аше  благородие,  я  вам  пособлю,  -
предложил он, заметив Акинфиева. Мичман разделся и  с  его  помощью  обмотал
себе бок бинтами.
   - Царапнуло малость, - сочувственно проговорил Серегин. - Многих  сегодня
побило да покалечило. Авось все же до Артура доберемся. - Он стал  торопливо
подниматься наверх. Надев пробковый пояс и накинув на плечи шинель, Акинфиев
последовал за ним.
   Японцы опять наседали. До Артура оставалось - всего несколько  миль.  Еще
десять, еще пять минут - и миноносец  будет  спасен!  В  сердцах  воскресала
надежда на благополучный исход. Вдруг один из снарядив  сбил  заднюю  трубу.
Крик отчаяния пронесся на палубе. Миноносец сразу затянуло дымом. Ход сильно
упал. Дмитриев кинулся в  машинное  отделение.  Японцы  опять  стали  быстро
приближаться. Малеев, бледный от потери крови, с замотанной бинтом  головой,
все еще продолжал командовать.
   - Зарядить кормовой, - приказал он Акинфиеву. - Когда японцы приблизятся,
бей в упор! Ребята! - гром,  ко  обратился  он  к  матросам,  -  что  бы  ни
случилось, помните: в плен не сдаваться!
   -  Сдаваться  не  сдадимся,  а  вот  похлебать  соленой  водицы,  видать,
придется! - полушутливо ответил Серегин - Авось  до  Артура  доплывем,  если
акулы по дороге не слопают!
   Дым от сбитой трубы мешал наблюдать за японцами, поэтому на "Страшном" не
заметили, как неожиданно с кормы подобрался японский крейсер и почти в  упор
дал залп по миноносцу.  "Страшный"  повалился  на  правый  борт,  окутываясь
клубами белого пара. Из машинного отделения донеслись душераздирающие  крики
обваренных паром людей.  Один  за  другим  обожженные  кочегары  выскакивали
наверх и со  стоном  валились  на  палубу.  "Страшный"  совсем  остановился,
покачиваясь на волнах в клубах белого пара В это  время  из  машинного  люка
показалась изуродованная, красная от ожогов голова ослепшего Дмитриева. Он с
трудом поднялся на палубу и, ощупывая ее руками, пополз по ней.
   - Павлуша! - кинулся к  нему  Малеев,  но  новый  взрыв  снаряда  сбросил
Дмитриева за борт.
   Сам Малеев, с перебитыми ногами, без чувств повалился на палубу.  Андрюша
пытался было подойти к нему,  но  по  дороге  споткнулся,  упал,  ударившись
раненым боком, и от  боли  потерял  сознание.  На  палубе  оставалось  всего
три-четыре матроса и боцман. Японцы, видя беспомощное положение "Страшного",
перестали - стрелять. Один из миноносцев подошел к нему на двадцать-тридцать
саженей. С него стали спускать  шлюпку.  Серегин  бросился  к  единственному
оставшемуся на "Страшном"  орудию  -  многоствольной  митральезе,  снятой  с
японского брандера, и, припав к ней, закрутил ручку. Струя  свинца  брызнула
по японцам. Серегин видел, как падали срезанные пулями люди  на  капитанском
мостике и на палубе. Он перенес огонь на лодку, которая мгновенно опустела.
   - Так, так их мать! Крой! - исступленно кричал боцман, размахивая руками.
   Серегин распорол пулями переднюю трубу японского миноносца,  хлестнул  по
корме. Было видно, как ползли  по  палубе  раненые  японцы.  Но  вот  грянул
выстрел, и на том месте, где только что был Серегин,  оказалась  лишь  груда
окровавленных костей и мяса. Боцман кинулся  было  вниз,  собираясь  открыть
кингстоны,  по  изрешеченный  пробоинами  "Страшный"  уже  сам  стал  быстро
погружаться носом в воду; корма высоко поднялась; все, что еще оставалось на
палубе, стремительно полетело в море.
   Боцман, выскочив опять на  палубу,  пробежал  на  поднимающуюся  корму  и
сжатыми в бессильной злобе кулаками потрясал в воздухе.  Так  он  и  остался
стоять на корме с грозно поднятыми кулаками, пока "Страшный" не погрузился в
море...
   ...Попав в холодную воду, Акинфиев пришел в себя. Его потянуло  вниз,  но
пробковый пояс выбросил его обратно на  поверхность.  Он  видел,  как  корма
миноносца погрузилась в воду.
   "Конец! Конец!" - билась в мозгу у него последняя мысль. -  Соленая  вода
сильно  разъедала  рану,  и  Андрюше  казалось,  что  его  бок  жгут  огнем.
Налетевший  вал  захлестнул  его.  Силы  падали.  От  холода  ноги   сводило
судорогой. Вдруг совсем близко взметнулся кверху водяной столб. "Стреляют! -
отметил угасающий мозг Акинфиева, и  тут  он  увидел,  что  к  месту  гибели
"Страшного" приближается какой-то корабль. "Свои  или  японцы?  -  мелькнула
последняя мысль, и сознание оборвалось...
   Вернувшись с берега на "Петропавловск",  Дукельский  сел  за  расшифровку
полученных за день секретных телеграмм. Их  было  много,  шифр  был  местами
искажен. Это раздражало  лейтенанта,  и  он  облегченно  вздохнул,  закончив
наконец свою  скучную  работу,  наполовину  разделся,  как  всегда  делал  в
последнее время, и лег  в  постель.  Дождь  монотонно  стучал  над  головой,
изредка слышались чьи-то шаги на палубе, да временами доносился бой склянок.
   Мысли Дукельского были заняты Ривой. Последнее время он все чаще думал  о
своих отношениях к ней.
   "Крестить ее и жениться", - не раз думал он. Прошлое  Ривы  мало  смущало
его. Мало ли было даже адмиральш из кафешантанных певиц.  Конечно,  пришлось
бы  на  некоторое  время  перевестись  куда-нибудь  в  другие  веста,  вроде
Каспийской флотилии, служившей местом ссылки для проштрафившихся моряков, но
потом все скоро позабылось бы и пошло обычным путем,
   Около трех часов ночи его разбудили.
   - Их императорское высочество требует вас  к  себе,  ваше  благородие!  -
доложил вестовой.
   Быстро одевшись,  Дукельский  направился  к  князю.  Кирилл  Владимирович
только что вернулся с берега. Он был уже сильно пьян и смутно понимал, зачем
ему, собственно, понадобился Дукельский.
   - Доложите обстановку на море, -  проговорил  князь,  чтобы  было  о  чем
говорить.
   - Два отряда миноносцев ушли на поиск к островам  Саншантоу.  Эскадра  на
рассвете выходит в море. Пока все спокойно!
   - Где; Макаров?
   - Командующий ночует на "Аскольде"!
   - Вот уж цыганская натура! Что ни ночь,  то  на  другом  корабле  ночует!
Макаров, часом, не фараонова ли племени?
   - Насколько мае известно, чисто русский человек.
   Князь помолчал, стараясь придумать, что же ему еще сказать.
   - Провернули мы эти дни а Артуре! Будет что вспомнить! -  И  князь  начал
было рассказывать о своих похождениях на берегу, но  лейтенант  его  перебил
вопросом;
   - Что; еще угодно вашему высочеству?
   - Прежде всего угодно, чтобы вы меня не перебивали, когда я  говорю!  Это
неприлично! А затем, затем я еще  хотел  сделать...  Да!  Мне  срочно  нужен
Макаров. Немедленно вызовите его ко мне.
   - Но, ваше высочество, адмирал сейчас спит!
   - Зато я не сплю, - с пьяным упрямством ответил Кирилл.
   - Может быть, адмирал Молас заменит командующего? -  спросил  Дукельский,
все еще надеявшийся оберечь сон Макарова.
   - Нет! Мне нужен только Макаров, черт бы его совсем побрал!
   - Но, ваше  высочество,  все  эти  ночи  адмирал  проводил  в  сторожевом
охранении в море, ожидая японского нападения. Он сильно переутомлен,  и  без
особо важной причины его беспокоить не следует.
   - А как, по-вашему, лейтенант,  особо  ли  важная  причина-желание  члена
императорской фамилии переговорить с адмиралом из боцманских сынков?
   - Думаю, что разговор можно с успехом перенести на утро.
   - Вы думаете! Да плевать мне на то, что вы думаете, и вообще  на  всех  в
Артуре! Получу крест, и уеду в Питер, а вы тут живите как хотите! Вызвать ко
мне адмирала!
   - Разрешите узнать, как доложить командующему о причине вызова?
   - Причина одна - желаю сейчас же видеть адмирала, и баста.
   -  Во  избежание  недоразумений,  быть  может,  ваше  высочество  напишет
командующему записку? - Чернильная вы душа, Дукельский! Вам бы писарем быть,
а не моряком! - бросил князь, садясь к письменному столу.
   Перо плохо слушалось пьяной руки князя. Он несколько раз начинал  писать,
а  затем  рвал  написанное.  Дукельский  презрительно   разглядывал   сильно
потасканное, желто-зеленое лицо князя, покрытое мелкой сетью преждевременных
морщин, его рано начавшую лысеть голову и криво  торчащие  усы,  похожие  на
приклеенную мочалку.
   - Что вы на меня уставились, лейтенант? Что я вам, девчонка, чтобы так  в
упор меня разглядывать? - проговорил князь, справившись наконец с письмом  и
поймав на себе взгляд Дукельского.
   - Я жду письма, ваше высочество, - сухо ответил Дукельский.
   - Отправьте это письмо немедленно! Отвезите его лично! Я нижним чинам  не
доверяю! Тут хороший нагоняй Макарову за его зазнайство!
   Выйдя от князя, лейтенант попытался все же через Моласа воздействовать на
заупрямившегося самодура. Когда они оба опять вошли в каюту, князь сидел  за
столом, положив голову на скрещенные руки.
   - Спит, - прошептал Молас.
   - Нет, не сплю, а жду Макарова! - неожиданно ответил князь.
   - Может быть, ваше высочество, отложите разговор с командующим до утра? -
пролепетал боязливо Молас.
   - Хотя вы, адмирал, и немецкий колбасник, но все же русский язык понимать
должны: я жду Макарова! Поняли? Сейчас же вызвать его ко мне, хотя бы  он  с
бабой спал!
   Дукельский не стал слушать дальнейший разговор и направился наверх, чтобы
распорядиться о шлюпке. Через  четверть  часа  он  уже  был  на  "Аскольде".
Макаров спал, и, надеясь, что пьяный князь на "Петропавловске" тоже  наконец
заснет и оставит адмирала в  покое,  Дукельский  прошел  в  кают-компанию  и
прилег там на диване. Но не прошло и полчаса, как вахтенный офицер  сообщил,
что на "Петропавловске" ожидают адмирала.
   Пришлось разбудить Макарова.
   - С миноносцами несчастье? - был  его  первый  вопрос  к  Дукельскому.  -
Японцы пустили брандеры?
   Лейтенант протянул ему записку великого князя.
   Прочитав, Макаров, гневно скомкав записку, сунул ее в карман.
   - Передайте великому князю, что для меня он прежде всего начальник одного
из отделов моего штаба и подчинен мне, а не я ему! Если у него есть  срочное
дело, пусть немедленно явится ко мне с докладом!
   - Есть! - вытянулся Дукельский и поспешил обратно на "Петропавловск". Там
он застал великого князя уже мирно спавшим в постели.
   После ухода Дукельского Макаров вернулся в свою каюту  и  прилег.  Наглая
выходка великого князя разволновала адмирала. Со времени своего появления  в
Артуре  князь  систематически  подрывал  его  авторитет,  вмешивался  в  его
распоряжения.  Макаров  возмущался,  высказывал  свое  недовольство   князю,
жаловался на него Алексееву, но все это не приводило ни к  чему.  Сухопутное
начальство Порт-Артура, особенно в лице генерала Стесселя, не скрывало своей
вражды к флоту и  открыто  препятствовало  всем  мероприятиям  по  улучшению
совместного  действия  флота  и  береговых  батарей.  Все  это  нервировало,
раздражало и до крайности утомляло Макарова.
   "Бросить все и уйти  в  отставку",  -  мелькала  иногда  мысль  в  голове
адмирала.
   Но он знал, что за десятками  дураков  и  негодяев  из  великих  и  малых
князей, генералов  и  адмиралов  стоит  многомиллионный  русский  народ,  из
которого вышел он сам и кровную связь с которым никогда не терял.  Он  знал,
как непопулярна нынешняя война среди населения,  и  понимал,  что  одно  это
обстоятельство должно повести к поражению,  при  котором  напрасно  погибнут
десятки и сотни тысяч русского народа.  Войну  надо  было  кончать  возможно
скорее, для чего необходимо было достигнуть если не господства на  море,  то
хотя бы равенства морских сил. Этого было  бы  достаточно,  чтобы  заставить
Японию прекратить войну. Достичь же этого можно было лишь путем  уничтожения
японской эскадры по частям. Нужно  было  переходить  к  активным  действиям,
беспрестанно беспокоя японцев.
   Мало-помалу  адмирал  успокоился,  стал  опять  дремать.  Но  его   снова
разбудили. Прибыли для доклада  командиры  минных  отрядов,  отправленных  в
море.
   - Все вернулись благополучно? - спросил Макаров.
   - В темноте была потеряна связь со "Страшным", - доложил Бубнов.
   - И вы сочли возможным вернуться в Артур, бросив  один  из  миноносцев  в
море? - сурово спросил адмирал.
   - Мы долго разыскивали его, но не нашли...
   - Почему вы не остались на  подступах  к  Артуру  подождать  "Страшного"?
Бросили в море один из самых слабых миноносцев, который  легко  может  стать
добычей  японцев.  Таких  командиров  мне  не  надо.  Я   отрешаю   вас   от
командования, - резко проговорил Макаров.
   Бубнов, прежде служивший  в  гвардейском  экипаже  и  теперь  бывавший  в
компании великого князя, с нескрываемым презрением смотрел на адмирала, хотя
и стоял перед ним навытяжку, и думал про себя:
   "Этот хам и впрямь воображает себя всемогущим богом в Артуре!  Посмотрим,
что ты, дружок, запоешь после хорошего "фитиля" из Петербурга!"
   - Я вас больше не задерживаю, - отпустил Макаров обоих капитанов.
   В это время доложили с сигнальной станции на Золотой горы, что в море,  к
юго-востоку от Ляотешаня, идет бой между неизвестными кораблями.
   Сразу поняв, что речь идет  о  "Страшном",  Макаров  быстро  поднялся  на
палубу.
   Светало. Сквозь предрассветный сумрак  темнели  силуэты  Золотой  горы  и
Тигровки. С моря глухо доносились раскаты далекой  артиллерийской  стрельбы.
Матросы под наблюдением боцмана усиленно надраивали палубу.
   - "Баяну" немедленно выйти в море! - приказал Макаров.
   Едва  на  крейсере,  стоявшем  в  сторожевом  охранении,  успели  принять
сигналы, как он уже двинулся вперед, быстро набирая ход. Из его труб повалил
густой дым, длинным шлейфом потянувшийся за кораблем.  Как  ни  недолюбливал
Макаров Вирена, он не мог не отметить быстроту  и  четкость  выполнения  его
распоряжения.
   -  Поднять  сигнал;  "Адмирал  благодарит  "Баян"  за  быстрый  выход!  -
распорядился Макаров.
   Между тем "Баян" уже открыл с  предельной  дистанции  огонь  по  японцам,
которые поспешили отойти. "Страшный" уже погрузился в  воду,  когда  крейсер
подошел к месту боя; спущенные шлюпки подобрали в воде  четырех  матросов  и
Акинфиева.
   Вскоре Макаров приказал также выйти в море "Диане", "Палладе" и "Новику".
   Спустившись вниз в каюту, адмирал вспомнил о записке великого  князя.  Он
раздраженно фыркнул носом, дернул,  по  своему  обыкновению"  как  всегда  в
волнении, правым плечом и задумался.
   Он избегал выходить в море на броненосцах, но сегодня на "Петропавловске"
находился великий князь, вызывавший  его  к  себе.  Макаров  не  мог  совсем
игнорировать это обстоятельство и, не желая обострять  отношений  с  князем,
решил перейти на "Петропавловск".  По  прибытии  туда  он  немедленно  отдал
приказ о выходе всей эскадры  в  море.  У  подошедшего  к  нему  Дукельского
адмирал справился о великом князе.
   - Спит после вчерашнего кутежа. Прикажете разбудить и  доложить  о  вашем
прибытии?
   - Не тревожьте! Когда проснется, тогда сообщите, что я на броненосце!
   Макаров направился к мостику. По дороге его встретил Верещагин.  В  руках
он держал большой альбом, а из кармана пальто торчало несколько карандашей.
   - Здравствуйте, Степан Осипович, - тепло  приветствовал  он  адмирала,  -
надолго намечается сегодня выход в море?
   - Здравствуйте, Василий Васильевич! Если  японцы  не  примут  боя,  то  к
полудню будем в Артуре.
   -  Я  хочу  воспользоваться  выходом  эскадры,  чтобы  сделать  несколько
набросков Артура со стороны моря.
   - Больно тут все серо и однотонно, нет никаких красок, даже море -  и  то
какое-то серое и однообразное.
   - Да, это не Черное море! Помните, когда вы на "Весте"  пришли  в  Бургас
весной семьдесят восьмого года?  Какое  там  богатство  тонов,  разнообразие
оттенков, не то, что здесь. Не хотите ли  взглянуть  на  мой,  альбом?  -  И
Верещагин протянул Макарову свои рисунки.
   Здесь было много набросков: китаец-рикша,  кумирня,  старинные  городские
ворота, зарисовки артурской гавани, отдельных кораблей, карандашные портреты
офицеров и матросов.  Адмирал  внимательно  разглядывал  альбом,  выслушивая
пояснения и замечания художника.
   - Вы, Василий  Васильевич,  умеете  передавать  с  изумительной  живостью
движение и мимику людей. Особенно хороши эти групповые зарисовки, -  показал
Макаров на набросок матросов, работающих на палубе.
   - Что-то вы,  Степан  Осипович,  сегодня  неважно  выглядите,  -  заметил
Верещагин, вглядываясь в усталое лицо адмирала.
   - Плохо спал ночью, да, и понервничал  сегодня  с  утра.  Надеюсь  завтра
отдохнуть как следует.
   - Вряд ли вам это удастся до отъезда великого князя. Пока он  здесь,  вам
не будет покоя - ни нравственного,  ни  физического.  Собираюсь  послезавтра
двинуться в Питер с вашим поручением, - вполголоса  проговорил  художник.  -
Разрешите мне с вами подняться на мостик, оттуда мне  будет  виднее,  чем  с
палубы.
   - Пожалуйста, дорогой Василий  Васильевич,  вы  нам  не  помешаете.  -  И
Макаров, взяв художника под руку, направился к трапу.
   "Петропавловск"   на   буксире   двух   портовых   пароходов,    медленно
разворачиваясь, направился в проход на внешний  рейд.  На  палубе  суетились
закончившие приборку матросы.
   -  Нельзя  ли  поторопить  буксиры?  -  обратился  адмирал  к   командиру
броненосца капитану первого ранга Яковлеву.
   - Есть поторопить буксиры! - ответил капитан.
   Макаров  нетерпеливо  прохаживался  по  мостику,  наблюдая   за   выходом
крейсеров на внешний рейд. "Новик", как  всегда,  с  места  двинулся  полным
ходом, быстро проскочил через проход и, развив предельную скорость,  понесся
к "Баяну", зато "Паллада" и "Диана" замешкались и задержали "Петропавловск".
   - Поднять сигнал: "Крейсерам ускорить выход в море!" -  приказал  Макаров
Дукельскому.
   Не успели принять на  крейсерах  этот  сигнал,  как  Макаров,  потерявший
терпение, распорядился объявить выговор командирам "Паллады" и "Дианы".
   "Не выспался и теперь фитилит направо  и  налево!  -  подумал  лейтенант,
отдавая приказания сигнальщикам.
   - На "Аскольде" я давно бы уже подошел к "Баяну",  -  раздраженно  бросил
Макаров подошедшему Мола су.
   - Я думал, чтобы останетесь на крейсере, - ответил флаг-капитан.
   - Остался бы на "Аскольде" или перешел бы на "Новик", если бы не  записка
великого князя.
   - Вы, Степан Осипович, видели великого князя?
   - Не видел и не имею особого желания его видеть!  -  буркнул  Макаров.  -
Нарочно приказал не будить. Пусть проспится как следует!
   Наконец "Петропавловск"  прошел  пролив  и  стал  набирать  ход.  Макаров
взглянул на часы. Было семь с четвертью утра.
   - Мы сегодня больше часа потратили на выход в море. Надо будет специально
заняться тренировкой эскадры по выходу в море, - продолжал ворчать Макаров.
   "Баян" энергично отстреливался от едва видных с "Петропавловска" японских
кораблей. Ближе был виден "Новик", который стремительно летел  вперед,  неся
огромный белый бурун на носу.
   На "Петропавловске" пробили боевую тревогу.  Матросы  бросились  занимать
места  по  боевому  расписанию.  Заворочались  орудийные  башни,   загремели
подъемники, дула орудий поползли вверх.  Поймав  цель,  носовая  башня  дала
залп. Броненосец вздрогнул от выстрела. Макаров взял бинокль у Дукельского и
стал разглядывать маячившую вдали японскую эскадру.
   - Легкие крейсера типа "Иошина", -  сказал  он.  -  А  за  ними,  похоже,
"Чин-Иен"  и  "Мацушима".  Кажется,  сегодня  нам  случай  благоприятствует.
Попробуем атаковать японцев. Крейсера, конечно,  улепетнут,  но  "ЧинИен"  и
"Мацушима" от нас не уйдут.
   Около адмирала  собралась  большая  группа,  почти  весь  его  штаб.  Все
усиленно разглядывали японцев в бинокли.
   - Недолет! - громко доложил сигнальщик результаты первого залпа. Вслед за
этим "Петропавловск" снова дал -  залп  левым  бортом.  Макаров  поморщился:
струя воздуха от выстрела неприятно резанула лицо.
   - Как медленно выходит эскадра! - заметил раздраженно Макаров и обернулся
к  Артуру,  откуда  успели  выйти  в  море  только  броненосцы  "Победа"   и
"Пересвет", а "Севастополь" и "Полтава" все еще с