кричал Борейко, оглушая  солдат  забористой,  но  не
злобной бранью. В ответ солдаты прыскали со смеху  или,  боязливо  крестясь,
поминали "царя Давида и всю кротость его". Но взвод все же отставал в работе
от других. В третьем  взводе  солдаты  без  суеты  двигались  около  орудий,
выполняя точные и ясные распоряжения Жуковского.
   До полуночи время пролетело незаметно. Ровно в двенадцать часов Жуковский
приказал кончать работы. Люди нехотя пошли в казарму. Первый и второй взводы
шли вместе, третий несколько отстал. Солдаты Борейко  и  Звонарева,  заметив
это, осыпали насмешками незадачливый взвод Жиганова.
   - Цыплят по осени считают, - загадочно ответил за всех сам Жуковский.
   - Мы, вашескородие, не цыплят, а водку  считаем,  которая  нам  в  глотку
попадет! - отозвался Блохин.
   Вскоре  вся  рота  уже  спала  крепким   сном,   только   часовые   мерно
прохаживались по батарее.
   На следующее утро Звонарев проспал. Было  около  шести  часов,  когда  он
открыл глаза, работы шли полным ходом.
   - Ты почему меня не разбудил? - набросился он на денщика.
   - Поручик не приказали, - хитро улыбаясь, ответил солдат.
   Прапорщик поспешил на батарею.  Подоспел  он  как  раз  вовремя.  Борейко
отбирал у первого взвода подъемные тали. Окружив поручика, солдаты шумели.
   - Ваш прапорщик еще спит, а без офицера  пушки  по  закону  поднимать  не
разрешается.
   - Тащи тали на место! - распорядился прапорщик, узнав, в чем дело.
   Пока первый и второй взводы возились около своих орудий, Жуковский  начал
поднимать пушку вместе с лафетом на раму.
   - Вашбродь, третий взвод через час-другой окончит работу, -  встревоженно
сообщил Звонареву наводчик Кошелев.
   Прапорщик пошел взглянуть на работу  соседей.  Пушка  уже  была  поднята,
оставалось лишь опустить ее на раму и соединить с ней лафет. Было видно, что
Жуковский использовал свой большой  служебный  опыт  и  обогнал  два  других
взвода.
   - Итак, Николай  Васильевич,  мы  с  Борейко  проиграли  пари,  -  сказал
Звонарев, подходя к капитану.
   - Я держусь того же мнения. Уже через час я смогу открыть огонь из своего
орудия, - ответил Жуковский.
   - Это не по правилам, - запротестовал Борейко. - По  закону  воспрещается
поднимать орудия вместе с лафетами.
   - Что это вы, Борис Дмитриевич, вдруг законником стали? На  войне  нельзя
быть таким формалистом, - усмехнулся капитан.
   - Я-то формалист? - возмутился Борейко. - Никогда им не был и не буду. Но
мог произойти несчастный случай и кого-нибудь придавило бы.
   - На войне с опасностью, да еще проблематичной, считаться не  приходится,
а теперь попрошу съездить в  Управление  артиллерии  доложить  об  окончании
работ, организовать связь Утеса  с  батареей  литера  Б  и  договориться  об
организации стрельбы.
   - Вы бы сами съездили, Николай Васильевич.
   -  Не  люблю  разговаривать  с  начальством.  Связь  я   поручаю   Сергею
Владимировичу, а артиллерийскую часть вам, Борис Дмитриевич.
   Когда третий взвод закончил работу, солдаты бросились качать Жуковского и
хотели было отнести его на руках к  квартире,  но  Борейко  отстранил  их  и
подставил капитану свою спину.
   - Садитесь, Николай Васильевич, мигом домчу до дому.
   - Что вы, бог с вами, Борис Дмитриевич! - запротестовал капитан.
   - Раз мы проиграли, то должны, по условию, везти третий  взвод  на  себе.
Жиганов, садись на Родионова, а остальные  кто  на  кого  хочет!  -  крикнул
Борейко.
   Солдаты кинулись седлать друг друга. Звонарев подсадил Жуковского, и  вся
кавалькада, под общий смех и улюлюканье, двинулась  с  батареи,  благо  было
обеденное время.
   Борейко и Звонарев уехали в город. Слева развертывалось безбрежное  море,
где все было тихо и мирно, только на горизонте маячили  японские  миноносцы,
стерегущие Артур, да у берега взад и вперед двигались тральщики,  вылавливая
мины. Зато в Старом городе все было затянуто облаками дыма  и  пыли,  сквозь
которые виднелись взблески огня - шла бомбардировка.  Над  всем  этим  стоял
сплошной гул, напоминающий раскаты грома. Улицы казались вымершими, нигде не
было видно ни одного человека, лишь изредка  проносились  вскачь  рикши  или
извозчик с раненым, подобранным на улице.  Но  вот,  перекрывая  все  звуки,
рявкнули двенадцатидюймовки со стоящих на рейде  броненосцев,  посылая  свои
снаряды в далекий японский тыл.
   В Управлении артиллерии офицерам пришлось подробно рассказать  о  работе,
проведенной на батарее.
   В это время адъютант доложил  о  приходе  Бутусова.  Генерал  тотчас  его
принял.
   - Разрешите доложить, ваше  превосходительство,  что  зловредная  батарея
обнаружена моими разведчиками-китайцами.  Вот  схема  расположения  японских
осадных батарей. Разыскиваемая нами батарея расположена за одной из сопок  в
районе деревни Шулинмин. Нанес ее на схему я со  слов  китайца.  Кстати:  из
трех разведчиков-китайцев вернулся  лишь  один.  Другого  поймали  японцы  и
отрубили ему голову. Третий погиб в перестрелке. Надо бы осиротевшим  семьям
выдать хотя временное пособие, а после войны назначить пенсию: ведь  китайцы
погибли на нашей службе и сделали большое дело. Эта помощь очень поощрит  их
сородичей. Они с  охотой  будут  помогать  нам,  работая  как  разведчики  в
японском тылу.
   - Стессель никогда не пойдет на это.  Он  считает,  что  лучшей  наградой
китайцам за их работу является виселица, - ответил генерал.
   - Необходимо сначала проверить правильность полученных сведений, а  затем
уже награждать китайцев, - возразил Тахателов.
   - Поручаю это дело вам. Свяжитесь с моряками и попробуйте проверить,  что
возможно, из доставленных китайцами сведений. Если они  подтвердятся,  то  и
представим к награде, а не выйдет это, выдадим сами денежные премии из наших
экономических сумм, - обернулся к Тахателову генерал.
   - Слушаюсь. Немедленно займусь им, - ответил полковник.
   - А как же быть с семьями погибших? - напомнил Бутусов.
   - Пока придется прибегнуть к частной благотворительности.  Прошу  принять
от меня четвертной, - протянул Бутусову деньги генерал.
   Тахателов и Звонарев тоже раскошелились. Всего собрали около ста  рублей,
которые Бутусов и взялся передать семьям погибших.
   Хотя самих батарей обнаружить не удалось, но  после  обстрела  указанного
китайцем района зловредная батарея навсегда прекратила стрельбу.
   После доклада Звонарев вышел на улицу. Здесь он встретил Варю,  идущую  к
дому.
   - Неужели вы сейчас из госпиталя? - спросил прапорщик.
   - Да, а что?
   - Но ведь город засыпается снарядами.
   - Я сегодня отвозила больных моряков в морской госпиталь. Что  нового  на
Утесе? Что поделывает Шурка Назаренко?
   Звонарев вспомнил свой разговор с Борейко.
   - Справляет свой медовый месяц.
   - Вышла-таки за своего писаря! А сама уверяла меня, что  скорее  в  петлю
полезет, чем пойдет за него.
   - Она вышла не за писаря.
   - А за кого же? Уж не за вас ли, часом? - Вы ей всегда нравились, сколько
я ее ни уверяла, что из вас выйдет такой же  муж,  как  из  меня  придворная
фрейлина.
   - Быть может, вы со временем и будете ею, героиня порт-артурской обороны.
   - Кто же стал Шуркиным мужем?
   - Гудима.
   - Как Гудима? Я об этом ничего не слыхала. Когда была  свадьба,  в  какой
церкви, кто венчал? Расскажите все подробнее. Вы, конечно, были шафером?
   - Венчались они вокруг ракитового куста, а когда - точно мне не известно;
   - Не смейте говорить гадости! - сказала, краснея, Варя.
   - Увы! Это печальная правда.
   Варя с удивлением и испугом посмотрела на Звонарева.
   - Я завтра же заеду к ней и выругаю  как  следует  и  заставлю  вернуться
домой.
   - Но честь вы ей не вернете.
   - Гудима, по-моему, поступил подло. Я это ему прямо скажу.
   - Пожалуй, тогда вам будет лучше не приезжать к нам. Кроме  неприятностей
Шуре, ваше посещение не принесет ничего.
   - Скандалить-то буду я, а не вы, поэтому вам и беспокоиться не о чем. - И
Варя, тряхнув руку Звонарева, пошла домой.
   Наступившие сумерки вынудили Белого отложить стрельбу до утра. Сообщив об
этом по телефону Жуковскому, друзья решили использовать вечер для  посещения
Ривы, у которой они надеялись узнать подробности минувшего эскадренного боя.
   Как только прекратилась бомбардировка, на улицы  высыпали  толпы  народа.
Открылись магазины,  на  "Этажерке"  появились  первые  гуляющие,  и  вскоре
бульвар заполнился публикой. Военный оркестр грянул бравурный марш, и  жизнь
забила ключом.
   Борейко и Звонарев неторопливо шли вдоль набережной. К пристани то и дело
подходили  шлюпки  военных  судов.  Раздушенные,   все   в   белом,   моряки
направлялись к "Этажерке". Едва они появились там, как  услышали  по  своему
адресу свистки и громкую брань фланирующих по аллеям стрелков.
   - Достукались наши моряки, что им нельзя  даже  показаться  в  городе,  -
бросил Борейко. - Я уверен, что, командуй броненосцами лейтенанты, наверняка
хотя бы часть эскадры прорвалась во Владивосток... Не зайти ли нам по дороге
в Пушкинскую школу за учительницами? - предложил вдруг он.
   - Это совсем нам не по  дороге.  Скажи  прямо,  Боря,  что  тебе  хочется
повидать маленькую Олю.
   - Я буду очень опечален, если с ней что-нибудь случилось.
   - Собираешься жениться на ней?
   - Кто же пойдет за такого пьяницу, как я... Так пойдем?
   - Ладно.
   Приятели свернули на Пушкинскую улицу.  В  двухтрех  местах  им  пришлось
сходить с тротуара, обходя поврежденные бомбардировкой здания, но  школа  не
пострадала. Только каменная садовая изгородь в одном месте была разрушена да
осколки  повредили  несколько  деревьев.  Навстречу   им   вышла   маленькая
жизнерадостная Оля Селенина.
   - Никак, сам господин  Топтыгин  пожаловал  к  нам  со  своим  другом!  -
приветствовала она гостей. - Пожалуйте в фанзу.
   Офицеры последовали за ней. Здесь  они  застали  Марию  Петровну  и  Лелю
Лобину. Гостей пригласили присесть.
   - Мы к вам мимоходом по пути к Риве. Идемте вместе, - предложил Борейко.
   Девушки вопросительно посмотрели на Желтову.
   - Идите, а я дома посижу! - отпустила их Мария Петровна.
   Обе учительницы бросились обнимать ее и убежали одеваться.
   - Вас сильно сегодня обстреляли? - спросил Звонарев.
   - Мы укрылись в погребе, но все же было довольно страшно.
   - Почему вам не выстроят блиндаж?
   - Мы люди маленькие, о  нас  и  не  помнят.  Зато  неподалеку  отсюда,  у
Стесселя, строят гигантский блиндаж для скота.
   Вскоре вернулись обе учительницы в сопровождении  Стаха.  Он  еще  сильно
прихрамывал и передвигался, опираясь на палочку.
   - Здорово, артиллеристы! - приветствовал он гостей. - Как воюете?
   - В резерве сидим на Утесе и ждем у моря погоды. А ты как живешь?
   -  Раны  почти  закрылись!  Мой  командир  полка  Савицкий  так  обо  мне
соскучился, что прислал комиссию  для  освидетельствования  моего  здоровья.
Мудрые эскулапы нашли, что я уже почти поправился.
   - Подумайте, старший полковой врач заявил, что в строю Стаху не  придется
танцевать, а ходить можно и потихоньку, - возмущалась Лобина.
   - Особенно в атаку! - усмехнулся Звонарев.
   Простившись с Желтовой, все тронулись в путь. Впереди шли  Енджеевский  с
Лелей, за ним Звонарев с Олей, а сзади тяжело выступал Борейко.
   Подходя к  домику  Ривы,  они  еще  издали  услышали  доносившееся  через
открытые окна пение.
   - Наши аргонавты, очевидно, благополучно вернулись, -  заметила  Леля,  -
вот мы и узнаем все подробности морского боя.
   Соловьем залетным юность пролетела,
   Волной в непогоду радость прошумела, - неслось из окна.
   Время золотое было да сокрылось,
   Сила молодая с телом износилась, - подхватила подошедшая компания дружным
хором.
   Из окна выглянула Рива.
   - Андрюша, к нам идут, - проговорила она, обернувшись в комнату.
   Пение в комнате прекратилось, но на улице продолжалось с прежней силой:
   Без любви, без счастья по миру скитаюсь,
   Разойдусь с бедою, с горем повстречаюсь.
   Особенно выделялись  сильное  сопрано  Оли  и  мягкий,  приглушенный  бас
Борейко.
   Хозяева, вышедшие на крыльцо встречать гостей, зааплодировали.
   - Живы и целы, значит, все в порядке, - проговорил поручик.
   Девушки целовались, мужчины жали друг другу руки.
   - Ну, рассказывай поскорей все, что с вами приключилось, - попросила Оля,
когда все вошли в комнаты и уселись.
   - Если бы вы знали, что я перечувствовала за все время  боя!  При  каждом
взрыве на "Севастополе" я была готова упасть в обморок от страха за Андрюшу.
Нет,  больше  я  в  бою  участвовать  не  хочу!  -   закончила   Рива   свое
повествование. - Обрадовалась Артуру, как родной Одессе!
   - Но почему же, собственно, эскадра вернулась обратно? - спросил Стах.
   - По различным причинам, - ответил Акинфиев. - Во всем виноват Ухтомский.
Он, вместо того чтобы с наступлением темноты собрать  эскадру  и  попытаться
еще раз идти во Владивосток, первый ринулся в Артур, а за ним и остальные.
   - Но Эссен почему не попробовал прорваться с  "Севастополем"?  -  заметил
Звонарев.
   - У нас стала правая машина, и мы потеряли ход. Идти дальше не могли. Как
Эссен ни ругался, ничего поделать было нельзя.
   - А "Ретвизан", "Полтава" и другие?
   - На "Ретвизане" уже при выходе имелась  пробоина  в  носу,  а  когда  он
бросился на японцев, то получил вторую пробоину в  носовой  части  и  принял
через нее столько воды, что стал зарываться на ходу. Вполне естественно, что
Шенснович заторопился в Артур. У "Полтавы" была разворочена  корма  и  плохо
действовал руль.
   - В каком же состоянии был "Пересвет", что Ухтомский повернул в Артур?  -
продолжал допрашивать Стах.
   - Злые языки говорят,  что  "Пересветом"  командовал  Бойсман,  им  самим
командовал Ухтомский, а князем командовал  целый  триумвират  женщин  -  его
жена, Карцева и Непеннна. Есть  японская  пословица,  что  если  на  корабле
несколько капитанов, то он наверняка не придет в  порт  по  назначению.  Так
случилось и тут. "Пересвет" в бою не получил серьезных повреждений,  так  же
как и "Победа" и "Паллада". Все они могли продолжать путь во Владивосток.
   - Струсили, что ли? - спросила Оля.
   - Cherchez la femme, Ольга Семеновна. На "Победе" и "Палладе",  возможно,
тоже были дамы. Они то и дело падали  от  страха  в  обморок.  Зацаренный  с
Сарнавским вместо  командования  кораблями  были  заняты  приведением  их  в
чувство, - улыбнулся Акинфиев.
   - Все зло всегда проистекает от женщин, - назидательно заметил Борейко. -
Крепко намотай это себе на ус, Сережа, и берегись своей амазонки.
   Женщины бурно запротестовали.
   - Без нас вы, мужчины, никуда не годитесь, - сказала Рива.  -  Посмотрите
на Стаха: человеком стал, как женился на Леле. Раньше  ходил  замурзанный  и
грязный; когда ел, когда не ел, а теперь все у него в порядке.
   Разговор принял шутливый характер. Зажгли свет, закрыли окна и уселись за
ужин.
   -  Что  же  вы,  горе-мореплаватели,   собираетесь   теперь   делать?   -
поинтересовался Борейко.
   - Эссен думает, что Ухтомского  отставят  от  командования.  Тогда,  быть
может, наша эскадра еще раз попытает счастья в бою.
   - А пока вас перепишут в морскую пехоту или в  крепостную  артиллерию,  -
заметил Борейко.
   - Андрюшу уже назначили на Ляотешань  командовать  батареей,  -  сообщила
Рива.
   - Это только временно.
   - До тех пор, пока ты не поправишься. Ляотешань сейчас самое тихое  место
в Артуре. Снаряды с сухого пути  не  долетают,  с  моря  туда  не  стреляют.
Спокойно, чистый воздух, - одним словом, настоящий санаторий, -  проговорила
Леля.
   - Ты, Рива, с ним туда поедешь? - спросила Оля.
   - Меня не пустят.
   - Значит, на  время  вы  превратитесь  в  соломенную  вдовушку?  -  хитро
подмигнул Борейко.
   - Не подкатывайтесь к ней, все равно она на вас и смотреть  не  хочет,  -
горячо отозвалась Оля, вызвав общий смех.
   - Наш милый Медведь, кажется, попал  на  веревочку,  -  мягко  улыбнулась
Рива.
   - Едва ли найдется женщина, которая заинтересовалась бы мной, -  вздохнул
поручик, украдкой взглянув на Олю.
   - Женщина не женщина, а некий комарик проявляет к тебе большой интерес! -
засмеялся Стах.
   - Смерть боюсь я их! Жалит куда хочет, а его не поймаешь.
   - Ведите себя как следует, так никто вас  жалить  не  будет,  -  заметила
Леля. - Ну, нам пора домой, а то мой благоверный совсем устал,  -  погладила
она по голове Стаха
   Гости стали прощаться. Куинсан, которая все время вертелась  в  столовой,
кокетливо послала им вдогонку воздушный поцелуй.
   - Кому это ты? - спросила Рива.
   - Сережа! - И, фыр, кму, в, убежала.
   - Ай да Сергей Владимирович! Он, оказывается, без нас тут время даром  не
терял, - захохотал Акинфиев.
   Звонарев сконфуженно пытался объяснить, в  чем  дело,  но  его  никто  не
слушал.
   - Не сносить тебе головы, если об этом  проведает  Варя,  -  предупреждал
шутливо Борейко, еще более смущая прапорщика.
   Проводив учительниц до Пушкинской школы, артиллеристы  пошли  к  себе  на
Утес.
   Как только Андрюша и Рива отправились на покой, Куинсан вышла из  дому  и
быстро побежала на окраину города в  небольшую  полуразрушенную  фанзу,  где
застала старого нищего. Она коротко передала  ему  подслушанные  в  столовой
сведения о состоянии русских судов после боя двадцать восьмого июля, а также
их намерения еще раз выйти в море. Выслушав ее, нищий поднес ей хризантему и
попытался было обнять, но Куинсан со смехом увернулась и убежала.
   На  следующее  утро  Звонарев  отправился  к  адмиралу   Григоровичу   за
телефонным кабелем. Узнав, в чем дело, адмирал тут же написал  приказание  о
выдаче требуемого материала.
   Простившись с Григоровичем, прапорщик вернулся на Утес.  Первое,  что  он
услышал, подходя к своему крыльцу, был громкий голос Вари,  доносившийся  из
открытого окна комнаты Гудимы.
   - Одумайся! Вернись домой, - уговаривала она Шурку Назаренко.
   Ответа Звонарев не расслышал.
   Когда через четверть часа прапорщик вышел из своей комнаты, он  застал  в
столрвой Шурку, рыдающую на плече Вари, и возмущенного Гудиму.
   - Это совершенно вас не касается, мадемуазель. Раз навсегда  попрошу  вас
не вмешиваться не в овое дело.
   - Шура - моя подруга, и я считаю ваш поступок по отношению к ней мерзким!
- отвечала Варя.
   - Вы невоспитанная и грубая девчонка! Сегодня же напишу обо  всем  вашему
отцу и попрошу, чтобы  он  запретил  вам  появляться  на  Утесе!  -  угрожал
взбешенный офицер.
   -  Пойдемте  в  комнату,  Александр  Алексеевич,  -  тащила  Шура  своего
возлюбленного.
   Варя с победным видом вышла на крыльцо.
   - Как видите, я умею постоять не только за себя, но и за своих друзей,  -
хвасталась она Звонареву.
   - Едва ли ваши действия будут одобрены дома.
   - Что влетит мне-я знаю, но это не впервой, - тряхнула головой девушка.
   Белый, узнав о жалобе Гудимы, запретил дочери бывать на каких  бы  то  ни
было батареях. Затем он написал Гудиме письмо, в котором, извиняясь за дочь,
резко  указал  ему  на  неблаговидность  его  поведения  в  отношении   Шуры
Назаренко.
   На следующий день на Утесе появились  незваные  гости:  военно-санитарный
инспектор крепости доктор  Субботин  в  сопровождении  нескольких  врачей  и
интендантов. Жуковский справился о цели их прибытия на батарею.
   - Здесь будет устроен лазарет для слабосильных и  выздоравливающих  после
ранений солдат, - ответил Субботин.
   - Без ведома Управления артиллерии я вас допустить не могу.
   - Вы забываете, капитан, что я почти  генерал  по  своему,  положению,  -
показал на свои погоны Субботин.
   - Генерал от дизентерии, - пробурчал подошедший Борейко.
   - Кроме того, есть сведения, что у вас имеются излишки продовольствия, не
учтенного интендантством. Мне приказано осмотреть ваши склады и  погреба,  -
вмешался интендантский чиновник.
   - Без прямого приказя ог генерала Белого я вам ничего не покажу, -  сразу
взволновался Борейко.
   Спор был  прекр