ов и решили,  что  большинству  из  них
придется "открутить башку".
   - Черт с ними, пусть себе живут, лишь бы скорей войне конец  и  по  домам
разойтись, пока целы, - окончил разговор Родионов. - Пора  и  по  блиндажам.
Кто ночью-то дневалит?
   В блиндаже Родионов обратился к фельдшеру:
   - Слыхал, появилась в Артуре новая болезнь, от которой  у  человека  зубы
выпадают, а сам заживо гниет, скорбут, что ли?
   - Скорбут-цинга. На перевязочном пункте  говорили,  что  в  Четырнадцатом
полку были случаи. У нас быть ее не должно - она делается  от  плохой  пищи.
Харчи наши пока что подходящие.
   - Все же надо людей предупредить. Завтра перед  обедом  о  ней  скажи  да
заодно посмотри, нег ли больных. Она, говорят, прилипчивая.
   В один из спокойных дней Звонарев отправился на  батарею  литеры  Б,  где
давно уже не был. Прочные  бетонные  казематы  служили  достаточно  надежным
прикрытием от бомбардировок, и  солдаты  находились  здесь  в  относительной
безопасности. Сидя под припрытием бруствера прямо на земле, они чинили  свою
одежду, обувь, брились, стриглись, пили  чай  из  котелков...  Картина  была
самая мирная, и  только  посвистывание  пуль  где-то  вверху  да  взлетающие
временами на гребне маленькие фонтанчики пыли говорили  о  войне.  Прапорщик
прошел к каземату, где помещался  Жуковский.  Капитан  встретил  его  совсем
больной, исхудавший, почерневший, с глубоко запавшими глазами. Он едва стоял
на ногах.
   - Желудок  совсем  замучил.  Я  уже  подал  рапорт  о  болезни  командиру
артиллерии. Хочу хоть недельки две пожить на Утесе, авось поправлюсь.  Здесь
же на хозяйстве останется Гудима, благо он устроился совсем  по-семейному  с
Шурой.
   Звонарев, в свою очередь, рассказал капитану о генеральском посещении, не
забыл упомянуть и о вечерних прогулках Борейко в город.
   -  Дай  бог,  дай  бог!  Может,  женится  -  переменится,  бросит   пить!
Талантливейший  человек,  а  водкой  губит  себя!  -  вздохнул  капитан.   -
Пойдемте-ка к Гудиме.
   Штабс-капитана они застали за писанием  дневника.  Тут  же  с  рукоделием
сидела Шура, конфузливо поднявшаяся навстречу гостям.
   - Приготовь нам чаю, - бросил ей Гудима, здороваясь с вошедшими. - Сейчас
из Управления передали по  телефону,  что  вам  разрешено  уехать  на  Утес,
Николай Васильевич.
   - Тогда я попрошу  вас  поскорее  составить  передаточный  акт.  Пойдемте
займемся этим.
   Жуковский и Гудима вышли.  Звонарев  остался  с  Шурой,  хлопотавшей  над
керосинкой,
   - Вы давно здесь? - справился прапорщик.
   - Приехала вместе с Алексеем Андреевичем.
   - И не страшно вам?
   - На Утесе бывало страшнее. Кроме того, мне там папаня с маманей  проходу
не давали. Вернись да вернись домой, - жаловалась Шура.
   Как только  Гудима  освободился,  Звонарев  вместе  с  ним  отправился  в
стрелковые окопы. Прапорщику  хотелось  посмотреть  на  действие  "артурских
пулеметов" Шметилло. Офицеры прошли на пехотную позицию.  Прочно  устроенные
бревенчатые блиндажи и козырьки хорошо предохраняли солдат от ружейных пуль,
шрапнели и действия малокалиберной артиллерии.  От  осадных  же  орудий  эти
полевые укрепления защитить не могли. Стрелки по  большей  части  дремали  в
укрытиях, и только одиночные часовые неустанно следили за врагом.
   - Мои солдаты все время  мастерят  нечто  вроде  перископа,  чтобы  иметь
возможность скрытно вести  наблюдение  за  японцами,  да  у  них  что-то  не
получается,  -  вместо  приветствия  обратился  к   артиллеристам   вышедший
навстречу Шметилло. - Может быть, вы и тут поможете мне?
   - Я привел нашего инженера, он и окажет вам полное содействие,  -  указал
Гудима на Звонарева.
   Капитан поблагодарил и предложил артиллеристам зайти выпить чаю.
   - Где Харитина? - оглянулся капитан. - Пусть разогреет чай.
   - Ушедши в тыл, - отозвался денщик.
   - Это что еще за баба появилась у нас, ясновельможный  пан?  -  улыбнулся
Гудима, закручивая усы.
   - Вдова-солдатка, добровольно пошла  в  полк  рядовым.  Носит  солдатскую
одежду и числится стрелком. Непривередлива и  очень  храбра.  Несколько  раз
ходила в штыки, на моих глазах приколола японца, а как разойдется,  то  и  я
побаиваюсь ее!
   - Обязательно познакомлюсь с ней, - решил Гудима.
   Поболтав с  полчаса,  артиллеристы  двинулись  обратно.  На  батарее  они
застали Шуру,  беседующую  с  солдатом-стрелком.  Среднего  роста,  довольно
полный, безусый, с мягким продолговатым лицом,  он  сразу  обратил  на  себя
внимание офицеров.
   - Переодетая баба, - определил Гудима. - Тебя как зовут? - спросил он.
   - Рядовой седьмой роты  Двадцать  пятого  ВосточноСибирского  стрелкового
полка Харитон Короткевич, - грудным женским голосом ответил солдат.
   - Не слыхал я что-то у мужиков такого голоса, да и вид тебя выдает! Ежели
ее вымыть да приодеть - ничего бабенка получится, - обернулся  штабс-капитан
к Звонареву.
   Харитина - это была  она  -  густо  покраснела  и  свирепо  взглянула  на
офицера.
   - Ишь сердитая какая, мордашка! Зачем к нам пришла?
   - К сестрице, на хворобу пожаловаться, вашбродь.
   - На женскую, что  ли?  А  то  у  вас  самих  есть  ротные  фельдшера,  -
допытывался Гудима.
   Харитина невнятно что-то забормотала в полном смущении.
   - Оставьте ее в покое, Алексеи Андреевич, - заступился Звонарев.
   Когда офицеры отошли,  Харитина  кивнула  вслед  штабс-капитану  и  хмуро
спросила;
   - Кто эта сволочь?
   Шура покраснела.
   - Тот, что с тобой разговаривал, - Гудима, а другой - Звонарев.
   - Так это и есть твой? Ни в жизнь не  спуталась  бы  с  таким.  А  второй
ничего, мухи, видать, не обидит зря,  стеснительный.  У  него  тоже  зазноба
есть?
   - Нет,  один  он.  Правда,  к  нему  имеет  приверженность  дочка  нашего
генерала. Варей звать. Встречала, может? Все верхом скачет.
   - Озорная такая, - знаю. На барышню и не похожа.
   Харитина по-солдатски сплюнула через зубы и вздохнула.
   - Ты бы лучше к молодому ушла: и  красивый  и  человек  хороший  -  бить,
ругать не станет.
   - Солдаты-то тебя, Харитина, не обижают? - поспешила переменить  разговор
Шура,
   - Пробовали было, так я живо отучила. Зато от офицеров проходу  не  было.
Потому к капитану ушла: боятся его и не трогают.
   - А в Артур как попала?
   - С шести лет осталась сиротой  и  пошла  работать  по  людям.  Как  годы
подошли - вышла замуж за лакея при станционном буфете. Жили  хорошо,  только
вот бог деток  не  давал.  Взяли  на  воспитание  сиротку-китайчонка.  Война
началась. Забрали мужа в Артур, осталась я  одна  с  малолетком.  Опостылело
все. Решила ехать к  мужу.  Подстриглась,  переоделась  железнодорожником  и
добралась в Артур. Командир полка, спасибо ему, разрешил  мне  состоять  при
полковом лазарете. Так и жила до августа, а  на  самое  преображение  ранили
моего... Он через три дня и помер. Поплакала на могилке, да и решила за него
с японцами посчитаться...
   Появление Звонарева прервало их разговор.
   - Отнесите, пожалуйста, Харитина, этот чертеж своему капитану, - попросил
он.
   Харитина старательно свернула бумагу и, отдав честь, ушла.
   - Вот вам, Шура, и подруга здесь нашлась. Не знаете,  как  она  попала  в
солдаты?
   Шура передала прапорщику историю Короткевич.
   - Зря это она вернулась в полк: шла бы работать в госпиталь,  там  женщин
не хватает, а в окопах и без нее обойдутся. Да и вам, по-моему, здесь делать
нечего. Жили бы у своих на Утесе, все постепенно и вошло бы в норму.
   Шура неожиданно всхлипнула и залилась слезами.
   - Хоть бы вы меня не попрекали!
   - Я и не думал вас обижать, - растерялся Звонарев. - К слову пришлось.
   - С чего ты нюни распустила?  -  неожиданно  появился  Гудима.  -  Иди  в
блиндаж и приведи себя в порядок. Не терплю слезливых и сопливых физиономий!
   "Не сладко, однако,  живется  бедной  девушке",  -  подумал  прапорщик  и
двинулся на Залитерную.
   Борей ко уже ждал его с завтраком. Выслушав рассказ  прапорщика,  поручик
ругнул Гудиму, пожалел Шуру и выразил желание познакомиться с Харитиной.
   - Занятная бабенка,  не  приходилось  еще  встречав  таких.  Поинтереснее
многих наших барынь и барышень.
   - Оли Селениной, например?
   Борейко насупился и сердито засопел.
   - Каждая хороша в своем роде, - примирительно буркнул он после  минутного
молчания. - Какой у тебя паршивый язык стал в последнее время,  Сережа!  Это
все влияние твоей милейшей амазонки. Та на редкость  умеет  говорить  всякие
неприятности и при этом еще с невинным видом, - недовольно бурчал поручик.
   Стук в дверь перебил этот разговор.
   - Войди! - крикнул Борейко, думая, что это солдат.
   Но на пороге появился странный субъект, бритый, одетый в офицерскую форму
без погон, с белой повязкой на левой руке, на которой  четко  виднелись  две
буквы - "В. К. ".
   - Дворянин Ножин, - представился он, отдавая честь.
   - Попович Борейко, - поднялся поручик навстречу гостю.
   На лице Ножина появилось выражение растерянности и удивления.
   - Я вас не понимаю...
   - Вы изволили довести до моего сведения, что принадлежите к  благородному
российскому дворянству. Поэтому я почел  за  должное  сообщить  вам,  что  я
происхожу из кутейников, - не моргнув глазом ответил Борейко. - Что касается
тебя, Сережа, то, право, не знаю, кто ты по своему происхождению.
   - Из интеллигентов, если такое сословие имеется, - улыбнулся Звонарев.
   - Очень приятно, - пожал ему руку  Ножин,  все  еще  не  оправившийся  от
удивления.
   - Прошу садиться. Иван, подай стакан! - скомандовал  Борейко  денщику.  -
Чем могу быть вам полезен?
   - Я состою военным корреспондентом артурской газеты "Новый край"...
   - Артурская сплетница тож, - проворчал поручик.
   - Я не согласен с такой оценкой нашей деятельности.
   -   Описываете   мифические   генеральские   подвиги,   а   о   настоящих
героях-солдатах и матросах - молчите. Послушать вас, так весь Артур держится
на Стесселе, Никитине, Фоке и прочей сволочи. И все свое  внимание  уделяете
тому, что сказала, что подумала и о чем не  думала  Вера  Алексеевна,  какой
готовят обед у генерала Смирнова, сколько раз мадемуазель Белая  встречалась
с Звонаревым, - гудел Борейко.
   - Оставь меня в покое, Борис! - вспыхнул прапорщик.
   Ножин недоумевающе глядел на обоих офицеров.
   - Мадемуазель Белую я не имею чести знать, и вообще о ней, насколько  мне
известно, никогда ничего не писалось!
   - Зато, наверное, знаете мадемуазель Селенину.
   Ведь вы, кажется, живете рядом с Пушкинской школой?
   - Эту маленькую и очень свирепую учительницу,  которая  беспрерывно  меня
терзает своей музыкой и пением? Увы, знаю, и даже слишком хорошо!
   Звонарев торжествовал, ехидно поглядывая на Борейко.
   - Ольга Семеновна  обладает  прекрасным  слухом  и  недурным  голосом,  -
заметил Борейко.
   - Надо добавить: на твой вкус и взгляд, - подсказал
   Звонарев.
   - Конечно, иногда бывает приятно послушать и  ее,  но  после  целого  дня
канонады так хочется тишины и покоя...
   - Пьете? - перебил Ножнна Борейко, наливая водку в стаканы.
   - Пью, но только рюмками.
   - В чужой монастырь со своим уставом не суйтесь!
   На Залитерной рюмок и в заводе нет, поэтому прошу. -
   И поручик протянул корреспонденту стакан. - Ваше здоровье!
   Ножину ничего не  оставалось,  как  выпить,  Борейко  не  замедлил  вновь
наполнить стакан.
   - Не могу, ей-богу, не могу больше, - уверял корреспондент.
   - Я выпил за ваше здоровье, надеюсь,  что  вы,  хотя  бы  из  любезности,
ответите мне тем же.
   Пришлось гостю еще раз опорожнить свой стакан. Он быстро начал хмелеть.
   - Разрешите осмотреть батарею? На свежем воздухе мне будет лучше.
   - Милости прошу! - И они вышли из блиндажа.
   Солнце еще достаточно сильно грело. От жары Ножину стало еще хуже,  и  он
поторопился отойти в сторону. Вернувшись через некоторое время,  он  умылся,
привел себя в порядок и, извинившись за причиненное беспокойство,  предложил
сфотографировать батарею вместе с солдатами и офицерами.
   - Я этого не разрешу, - нахмурился Борейко.
   - Снимок не будет помещен в газете.
   - Если вы это сделаете, я настою на  вашем  расстреле.  В  Артуре  и  так
достаточно шпионов, - заявил поручик. - Не угодно ли вам пройтись вместе  со
мной в стрелковые окопы? Оттуда вы сможете заснять японские укрепления. Надо
думать, они им известны лучше нашего и едва ли заинтересуют их.
   - Судя по вашим словам, можно подумать, что  "Новый  край"  издается  для
штаба Ноги, а не для жителей и гарнизона осажденного Артура.
   - Во всяком случае,  для  него  она  представляет  во  много  раз  больше
интереса, чем для местных аборигенов и гарнизона.
   - Ваша точка зрения совпадает со взглядами  генерала  Стесселя  по  этому
вопросу.
   - Сомневаюсь, чтобы это было как!  Газета  в  Артуре  нужна,  но  газета,
хорошо снабженная  новостями  извне  и  совершенно  не  касающаяся  вопросов
обороны, поскольку они секретны.
   - Мы и пишем о том, что произошло два-три дня тому назад...
   - Чем и облегчаете работу японской разведке.
   - Имеется, кроме того, специальная военная и морская цензура...
   - Но в ней сидят или олухи, или предатели,  разрешающие  вам  печатать  о
положении наших  войск,  -  не  унимался  Борейко.  -  Пойдемте-ка  лучше  к
стрелкам. Там вы сможете вблизи полюбоваться  на  наших  желтолицых  друзей,
которые уже скоро  восемь  месяцев  учат  нас  уму-разуму  и,  в  частности,
военному делу.
   - А там не очень опасно?
   -  Я  думаю,  что  чувство  страха  незнакомо  представителю  доблестного
российского дворянства.
   - Да, конечно, но все же...
   Борейко повел своего гостя не по ходам сообщения, а  напрямик,  укрываясь
лишь за складками местности. Японцы вскоре заметили их  и  открыли  ружейный
огонь. В воздухе запели пули. Ножин весь съежился, втянул голову в  плечи  и
пугливо наклонялся при каждой близко пролетавшей пуле.
   - Много, видно, у вас знакомых среди  японцев,  что  вам  приходится  так
часто раскланиваться!
   - Дорога, знаете, здесь неровная, боюсь споткнуться и внимательно  смотрю
себе под ноги...
   - Этак вы ничего не увидите! Поднимемся на холм, что вправо.  Там  хорошо
видна вся линия японских траншей.
   Но его спутник вдруг споткнулся и присел на землю.
   - Ой, больно! Нога подвернулась, и, верно, растянулись связки... Помогите
мне добраться до окопов.
   Поручик сгреб Ножина  под  мышки  и  быстро  отволок  его  до  ближайшего
блиндажа. Затем он велел позвать Шметилло.
   - Гости к вам пожаловали, Игнатий Брониславович. Потомственный дворянин и
военный корреспондент газеты "Новый край"  господин  Ножин,  -  торжественно
представил Борейко. - Объят желанием  сфотографировать  японцев,  осаждающих
Артур.
   Шметилло поморщился и довольно  сухо  поздоровался  со  все  еще  охающим
корреспондентом.
   - Пройдемте в передовой окоп, гам всего шагов  пятьдесят  до  противника.
Отдельные фигуры то и дело показываются над бруствером.
   - Благодарю вас, я и здесь увижу все, что меня  интересует,  -  залепетал
Ножин.
   - Отсюда что-либо снять трудно - слишком далеко, а там до  японцев  рукой
подать, - уговаривал Шметилло.
   Отчаянно охая и сильно хромая,  незадачливый  корреспондент  поплелся  за
офицерами
   - Здесь начинается ход в  передовой  окоп  -  сейчас  налево,  но  дальше
передвигаться можно только ползком, - указал Шметилло.
   - С больной йогой я едва ли туда  проберусь,  -  нерешительно  проговорил
Ножин.
   - Харитина, проводи их благородие в секрет, - приказал капитан.
   - Слушаюсь, ваше высокоблагородие. Пожалуйте за мной, - повернулась она к
Ножину...
   - Право же, мне трудно...
   - Ты и есть знаменитая Харитина? - приподнял за подбородок голову молодой
женщины Борейко. - Глаза ясные, чистые, видать - девка хорошая. Певунья?
   Харитина сперва смутилась и хотела высвободиться, а  затем,  взглянув  на
приветливую физиономию поручика, с улыбкой ответила:
   - В девках самой голосистой считалась на селе.
   - Вот и отлично! Заходи вечерком к нам на Залитерную, а  то  у  нас  одни
мужики и не хватает женского голоса. Да ты не бойся, - успокоил  он,  увидев
недоверие в глазах Харитины, - у нас народ смирный.
   - Если капитан пустят...
   - Разрешит, не сомневайся. А теперь проводи-ка их благородие.
   Ножин  скрепя  сердце  пополз  вперед.  Вечерело,  солнце  косыми  лучами
освещало русские окопы, японские же были в золотистой дымке пыли.
   - Отсалютуем, что ли, нашему гостю? - предложил Борейко и,  не  дожидаясь
ответа, выстрелил из самодельною пулемета.  Наглухо  укрепленный  с  помощью
кольев в землю, пулемет дал резкий залп. Поручик радостно захохотал.
   - Вот так здорово! Даже самому страшно стало.
   Встревоженные японцы тотчас появились у бойниц бруствера.
   - Снимайте! - заорал Борейко, сложив руки рупором, и, припав  к  прикладу
крайней винтовки, выпустил раз за разом всю обойму.
   В ответ загремели сначала одиночные выстрелы, а затем залпы. Их дополнили
гулкие взрывы ручных гранат.
   - Заварилась каша! Теперь до темноты не успокоятся, - заметил Шметилло.
   - Как бы Харитину не задело, - забеспокоился Борейко
   - Она баба обстрелянная, сумеет спрятаться, а вот  щелкоперушку  может  и
зацепить.
   - Наука ему впредь будет.
   В этот момент в окопе появился без  шапки,  в  разорванном  кителе,  весь
измазанный Ножин и, бессмысленно оглянувшись вокруг,  кинулся  бежать  вдоль
окопа.
   - Поберегите ногу, она у вас, того и  гляди,  сломается!  -  кричали  ему
вдогонку Шметилло и Борейко, но корреспондент с быстротой молнии  мчался  по
направлению к батарее литеры Б.
   - Он теперь, пока не добежит до своей редакции, ни за что не остановится,
- усмехнулся капитан.
   Подошла смеющаяся, тоже измазанная Харитина, держа в руке фуражку Ножина.
   - Ох, и напугались они, когда началась стрельба: припали ничком к земле и
только просют: "Спаси, Харитинушка, озолочу". Я им говорю: "Ползите  обратно
пошвыдче, авось пуля не заденет". Они и задали стрекоча! Что же я  теперь  с
ихней фуражкой делать буду?
   - Коль скоро писатель наш бросил  ее  при  бегстве,  значит  -  это  твои
военные трофеи Нацепишь на  нее  свою  кокарду  и  будешь  носить,  -  решил
Шметилло.
   - А вдруг они вернутся?
   - Не вернется, - заверил Борейко. - Значит, придешь к нам,  Харитина?  На
батарее так и спрашивай: "Где у вас тут живет главный Медведо".
   - Слушаюсь. Спрошу поручика Медведева, -  не  поняла  Харитина,  чем  еще
больше развеселила поручика.
   Сахаров расхаживал по кабинету. Мягкие ковры  заглушали  шаги,  и  только
шпоры  тихо  позванивали  при  каждом  движении.  Капитан  был  в   отличном
расположении духа. Ему только что удалось обжулить морское  ведомство  почти
на пятьдесят тысяч рублей, продав портовому управлению украденную у него  же
медную электрическую проволоку. Дело было так. Один из его агентов, служащий
Управления порта, ежедневно выписывал фиктивные требования  на  провода  для
различных  кораблей  эскадры.  Когда  таким  образом  весь  провод  оказался
израсходованным, его преспокойно вывезли якобы на  позиции  и  доставили  на
склад.  Как  только  это  было  выполнено,  Сахаров  отправился  к  адмиралу
Григоровичу с предложением  приобрести  "случайно  обнаруженные  на  складах
провода", образец которых он захватил с собой.
   - Благодетель вы рода человеческого, Василий  Васильевич,  -  обрадовался
адмирал. - Прямо из петли меня вынимаете. Сколько за него хотите?
   Капитан  назвал  такую  цифру,  что  даже  у  видавшего   виды   адмирала
зашевелились от изумления волосы на голове.
   - Побойтесь вы бога, - взмолился он. - Половину дам, а больше ни копейки,
и в случае острой нужды прибегну к реквизиции.
   - Это будет невыгодно нам обоим, ваше превосходительство. Я предлагаю вам
десять процентов стоимости - и дело в шляпе.
   - Вы меня за младенца считаете, капитан?
   - Никак нет, за адмирала!
   - А проценты предлага