северо-восток,
север и северо-запад, батареи левого фланга легко  фланкировались  огнем  со
стороны Цзинджоуского залива, в котором во время прилива  вода  подходила  к
нижним ярусам стрелковых  окопов.  Северный  берег  залива  доминировал  над
позицией и особенно над стрелковыми окопами, которые к тому же почти не были
прикрыты сверху даже козырьками. Кроме того, они простреливались вдоль почти
по всей линии моря. Таким образом, занимающие - их части заранее  обрекались
на значительные потерн, если не на полное уничтожение.
   Артиллерийское вооружение батарей состояло  из  двадцати  четырех  старых
китайских и легких полевых пушек  старинного  образца.  Дальность  боя  всех
орудий не превышала четырех с половиной верст. Снарядов было  всего  по  сто
двадцать-сто пятьдесят на орудие. Их могло хватить только на два  часа  боя.
Основную массу снарядов составляли гранаты, начиненные черным дымным порохом
и потому весьма слабого разрывного действия;  имелось  несколько  шрапнелей,
пригодных для поражения противника на расстоянии не далее четырех верст,  и,
наконец, были в довольно большом количестве старинные картечи, разрывающиеся
в самом дуле орудия и потому не безопасные  для  стрелков,  расположенных  в
окопах впереди батареи.
   С таким артиллерийским вооружением думать  о  серьезной  обороне  позиции
было трудно.
   Если против полевой армии позиция и смогла бы держаться некоторое  время,
то против осадных и морских орудий она была совершенно беззащитна.
   Только к ночи наконец на батареях все кое-как утряслось, и  Звонарев  мог
заняться прожекторами.
   Лебедкин со своим помощником за день успел детально ознакомиться со  всем
прожекторным хозяйством. Оно было  сильно  запущено  и  находилось  в  очень
неумелых руках.
   - Через часик засветим, - успокаивал Лебедкин волнующегося прапорщика.  -
Осмотрим бухту, город и горы, что перед нами. На суше, правда, гораздо  хуже
видно при свете прожекторов, чем на море. Можно заметить только целую  толпу
японцев, а поодиночке или небольшими группами никогда их не увидим, - уверял
солдат.
 
 
   Глава вторая
 
   В тот же день, около десяти часов вечера, по телефону из города  передали
приказание обстрелять расположенную невдалеке китайскую деревню Чализон, где
было замечено скопление японских разведчиков.
   - К орудиям! - скомандовал Родионов.
   Артиллеристы бросились к своим пушкам. На батарее замелькали  фонари.  Из
пороховых погребов начали подавать снаряды  и  зарядные  картузы.  Наводчики
суетились около прицелов и уровней.
   - Куда наводить-то, Софрон Тимофеич? - спросил Купин.
   - На деревню, что с кумирней наверху.
   - Так в темноте-то ничего не видать, ни деревни, ни кумирни!
   - Наводи в тот пень, что впереди орудия видишь, - указал Булкин.
   - Прицел сто восемьдесят, гранатой!
   - Первое готово!
   - Залпом!
   - Да залпом на суше не стреляют, а орудиями, - поправил Блохин.
   - Ладно! Орудиями, правое - огонь!
   Пушка грохнула и отскочила назад. Кто-то застонал.
   - Зашибла, чертова! - выругался Гайдай.
   - Ты поменьше рот разевай, тогда и не зашибет! - прикрикнул Родионов.
   Поверху блеснул луч прожектора и остановился.
   - Лебедкин старается! Посветил  бы  нам,  может,  что  и  увидели  бы,  -
проговорил Булкин.
   Луч прожектора метнулся и осветил гаолян перед деревней.
   - Наводи, куда прожектор светит! - приказал Родионов.
   Дав еще несколько выстрелов,  батарея  замолчала.  По  телефону  передали
благодарность от стрелков.
   - В самую, говорят, морду японцу залепили, -  улыбаясь,  передал  Гайдай,
после ушиба севший около телефона. - Так во все стороны и посыпались!
   В одном из  блиндажей  прапорщику  поставили  походную  кровать,  стол  и
табуретку.
   В Артуре у Звонарева не было своего денщика. Родионов порекомендовал  ему
тихого, смирного,  малозаметного  солдатика  из  своего  взвода  -  Грунина.
Белесый, голубоглазый, с тонким голосом, Семен, как  звали  Грунина,  ретиво
взялся  за   исполнение   своих   обязанностей.   Прапорщика   ожидала   уже
приготовленная постель, на столе стояла большая  кружка  с  водой.  Пол  был
подметен, и все было прибрано.
   - Я, ваше благородие, помещусь в соседнем  блиндаже,  ежели  что  надо  -
кликните, - с улыбкой на круглом лице проговорил уходя солдат.
   Звонареву не спалось, и он вышел из блиндажа. Утомленные работой, солдаты
быстро  заснули,  только  дневальные,  перемогая  сон,   громко   зевали   и
отплевывались от махорки. Прожекторы то  загорались,  обходя  своими  лучами
горизонт впереди батареи, то опять гасли.  Из  офицерского  собрания  Пятого
полка доносились звуки музыки, в траве трещали цикады,  слева  чуть  светлел
Цзинджоуский залив, на небе, сильно  мигая,  горели  многочисленные  звезды.
Где-то впереди раздавались одиночные ружейные выстрелы. Внизу, под позицией,
чуть проступали темные стены Цзинджоу. Окопы впереди заняты  не  были,  и  в
случае атаки японцы легко могли бы их захватить, а  за  ними  и  батареи.  В
первые дни  Звонарева  беспокоило  это  легкомыслие,  но  никто  не  обращал
внимания на его опасения, и он вскоре сам привык к такому положению вещей.
   Около  блиндажа  одной   из   батарей,   занятых   солдатами,   прапорщик
остановился. Его внимание привлекли громкие разговоры. Видимо, двое о чем-то
спорили.
   - Куда нам супротив японца воевать! У него все, а у нас голые руки,  -  с
жаром говорил один.
   - Это неверно! Есть у нас и пушки и ружья, а самое главное, есть  русский
солдат. Ни в коем царстве-государстве нет таких солдат, как у нас, в  Расее.
Не победить японцу нас никогда, - возражал другой.
   - Русский солдат - не плохой солдат! Но  офицеры,  и  особливо  генералы,
один другого дурнее. Одни говорит одно, другой приказывает другое, а  третий
только всех за все матерно ругает.  Тут  тебе  и  вся  команда!  Почему  так
происходит? Раскинь умом: тебе и мне эта китайская земля совсем  даже  ни  к
чему, а генералу, как война кончится,  большую  прирезку  сделают,  по  тыще
десятин, а то и поболе дадут... Выходит, есть генералу  за  что  воевать.  А
нашему брату, крестьянину, кроме трех аршин да деревянного креста, ничего не
причитается. А цел домой вернешься, с чем был, при том и  останешься,  ежели
за налоги да долги помещику не заберут последнюю скотину и избу  не  опишут.
За что же, спрашивается, солдату воевать? - продолжал первый голос.
   - Неужто солдатам так ничего здесь и не дадут? - вмешался еще голос.
   - Чтобы тебе дать, надо отнять у  китайца,  а  их  здесь,  сам  видел,  -
тьма-тьмущая. Ему самому тесно, а ты еще собираешься здесь поселиться. А  за
что ж китайца сгонять с земли? Он вроде наших мужиков; горб гнет, а доли  не
знает. Не тут солдату надо искать земли, а дома, у соседа помещика. У нас  в
деревне три сотни крестьян имеют пять сотен десятин земли, а один помещик  -
пять тысяч. У кого много, а у кого и ничего нет!  Чем  за  тридевять  земель
отбирать пашню у китайца, проще по соседству забрать у помещика, - продолжал
первый солдат.
   - Смотри, как бы за такие слова тебе крепко не попало! - предостерег  его
кто-то.
   - Все равно солдат до этого додумается. Не сейчас, так потом.  Помещицкую
землю крестьяне должны делить между собой, а  не  завоевывать  своей  кровью
землю генералам да полковникам. Так-то, браток! - закончил первый солдат.
   - Пора и спать, а то завтра чуть свет подымут, ежели только  японец  даст
спокойно поспать, - отозвался второй солдат, и разговоры смолкли.
   "Просыпается сознание народа, даром для него эта  война  не  пройдет",  -
подумал Звонарев.
   Двенадцатого мая, на рассвете, японцы открыли по Цзинджоу  артиллерийский
огонь. При первых же выстрелах Звонарева разбудили. Накинув на плечи шинель,
прапорщик вышел из блиндажа, В  предрассветной  мгле  внизу,  около  города,
видны были взблески частой  артиллерийской  стрельбы.  Над  темными  стенами
города то  и  дело  вспыхивали  разрывы  шрапнелей.  Разбуженные  стрельбой,
солдаты взобрались на бруствер и с тревогой наблюдали за происходящим.
   Впереди в окопах по-прежнему было пусто.
   - Где наш дозор? - спросил прапорщик.
   - Вон справа, около блиндажика, - показал фейерверкер  на  чуть  заметные
фигуры. - У них есть бинокль, и они связались с секретами, которые находятся
впереди.
   - На город японец лезет, а к нам боится, - заметил один из солдат.
   - Он к нам сразу не подлезет: и проволоки и  пушек  много.  Сперва  город
заберет, а потом навалится на нас.
   С центральной позиции  раздался  раскатистый  выстрел  из  шестидюймового
орудия, и за городской  стеной  высоко  вскинулся  дым  разрыва.  За  первым
выстрелом раздался второй, и скоро все батареи центра открыли  частый  огонь
по цели, невидимой с левого фланга.
   Звонарев в бинокль осмотрел противоположные склоны долины, но  там  среди
густых зарослей гаоляна ничего не  было  видно.  Слева  на  море  до  самого
горизонта тоже было чисто. Вдруг раздался резкий свист летящего  снаряда,  и
на мгновение грохот взрыва оглушил прапорщика.
   - Откуда  это  он  бьет?  -  удивленно  оглядывались  солдаты,  продолжая
оставаться на бруствере.
   - Не иначе как из-за города. Спрятался за ним и  стреляет  по  нас  из-за
закрытия.
   Вскоре пролетел еще снаряд, который упал впереди батареи,  и  осколки  со
свистом полетели через бруствер.
   После  грохота  морских  двенадцатидюймовых  орудий,  к  которым  солдаты
привыкли на береговых батареях Артура, взрывы  легких  полевых  снарядов  не
производили большого впечатления. И только когда появились раненые,  солдаты
стали прятаться от снарядов в  блиндажи.  Японцы  выпустили  еще  с  десяток
снарядов по батарее Звонарева и перенесли огонь на пустые окопы.
   День медленно начинался. Низкие темные тучи быстро  неслись  по  небу,  с
моря наползал  туман,  заволакивая  низины.  Со  стороны  Цзинджоу  канонада
усиливалась, орудия грохотали беспрерывно.
   Доносящиеся временами ружейные залпы и пулеметный огонь тоже указывали на
то, что бой разгорался. Замолкнувшие было батареи центра опять начали  вести
редкий огонь, бросая свои снаряды куда-то далеко в тыл японцев.
   Звонарев нервничал и  требовал  от  телефонистов  скорейшего  исправления
телефона.
   Наконец телефон исправили, и Звонарев вызвал Высоких.
   - Что происходит у Цзинджоу? - спросил он.
   - Японцы уже два раза его атаковали, но были отбиты с большими  потерями,
наша батарея стреляла на картечь и навалила массу народу, стрелки в восторге
от ее действий, - ответил капитан. - А вы куда стреляли?
   Звонарев сообщил обо всем происходящем на его участке.
   - Присылайте людей за  чаем  на  кухню,  -  распорядился  Высоких.  -  Да
приходите и сами.
   Вечером, после заката солнца, Звонарев отправился к прожекторам. Один  из
них был установлен на левом фланге, шагах в ста за батареями,  на  небольшом
возвышении, что давало возможность освещать большое  пространство,  особенно
влево, откуда позиция была наиболее уязвима.
   На центральном участке при свете прожектора команда матросов с броненосца
"Севастополь" устанавливала пушку Канэ.  Распоряжался  командой  молоденький
лейтенант.
   - Что это вы так поздно прибыли сюда? - спросил прапорщик.
   - Стессель все уговаривал Витгефта выслать корабли для охраны  позиций  с
флангов, а тот решил ограничиться высылкой двух  пушек.  Одна,  как  видите,
здесь, а другую подвезут завтра.
   Поглядев с минуту, как  быстро  и  ловко  справлялись  матросы  со  своей
работой, Звонарев пошел дальше.
   Совсем стемнело, когда он вернулся к себе на батарею.
   - Честь имею явиться, ваше благородие! - выросла  перед  ним  из  темноты
белая фигура.
   По голосу прапорщик узнал ротного фельдшера.
   - Здорово, Мельников! - обрадовался он. - Как ты сюда попал из Артура?
   - Поручик прислали. Поезжай, говорят, на позиции, и чтобы у меня все были
если не целы, то живы! Если хоть один раненый умрет, я тебе  голову  с  плеч
сорву и пришью на другое место! - весело ответил Мельников.
   Подошедшие солдаты засмеялись.
   - Медведь это может! Как сгребет, так не обрадуешься!
   - Ишь ты, вспомнил об нас, Ведмедяка! - заговорили в толпе.
   - Письма есть?
   - Никак нет! Только бутылку водки вам прислали, перевязочные материалы  и
Шурку, - доложил фельдшер.
   - А Шурка где?
   - Мы здесь! - И из темноты показались две женские фигуры в белом.
   - Здравствуйте! - подошел к ним Звонарев, все еще не зная, с кем говорит.
   - Здравствуйте! - ответили ему, и он узнал голос Вари Белой.
   - А вы как здесь оказались? - спросил ее Звонарев.
   - Приехала вместе с Шуркой.
   - С разрешения ваших родителей?
   - Они об этом и не  подозревают!  Я  им  сказала,  что  иду  на  суточное
дежурство в госпиталь, а сама - сюда.
   - Завтра же отошлем вас обратно в Артур.
   - Так я и уеду. Пока здесь будет позиция, я останусь, - отрезала Варя.
   - Ладно. Там посмотрим! Где вы устроились на ночь?
   - Пока вы гуляли, мы выгнали  вас  из  вашего  блиндажа  и  устроили  там
перевязочный пункт. Можете полюбоваться. Вас  же  переместили,  несмотря  на
протесты вашего Семена, на соседнюю батарею в пороховой погреб,  -  ответила
Варя и повела прапорщика показать свою работу.
   В блиндаже уже было проведено электричество. На  столе,  покрытом  чистой
скатертью, было множество различных  банок,  бинты,  марля,  вата  и  другие
перевязочные  принадлежности.  В  эмалированных  блюдцах  лежали   блестящие
хирургические инструменты, на полу, устланном чаканками,  стояли  носилки  и
лежали чистые соломенные тюфяки.
   - Хорошо? - спросила Варя. - Это мы все оборудовали за два часа.
   - Прекрасно! Но вы-то сами где поместитесь на ночь?
   - Рядом, в снарядном погребе.
   - А снаряды куда перенесли?
   - В пороховой погреб, - не совсем уверенно ответила Варя.
   - Кто же это распорядился без меня?
   - Высоких. Он и проводил нас сюда.
   - Почему же он вас не оставил у себя?
   - Мы присланы с Утеса к вам, - вставила Шура.
   Звонарев не возражал.
   Новое его помещение было совсем крохотное. В нем едва помещались  кровать
и табуретка. Две свечи, прилепленные  на  выступах  стены,  тускло  освещали
убогое убранство блиндажа.
   - Вы голодны? - спросил он.
   - Как десять волков! Ваш Семен достал у кого-то из солдат курицу и обещал
нас угостить супом и вареной курицей, - ответила  Варя,  -  а  пока  что  мы
закусим хлебом с колбасой. Шурка, тащи сюда наши запасы!
   Скоро все трое за обе щеки уписывали бутерброды.
   - Что нового в Артуре? - спросил Звонарев.
   - Все то же! Береговые батареи стреляют, а моряки  гуляют.  Ривочка  ваша
ходит с каким-то молоденьким мичманом, - верно, с очередным мужем! - И  Варя
презрительно сморщила носик.
   - А вы с кем гуляете?
   - Увы, ни с кем, кроме Тахателова! Он такой забавный, все пыхтит от жары,
даже когда всем холодно. Оля  взялась  обучать  грамоте  и  арифметике  вашу
Ривочку. Леля все беспокоится о Стахе. Кстати, вы его здесь не встречали?  -
выкладывала свои новости Варя.
   - Не встречал и ничего о нем не слышал! Его полка здесь не было совсем. А
у нас на Электрическом Утесе что нового? - спросил Звонарев у Шурки.
   - Борейко хозяйнуют день и ночь. Штабс-капитан считают старые штаны. -  И
Шурка громко фыркнула. - Ох, умора, как они нос свой платком затыкают, чтобы
их солдатский дух не беспокоил! Ругаются, но все про себя, а вслух не смеют.
   - А Гудима?
   - Ухаживает за ней напропалую, а ее писарь от ревности чуть не  лопается,
- за подругу ответила Варя.
   Шурка сконфузилась и закрыла лицо белым фартуком.
   - Не смейтесь вы, пожалуйста! - просила она Варю.
   - Значит, и у Шуры завелась симпатия! Вот не ожидал! Ай да Шура! Сразу за
капитана принялась! - подсмеивался Звонарев.
   - Они на меня и смотреть не хотят!  Все  это  Варя  зря  наговаривает,  -
смущенно возражала Шура, - а  сама  только  и  говорит  что  о  вас!  Она  и
подговорила меня сюда ехать, - выдала подругу Шура.
   - Замолчи и не выдумывай пустяков! - накинулась Варя на Шурку. - А то  вы
и бог весть что о себе вообразите. Я просто решила посмотреть,  что  это  за
Цзинджоу...
   - ...заодно и вас побачить.
   Варя толкнула хохочущую Шурку. Походная кровать треснула, и они обе  едва
не свалились на пол.
   Приход Семена с курицей и супом прервал их возню.
   После ужина девушки отправились к себе в блиндаж.  Было  очень  темно.  С
востока надвигалась гроза. Почти беспрерывно вспыхивали зарницы. Солдаты уже
забрались на ночь в блиндажи, и только часовые одиноко маячили на батареях.
   Звонарев взобрался на бруствер  батареи  и  осмотрелся.  Пять  или  шесть
костров, видневшихся  внизу,  указывали  на  присутствие  людей  в  пехотных
окопах. Все остальное тонуло в непроглядном  мраке,  только  луч  прожектора
белым щупальцем ползал по земле. В свете его неожиданно возникали то дерево,
то группа кустов, то китайская фанза.
   Обойдя батареи, Звонарев  приказал  денщику  разбудить  себя  при  первых
признаках тревоги и лег спать.
   Засыпая, он еще слышал глухие раскаты грома и шум падающего дождя, но это
не помешало ему мгновенно уснуть.
   Родионов с номерами второго взвода, пушки которого стояли против северных
ворот, занимал просторную китайскую фанзу рядом с позицией взвода.
   С вечера, хорошо поужинав и изрядно выпив,  солдаты  немного  поиграли  в
карты, пока взводный не погнал их спать.
   - Как бы с рассветом японцы опять  не  полезли  на  штурм!  Ночь  темная,
собирается гроза, он, чего доброго, свою силу  незаметно  подведет  к  самым
воротам и ударит на нас. Надо  быть  начеку  и  к  рассвету  ждать  незваных
гостей! - говорил он. - Ты, Егорка, с первым  взводом  будешь  находиться  у
ворот. Пушки на ночь заряди и поставь по два дневальных  к  каждому  орудию.
Если они что-либо заметят, пусть, не ожидая приказа, сразу же стреляют, а мы
выскочим на шум.
   Вместе с Егоровым  и  Блохиным,  который  теперь  постоянно  был  с  ним,
Родионов вышел на двор проверить готовность первого взвода к стрельбе.
   Около  полуночи  все  улеглись  спать.  Вскоре  пошел  дождь,  постепенно
перешедший в сильнейший ливень с грозою.  Плохо  мощенные  улицы  китайского
города мгновенно превратились в озера и реки, которые стремительно понеслись
к более низменной части у южных ворот.
   Блохин с дневальным укрылись около ворот и при свете  молнии  внимательно
вглядывались через орудийные амбразуры в" тьму ненастной ночи.
   - Поди японец залез в блиндаж и боится нос на двор  показать,  -  заметил
Гайдай.
   - Если он не дурак, то ему сейчас  в  самый  раз  наступать,  -  возразил
Блохин.
   В это время с позиции взвились одна за другой  две  ракеты.  Разорвавшись
высоко в воздухе, они на короткий  момент  осветили  местность  и  тотчас  с
шипением затухли. Все же Блохин успел заметить движущиеся к городу  японские
цепи.
   - Пли! - заорал он во всю глотку и сам бросился к орудию.
   Пушка грохнула и с треском отскочила назад.
   В темноте блеснул огонь  разрыва,  и  шрапнель  с  визгом  обрушилась  на
японцев. Вторая пушка тоже выстрелила.  Подбежавшие  на  выстрелы  Егоров  с
солдатами первого взвода открыли беспорядочную стрельбу по японцам.
   - Стой! Куда без толку  бьешь!  -  окликнул  их  появившийся  из  темноты
Родионов.
   - Японец цепями на нас идет, - поспешил объяснить Блохин.
   - Когда его будет видно, тогда и бей! - приказал фейерверке?
   При свете следующих ракет все уже  ясно  разглядели  многочисленные  цепи
противника, с трех сторон охватывающего город.
   - Прицел двадцать,  целик  ночь,  картечью!  -  скомандовал  Родионов.  -
Блохин, проверь прицел.
   Блеснуло подряд несколько ярких  молний,  что  дало  возможность  навести
орудия.
   - Первое готово! - доложил Купин.
   - Второе тоже! - отозвался Булкин.
   - Пли!
   Опять два огненных столба  прорезали  темноту  ночи,  и  с  Пронзительным
визгом рассыпалась картечь.
   Со стороны японцев донесся дик