ну, чтобы разговор завязать. Я раньше все  время,  как  в  изолятор
иду, покупаю сигареты для подследственных, а в  последнее  время  что-то
"Стрелы" не вижу, -  помните,  было  такое  дешевое  курево,  и  крепкое
достаточно, и продавалось оно  в  угловом  магазине,  очень  удобно:  из
трамвая вылез и через магазин к изолятору. Раньше мне многие  первоходки
сразу заявляли, при первом же разговоре в изоляторе: а где сигареты, вам
же деньги нам на курево выписывают?..
   Почему-то они все думали, что следователям выделяют  деньги  на  паек
клиентам...
   - Клиентам? Вы прямо как адвокат говорите...
   - Нет, я следователь,  уже  двенадцать  лет  в  прокуратуре  работаю.
Хотите, всю пачку берите, мне все равно ее девать некуда.
   Я, конечно, не рассчитывала, что тертый  вор  Пруткин,  по  четвертой
ходке,  купится  на  пачку   сигарет,   пусть   и   дорогих.   Но   хоть
заинтересуется.
   - А прикурить чем?
   Я подала ему зажигалку; не "Зиппо", конечно, китайскую одноразовую.
   - Можете взять ее с собой, раз я сигареты вам отдала, значит,  мне  и
зажигалка не нужна.
   - А чего пришли, меня сигаретками угостить?
   - Вы не торопитесь?
   - Тороплюсь? Нет. Я хоть стою, хоть лежу, а все равно сижу,  так  что
мне торопиться некуда. О чем говорить-то?
   - Да о жизни, - я улыбнулась.
   - Милая девочка, - Пруткин перегнулся ко мне через  стол.  -  Давайте
ближе к делу. Я эти душеспасительные разговоры много раз слышал и ничего
с них не поимел. Чего надо? Про убийство говорить не буду.
   - Нет так нет. Я пришла просто познакомиться. Согласитесь, что  лучше
знакомиться вот так, один на один, а то никакой задушевности...
   - А мне никакой задушевности и не надо.
   - Нам же с вами работать придется. Разве лучше, если мы будем  волком
друг на друга смотреть?
   - Как вас там, Мария Сергеевна? Может,  хватит  ля-ля,  вы  конкретно
говорите, чего пришли. Про убийство говорить не буду.
   - А почему? Мне кажется, если вы действительно не убивали, - в  ваших
интересах рассказать мне все как было. Даю  вам  честное  слово,  что  я
тщательно проверю все, что вы мне скажете, и если приду к выводу, что вы
не виноваты, я прекращу на вас дело и попрошу у вас  прощения  за  своих
коллег.
   - Дело вы и так прекратите. Суд те  доказательства,  которые  в  деле
были, отверг, а новых вы уже не соберете.
   - А если соберу?
   - Вот видите, вы все гнете к тому, что это я убил.
   - Да я вас уже битый час прошу рассказать мне все как было. Вы ведь в
суде говорили только про то, как вас били да показания вымогали. А  меня
интересует, как получилось, что ваша куртка в крови потерпевших и  ножик
у вас в печке. Вы ведь наверняка сами об этом задумывались?
   - Ну и что? Я задумывался, а вы не будете. Вам деньги платят  за  то,
что вы сажаете, а не отпускаете.
   - Почему вы все время сопротивляетесь, Владлен Ильич? Я  честно  хочу
разобраться. К вашему сведению, я уверена, что вы убийства не совершали.
   - Вот как? - тут он  в  первый  раз  на  меня  посмотрел.  -  На  сто
процентов?
   - На девяносто. Учтите, я могла бы сказать, что  на  все  сто,  чтобы
втереться к вам в доверие. Но при этом думаю, что вы там  все  же  были,
только не один. А тот, кто был с вами, - тот и убил.
   - А! - он махнул рукой. - Это бесполезно.
   - Почему бесполезно?
   - Вы все равно мне не поверите. И никто не поверит.
   - Я постараюсь.
   - Да? - Пруткин прищурился. - Хорошо: со мной был президент Ельцин.
   Проверяйте.
   - Хорошо, что не Клинтон, - я усмехнулась.
   - Проверяйте!
   - Владлен Ильич! Это несерьезно.
   - Вот! Я же говорил, что вы мне не  поверите,  и  никто  не  поверит.
Вызывайте конвой, без адвоката разговаривать не буду. В камеру! А почему
вы решили, что со мной был кто-то еще?
   Теперь прищурилась я:
   - Владлен Ильич, откровенность за откровенность. Вы мне  говорите,  с
кем были, а я вам - почему догадалась.
   - Я не говорил, что со мной там кто-то был. Я и сам  там  не  был,  и
ничего не совершал.
   - Владлен Ильич, а что вам мешает сказать мне правду? Я же  протокола
не пишу, при нашей беседе никто не присутствует, мы только вдвоем...
   - А в кармане у вас диктофончик... - перебил меня Владлен Ильич.
   - Да нету у меня диктофончика. Вот, посмотрите мою сумку: куда я могу
его засунуть?
   - А в карманах?
   - Вы же видите, на мне узкая юбка без карманов  и  блузка,  тоже  без
карманов. А в карманах куртки ничего  нет,  проверьте  сами.  Проверьте,
проверьте, - я вывернула  перед  Пруткиным  карманы  куртки.  -  Владлен
Ильич, я своих подследственных на пушку никогда не  беру.  Если  говорю,
что не записываю, значит, не записываю.
   - Нет... Как вас... Мария Сергеевна... Не выйдет,  -  сказал  Пруткин
после долгих раздумий. - Отправьте меня назад, в камеру.
   - Владлен Ильич!
   - Я сказал - в камеру! Не буду я говорить.
   - Ну почему, почему?! -: спросила я в отчаянии, не зная, как  к  нему
достучаться.
   Мне казалось - в середине нашего разговора он почти  оттаял  и  почти
готов был хотя бы намекнуть мне на правду.
   - Да потому, что жить хочу еще.
   - Ну кто вам угрожает? Сюда-то не каждый доберется.
   - Вот он как раз  сюда  и  доберется,  кто  другой  не  доберется,  а
он-то... Все равно мне никто не поверит. Ну, все! Чао,  бамбино,  сорри.
Как вас? Мария Сергеевна...
   - Хорошо, Владлен Ильич. Как хотите. Я  вас  сейчас  отправлю  назад.
Только знаете, что? Поспрашивайте среди своих знакомых про меня,  может,
кто-то из них про меня слышал. Я допускаю, что кто-нибудь скажет, что  я
стерва, но думаю, что ни от кого вы не услышите, что я когда-то  сыграла
в нечестную игру или подставила своего подследственного. На пушку никого
никогда не брала, повторяю.
   Спросите?
   Он без выражения посмотрел на меня.
   - Ну что, приходить мне еще без адвоката?
   Он продолжал смотреть на меня так же,  без  выражения.  Ну,  это  уже
победа, он ведь не кричит во все горло, что  видеть  меня  не  хочет.  А
гонор не дает согласиться. Или страх...
   - Ждите меня в начале той недели, Владлен Ильич. Приду  еще  раз  без
адвоката, хотя, если вы пожалуетесь, мне влипнет за это.
   - Вы там  поспрашивайте  у  своих,  Мария  Сергеевна,  -  без  улыбки
проговорил он, - и вам скажут, что Пруткин своих следователей никогда не
подставлял.
 
*** 
 
   В прокуратуре я,  не  заходя  в  свой  кабинет,  завалилась  к  Лешке
Горчакову.
   Бухнувшись на стул и бросив рядом сумку, я вытянула  ноги  и  заявила
Лешке, что скоро раскрою дело Чванова.
   - Ты понимаешь, он готов был мне сказать! Я не стала давить, приду  к
нему после выходных. Но он мне скажет, провалиться мне на этом месте!
   - Ты, Машка, поосторожнее, - вяло отреагировал Горчаков.  -  Помнишь,
ты уже дома провалилась!
   - Правда ваша, Алексей Евгеньевич.
   Я  вздохнула.  Действительно,  в  Новый  год,   выплясывая   какой-то
невообразимый краковяк вокруг елочки, я громко выкрикнула, что с первого
января начну делать зарядку, провалиться мне на этом месте, и  именно  в
этот момент подо  мной  проломился  паркет,  и  я  увязла  в  треснувших
досках-сама судьба дискредитировала мой порыв.
   - Лешка, точно говорю: он мне скажет. Я чувствую...  Он  мне  скажет,
кто с ним был.
   - А почему ты решила-то, что с ним кто-то был?
   -  Ах  да,  ты  же  видеозапись  не  смотрел.  Понимаешь,  по   всему
получается, что, по крайней мере, до участка, где чвановский дом  стоит,
он тогда, в день убийства, дошел. А вот что с ним дальше  было,  вопрос.
Когда выезд с ним делали, весь участок  был  под  снегом.  Он  же  сразу
сказал, где там канава, где кусты, а их и не видно было из-за  снега.  И
прошел правильно. А самое интересное -  в  одном-единственном  месте  он
проговорился. Везде говорит - я шел здесь,  я  вошел  туда.  А  в  одном
месте, когда показывал, с какой стороны дом огибали, он сказал:
   "Мы шли вот здесь..." "Мы шли"! И плюс куртка и нож  в  его  доме.  С
чего бы вдруг такое  совпадение?  С  одной  стороны,  был  он  там,  все
указывает на то, что он там был. А с другой стороны, не убивал.  У  меня
такое впечатление, что его специально взяли с собой, чтоб  подставить...
Да, Лешка, я тебе самого главного не сказала: Скородумов мне, перед  тем
как ему плохо стало, заявил, что Денщиков у него обыск учинил не  только
в связи с шантажом, он считает, что интерес к нему  Денщикова  связан  с
убийством Чванова. Надо срочно Денщиковым заниматься!..
   - Машка, у тебя телефон  надрывается,  -  прервал  меня  Горчаков.  Я
вскочила:
   - Вдруг это мама мне звонит по  поводу  Хрюндика!  Вбежав  к  себе  и
схватив трубку, я услышала радостный  голос  бывшего  практиканта  Игоря
Денщикова:
   - Машка, ну привет! Давненько мы не общались! Но я, конечно, по делу!
   - Ну?!  -  сказала  я,  переводя  дыхание  и  усаживаясь  у  стола  с
телефонной трубкой.
   - Как дела-то вообще?
   - Да ничего себе.
   - Я слышал, ты на осмотре по депутату отличилась?
   - Да ладно, чего там!
   - А еще чего хорошего?
   Ясно. Проверяет, нет ли на него какого-нибудь компромата. Похоже,  он
пока не знает про жалобу Скородумова. И слава Богу.
   - Работаем.
   - Маш, у меня дело на сто  рублей.  Ты  знаешь,  у  меня  семья  есть
знакомая - Скородумовых. Так вот, человечка, говорят,  прямо  из  твоего
кабинета на "скорой" увезли. Я, как услышал, сразу сказал: она может,  у
нее генералы плачут, как дети... - Денщиков хохотнул и замолчал, видимо,
проверяя мою реакцию. - А чего он у тебя был-то?
   - Да ты знаешь, нам же из пригородного района  дел  напихали,  как  и
всем.
   Мне досталось дело об убийстве бизнесмена, у которого  твой  знакомый
охрану возглавлял. Я ему и "здрасьте" сказать не  успела,  как  он  чуть
коньки не двинул.
   - Это Чванова-то убийство? Слышал...  Ну,  а  Олег  тебе  чего-нибудь
сказал дельного? - осторожно гнул свое Денщиков.
   - Да нет, к сожалению. Я ж тебе говорю - только вошел, сразу упал. Он
же сердечник, у него уже инфаркт был. Мы и не поговорили.
   - Маш, так я вот о чем, - продолжал Денщиков, по всей видимости,  уже
успокоившийся, раз  я  так  безмятежно  проглотила  сообщение  о  дружбе
семьями. - Семья хочет вещи его забрать. Ну,  знаешь,  люди  далекие  от
юриспруденции, думают, что если шмотки будут  дома,  то  спокойнее...  В
общем, они чокнулись на этом, плачут, говорят, как же это так - Олежка в
больнице, а вещи где-то в  прокуратуре.  Я  к  чему:  к  тебе  брат  его
приходил двоюродный, он слегка заторможенный, объяснить ничего  не  смог
толком. Ты его погнала и правильно сделала, - Денщиков опять хохотнул. -
А он, тютя, даже не сказал,  что  паспорт  потерял.  Ты  уж.  выдай  ему
шмотки, а?
   - Да нет проблем, Гарри. Пусть с правами приедет.
   - Ой, Машка! А у него и прав тоже нет.
   - А на нет и сам знаешь, чего нет.
   - Маш, ну, мне ты доверяещь? - Денщиков интимно понизил голос.
   - А как же! Хочешь сам расписочку написать?
   - Ха-ха! Ну так чего - он зайдет после обеда?
   - С документами.
   - Маш, ну не выпендривайся, мы свои люди.
   - Гарри, ты в уме или нет? Куртка баксов пятьсот стоит, я что,  потом
из своей зарплаты буду ее оплачивать?
   - Маша! Я тебе слово даю, что ты ничего оплачивать не будешь!
   - Нет, Гарри, и не  проси.  И  вообще  я  никому  ничего  не  обязана
отдавать.
   Скородумов еще не труп.
   - Да, еще не труп, - уныло согласился Денщиков, он не мог скрыть, как
он сожалел об этом.
   - Так что ничего с курткой не случится, если она побудет у меня.
   - А кроме куртки, он ничего не оставлял? -  небрежно  поинтересовался
Денщиков.
   - А что он еще мог оставить? - очень натурально удивилась я.
   - Ну ладно,  Маш.  Есть  компромисс.  Ты  посмотри  сама  куртку  как
следует, может, там в карманах вещи ценные есть, так ты бы  отдала  хоть
их от греха подальше, а?
   - Например?
   - Ну, может, бумажник, или часы, или карты кредитные...
   - Ты что думаешь, я с его кредитной карты попрусь деньги снимать?
   - Ну, чтоб спокойнее было...
   - Кому? Я в себе уверена. Меня  на  чужие  деньги  не  тянет.  Ты  по
себе-то не суди.
   - Ну ладно тебе, ладно. Так не отдашь?
   - Не отдам.
   - Ну, пока.
   Хороший  разговор  у  нас  получился,  подумала  я,  медленно   кладя
телефонную трубку. Главное, искренний.
   - Господи, когда же я все успею?! - простонала я вслух,  сжав  голову
руками.
   По Чванову надо людей вызывать, по шантажу носом  землю  рыть,  своих
дел выше крыши, с ребеночком побыть надо, обеда на завтра нету...
   - Маша,  к  шефу  зайди,  -  крикнула  из  коридора  зав-канцелярией,
пробегая мимо моего кабинета.
   -