а со стороны тыловой казармы показался десяток-другой стрелков с
кирками и лопатами, предводительствуемых доктором Авроровым.
   - Где же офицеры? Почему они не сразу пришли к нам на помощь? - накинулся
на врача Булганов.
   - В горжу тоже  были  попадания  снарядов.  Ранены  подпоручики  Жилин  и
Турсхий. Убито  десять  солдат,  а  ранено  свыше  тридцати.  Я  едва  успел
перевязать, - сообщал Авроров.
   - Это возмутительное безобразие! Вы начали оказывать  помощь  солдатам  и
забыли о коменданте! Что делал артиллерийский поручик Соломонов?
   - Пьян, пришлось ему дать  нашатырного  спирта,  чтобы  он  хоть  немного
пришел в себя.
   - Под суд! Расстреляю! - бешено орал капитан, наседая на врача.
   - Наша! - вдруг крикнул Сойманов и кинулся бежать к казарме.
   Забыв обо  всем,  капитан  бросился  за  ним.  Звонарев  прислушался,  но
знакомого свиста снаряда не было слышно, и он не торопясь пошел по дворику.
   - Лейтенанту с  перепугу  все  время  мерещатся  выстрелы  из  мортир,  -
усмехнулся один из артиллеристов.
   - И выходит, что ты совсем дурак, - вступился за своего офицера матрос  с
"Баяна". -  Лейтенант  нарочно  крикнули,  чтобы  капитан  поскорее  убрался
отсюда.
   Веселое и хитрое  выражение  лица  Сойманова,  поджидавшего  Звонарева  у
казармы, подтвердило правоту этих слов.
   - Здорово я разыграл этого капитаншу! Мигом смылся и прямо в  уборную!  -
хохотал Сойманов.
   -  Вы,  что  ли,  господин  доктор,   будете   руководить   работами   по
восстановлению потерны? - спросил у Авророва прапорщик.
   - Стрелки и без меня это  сделают.  Я  иду  к  раненым.  Среди  них  есть
тяжелые. Трудно одному здесь работать, так как никто не решается  поселиться
вместе со мной. Уйти же зазорно, - сам сюда напросился.
   - Хотите, пришлю к вам сестрицу? - неожиданно для самого  себя  предложил
Звонарев, вспомнив о Варе.
   - Дайте мне лучше двух толковых санитаров. За это  я  вам  скажу  большое
спасибо, а от сестричек-благодарю, отказываюсь! - замахал руками Авроров.
   Звонарев почувствовал облегчение. Теперь он был  гарантирован,  что  Варя
сюда не попадет. Сегодняшний обстрел показал ему, как опасно  пребывание  на
этом выдвинутом вперед форту.
   Воспользовавшись наступившим затишьем, он поднялся на барбет  и  выглянул
за бруствер.  По  берегу  реки  Лунхе  вилось  разрушенное  местами  полотно
железной дороги. Насыпь ее служила прикрытием для японских ходов  сообщения.
Левее, на соседней горушке, чернели валы  укрепления.  Между  ним  и  фортом
лежала глубокая лощина,  преграждаемая  расположенной  несколько  сзади,  за
Китайской стенной, Курганной батареей. Справа  торчали  развалины  капонира.
Еще дальше можно было разглядеть и форт номер  два.  Последний  был  гораздо
лучше применен к местности, чем третий форт.
   "Молодчина Кондратенко, -  подумал  Звонарев,  -  талантливо  использовал
рельеф для целей обороны".
   Прямо в тылу возвышался,  доминируя  над  всеми  фортами  и  укреплениями
района, скалистый утес - обычный  наблюдательный  пункт  Кондратенко,  почти
беспрерывно обстреливаемый японцами.
   В непосредственной близости от рвов, на самом гласисе форта, темнели  два
ряда японских окопов. Звонарев не замедлил  привлечь  внимание  японцев,  по
нему сделали несколько  выстрелов.  Прапорщик  сошел  вниз  и  направился  в
казарму.
   В горжевом  рву,  как  муравьи  в  развороченном  муравейнике,  толпились
солдаты, исправляя причиненные бомбардировкой разрушения.  Булганов,  весело
покрикивая, бегал  между  ними.  Он  уже  успел  успокоиться,  но  ласковое,
дружеское  обращение  с  солдатами  на   этот   раз   показалось   Звонареву
неискренним.
   - Шевелись, дружочки! Надуем японца,  чтобы  к  утру  все  опять  было  в
прежнем виде. Он разбивает, а мы восстанавливаем. Ему это скоро  надоест,  и
он уйдет от Артура, - говорил Булганов.
   Верили солдаты ему или нет, прапорщик понять  не  мог,  но  работали  они
дружно. Комендант попросил Звонарева и Сойманова  остаться  до  прибытия  на
форт офицеров взамен выбывших из строя.
   Было далеко за полночь, когда Звонарев вернулся в  штаб.  Кроме  дежурных
телефонистов, все спали. Наскоро поужинав холодной кониной и горячим чаем из
термоса, Звонарев, не раздеваясь, улегся на свою раскладушку.
   - Прошу вас, ваше превосходительство, сегодня же сдать все дела  генералу
Горбатовскому, - сердито приказал Стессель.
   - Шлушаюшь, - дрожащим от волнения голосом ответил Надеин, стоявший около
генерал-адъютантской лошади.
   - Вам, Митрофан Александрович, надо хорошенько отдохнуть. Посмотрите,  на
что вы стали похожи - похудели, осунулись, мешки  под  глазами.  Как  вы  не
крепитесь и ни храбритесь, а годы берут свое, - уже гораздо мягче проговорил
Стессель.
   - Отдыхать будем, ваше превошходительштво,  в  могиле.  Ежели  я  уже  не
пригоден жа штароштью  для  командования  вшем  фронтом,  то  ражрешите  мне
принять хотя бы роту в первой линии, ш ней я авошь еще шправлюшь,  -  просил
Надеин, глядя слезящимися глазами  на  монументально  восседавшего  на  коне
Стесселя.
   - Что вы, у меня этого  и  в  мыслях  не  было,  Митрофан  Александрович!
Поживите в городе неделю-другую, отоспитесь, сходите в  баньку,  -  старался
успокой гь старика генерал-адъютант.
   - Как милошти, прошу  у  вашего  превошходительштва  оштатьша  на  фронте
вмеште ш шолдатами на любой должиошти - хоть шанитаром или кашеваром.
   - Какой же вы упрямец, Митрофан Александрович. Жена, узнав, что вы будете
в Артуре, велела мне передать вам приглашение на обед на завтра.
   -  Премного  благодарен  матушке  Вере  Алекшеевне  жа  штоль  милоштивое
внимание ко мне. Прошу передать ей мою глубокую прижнательношть.
   - Сейчас сюда прибудет генерал  Горбатовскии,  а  вы  отправитесь  в  мое
распоряжение,  -  теряя  терпение,  повторил  приказание  Стессель.  -   Мои
адъютанты  все  разосланы  по  фортам.   Просьба   откомандировать   в   мое
распоряжение на сегодня одного из чинов вашего штаба.
   - Шлушаюшь! - ответил Надеин. - Федор Вашильевич, кого бы мы  отдали  беж
ущерба для дела? - обратился он к Степанову.
   -  Прапорщика  Звонарева.  Собирайтесь  поживей,   молодой   человек,   и
отправляйтесь сопровождать генераладъютанта. Возьмите мою лошадь, а  то  она
сильно застоялась.
   Через  десять  минут  прапорщик  уже  ехал  в  свите   генерал-адъютанта,
неторопливо следовавшего по улицам
   Старого  города.  Густой  туман  мешал  японцам,  и  они   ограничивались
обстрелом наудачу города и порта.
   - Мерзейшая погода, - ежился  Стессель.  -  Хорошо  только,  что  япошата
молчат и наши артурцы смогут немного отдохнуть от обстрела
   Свернув влево, они выехали на Пушкинскую улицу.
   Почти все дома в Старом городе были разрушены.  Только  почтовая  контора
еще уцелела. На Пушкинской улице  виднелись  развалины  нескольких  домов  -
магазина и склада Чурина, городской читальни, типографии газеты "Новый край"
и   других.   Возле   разрушенного   здания    типографии    уныло    бродил
редактор-издатель газеты полковник Артемьев. Вместе со  своими  сотрудниками
он под обломками разыскивал уцелевшие части печатных машин.
   Подозвав  его  к  себе  кивком  головы,   Стессель   выразил   ему   свое
соболезнование в постигшей беде, но тут же не преминул прибавить:
   - Я думаю, что оборона Артура от этого не пострадает. Газета,  да  еще  в
условиях осажденной крепости, излишняя роскошь. Пусть читают мои приказы,  в
них написано все, что нужно и можно знать гарнизону и жителям города.
   - Я все же собираюсь возобновить газету, но уже в
   Новом городе. Сейчас подыскиваю подходящее здание.
   - Только без какого бы  то  ни  было  участия  в  ней  этого  мерзавца  и
японского шпиона Ножина, - сразу  загорячился  генерал,  вспомнив  сообщения
"иностранных" корреспондентов.
   - Воля вашего  превосходительства  будет  строго  выполнена,  -  поспешил
заверить полковник.
   Миновав Старый город, разрушенную железнодорожную станцию с  разбитыми  и
исковерканными  вагонами  на  путях,  генерал-адъютант  решил  побывать   на
Зубчатой и Саперной батареях, благо  сегодня  там  было  совершенно  тихо  и
безопасно.
   Вениаминов встретил генерала далеко впереди позиции и почтительно  шел  у
генеральского стремени, на  ходу  докладывая  о  положении  дел.  За  убылью
артиллерийских офицеров он  командовал  обеими  батареями  и  переселился  в
прекрасно оборудованный блиндаж Страшникова на Зубчатой.
   Спешившись, Стессель зычным голосом поздоровался с солдатами, затем  даже
рискнул забраться на бруствер и, став во весь рост, внимательно  разглядывал
в бинокль сквозь туман японские позиции. Поблагодарив за службу  Вениаминова
и солдат, генерал направился уже обратно. В это  время  где-то  далеко  чуть
слышно прогремел выстрел и затем послышался свист приближавшегося снаряда.
   - Сюда, кажется, - беспокойно проговорил генераладъютант, ускоряя шаги.
   Впереди и несколько сбоку вырос  фонтан  дыма,  раздался  грохот,  запели
осколки.  Забыв  обо  всем,  Стессель  ринулся  к  спасительным   блиндажам,
придерживая рукой шашку, и в этот момент  небольшой  осколок  ударил  его  в
правый висок. Генерал охнул и со  всего  размаху  повалился  на  землю.  Его
фуражка отлетела далеко в сторону. Свита бросилась его поднимать.  Несколько
капель крови алели на седеющих волосах генерала.
   - Генерал-адъютант убит или смертельно ранен! - не своим голосом закричал
Вениаминов, падая на колени рядом с лежащим на  земле  Стесселем.  -  Скорей
носилки, позвать врачей! - командовал он, прикладывая свой носовой платок  к
голове раненого.
   Сопровождавшие  генерала  казаки  и  солдаты  бросились   исполнять   эти
приказания. Звонарев опустился на землю рядом с Вениаминовым и  помогал  ему
привести в чувство Стесселя. Генерал был бледен и  едва  заметно  дышал,  но
кровавое пятно на платке почти - не увеличивалось.
   - Где я, что со мной? - чуть слышно спросил наконец генерал  и  попытался
приподняться.
   - Ради бога, ваше превосходительство, лежите спокойно  и  не  двигайтесь,
иначе у вас выпадут мозги из головы, - трагически проговорил Вениаминов.
   "Если только они у него есть", - не смог не улыбнуться про себя Звонарев.
   Слова капитана и особенно гон, каким они были произнесены, вновь повергли
Стесселя в беспамятство.
   - Пойдите за носилками сами, Сергей Владимирович, - все сильнее нервничал
Вениаминов.
   Но к месту происшествия уже со всех сторон бежали санитары с носилками  в
руках. Раненого генерал-адъютанта бережно перенесли в  ближайший  солдатский
блиндаж, и здесь ротный  фельдшер  сделал  первую  перевязку.  Стессель  уже
вполне оправился и теперь только морщился от боли. Вениаминов разослал целую
роту стрелков и артиллеристов на поиски врача. Как на грех, воспользовавшись
затишьем на фронте, все доктора уехали в тыл за медикаментами и перевязочным
материалом. Наконец нашли молодого врача Красного  Креста  Миротворцева.  Он
осмотрел рану и поспешил успокоить генерала:
   - Сущие пустяки, царапина, а не рана. Через неделю все заживет.
   Все еще бледное лицо Стесселя сразу побагровело.
   - Очевидно, вы, доктор, не хирург по специальности.
   У меня страшно болит вся правая половина головы  и  пульсирует  в  мозгу.
Вероятно, треснули черепные кости  и  начинается  кровоизлияние  в  мозг,  -
сердито проговорил он.
   - Да этого быть не может, ваше превосходительство, -  простодушно  уверял
врач. - Случись это, ваше состояние было бы гораздо тяжелее. С такими ранами
мы возвращаем стрелков в строй.
   Последняя фраза окончательно вывела генерала из себя.
   - Вы, очевидно, забываете, что я генерал, а не  солдат,  если  позволяете
себе разговаривать подобным тоном. Доложите обо всем егермейстеру  Балашову.
Хотя вы и не военный врач, но чинопочитание  обязательно  и  для  вас.  -  И
генерал, не прощаясь, вышел из блиндажа.
   -  Быть  может,  прикажете  подать  экипаж?   -   почтительно   справился
Вениаминов.
   - Как-нибудь доберусь и верхом, - ответил Стессель.
   С помощью двух ординарцев он водрузился на свою смирнейшую кобылу и шагом
тронулся по дороге Раздавшиеся сзади  разрывы  шрапнелей  сразу  же  придали
бодрости его превосходительству, который не замедлил перевести  свою  лошадь
на рысь, а затем в галоп. Постепенно прибавляя аллюр, вся кавалькада  вскоре
уже карьером неслась по узким улицам. Встречные повозки и экипажи  при  виде
бешено  мчавшегося   генерал-адъютанта   с   перевязанной   головой   спешно
сворачивали в сторону, люди мгновенно цепенели,  отдавая  честь  или  снимая
фуражки перед грозным начальством. Проскакав  добрых  пять  верст,  Стессель
около своего дома перешел в шаг.
   Как ни быстро мчался генерал, но все  же  телефонограмма  о  его  тяжелом
ранении уже дошла до  штаба.  Немедленно  же  Рейс  кинулся  с  нею  к  Вере
Алексеевне.  В  доме  поднялась  невообразимая  суматоха.  Забыв  обо  всем,
генеральша в одном капоте, с непокрытой головой  выбежала  навстречу  своему
супругу и тут  же  на  улице,  заключив  его  в  свои  объятия,  истерически
разрыдалась.  Девочки-воспитанницы   бросились   на   колени   перед   своим
благодетелем и наперебой целовали ему руки. Рейс, Водяга, Гаптимуров и еще с
полдюжины штабных офицеров кинулись поддерживать под руки  свое  начальство.
Успокаивая взволнованную жену, генерал-адъютант милостиво  раскланивался  по
сторонам и благодарил окружающих за проявленное сочувствие.
   Звонарева все наперебой расспрашивали, что и как произошло на злосчастной
Зубчатой батарее. Он десять раз повторил несложный рассказ о происшедшем.
   Едва Стессель вошел в свой кабинет, как появился Никитин, за ним  -  Фок,
Церпицкий, Белый. За генералами пришли полковники и  все  желающие  так  или
иначе выразить свое сочувствие  генералу.  Целый  сонм  врачей  во  главе  с
егермейстером Балашовым и артурским Пироговым -  главным  хирургом  крепости
доктором Гюббенетом, еще раз  осмотрели  и  вновь  забинтовали  генеральскую
голову.
   Более опытный в житейских делах, чем простак Миротворцев, Гюббенет  много
и  долго  распространялся  о  необходимости  соблюдать  полный   покой,   не
волноваться и вообще обратить самое серьезное внимание на здоровье генерала.
При этом условии он обещал полное и скорое исцеление.
   - Скажите правду, Борис Викторович, - умоляла его Вера Алексеевна, - рана
не смертельна?
   - Все в руках божьих. Но будем надеяться, что  это  так,  -  дипломатично
отвечал главный хирург.
   - Я вас запишу в свой поминальный синодик о здравии, Борис Викторович,  и
попрошу  протоиерея  Глаголева  вынимать  частицу  из   просфоры   за   ваше
долголетие.
   Гюббенет поблагодарил и почтительно приложился к ручке генеральши.
   Стессель счел нужным также особо отметить  проявленную  при  его  ранении
распорядительность Звонарева.
   -  Да,  да,  конечно,  Анатоль.  Поведение  мосье  Звонарева  заслуживает
награды, - вторила ему супруга.
   - Все это найдет отражение в приказе. Прапорщик, вы имеете уже клюкву?  -
спросил генерал-адъютант.
   - Никак нет, клюквенного морса у меня не имеется.
   Дружный хохот окружающих был ответом на эти слова Звонарева.
   - О господи,  какой  вы  все  еще  штатский  человек!  -  вздохнула  Вера
Алексеевна. - Я  женщина,  и  то  знаю,  что  "клюквой"  называется  красный
анненский темляк на шашке - первая боевая офицерская награда.
   - Орден Святой Анны  четвертой  степени  с  надписью  "За  храбрость",  -
пояснил Стессель.
   - Никак нет, не имею!
   - В таком случае властью, данной мне главнокомандующим, я поздравляю  вас
кавалером этого ордена, - объявил генерал, протягивая руку прапорщику.
   - Мне кажется, я ее совсем не заслужил, - смущенно забормотал Звонарев.
   - Не скромничайте, молодой человек,  вы  давно  заслужили,  и  только  не
представлялось подходящего повода для награды. Давайте вашу  шашку,  я  сама
прикреплю к ней новый темляк, - запела Вера Алексеевна.
   Начались общие поздравления. Были уже сумерки,  когда  наконец  прапорщик
после  обильного  обеда  был  отпущен  домой.  Около  Пушкинской  школы  его
окликнула Варя.
   - Он сегодня умер, - печально сообщила она.
   - Кто?
   - Сахаров, конечно. Все шло так хорошо, и вдруг  ни  с  того  ни  с  сего
крупозное воспаление легких - и через два дня конец.
   - Откуда вы это узнали?
   - Я дежурила около него последние сутки. Сделали  все,  что  только  было
можно. Главный врач больницы Петр Андреевич Розанов не отходил от него ни на
минуту, и все же спасти Василия Васильевича  не  удалось,  -  голос  девушки
дрожал от еле сдерживаемых слез.
   Звонарев сочувственно вздохнул.
   - Пожелаем ему царствия небесного.
   - Он все время бредил,  говорил  что-то  о  Фоке  и  бранил  Гантимурова,
вспоминал Веру Алексеевну...
   - Вы знаете, сегодня  на  Зубчатой  батарее  ранен  Стессель,  -  в  свою
очередь, поделился новостью Звонарев.
   - И серьезно? - довольно безучастно спросила девушка.
   - Пустяки, оцарапало ему голову камнем или осколком при  взрыве  снаряда.
Он-то старается всех убедить, что рана весьма опасна,  а  окружающие  делают
вид, что верят этому.  Настоящая  комедия!  Меня  за  "безумную"  храбрость,
проявленную при оказании первой  помощи  генералу,  наградили  "клюквой",  -
похвастался прапорщик и подробно рассказал обо всем происшедшем.
   - Если все это правда, то за что же вас наградили? А затем  -  неприлично
разговаривать с дамой, сидя на  лошади,  потрудитесь  сейчас  же  слезть  на
землю! - обрела свой обычный тон Варя. Звонарев повиновался.  -  Пойдемте  к
учительницам в школу. Вы им расскажете о своих чудесных приключениях.
   В школе, где они застали Стаха и Борейко, в сотый раз Звонарев  рассказал
обо всем самым подробным образом, вплоть до своего неожиданного награждения.
Последнее вызвало общий смех.
   - Вы были на Электрическом Утесе, под Цзинджоу, на батарее литеры Б,  при
штурме Высокой, наконец, на фортах - и не удостоились даже благодарности,  а
тут сразу получили орден! - удивлялась Мария Петровна.
   - Покажи-ка свою саблю, Сережа, - попросил Борейко.
   Взяв шашку в руки, он с комическим видом понюхал красный темляк и, сорвав
его с эфеса, бросил в горящую печь.
   - Чтобы стесселевским духом от тебя не пахло,  -  пояснил  он,  возвращая
шашку. - Есть награды, которыми можно и должно гордиться, а  есть  и  такие,
которые унижают, которых нельзя не стыдиться, - добавил он.
   Звонок прервал этот разговор.
   - Варя, тебя спрашивает  какой-то  служащий  Тифонтая,  -  сообщила  Оля,
открывавшая дверь.
   - Проси его сюда, - распорядилась Мария Петровна.
   Через минуту в столовую вошел  господин  Шубин  и  раскланялся  со  всеми
присутствующими.
   -  Я  хотел  бы  переговорить  с  мадемуазель  Белой  без  свидетелей,  -
проговорил он.
   Удивленная девушка вышла с ним в соседнюю комнату.
   - Наш общий друг и мой начальник Василий Васильевич Сахаров отошел в  мир
теней, - начал Шубин. - Незадолго перед своей смерч господин  Сахаров  через
вас же передал мне записку, которую вы так хотели прочитать. Теперь  я  могу
удовлетворить ваше любопытство. Василий Васильевич сделал завещание  в  вашу
пользу. Он оставил вам  всю  обстановку  своей  квартиры.  Он  приказал  мне
передать вам, что это его свадебный подарок. Вам  надо  подать  заявление  в
местный суд о вводе во владение. Я его уже заготовил, подпишитесь внизу, и я
завтра с утра начну хлопотать об этом, - протянул бумагу Шубин.
   - Но я не собираюсь выходить замуж, а поэтому, господин Шубин, не  считаю
возможным и вступать во владение завещанным имуществом, - отказалась Варя.
   - Этим вы оскорбите тень  нашего  друга.  Быть  может,  вы  примете  хоть
небольшой слиток червонного  золота  на  обручальные  кольца?  Когда  в  них
встретится надобность, вы его используете.
   Варя решительно отказалась.  Вернувшись  в  столовую,  она  рассказала  о
завещании Сахарова и о своем отказе от