овых позициях, - развивал свою мысль Бабушкин.
   Кондратенко  сразу  понял,  какую  пользу  могут  принести  такие  минные
заграждения, и похвалил Бабушкина.
   - Сами только  будьте  осторожны  и  не  подорвитесь  на  фугасах  раньше
японцев, - предостерег он солдат.
   - На море мы привычны к минам! Там, куда ни  повернешься,  сразу  на  нее
наскочишь. Теперь на сухом пути  мы  устроим  японцу  такую  же  каверзу,  -
ответил матрос. - Если все ко правилам сделать, не поздоровится ему.
   Поблагодарив солдат и матросов за проявленную инициативу, генерал пожелал
им успеха и отправился догонять отряд Семенова.
   Наступил третий день праздника хризантем, а русские части продолжали  еще
находиться на перевальных позициях. Помня упорное  сопротивление  русских  в
предыдущие дни, японцы с рассветом открыли ураганный артиллерийский огонь по
их позициям.  Одновременно  японская  эскадра  начала  обстреливать  с  моря
Лунвантаньскую долину. Как ни  силен  был  огонь  японцев,  но  редкие  цепи
охотников почти не несли от него потерь. Беспрестанно перебегая с  места  на
место и временами открывая сильный ружейный огонь, стрелки сумели  ввести  в
заблуждение японцев, которые не заметили отхода главных сил русских.  Четыре
скорострельные пушки тоже, то и дело меняя позиции, временами  открывали  по
врагу беглый огонь, что еще более путало японцев.
   Только после полудня они рискнули броситься  на  штурм.  Велико  было  их
удивление, когда они увидели пустые окопы. Они  бросились  искать  врага  по
блиндажам, и тут начали действовать заложенные ночью фугасы. То тут, то  там
к небу взлетали огромные столбы дыма, земли и камней, гибли  десятки  людей.
Японцы в ужасе бросились назад. Прошло  довольно  много  времени,  пока  они
решились снова занять покинутые русскими окопы.
   Поняв наконец, что перед ними нет противника, японцы сомкнутыми колоннами
двинулись по артурской дороге. Но только головная рота  вступила  на  первый
мост, как он с грохотом взлетел  на  воздух,  перекалечив  не  один  десяток
японских солдат. Испуганные японцы бросились в стороны и опять  попадали  на
мины. Ежесекундно с  разных  сторон  доносился  грохот  взрывов,  и  десятки
незадачливых потомков богини  АматерасуАмиками,  как  любили  называть  себя
японцы,  пачками  отправлялись  к  праотцам.  Совершенно  обезумевшие  перед
невидимой опасностью, японцы поспешили отойти в исходное положение. Выдвинув
затем вперед небольшие разведывательные  части,  они  до  утра  не  решались
двигаться по направлению к Артуру.
   Между тем отряд Семенова остановился в восьми километрах от  крепости  и,
никем не беспокоимый, простоял тут до следующего дня.
   Осмотрев  расположение  отряда  и  отдав  Семенову  нужные  распоряжения,
Кондратенко поблагодарил полковника за службу и двинулся в Артур.
   На Волчьих горах части Четвертой дивизии нашли позицию в виде  неглубоких
окопов,  вырытых  у  подошвы  хребта,  без  всяких  блиндажей  и   с   очень
незначительным числом легких козырьков. Возможности обстрела с этой  позиции
были ограничены густыми зарослями гаоляна, росшего в двадцати-тридцати шагах
кругом. Все это вызвало сомнение - туда ли пришли полки, куда нужно, но  при
тщательном обследовании окружающей местности нигде больше не было обнаружено
никаких признаков укреплений. Сам строитель этого шедевра  фортификационного
искусства капитан Сахаров  благоразумно,  вместе  с  Фоком,  заблаговременно
уехал в Артур, предоставив самим частям разобраться на месте в  расположении
окопов. Утомленные ночным переходом,  полки  начали  устраиваться  на  новом
месте, поминая лихом и  инженеров,  строивших  эти  позиции,  и  начальство,
заставившее занимать их.
   После жаркого, утомительного, душного  дня  наступила  прохладная,  сырая
ночь. На небе замерцали разноцветными огнями тысячи  звезд.  По  всей  линии
расположения  русских  войск  загорелись  костры,  которые  четко  указывали
японцам линии обороны. Некоторые из офицеров запротестовали  было,  опасаясь
демаскировки окопов. Но  Савицкий  не  посчитался  с  этими  возражениями  и
приказал "огней не гасить до утра", чтобы комары  и  мошкара  не  беспокоили
солдат.  Японцы  прекрасно  воспользовались  этим  ориентиром  и,   тихонько
подкравшись по гаоляну почти  вплотную  к  русским,  неожиданно  кинулись  в
штыки. Атакованная рота Четырнадцатого полка была вся  переколота,  соседние
же, вместо того чтобы поддержать ее, сами бросились врассыпную. Вскоре  весь
полк в беспорядке отступил и  частично  разбежался  по  окрестным  китайским
деревням.
   Толстый Савицкий в одном белье вскочил на лошадь и ускакал  по  дороге  в
Артур. Неизвестно, чем бы весь этот переполох кончился, если бы  не  подошел
из резерва батальон Тринадцатого полка и,  охватив  японцев  с  флангов,  не
заставил их уйти, после чего остатки Четырнадцатого полка были  -  водворены
на свое место.
   Весь следующий  день  шестнадцатого  июля,  пользуясь  тем,  что  заросли
гаоляна подводили почти вплотную к  русским  окопам,  японцы  несколько  раз
бросались в штыки и местами успели  прочно  засесть  в  занятых  окопах.  Но
главные силы их, а также артиллерия, подошли лишь к вечеру.
   Перед закатом солнца в тылу ненадолго появился Фок и, выяснив у  полковых
командиров положение дел на участке, велел держаться до конца.
   Тут не выдержал даже его любимец Савицкий и громко заявил, что он за свой
полк ручаться не может.
   - Окопы к утру будут или совершенно пусты, или в них останется  ничтожное
количество солдат при нескольких офицерах, -  доложил  он,  делая  плаксивую
мину на своем полном лице.
   - Медвежья, что ли, болезнь напала  на  ваш  полк  при  виде  японцев?  -
усмехнулся генерал.
   - Общее переутомление, много случаев дизентерии и  порядочное  количество
легкораненых-все это снижает боеспособность полка, - жаловался Савицкий.
   Карьера любого другого командира полка после  такого  признания  была  бы
спета, но сегодня Фок даже был доволен таким откровенно паническим докладом.
Это давало ему право доложить Стесселю,  что  дивизия  доведена  до  полного
истощения и дальше держаться на Волчьих горах не в состоянии.
   - Конечно, всегда должно иметь в виду необходимость сохранения людей  для
обороны крепости, ибо  главнейшей  нашей  задачей  является  упорная  защита
Порт-Артура, - предупредил офицеров начальник дивизии в заключение.
   Это было понято как прямое указание о ненужности  упорного  сопротивления
на Волчьих горах, и командиры полков сразу повеселели.
   Весь день  против  дивизии  Фока  шел  ожесточенный  артиллерийский  бой,
заставивший ее оставить занятую линию окопов и отойти на  следующий  хребет.
Наступившая ночь на время прекратила бой, зато с рассветом семнадцатого июля
японцы обрушились на русских с удвоенной силой, и  поредевшие,  измотавшиеся
полки дрогнули и начали отходить к Артуру; стоявший в резерве  Четырнадцатый
полк, вместо того чтобы прикрыть  отступление,  первый  ринулся  под  защиту
крепостных батарей.
   Видя стремительное  отступление  русских,  командующий  японской  осадной
армией барон Ноги бросил в преследование все свои резервы, надеясь на плечах
отходящих частей ворваться в Артур,  но  тут  он  ошибся.  Находившийся  при
дивизии генерал Надеин собрал остатки полков и вместе с  артиллерией  Ирмана
оказал решительный отпор противнику.  Батареи  одна  за  другой  вылетали  в
стрелковые цепи и в упор, на  картечь,  расстреливали  наступавших  японцев.
Отдельные  взводы  и  даже  отделения  стрелков,  зацепившись  за   попутную
вершинку,  кустарник  или  грудку  скал  и   камней,   надолго   задерживали
значительно превосходящие силы врага. Но эти разрозненные  усилия,  лишенные
общего руководства, не могли, конечно, остановить движение противника,  и  к
десяти часам утра семнадцатого  июля  остатки  Четвертой  дивизии  отошли  к
эспланаде крепости.
   Стессель встретил вернувшегося в Артур Кондратенко весьма  сухо.  Им  еще
накануне был заготовлен приказ об отрешении  строптивого  генерала  от  всех
занимаемых должностей "за самовольную отлучку из осажденной крепости".
   Когда  весть  об  этом  дошла  до  штаба  крепости,  Смирнов,   считавший
Кондратенко  своей  опорой,  всполошился  и,   не   решаясь   самостоятельно
противоречить начальнику района, отправился за помощью и советом к  адмиралу
Витгефту.  Последний  предложил  довести  до  сведения  Стесселя  через  его
начальника штаба, что в случае отстранения Кондратенко  им  будет  отправлен
специальный  миноносец   в   нейтральный   порт   с   донесением   об   этом
непосредственно царю.
   Перепуганный полковник Рейс поспешил к Стесселю  и  в  весьма  осторожных
выражениях посвятил его а создавшееся положение.
   - Плевать я хотел на всех моряков, а Смирнова завтра же смещу с должности
коменданта крепости и назначу вместо нею Фока, - начал горячиться Стессель.
   - Сейчас получено донесение от генерала Фока, что  его  дивизия  сбита  с
перевала и, неся сильные потери, отступает к Волчьим горам.
   - Во всем виноват Кондратенко. Он, наверное, вмешался в распоряжения Фока
и вовремя  не  поддержал  его!  -  запальчиво  ответил  Стессель.  -  Я  был
совершенно прав,  отстраняя  от  командования  этого  хитроумного  хохла,  -
упирался начальник района.
   Видя, что генерал закусил удила и спорить с ним  бесполезно,  Рейс  решил
прибегнуть к помощи Веры Алексеевны. Он дипломатически изложил ей историю  с
Кондратенко и, выразил свое глубокое сожаление  об  излишней  горячности  ее
супруга.
   Узнав об отступлении Фока, генеральша встревожилась.
   - В такие минуты отстранять от дел Кондратенко прежде всего глупо! Затем,
кто же заменит его здесь? На Фока после Цзинджоу я не надеюсь. Смирнова пора
посадить в сумасшедший дом за его  чрезмерную  ученость,  Анатоль  ничего  в
крепостях не понимает, Надеин стар, Горбатовский  глуп,  Церпицкий  трус,  -
перечисляла по пальцам генералов Вера Алексеевна. - Роман  же  Исидорович  -
инженер, крепостное дело знает, ему и карты в руки! Хорошо, я переговорю  об
этом с мужем!
   В результате бурной беседы в супружеской спальне приказ о Кондратенко был
отменен, и Стессель ограничился лишь упреком по его адресу.
   Получив сообщение о поспешном отходе полков Четвертой  дивизии,  Стессель
приказал немедленно подтянуть к Артуру отряд Семенова и лично отправился ему
навстречу, как всегда, в сопровождении большой свиты.
   В трех верстах впереди линии фронта, на повороте старой артурской дороги,
генерал  остановился  в  ожидании  подхода  частей  Седьмой  дивизии.  Среди
генеральской свиты находились  Никитин,  Рейс,  Сахаров,  Гантимуров  и  еще
человек десять штабных офицеров и  просто  прихлебателей,  чающих  получения
различных благ. Кондратенко  с  Науменко  и  Звонаревым  проехали  навстречу
отряду. Завидев своего начальника дивизии, который только что с ними  провел
несколько  тяжелых  дней  на  Зеленых   горах,   стрелки   приободрились   и
подтянулись.
   - Да здравствует наш генерал! Ура Кондратенко! - понеслось по  стрелковым
частям.
   Роман Исидорович, весь сияющий, что-то кричал им  в  ответ  и  размахивал
фуражкой.
   Заняв затем место во главе колонны,  Кондратенко  сам  повел  полки  мимо
Стесселя.  Поравнявшись  с  начальником  района,  генерал,  салютуя  шашкой,
подъехал к нему и отдал рапорт. Звонарев и Науменко, присоединившись к свите
Стесселя, наблюдали за прохождением частей отряда.
   Впереди, с развернутым знаменем, дважды пробитым пулями в последних боях,
шел под музыку Двадцать пятый  стрелковый  полк.  Стройными  рядами,  строго
выдерживая равнение, шли стрелки под бодрящие звуки оркестра. Многие из  них
были перевязаны, но, несмотря на это, имели бодрый вид.  Взвод  за  взводом,
рота за ротой, батальон за батальоном, выдерживая  дистанцию,  шли  один  за
другим Двадцать пятый и Двадцать шестой полки, временно сведенные после боев
в несколько рот. За ними двигалась  артиллерия,  тяжело  громыхая  орудиями.
Впереди на вороном коне ехал заросший густейшей черной бородой, с перевязкой
на голове, командир дивизиона полковник Мехмандаров. За ним тянулись длинной
лентой орудийные запряжки, вороные - в первой батарее, гнедые - во второй  и
рыжие - в третьей. После дивизиона шла рота Квантунского флотского  экипажа.
Огромный матрос Бабушкин нес перед  ротой  большой  развевающийся  по  ветру
Андреевский флаг. Матросы двигались по-морскому - чуть вразвалку, с  особой,
только им присущей лихостью.  Надетые  набекрень  фуражки  с  развевающимися
сзади черными ленточками придавали им бравый, залихватский вид.  Молоденький
мичман, ведший роту, взмахнул своим палашом и подошел  к  Стесселю,  который
милостиво протянул ему руку и сказал несколько приветственных слов.  Шествие
замыкала сводная рота пограничников.
   Стессель здоровался и благодарил части за их боевую работу. По мере  того
как проходили все новые ряды, он повернулся к Кондратенко  и,  крепко  пожав
ему руку, поблагодарил за блестящий вид вверенных ему стрелков и матросов.
   - Можно подумать, что они идут не  после  боя,  а  с  царского  парада  в
Царском Селе! - восторгался он.
   - Едва ли - их туда пустили бы  с  перевязанными  головами  и  руками,  -
заметил в ответ Кондратенко.
   - Да, там порохом пахнет только во время салюта, -  согласился  начальник
района.
   Когда весь  отряд  прошел,  Кондратенко,  официально  взяв  под  козырек,
обратился к Стесселю:
   -  Разрешите  мне,  ваше  превосходительство,  вместе  с  моими   полками
отправиться на помощь Четвертой дивизии.
   -  Прошу  вас!  Отныне  она  входит  в  ваше  подчинение  как  начальника
сухопутной обороны крепости - ответил Стессель.
   На  лицах  Рейса,   Сахарова   и   Гантимурова   выразились   недоумение,
растерянность и досада.
   - Подполковник Науменко, прапорщик Звонарев прошу вас следовать за  мной,
- обернулся генерал отыскивая их глазами среди свиты, и тронул  свою  лошадь
широкой рысью.
   В это время, как бы салютуя ему, с верков Артура раздался тяжелый  грохот
крепостных орудий.
   Тесная блокада Артура началась.
 
 
   Часть третья
 
 
   Глава первая
 
   Семнадцатого  июля  1904  года  Четвертая  и  Седьмая   Восточносибирские
стрелковые дивизии после ряда неудачных боев  на  Зеленых  и  Волчьих  горах
отошли в Артур. Началась тесная блокада крепости. Японцы энергично принялись
за осаду. Уже через неделю они подвезли крупные  орудия  и  двадцать  пятого
числа, в воскресенье, во время крестного хода  впервые  обстреляли  город  и
находившуюся на внутреннем рейде эскадру.
   Стоял жаркий день. На площади у Отрядной церкви с утра  стали  собираться
немногие оставшиеся в осажденном городе жители  со  своими  семьями,  мелкие
служащие, рабочие порта, свободные от службы офицеры и солдаты.
   К началу молебствия прибыл Стессель с женой. Для торжественного соборного
служения из всех артурских церквей собралось около двух десятков  военных  и
морских священников. В праздничных, золотых и серебряных, ризах они  усердно
молили бога о помощи и избавлении от надвигавшихся с началом осады бедствий.
   Над толпой медленно поднимался колечками сизый дымок ладана. Объединенный
хор певчих мягко вторил молениям. Обдав  друг  друга  и  молящихся  облаками
ладана, священники двинулись крестным ходом по грязным и  пыльным  улицам  к
набережной Старого города, откуда издали осенили крестным знамением стоявшие
на внутреннем рейде суда. Затем по Пушкинской и другим улицам  крестный  ход
вышел к Новому китайскому городу на луг у Цирковой площади.
   Вдруг вдалеке мягко прозвучал выстрел. В воздухе  нарастал  резкий  свист
быстро приближающегося снаряда, за которым последовал  оглушительный  взрыв.
Над толпой взвился огромный султан черного дыма. Все, как  один,  с  воплями
кинулись бежать в разные стороны, теряя по  дороге  шляпы,  зонтики,  обувь.
Упавших топтали ногами.
   Стессель, его жена и окружающая их свита  были  тоже  смяты  бегущими.  С
генерала сорвали фуражку и изрядно помяли ему бока. Генеральшу  оттеснили  в
сторону, сбили с головы шляпу и в довершение  всего  опрокинули  в  какую-то
яму.
   Стессель, не видя своей жены, решил, что она опередила его,  и  вслед  за
толпой бросился под защиту ближайших строении, и пришел в себя лишь в  одним
из подвалов.
   Все поле было сплошь  покрыто  одеждой,  зонтиками,  шляпками...  Тут  же
тускло блестели на солнце ризы и хоругви. Среди  всего  этого  хаоса  лежало
около двух десятков людей - раненых, полузатоптанных  и  просто  испуганных.
Некоторые из них пытались подняться на наги,  другие  же  лежали  недвижимо,
считая, что опасность еще не прошла.
   Когда первый переполох миновал,  появились  солдаты  и  начали  подбирать
людей и собирать разбросанные вещи.
   Стессель, покинув убежище, поспешил на розыски  своей  жены.  Вскоре  два
стрелка  почтительно  привели  под  руки  не  столько  испуганную,   сколько
взбешенную, плачущую от стыда и злости Веру Алексеевну.
   При виде ее генерал побледнел сильнее, чем при взрыве японских снарядов.
   - Ты должен наградить их за проявленное геройство,  -  хрипя  от  злости,
проговорила генеральша, кивнув на солдат. -  Они  оказались  храбрее  многих
офицеров.
   Генерал покраснел, поняв намек жены.
   - Да, да. Спасибо вам, братцы, - поспешил обратиться  он  к  солдатам.  -
Награждаю вас за совершенный вами подвиг Георгиевским  крестом  и  двадцатью
пятью рублями каждого.
   - Рады стараться! - крикнули  изумленные  солдаты,  не  понявшие,  в  чем
заключался их подвиг. - Покорнейше благодарим, ваше превосходительство.
   Подоспевшая коляска тотчас увезла превосходительных супругов.
   Между тем японцы перенесли огонь на набережную и порт.  В  течение  всего
дня  то  усиливалась,  то  ослабевала  бомбардировка  города  и  внутреннего
бассейна. Хотя существенных разрушений она и не причинила, но  произвела  на
всех ошеломляющее впечатление. Стала очевидна  полная  непригодность  Артура
как крепости, защищающей город и флот. Отныне Артур оказался под  постоянной
опасностью обстрела в любое время дня и ночи.
   Особенно переполошились моряки; Два снаряда,  угодившие  в  "Цесаревича",
разрушили на нем рубку беспроволочного телеграфа и  легко  ранили  при  этом
адмирала Витгефта. В порту был поврежден дом адмирала Григоровича и  морской
госпиталь.
   В этот же вечер в штабе Стесселя собралось экстренное совещание морских и
сухопутных начальников по вопросу о дальнейшей  обороне  крепости.  Стессель
требовал от моряков немедленного огня из  всех  крупных  судовых  орудий  по
наделавшей столько бед японской батарее.
   - Но ее ниоткуда не видно, - возразил генерал Белый.
   - Стреляйте по вспышкам выстрелов, по направлению  звука;  одним  словом,
делайте, что хотите,  но  чтобы  завтра  она  была  уничтожена,  -  требовал
генерал.
   - Приму все меры к этому.
   - Нет, ты должен наверняка уничтожить японцев. Ведь сегодня пострадало от
снарядов около двадцати  человек  мирного  населения  да  растоптано  толпой
пятнадцать человек, из них три женщины и два ребенка. О синяках и  ушибах  я
уже не говорю. Даже мы с женой не избежали этого.
   - На эскадре и в порту  убито  трое,  десять  ранено,  в  том  числе  мой
флаг-офицер и я, - добавил Витгефт, кивая на свою перевязанную руку.
   - Сами в этом виноваты, ваше превосходительство. Уйди эскадра  из  Артура
десятого июня, ничего бы этого не было. Надеюсь, вы теперь понимаете, почему
я так настаивал на скорейшем уходе флота из Артура? С  начала  тесной  осады
Артур становится ловушкой для флота, - сердито проговорил Стессель.
   Присутствующий здесь же Григорович только горестно вздохнул. Сегодня  при
взрыве снаряда погибла чудесная коллекция китайского  и  японского  фарфора,
которую он тщательно собирал в течение ряда лет.
   - Не произвести ли нам сильную вылазку в  район  расположения  зловредной
батареи с целью ее уничтожения? - предложил комендант крепост