м   Сергеем
Александровичем Рашевским.
   Высокого  роста,  худощавый,  с  внимательным  взглядом  умных  глаз,  он
производил хорошее впечатление своей простотой, выдержкой и внимательностью,
с которой  выслушивал  мнение  собеседника,  будь  то  генерал  или  солдат.
Прекрасно образованный, очень  трудолюбивый,  он  был  наиболее  сведущим  в
Артуре человеком по инженерной части. Начальство не жаловало  Рашевского  за
его прямолинейность и зачастую нелестные отзывы об артурских порядках.
   Прогрессивно настроенный Рашевский ясно понимал,  что  основной  причиной
военных неудач является  отсталый  государственный  строй  России,  и  часто
говорил об этом. В жандармском управлении еще до начала  войны  за  ним  был
установлен негласный надзор.
   Докладчиком выступил Тахателов, который хотя  под  Цзинджоу  не  был,  но
считался знатоком Цзинджоуского боя. Быструю гибель батарей под Цзинджоу  он
считал чистой случайностью и вообще находил  этот  бой  не  характерным  для
современной войны.
   Звонарев решил возражать, указывая на пример полевых батарей,  перешедших
после Цзинджоу на стрельбу по угломеру с закрытых позиций.
   Его мнение разделяли Борейко и Гобято, и совершенно неожиданно поддержали
моряки, ссылавшиеся на удачный опыт перекидной стрельбы через Ляотешань.
   Мнения разделились: одни яростно нападали на  Звонарева,  другие  так  же
энергично его защищали. Помирились на компромиссном решении:  там,  где  уже
имелись готовые открытые батареи, их так и оставить, новые же батареи делать
по возможности укрытыми или хотя бы замаскированными.
   - Возражаю! - ревел Тахателов. -  В  бою  все  захотят  идти  на  укрытые
позиции и будут убегать с открытых.  Это  несправедливо.  Пусть  все  орудия
стоят открыто.
   - Я своих солдат на убой не поставлю, - орал Борейко, - и переделаю  свою
открытую батарею на закрытую!
   -  Только  без  расходов  для  казны  и  возможно  скорее,  -  соглашался
Кондратенко.
   - Этот номер не пройдет, - возражали инженеры, - при такой переделке  нам
испортят все наши уже готовые батареи,  а  новых  вместо  них  соорудить  не
успеют.
   - Жаль, что японцы побили нас только в мае, а не в январе.  Тогда  бы  мы
все батареи успели построить закрытыми, - иронизировал Борейко.
   Спор, казалось, уже был закончен, когда вновь выступили инженеры.
   - Мы не имеем, представления, какой вид должна  иметь  закрытая  батарея.
Нам надо разработать ее проект и утвердить в штабе района  и  Петербурге,  -
возражал инженер-капитан Лилье.
   - Какой вид? "Обнаковенный", как говорят солдаты, - проговорил Борейко. -
Что касается утверждения, то проще всего послать проекты прямо в Токио; вмиг
утвердят и притом наиболее выгодный и дешевый тип - вовсе без бетона и  даже
без козырьков.
   Старшие  чины  возмутились   выходкой   Борейко,   молодежь   же   громко
зааплодировала. На этом заседание и кончилось. Обе спорившие стороны считали
себя победителями.
   Было уже за полночь, когда все стали расходиться. К Звонареву  неожиданно
подошел Рашевскпй. Он и раньше  хорошо  относился  к  прапорщику,  а  теперь
особенно тепло пожал ему руку.
   - Вы  своим  сегодняшним  выступлением,  можно  сказать,  открыли  новую,
страницу в долговременной фортификации. Отныне  все  артиллерийские  позиции
будут выноситься в тыл первой линии обороны.  Форт  же  останется  лишь  как
стрелковая позиция, имеющая толь - ко противоштурмовую  артиллерию  ближнего
боя в капонирах рва и горже. Вы стали артурским Тотлебеном.
   - Вы ошибаетесь, у нас и Тотлебеном, и Нахимовым, и  Корниловым  является
Роман Исидорович Кондратенко. Это душа -  нашей  обороны.  Я  поражаюсь  его
энергии и здравому смыслу, - ответил прапорщик.
   -  Вы  идете  со  мной,  Сергей  Александрович?  -   спросил   подошедший
Кондратенко.
   -  Если  вы  только  разрешите,  ваше  превосходительство,  -   отозвался
Рашевский.
   - Обратили  вы  сегодня  внимание  на  то,  что  новатором  в  крепостной
фортификации явился не военный инженер, не артиллерист и,  собственно,  даже
не военный, - проговорил Кондратенко, - а штатский человек,  каким  является
прапорщик Звонарев. Это  глубоко  знаменательно,  мы  часто  не  видим  того
нового, что появляется на наших глазах из  опыта  войны.  Я  еще  не  вполне
осознал  до  конца  все  последствия,  вытекающие  из  вашего   сегодняшнего
предложения, - обернулся генерал к прапорщику.
   - Опытом Цзинджоу мог поделиться каждый  из  участников  боя,  -  скромно
ответил Звонарев.
   На следующий день  Звснарев  с  утра  объезжал  свой  участок  укреплений
сухопутного фронта. У Залитерной батареи он застал группу утесовцев во главе
с Борейко.
   - Помни: если буду шапкой махать сверху вниз - осаживай вниз, если махать
буду в стороны - иди сам в сторону, в какую машу, перестану махать - стой  и
забивай колья в землю, - объяснял солдатам поручик.  -  Понял,  Тимофеич?  -
спросил он у Родионова.
   - Так точно, понял! - ответил фейерверкер.
   - Тогда пойдем, Блохин,  -  распорядился  Борейко  и  вдвоем  с  солдатом
двинулся вперед.
   - Ты куда, Борис? - спросил подъехавший Звонарев.
   - Хочу облазить все горы и найти такую  позицию  для  батареи,  чтобы  ее
ниоткуда не было видно. Наши господа инженеры вылезли с позиций на  -  самый
пуп и вздумали там ставить пушки. Конечно, японцы их сейчас собьют. Я  решил
эту позицию бросить и поискать более укрытую, за горой, а не на ней.
   - Разрешение на это от Кондратенко или Белого получил?
   - И без него хорош! Построю батарею, а затем пусть меня ругают как хотят.
   Когда Звонарев заехал на расположенную невдалеке  батарею  литера  Б,  он
застал  там  Жуковского.  Со  свойственной  ему  хозяйственной  деловитостью
капитан обходил укрепление вместе с  Лепехиным,  взвод  которого  обслуживал
позицию. Батарея была сооружена еще до начала  войны,  и  теперь  ее  только
слегка усовершенствовали:  подсыпали  земляные  брустверы,  углубили  рвы  и
стрелковые окопы, устроили  козырьки  от  шрапнельных  пуль;  в  казармах  и
погребах  провели  электричество,  настлали  деревянные  нары  для   спанья,
оборудовали кухню.
   - Отлично, что надумали нас проведать, - приветствовал Звонарева капитан.
- У меня к вам есть коекакие вопросы. Нам для лучшего укрытия людей придется
углубить котлован, для чего необходимо разобрать орудийные платформы,  вновь
их настелить и установить на них орудия, а это займет не меньше двух недель.
   - Дадим рабочих-китайцев, сделаете за два дня.
   - Лучше мы попотеем, да все сами переделаем. У Борейко как идут  дела?  Я
еще к нему не заходил сегодня.
   - По моему совету переносит свою батарею вниз, за гору.
   - Кто это вам разрешил?
   - Я попытаюсь уговорить Кондратенко.
   - Выдумщики вы оба; все что-то изобретаете и придумываете; работали бы по
старинке - проще и спокойнее.
   - Старинка эта нас заедает в Артуре:  все  оглядываются  на  Севастополь,
когда были  гладкостенные  орудия  и  каленые  ядра  к  ним,  а  в  наш  век
скорострельных нарезных, орудий этот пример уже не годится.
   Попрощавшись  с  Жуковским,  прапорщик   поехал   с   штаб   Кондратенко,
расположенный в Новом, городе.
   Не застав генерала в штабе, Звонарев поехал в Управление артиллерии,  где
надеялся встретить  Кондратенко,  обычно  заглядывавшего  к  Белому  в  часы
занятий.
   Проезжая мимо домика Ривы, он не устоял против  соблазна  и,  спешившись,
постучал к ней. Дверь отворила заспанная Куинсан.
   - Барышня дома? - спросил он у служанки.
   - Спи с Андрюша, - зевнув, ответила горничная.
   Мрачный и угрюмый, ехал Звонарев по  улицам  города,  машинально  отдавая
честь офицерам и солдатам. Около "Этажерки" его окликнула шедшая по тротуару
Варя.
   - Здравствуйте, ваша мрачность, что вы смотрите не то самоубийцей, не  то
приговоренным к виселице?
   - Все в порядке, за исключением моего желудка. Видимо, чем-то объелся,  -
мрачно ответил Звонарев, слезая с лошади и идя рядом с Варей.
   - Олеум рицини пять ноль, и все будет в порядке. Но это вы выдумываете  и
не хотите мне сказать, что вас огорчило.
   - Право, ничего.
   Варя  недоверчиво  покачала  головой  и,  желая  его   развлечь,   весело
заговорила об его успехах на последнем совещании.
   - Даже папа и тот с вами согласился,  а  раньше  и  слышать  не  хотел  о
закрытых батареях. На Тахателова же вы не обращайте внимания: он побурчит, а
потом сам вас хвалить будет.
   За завтраком у Белых Варя как бы вскользь упомянула, что солдаты с  Утеса
еще не получили наград.
   - Это те молодцы, что  остались  на  батарее  до  конца  боя,  -  спросил
Кондратенко, - и которых я тогда встретил ночью?
   - Они самые.
   - Вас, Василий Федорович, поздравить можно, что у вас есть такие  солдаты
и офицеры. Орлы! Сегодня же напомню о них Стесселю, - пообещал  Кондратенко.
- Завтра назначено  заседание  на  броненосце  "Севастополь"  по  вопросу  о
взаимодействии с флотом. Я прошу вас на нем присутствовать, - обратился он к
Звонареву.
   - Никитин тоже будет? - спросил Белый.
   - Он ведь личный "генерал-адъютант" Стесселя, без него дело не обойдется.
   - Раз он будет, скандала с моряками не избежать. Еще тринадцатого мая, во
время боя в Цзинджоу, он подбивал Стесселя выгнать моряков в  море  огнем  с
береговых батарей, насилу тогда его угомонили.
   -  Он  отчасти  был  прав;  ведь  выяснилось,  что  командиры   канонерок
"Гремящий" и "Отважный" умышленно разобрали свои машины, чтобы  не  идти  на
помощь "Бобру".
   - Витгефт об этом знает?
   - Конечно, но он все-таки хотел замять дело и ограничиться выговором  им,
да кто-то рассказал обо всем Никитину. Не долго думая,  он  арестовал  обоих
командиров на улице и доложил Стесселю. Тот предал их военнополевому суду по
обвинению в измене. Витгефт запротестовал. Перепалка не кончилась и  сейчас.
Очевидно, будут доругиваться.
   - Следовательно, заседание будет боевое?
   - Боюсь, что слишком даже. - Кондратенко стал прощаться, собираясь вместе
с Звонаревым в объезд строящихся укреплений. По дороге к батарее их встретил
крайне расстроенный инженер-капитан Лилье.
   - Ваше превосходительство! - вздрагивающим от волнения голосом  обратился
он к  Кондратенко.  -  На  Залитерной  батарее  я  подвергся  сейчас  грубым
оскорблениям,
   - Что же у вас произошло?
   -  Во-первых,  командующий  батареей  поручик,  фамилии  его   не   знаю,
самовольно  перенес  позицию  в  тыл,  во-вторых,   на   мое   замечание   о
недопустимости его действий грубо оскорбил меня и  угрожал  арестом.  Я  так
работать не могу, - жаловался Лилье, багровый от негодования.
   - Не ваш ли это приятель, Сергей Владимирович?
   - Он самый, - крутоват бывает под горячую руку.
   - Разберем сейчас все на месте, капитан. Вам же  так  сильно  волноваться
при вашей полноте вредно, - успокоительно ответил Кендратенко и двинулся  за
Звоиаревым, поехавшим вперед.
   Борейко встретил генерала оглушительной командой "смирно". Поздоровавшись
с ним и солдатами, Кондратенко спросил:
   - Что вы тут, поручик, делаете?
   - Трассирую позицию Залитерной батареи, ваше превосходительство.
   - Что вы думаете делать на этой позиции?
   - Стрелять, ваше превосходительство.
   - Как же вы будете стрелять по невидимой цели?
   -  Так  же,   как   японцы   стреляли   по   нас   под   Цзинджоу,   ваше
превосходительство.
   - Но у них были для этого специальные приспособления, которых у нас нет!
   - Мы не глупее их, ваше превосходительство, и сами сумеем их сделать.
   - Кроме того, у нас нет практики стрельбы по закрытым целям.
   - Пока японцы подойдут к Артуру, успеем не один раз  попрактиковаться,  а
затем по ним попрактикуемся еще лучше.
   - Я вижу, у вас на все ответ имеется, поручик.  Что  у  вас  произошло  с
капитаном Лилье?
   - Пожалуйте, ваше превосходительство, полюбуйтесь на этот,  с  позволения
сказать, бетон постройки военного инженера, но, несомненно, японской,  а  не
русской армии. - И Борейко зашагал к месту прежней позиции батареи.
   Все двинулись за ним. Подойдя к одному  из  бетонных  казематов,  поручни
стукнул кулаком по своду и, ухватившись рукой за его край,  отломил  большой
кусок бетона, который и поднес генералу.
   - Цемента здесь почти нет, одна  только  глина  да  песок.  И  в  этих-то
"бетонных" казематах должны были сидеть люди и храниться  порох  и  снаряды.
Что это, недосмотр или предательство? Кто он - невежда в  строительном  деле
или изменник и японский шпион? За одну эту постройку его следует расстрелять
на месте, - закончил Борейко свою пылкую речь.
   - Это мы  всегда  успеем  сделать,  -  возразил  Кондратенко.  -  Чем  вы
объясните это явление, капитан? - обратился он к Лилье.
   - Случайный недосмотр десятника,  я  взыщу  с  него  за  это,  -  ответил
капитан. - В свою очередь, прошу, ваше превосходительство, оградить меня  от
оскорблений со стороны этого полусумасшедшего офицера.
   - Полусумасшедшего! - заорал Борейко. - А это тоже недосмотр?  -  кинулся
он к соседнему каземату и легко обломил кусок его стены. - И это? - бросился
он дальше.
   - Очевидно, все постройки батареи имеют тот же  дефект...  -  начал  было
Кондратенко.
   - На батарее Б  та  же  история,  на  Куропаткинском  люнете  то  же,  на
Заредутной батарее то же...
   - А на форту номер два? - спросил генерал.
   - Там этого нет. Его строил честный  офицер  Рашевский,  а  не  Лилье,  -
отрезал Борейко.
   - Спокойнее, поручик! Я здесь старший, и я сам разберусь  и  приму  какие
надо меры, -  остановил  Борейко  генерал.  -  Пойдемте  по  всем  указанным
поручиком фортификационным сооружениям и  проверим  состояние  бетонаБорейко
водил их по  укреплениям  и  молчаливо  тыкал  пальцами  в  негодный  бетон.
Звонарев легко отламывал куски от указанного места и завертывал их в бумагу,
подписывая сверху,  откуда  взята  проба.  Заявление  Борейко  подтвердилось
полностью.
   - Я пока лишь отстраню Лилье от производства работ. Временно  примите  вы
их, Сергей Владимирович, - распорядился Кондратенко.
   - Я мало понимаю в строительном деле... - пытался возражать прапорщик.
   - Вам помогут, господин прапорщик, - перебил генерал.
   - Я протестую  против  распоряжения  вашего  превосходительства.  Еще  не
выяснено, что явилось причиной не вполне удовлетворительной кладки бетона, а
я уже признан в ней виновным и отрешен  от  должности,  -  хмуро  проговорил
Лилье.
   -  Протест  ваш,  капитан,   является   грубейшим   нарушением   воинской
дисциплины, за которое я  вас  подвергну  немедленному  аресту.  Потрудитесь
отдать ваше оружие прапорщику Звонареву, который сейчас же вас и доставит на
гауптвахту. О поведении поручика Борейко, как  лица,  мне  не  подчиненного,
мною будет сообщено командиру Квантунской крепостной артиллерии для принятия
соответствующих мер, - решил генерал и тронулся с батареи.
   Звонарев, отобрав у Лилье шашку, вместе с ним направился  на  гауптвахту.
Борейко же, оставшись на батарее, облегчил свою взволнованную  душу  долгими
ругательствами по адресу всяческого начальства и Стесселя в особенности.
   Вечером того же дня Звонарев сидел  в  своей  квартире  в  Артиллерийском
городке. В дверь сильно постучали. Так как денщик  ушел,  то  прапорщик  сам
пошел открыть дверь. Он очень удивился, увидя перед собой Варю Белую.
   - Вы дома? - спросила девушка.
   - Дома.
   - Оставьте всякую работу, - тоном приказа проговорила Варя, - и  следуйте
за мной, господин прапорщик. - Затем, надев  на  голову  офицерскую  фуражку
Звонарева, девушка вышла на крыльцо.
   Вечерело. Солнце садилось за  Ляотешанем:  Жаркий  летний  день  сменялся
прохладным вечером. С моря потянуло прохладой и запахом морских  водорослей.
На "Этажерке" громко играл оркестр. Все дорожки были запружены гуляющими.
   Когда Варя с Звонаревым  подходили  к  "Этажерке",  на  улице  показалась
кавалькада во главе со Стееселем. Завидя генерала, офицеры и солдаты  спешно
вытянулись во фронт, Звонарев же остался стоять рядом с Варей, опустив  руки
по швам. Заметив это, Стессель резко осадил лошадь и грубо крикнул:
   - Прапорщик, где ваша фуражка?
   - У  меня,  -  вместо  Звонарева  ответила  Варя,  шаловливо  прикладывая
растопыренные пальцы правой руки к козырьку.
   - Женщины существуют для  того,  чтобы  рожать  детей,  стряпать  обед  и
штопать белье, а не для ношения военной формы. Головной убор офицера  должен
находиться на его собственной голове, а отнюдь не на  голове  особ  женского
пола! - резко бросил Стессель.
   - Равно как и не на кочне капусты, который некоторым заменяет  голову,  -
звонким девичьим голосом выкрикнула в ответ Варя.
   В толпе фыркнули.
   - Молчать! - дико заорал генерал, оглядываясь на толпу и спеша уехать под
громкий смех всех присутствующих.
   - Зачем вы, Варя, наскандалили? - укоризненно заметил Звонарев.
   - Хамов надо учить! Я еще обо всем расскажу Вере Алексеевне, как он меня.
Белую, свою родственницу, публично опозорил перед всем Артуром.
   - Но вы ведь тоже назвали его голову кочаном капусты.
   - Охота ему было принимать на свой счет. Я скажу, что это относилось к...
вам, что ли.
   - Очень благодарен за такое объяснение.
   - Ну, пусть тогда к Водяге.  Все  знают,  что  он  отпетый  дурак.  Пошли
дальше. - И они смешались с толпой гуляющих на бульваре.
   На "Этажерке" их окликнула Желтова с Олей Селениной,  которые  сидели  на
одной из скамеек и видели весь инцидент со Стесселем.
   - Ты девчонка по сравнению со Стесселем и уже по одному этому должна быть
с ним вежливой, тем более что его замечание больше  относилось  к  господину
Звонареву, а не к тебе. Не думаю, чтобы твои родители  были  довольны  твоей
выходкой, - журила девушку Мария Петровна.
   - Молодчина! Так Стесселю и надо, не будь грубияном,  -  поддержала  Варю
Оля.
   - Боюсь только, чтобы моя выходка не отразилась на Сергее  Владимировиче.
Ради его спокойствия я готова  даже  извиниться  перед  Стесселем,  хотя  он
совершенно этого не заслуживает, - заколебалась Варя.
   - Я думаю, что к Стесселю  не  стоит  больше  возвращаться,  -  отозвался
Звонарев. - Бог не выдаст, Стессель на губу не посадит.
   - Плюнь ты. Варвара, на генерала! Другого отношения  он  не  понимает,  -
вмешалась Селенина
   - Не будь груба, Оля! Грубость никогда и никого не красят. А ты к тому же
учительница и должна подавать пример культурности, - остановила ее Желтова.
   - Стессель может на меня  нажаловаться  папе  и  маме,  -  проговорила  в
задумчивости Варя. - Тогда мне попадет. Во избежание этого я сама первая  на
него пожалуюсь родителям или самой Вере Алексеевне. Пусть знает, какой у нее
хам муженек.
   - Правильно. Нападение - лучший способ защиты. Так и  действуй!  -  сразу
подхватила Оля.
   По-южному быстро стемнело, с гавани потянуло прохладой. Огней зажигать не
разрешалось, и публика постепенно стала расходиться. Заторопились и  Желтова
с Олей.
   - Мы можем понадобиться в госпитале. К вечеру раненым обычно бывает хуже,
- пояснила Мария Петровна.
   Проводив  их  немного  по  улице,  Варя  с   Звонаревым   направились   к
Артиллерийскому городку.
   - Хотите, я вас проведу к  моему  заветному  месту  на  Золотой  горе?  -
предложила Варя. - Я люблю там сидеть и мечтать.
   - Вы и мечты-вещи трудно совместимые.
   - Я совсем не такой синий чулок, как вы себе представляете.
   - Хуже. Вы амазонка из артурских прерий!
   - Вы хотите сказать, что я дикарка?
   - Ив мыслях не было, - отнекивался прапорщик.
   - Не отрекайтесь! Я все равно не поверю.  Я  предпочитаю  быть  дикаркой,
говорить, что думаю, поступать, как мне хочется, чем во имя  так  называемых
приличий притворяться и говорить неправду.
   - Все хорошо в меру. Вы бываете резковаты, особенно для девушки.  Немного
выдержки вам не помешает.
   - Терпеть не могу кисло-сладких людей, вроде...
   - Меня?
   - Я этого не сказала, но вы мне кажетесь слишком пресным.
   - Значит, Борейко в вашем дух