рович нервничал, то
и дело приглаживая волосы на начинающей лысеть голове. Он постучал  в  дверь
адмиральской каюты.
   - Разрешите войти, ваше превосходительство.
   - Прошу. Рад вас видеть, хотя и с большим опозданием, - приветствовал его
Макаров,
   - Мы немного увлеклись, а затем я так устал с дороги, что  разрешил  себе
небольшой отдых. Надеюсь, вы на меня не в претензии.
   - Я хотел бы знать, ваше высочество, разрешили ли вы  и  другим  офицерам
опоздать на эскадру?
   -  Право,  не  помню.  Была  какая-то  кутерьма.  Возможно,  что  ко  мне
обращались с просьбой, и я взял на себя доложить об этом вам.
   - Мне крайне прискорбно, ваше высочество, что  в  первый  же  день  вашей
службы в моем штабе  приходится  говорить  об  этом.  Но  все  же  я  должен
предупредить, что я не считаю вас вправе отменять мои приказания.  Вы  сами,
ваше высочество, если найдете нужным, можете в любое время  находиться,  где
вам заблагорассудится,  но  для  всех  остальных  офицеров  выполнение  моих
приказов строго обязательно.  Я  приказал  арестовать  на  трое  суток  всех
опоздавших сегодня к выходу эскадры.
   - Мне кажется, вы слишком суровы, ваше превосходительство, тем более  что
косвенной виной всего этого являюсь я. Прошу вас на этот раз не  накладывать
на них взысканий.
   - Если ваше высочество поручится мне, что впредь этого больше не будет, я
отменю приказание.
   - Заверяю вас своим честным словом, что во  все  время  моего  пребывания
здесь это больше не повторится, - пылко проговорил князь.
   - Черт бы побрал этого  старого  бардадыма!  -  выругался  он,  выйдя  из
адмиральской каюты. - Сегодня ведь назначен в гарнизонном собрании  ужин  со
всем сухопутным начальством. Приготовишь мне через час  парадный  мундир!  -
приказал он своему лакею. - Я съеду на берег.
   Следующий  день  оказался  днем  рождения  сестры  великого  князя  Елены
Владимировны,  потом   подошли   именины   августейшей   бабушки   герцогини
Саксен-КобургГотской, затем еще кого-то,  и  вскоре  Макаров  убедился,  что
главной причиной приезда князя в Артур была  возможность  предаваться  здесь
кутежам без всяких стеснений. О какой бы то ни было службе  он  не  хотел  и
слышать.
   Вызванный Макаровым для  объяснения,  князь  заносчиво  ответил,  что  он
достаточно взрослый,  чтобы  давать  кому  бы  то  ни  было  отчет  о  своих
действиях, и просил адмирала впредь его по  пустякам  не  беспокоить.  После
этого адмирал стал относиться к великому князю, как к гостю  на  эскадре,  и
никаких служебных  поручений  ему  не  давал.  Но  великий  князь  продолжал
разворачиваться, вовлекая все больше офицеров в кутежи. Ежедневно  десятками
рассылались именные приглашения на очередной семейный  праздник  у  великого
князя, и под этим предлогом офицеры съезжали на берег.
   Первым  запротестовал  против  этого  Эссен.  Явившись  к  Макарову,   он
предъявил адмиралу одну из пригласительных записок князя.
   - Ваше превосходительство, прошу вас мне разъяснить, имею ли я  право  по
ней отпускать офицеров на берег сверх установленной вами нормы? -  обратился
он к адмиралу.
   - Поскольку это приглашение не согласовано со мной и носит строго  личный
характер, то, конечно, с ним считаться  нечего.  Если  данный  офицер  имеет
право ехать  в  этот  день  на  берег,  то  он  может  воспользоваться  этим
приглашением. Так я вас прошу и расценивать эти записки князя,  -  разъяснил
Макаров.
   Вскоре с тем же вопросом обратился Грамматчиков и кое-кто  из  командиров
миноносцев.  Командиры  же  прочих  кораблей  побоялись   возбуждать   столь
щекотливый вопрос перед командующим флотом.
   Эссен и Грамматчиков немедленно же были вызваны к Кириллу  Владимировичу.
Надев парадную форму, оба командира не замедлили явиться на "Петропавловск",
где  находился  великий  князь.  Кирилл  Владимирович  принял  их,  сидя  за
письменным  столом.  Не  поздоровавшись  и  не  предложив  сесть,  он  сразу
обрушился:
   - Как по-вашему, приглашение ко мне является приказанием или нет? - задал
он вопрос.
   - Смотря какой характер оно носит служебный или частный, - ответил Эссен.
   - Зарубите себе на носу, капитан, что всегда, везде и всюду  моя  просьба
или приглашение является приказанием, выраженным в вежливой форме.  Раз  это
так, то вы не имеете никакого права задерживать приглашенных мною офицеров.
   -  В  таком  случае  ваши  приказания  идут   вразрез   с   распоряжением
командующего  флотом,   ваше   высочество,   -   с   достоинством   возразил
Грамматчиков.
   - Мне, как лицу императорской фамилии, адмирал не указ. Вас  же  я  сумею
заставить выполнять мои приказания беспрекословно. Этакое безобразие! Этакая
распущенность! Не сметь больше задерживать приглашенных мною офицеров, иначе
и с вами расправлюсь так, что вы долго  меня  помнить  будете.  Ступайте!  -
неистово кричал великий князь.
   Выйдя от  Кирилла  Владимировича,  Эссен  и  Грамматчиков  направились  к
Макарову и доложили ему о происшедшем.
   - Я так служить не могу, ваше превосходительство, - волновался  Эссен.  -
Прошу списать меня в экипаж.
   - Согласитесь, Николай Оттович, что выходка князя больше  задевает  меня,
чем вас, - успокаивал его адмирал. - Оказывается,  не  я,  а  великий  князь
командует флотом. Сегодня же буду говорить об этом с ним и с Алексеевым.
   - Меня за всю мою жизнь никто так не оскорблял. Если князь  не  извинится
передо мной, я немедленно  подаю  рапорт  об  отставке,  -  сумрачно  заявил
Грамматчиков.
   - Прошу вас, господа, успокоиться и обдумать свои дальнейшие шаги. Я буду
настаивать, чтобы князь сегодня же перед вами извинился, - обратился Макаров
к офицерам.
   Те откланялись и вышли.
   - Попросите ко мне великого князя, - приказал Макаров Дукельокому.
   - В чем дело, адмирал? - спросил Кирилл Владимирович, входя в каюту.
   - Вашу выходку по отношению Эссена и Грамматчикова я считаю безобразной и
предлагаю вам извиниться перед ними, - отчеканил Макаров.
   -  Они  получили  должное.  Я,  со  своей  стороны,  считаю   безобразием
неисполнение ими моих приказаний.
   - Они вам не подчинены: пока что командую флотом я, а не вы.
   - Дело идет не о командовании флотом, а о  недопустимо  пренебрежительном
отношении к моим приглашениям со стороны Эссена и Грамматчикова.
   - Они поступили, согласуясь с моими приказами.
   -  Значит,  надо  ваши  приказы  или   отменить   вовсе,   или   изменить
соответствующим образом.
   - С вами в спор я вступать не собираюсь, но настаиваю на вашем  извинении
перед оскорбленными офицерами.
   - А я не собираюсь извиняться и считаю, что этот вопрос исчерпан.
   - Тогда я буду просить ваше императорское  высочество  подать  рапорт  об
увольнении из моего штаба.
   - Навряд ли я удовлетворю вашу просьбу.
   - Такой начальник морского отдела, как вы, мне не нужен,  -  уже  повысил
голос Макаров. - Я сегодня же об этом  телеграфирую  наместнику  и  государю
императору.
   - Напрасно вы так  близко  принимаете  к  сердцу  такие  пустяки,  Степан
Осипович, - переменил тон князь, испугавшись широкой  огласки  инцидента.  -
Если вы настаиваете, то, исключительно из уважения к вам, я  готов  написать
им пару примирительных слов. Большего, я надеюсь, вы и не  будете  требовать
от члена императорской фамилии.
   - Вот перо и чернила, - показал на стол  адмирал.  -  Прощу  вас  тут  же
написать извинительные письма.
   - Однако,  адмирал,  хватка  у  вас,  я  вижу,  мертвая,  -  опять  начал
раздражаться князь, - но раз  я  обещал  написать,  то  свое  слово  сдержу.
Готово, - протянул он Макарову две коротенькие записки. - "Прошу на меня  не
обижаться" - этого вполне для них достаточно.
   Макаров не стал спорить и отпустил князя.
   Вызвав Дукельского, адмирал приказал отправить записки князя. После этого
он  стал  диктовать  флаг-офицеру  длинную  телеграмму   наместнику,   прося
немедленно убрать из Артура обоих великих князей.
   - Телеграмму зашифруйте и срочно отправьте, - распорядился адмирал.
   Наутро был получен ответ от Алексеева, в  котором  он  обещал  "пожурить"
великого князя и советовал Макарову "не обижать самолюбивого юношу". Макаров
понял, что ни у наместника, ни в Питере он поддержки не встретит. Однако  он
не оставлял надежды так или иначе воздействовать на великого князя. Вызвав к
себе Верещагина, он спросил, скоро ли тот собирается вернуться в Петербург.
   - Разве я надоел вам в Артуре, Степан Осипович? - улыбнулся художник.
   - Не в этом  дело,  дорогой  друг.  Мне  нужно  отправить  личное  письмо
государю. Я хотел просить вас передать его из рук в руки. Иначе оно  никогда
не дойдет до него.
   - Если дойдет, то едва ли даст ожидаемый вами результат. Государь  молод,
неопытен и находится полностью под влиянием придворной камарильи, к  которой
принадлежит и Кирилл Владимирович.  Ворон  ворону,  как  известно,  глаз  не
выклюет!
   - Вы лично расскажете, к чему ведет поведение князя. Если его  не  уберут
отсюда, я принужден буду сложить с себя командование.
   - Не разрешат, Степан Осипович!
   - Тогда я не остановлюсь перед высылкой князя из Артура. Пусть меня потом
разжалуют хоть в матросы!
   - Да, положение у вас, Степан Осипович, очень  трудное.  Если  хотите,  я
завтра же выеду в Питер, - подумав, согласился Верещагин.
   - Подождем с неделю еще, авось этому  балбесу  надоест  безобразничать  в
Артуре, и он сам уедет отсюда.
   - Всю жизнь он занят только кутежами, и на это рассчитывать  трудно.  Вот
если бы Того устроил новую бомбардировку, мигом бы его высочество улетучился
отсюда. Великокняжеские нервы мало  приспособлены  к  сильным  ощущениям,  -
усмехнулся Верещагин.
   Макаров расхохотался.
   - Остается только просить адмирала Того об этой дружеской услуге!
   - Он прекрасно понимает, что великий князь является его союзником в общей
борьбе против вас. Поверьте, пока Кирилл в Артуре, ни одной крупной операции
против крепости японцами не будет предпринято.
   В  начале   пасхальной   недели   на   флагманском   корабле   состоялась
торжественная раздача Георгиевских крестов отличившимся в боях матросам.  Со
всех судов  эскадры  к  "Петропавловску"  направлялись  шлюпки,  на  которых
находились избранные самими матросами храбрейшие из  храбрых,  удостаиваемые
высшей  воинской  награды.  Тут  были  и  солидные  боцманы,  боцманматы   с
традиционной серьгой в ухе и густо нафабренными усами, и  совсем  еще  юные,
безусые матросики, всего несколько месяцев пробывшие на  кораблях.  На  всех
лицах  застыло  выражение  торжественной  строгости  и  застенчивости.   Они
тщательно оправляли одежду и  бескозырки,  стараясь  придать  себе  возможно
более лихой и гордый вид. Шлюпки подходили к парадному трапу. Матросы быстро
поднимались на палубу и по кораблям выстраивались на шканцах броненосца.
   Когда все собрались,  к  награждаемым  подошел  Макаров.  Желая  особенно
подчеркнуть торжественность происходящего, адмирал  был  в  полной  парадной
форме. Его сопровождал великий князь  Кирилл  Владимирович  и  все  адмиралы
эскадры, тоже в парадной форме. Макаров поздоровался с матросами и вместе со
своей свитой неторопливо прошел по фронту. Некоторых он  спрашивал,  за  что
представлен к награде, давно ли состоит на службе, где служил раньше...
   Матросы отвечали громко, без смущения.
   - На молитву, шапки долой! - скомандовал старший офицер.
   Начался молебен. Матросы, истово крестясь,  щурились  под  яркими  лучами
весеннего солнца, брызнувшего из-за туч. Адмирал  прикрывал  рукою  лысеющую
голову от дуновения свежего морского  ветра.  Хорошо  слаженный  хор  певчих
старался вовсю. После возглашения  многолетия  царствующему  дому,  "боярину
Степану"  и  "всем  православным  воинам"  священник  окропил  святой  водой
матросов.
   Раздалась команда: "Накройсь!"
   Макаров обратился к награждаемым с речью:
   - По единодушному выбору ваших товарищей вы признаны достойнейшими  самой
высокой военной награды. Получив Георгиевский крест,  вы  явитесь  гордостью
той части, в которой вы служите. Помните же высокое  значение  Георгиевского
креста, которым вы сегодня награждаетесь, и проявляйте себя достойными  этой
награды, - прочувствованным тоном произнес адмирал.
   Затем он приступил к раздаче наград.  Дукельский  вызывал  по  наградному
списку награждаемых. Они поодиночке подходили к адмиралу. Каждого из  них  в
отдельности командующий флотом  поздравлял,  расспрашивал  о  службе,  желал
дальнейшей удачи в боях. Затем великий князь, с трудом подавляя зевоту после
вчерашнего кутежа, прицеплял награжденному крест.
   - Как стоишь, болван! Грудь вперед, голову выше! - вполголоса  покрикивал
он при этом на матросов.
   Поодаль  расположился  Верещагин  с  альбомом,  быстро   делая   наброски
матросов; из-под его карандаша выходили радостно возбужденные лица матросов,
отвечающих Макарову, и угрюмые, хмурые, иногда испуганные, - стоявших  перед
великим князем. Художник двумятремя штрихами давал целую гамму настроений.
   Когда раздача крестов закончилась, матросы вновь выстроились.
   - В честь новых георгиевских  кавалеров,  ура!  -  провозгласил  Макаров,
вытягиваясь и прикладывая руку в белой перчатке к треуголке.
   Музыка заиграла туш, а с судов эскадры грянул салют.  Эскадра  чествовала
своих героев.
   Лица награжденных просветлели. Они с горячей любовью смотрели  на  своего
любимого дедушку-адмирала.
   Едва  смолкли  крики,  как  из  строя  матросов  раздался  взволнованный,
срывающийся голос;
   - Нашему любимому адмиралу, нашему "дедушке" ура!
   Над тихим артурским рейдом понеслись громовые  раскаты  русского  боевого
клича. Макаров, высокий, широкоплечий, с  развевающейся  по  ветру  бородой,
стоял навытяжку перед матросами, которых он не раз водил  в  бой  под  своим
адмиральским флагом. Лицо его светилось любовью. Он с  гордостью  глядел  на
матросов.
   Долго  не  умолкали  крики.  Когда  наконец  адмирал  махнул  рукой,  они
постепенно, как бы нехотя, стали смолкать.
   - Спасибо, братцы! - задушевно проговорил Макаров.
   - Рады стараться! - гаркнули матросы. И снова понеслось по  рейду  "ура",
перекинулось на стоящие рядом суда, на пристань, в портовые мастерские...
   - Это какой-то массовый психоз!  -  недоуменно  бурчал  князь  Ухтомский,
прислушиваясь к разносящимся по рейду крикам. - Матросы совсем сошли  с  ума
от радости при виде Макарова.
   -  Это,  ваше  сиятельство,  тот  стихийный  рев,   которым   суворовские
чудо-богатыри  приветствовали  своего  батюшку  Александра  Васильевича,   -
ответил Дукельский.
   Тридцатого марта 1904 года, около полудня, на  миноносце  "Страшный"  был
получен секретный пакет из штаба флота. Командир миноносца  капитан  второго
ранга Юрасовский недовольно поморщился, заранее предчувствуя неприятности.
   - Не дадут и пасху как следует отпраздновать! Опять куда-нибудь пошлют на
ночь глядя, - сердито проворчал он и вскрыл пакет. - Так и есть! "С темнотой
вместе с отрядом миноносцев идти на  поиски  к  островам  Саншантоу".  -  Он
постучал кулаком  в  стену  своей  каюты.  На  стук  явился  инженер-механик
миноносца Дмитриев. Он был чисто выбрит, в новом сюртуке, раздушен.
   - Что случилось, мой друже и капитане? - шутливо спросил он. - Опять штаб
строит какие-либо каверзы нашему "Страшному"?
   - Получен приказ - сегодня в ночь идти  к  островам  Саншантоу  в  отряде
Елисеева. Как у тебя дела по машинной части?
   - Вот  тебе  и  раз!  А  я  только  что  собрался  съехать  на  берег  да
"провернуть" там хорошенько! Ведь я же все праздники просидел за  переборкой
машин, - разочарованно проговорил Дмитриев.
   - У тебя все в порядке? - повторил Юрасовский.
   - Машины в исправности, полный запас угля, пресной воды до Чифу хватит, -
доложил механик.
   - Машинная команда налицо?
   - Только вахтенные, остальные с утра на берегу. Я их сегодня отпустил  до
спуска флага: они ведь все праздники работали.
   - Надо сейчас же за ними послать.
   - Где их, чертей, теперь сыщешь? Разбрелись по кабакам. К вечеру  явятся,
а раньше едва ли их соберешь.
   - Позови ко мне боцмана, а сам подумай,  как  выловить  из  города  твоих
духов.
   - А мне нельзя будет хотя бы до вечера съехать на берег?  -  нерешительно
спросил Дмитриев.
   - Пожалуй, можно! Выйдем мы  около  девяти  вечера.  Только  с  условием:
разыскать на берегу Малеева и Акинфиева  и  предупредить  их  о  предстоящем
выходе в море.
   - Есть, есть, - обрадовался механик. - Со дна морского достану их, обойду
все злачные места, но найду.
   - Сам только нигде не застрянь. Они, вероятно, или на "Этажерке" девчонок
тралят, или вахту несут у Ривы. Андрюша наш что-то о ней часто поговаривает,
как бы он не сел там на банку.
   - Зайду и туда! Но насчет Ривы напрасно  беспокоишься:  она  зафрахтована
Дукельоким, и он едва ли кого к  ней  подпустит.  Итак,  спешу!  -  Дмитриев
скрылся.
   Съехав на берег, он прежде  всего  направился  на  "Этажерку".  День  был
теплый, слегка пасмурный, с моря шел легкий туман. Все дорожки бульвара были
запружены гуляющими. Гремела музыка. Порт-артурцы спешили на берег  подышать
чистым морским воздухом.
   Обойдя все закоулки бульвара, Дмитриев не нашел ни Малеева, ни Акинфиева.
Миновав длинную, почти в версту, дамбу, соединяющую Старый  и  Новый  город,
Дмитриев направился к высокому двухэтажному зданию ресторана "Варьете".  Уже
издали были слышны  доносившиеся  оттуда  нестройные  звуки  музыки,  пение,
пьяные выкрики.
   Дмитриев, ошеломленный этой картиной, стоял, озираясь вокруг. Ни Малеева,
ни Акинфиева тут не было видно, и он стал пробираться к выходу.
   - Кто это у вас тут так безобразничает? - спросил он  встретившегося  ему
хозяина ресторана, толстого грузина  Нокабидзе.  Тот  удивленно  вскинул  на
Дмитриева глаза.
   - Великий князь Кирилл Владимирович. Он со своим братом Борисом уже  трое
суток так забавляется.
   - Хороша забава! Дикари-папуасы и то приличнее себя ведут.
   - Шш! Потише, а то на неприятность  можно  нарваться.  Мы  еще  такого  в
Артуре не видели. Проститутки по  десять  тысяч  в  день  зарабатывают...  -
словоохотливо сообщил Нокабидзе.
   Дмитриев спросил о Малееве и Акинфиеве.
   - Не видел, не было их здесь.
   Механик вышел на улицу. После ресторанного шума, гама  и  духоты  приятно
было  дышать  свежим  морским  воздухом.   Инженер   дошел   до   небольшого
одноэтажного домика. Окна были завешены гардинами. Поднявшись  на  низенькое
крылечко, Дмитриев позвонил.
   Куинсан, в белом кружевном чепце и в  фартуке,  открыла  дверь  и,  низко
приседая и кланяясь, спросила, что ему  нужно.  Механик  справился  о  своих
друзьях.
   - Моя не знай, кто они, - ответила Куинсан.
   На разговор вышла Рива. В розовом шелковом платье, красиво облегающем  ее
стройную, гибкую фигуру, с ярким цветком в темных  волосах,  она  показалась
Дмитриеву необыкновенно красивой. Он вежливо  раскланялся  и  повторил  свой
вопрос.
   - Да, они у нас! Зайдите, пожалуйста! - пригласила Рива. -  Андрюша!  Тут
по вашу душу пришли, - крикнула она в комнаты.
   Акинфиев,  оживленный  и  раскрасневшийся,  с   заткнутой   за   воротник
салфеткой, вышел в переднюю.
   - Павлуша! -  радостно  приветствовал  он  Дмитриева.  -  Заходи,  гостем
будешь?
   - Сегодня в ночь выход в море, и Юрасач требует вас обоих на корабль,
   - До вечера еще достаточно времени. Успеем по чарке  выпить.  Раздевайся!
Компания  вея  тебе  известная:  Дукельский,   Сойманов   да   наши   друзья
артиллеристы - Борей ко с Звонаревым.
   Нам каждый гость дарован богом,
   Какой бы ни был он земли,
   Хотя бы в рубище убогом,
   Адпа-верды,  Алла-верды!  -  встретили  песней  появление   Дмитриева   в
столовой. Борейко уже двигался к нему навстречу, держа в руках  позолоченный
поднос с большим серебряным кубком, украшенным китайской живописью.
   Выпив чарку-другую, Дмитриев слегка опьянел.
   - Господа артиллеристы! С