то уж,  наверное,  далеко  не  все  целы,  -  угрюмо  заметил
Никитин. - Но какие молодцы, ваше превосходительство!  Одна  батарея  против
всего японского флота. Почему бы нашей эскадре не выйти и не помочь ей?
   - После гибели "Петропавловска" она настолько  слабее  японской,  что  мы
должны беречь ее как зеницу ока, - наставительно проговорил Алексеев.
   - Тогда лучше всего ее отправить на хранение в Морской музей в  Питер,  -
не унимался Никитин.
   Видя, что  разговор  принимает  неприятный  характер,  Стессель  поспешил
отослать своего друга.
   - Владимир Николаевич, я попрошу тебя позаботиться о восстановлении связи
с Электрическим Утесом.
   - Слушаюсь! Сию минуту. - И Никитин отошел.
   - Он, кажется, малость того? -  недовольно  спросил  Стесселя  наместник,
вращая пальцем около своего лба.
   - Редкого мужества человек, но есть у него  грешок  -  любит  за  галстук
заложить.
   - Оно и заметно: до адмиральского часа еще далеко, а он уже на взводе.
   Варя  решила  сегодняшний   день   ознаменовать   какимлибо   героическим
поступком. В ее пылкой голове проносились картины, одна фантастичнее другой.
То она воображала себя отважно  перевязывающей  "его"  под  градом  японских
снарядов, то оба они гибли от  одной  и  той  же  бомбы,  то,  наконец,  она
героически исправляла телефонные провода (чего, однако, делать не  умела)  и
получала из рук наместника Георгиевскую медаль.  Она  потихоньку  спустилась
вниз, где за  прикрытием  стояла  ее  Кубань,  и,  вскочив  на  нее,  вскачь
понеслась по дороге на Утес.
   С Золотой горы ее заметили только  тогда,  когда  она  проскакала  больше
половины дороги.
   - Ваше превосходительство! - сообщили Белому.  -  Ваша  дочь  поехала  на
Электрический Утес.
   - Сумасшедшая девчонка! Чего ее туда понесло? - сердито проговорил  Белый
и поспешил наверх. За ним тронулись и остальные.
   - Казачья кровь сказывается,  Василий  Федорович!  -  произнес  Стессель,
обращаясь к Белому. - Даром что женщина, а в бой так и рвется!
   Алексеев только качал головой, не то от удивления и восхищения, не  то  в
знак порицания и осуждения.
   Сверху  было  прекрасно  видно  скачущую  всадницу,  но  вот  около   нее
взметнулось несколько столбов дыма, и она скрылась из глаз. Белый  вздрогнул
и нервно затеребил свои усы. Остальные испуганно ахнули. Порыв  ветра  отнес
дым в сторону, и вместо растерзанного трупа  все  увидели  бешено  мчавшуюся
наездницу.
   - Браво! Браво! Вас можно поздравить с такой дочкой, - одобрил наместник.
   Благополучно добравшись до Утеса, Варя подъехала к кухне,  около  которой
копошился кашевар Заяц, и, бросив ему  поводья,  взбежала  на  батарею.  Она
ожидала бурных проявлений восторга по поводу  ее  храбрости,  восхищения  ее
героизмом, но на нее никто не обратил ни малейшего внимания.  Когда  же  она
попалась навстречу Борейко, то он сердито пробурчал:
   - Только вас тут еще не хватало! Отправляйтесь на перевязочный пункт,  он
там, в первом каземате. - И поручик рукой указал ей дорогу.
   - Но я хотела... - начала было Варя.
   - Марш на место, сестра! - так рявкнул Борейко, что ноги Вари сами быстро
понесли ее в нужном направлении.
   В довершение всего, когда она проходила мимо Звонарева, тот  ее  даже  не
заметил. Рассерженная Варя  добралась  до  перевязочного  пункта  -  и  тут,
обливаясь слезами, упала в объятия Шурки Назаренко, которая одна оценила  по
достоинству ее поступок.
   - Сестра Назаренко, - официальным тоном произнес Мельников,  -  накапайте
сестре Белой двадцать капель тинктуры валериани-эфири.
   Варя явилась единственным  лицом,  которому  в  этот  день  была  оказана
медицинская помощь на Электрическом Утесе.
   Выпустив около двухсот тяжелых снарядов, японцы скрылись  за  Ляотешанем.
На батарее все облегченно вздохнули.
   - Отбой, - скомандовал Жуковский. - Сергей  Владимирович,  осмотрите  все
орудия и составьте дефектную ведомость!
   - Пробанить сейчас же  орудия,  пока  пороховой  нагар  не  затвердел,  -
добавил от себя Борейко.
   После пережитых волнений солдаты весело бросились осматривать свои пушки.
   - Небось ты не раз сегодня своего ангела-хранителя вспоминал?  -  спросил
Кошелева один из солдат.
   - Не ангела-хранителя, а адмирала Тогова матом  вспоминал  почитай  целый
час без передышки.
   - Поди икалось ему сегодня!
   - Не только икалось, но и до ветру не раз, должно, бегал, как  ты  в  его
орудию свою наводил!
   Осмотрев орудия, Звонарев доложил, что  только  в  двух  из  них  пробиты
небольшими осколками щиты, в одном перебит трос от  снарядного  кокора  и  в
одном разбит блок подъемной стрелы. На всех щитах много вмятин и царапин  от
камней и осколков.
   - Дешево отделались! После полуторачасового обстрела всей эскадрой  можно
было ожидать больших поражений, - сказал Жуковский. - Интересно, сколько  по
нас было выпущено снарядов?
   - Пахомов, сидя в погребе, насчитал полтораста упавших непосредственно  у
батареи, а всего не меньше двухсот, - сообщил Борейко. - Мы же израсходовали
всего ею двенадцать снарядов! Почти вдвое меньше.
   - Результат: у нас повреждений на батарее нет, если  не  считать  выбитых
стекол и разбитой черепицы, а у них один крейсер совсем  выбыл  из  строя  и
четыре корабля получили повреждения, - подводил итоги Жуковский.
   - Мы в очевидном и большом барыше, - заметил Звонарев.
   - Для меня совершенно ясно, что, несмотря на высокую технику  артиллерии,
в  японском   флоте   пользоваться   ею   не   умеют.   Дали   бы   мне   их
двенадцатидюймовки, так сегодня ни один бы корабль от Артура дальше морского
дна не ушел! - похвалялся Борейко.
   - Ваше высокоблагородие, кто-то до нас едет, -  показал  дальномерщик  на
приближающийся экипаж.
   Борейко вскинул бинокль к глазам.
   - В переднем Стессель и еще кто-то, чуть ли  не  Алексеев,  а  во  втором
Белый и Никитин, - сообщил он.
   Радостно возбужденное настроение Жуковского мигом исчезло. Он побледнел и
сразу заволновался.
   - Немедленно надо выстроить  роту,  послать  подмести  осколки  стекла  и
черепицы на дворе, - засыпал он приказаниями. - Вот уж истинная  напасть  на
мою голову это начальство! Сколько оно мне портит крови!
   - Значительно больше, чем японцы, - иронически заметил Борейко.
   - Конечно. Того ни выговора не закатит за плохое состояние  роты,  ни  от
должности не отрешит.
   - Только убьет или искалечит!
   - От судьбы не уйдешь!
   - Начальство - это тоже судьба, злой рок, если хотите!
   - Во сто раз  хуже!  Судьба  слепа,  а  генералы  весьма  зрячи  и  очень
придирчивы! - волновался капитан.
   - Ничего не надо делать, Николай  Васильевич!  Будем  продолжать  чистить
пушки и ничего не станем убирать. Пусть увидят наш обычный вид после боя,  -
уговаривал Борейко. - Да и не успеем  мы  красоту  навести,  как  они  будут
здесь.
   - Пусть хоть канониры приведут себя в  приличный  вид,  а  то,  смотрите,
шинели на земле валяются, солдаты без поясов и  фуражек,  потные.  Стессель,
ведь вы сами знаете, на внешний вид больше всего обращает внимание.
   - Сложить  шинели  в  порядок,  надеть  портупеи,  смотреть  орлами!  Сам
наместник к нам  едет!  Отвечать  ему  -  ваше  высокопревосходительство!  -
прокричал на всю батарею Борейко.
   - Я прошу вас, Борис Дмитриевич, скомандовать, когда подъедут экипажи,  а
то я голос во время стрельбы надорвал. Отрапортую уж я сам.
   Все сошло как  нельзя  лучше:  Борейко  оглушил  Алексеева  своим  басом,
Жуковский отрапортовал дрожащим от волнения голосом, но все  же  начальством
был обласкан. Превосходительные гости  были  удивлены  обилием  осколков  на
батарее, брали некоторые из них в руки и уверяли, что они  еще  теплые;  они
сами себя чувствовали до некоторой степени героями, прибыв на  Электрический
Утес тотчас после боя.
   Белый справился о дочке, но Шурка Назаренко, смущаясь, сообщила, что "они
были очень расстроеными и уже уехали по другой дороге".
   Поблагодарив Жуковского и солдат, наместник зашел  на  кухню  попробовать
обед. Заяц с Белоноговым поднесли начальству наваристый борщ  и  тающую  во"
рту гречневую кашу.
   - Прекрасно! Очень, очень вкусно, - хвалил адмирал. - Когда же  ты  успел
сварить обед? Неужели во время сегодняшнего боя?
   - Так точно! В аккурат, как япошка по Утесу бил. Я боялся, чтобы  в  борщ
осколков он не накидал.
   - Спасибо за службу! На тебе, братец, от  меня  трешку  в  награду.  -  И
Алексеев протянул Зайцу зеленую бумажку.
   - Рад стараться! Покорнейше благодарим! - поспешно отвечал солдат.
   Когда  наконец  начальство  уехало,  Жуковский  снял  шапку   и   набожно
перекрестился.
   -  Слава  богу,  главная  опасность  благополучно  миновала!  -  радостно
произнес он. - Пойдем обедать, господа, если наши денщики  такие  же  герои,
как Заяц.
   На другой день Звонарева вызвали к телефону из Управления артиллерии.
   - Хотя вы мерзкий, гадкий, противный и невоспитанный мальчишка и я с вами
вовсе не хочу говорить, но все же решила сообщить вам, что  сегодня  в  пять
часов  вечера  похороны  погибших  на  "Петропавловске",  в  том   числе   и
дедушкиного адъютанта, как его?
   - Дукельского, - подсказал Звонарев.
   - Его самого! Борейко, кажется, был его другом. Что же касается вас,  то,
как всем известно, вы давно неравнодушны к Ривочке, которая теперь в великой
печали.  Вам  представляется  прекрасный  случай  утешить   и   одновременно
завоевать ее любвеобильное сердце, - не могла не подпустить шпильки Варя.
   - Благодарю  вас,  мы,  конечно,  будем  на  похоронах,  -  сухо  ответил
прапорщик и повесил трубку.
   Явившись на кладбище, Борейко и Звонарев застали уже расходившиеся  толпы
провожающих.
   Около кладбищенской ограды они встретили Желтову с обеими учительницами и
Стахом. Прапорщик подошел  к  ним  и,  поздоровавшись,  представил  Борейко.
Пробасив свою фамилию,  поручик  почтительно  пожал  им  руки.  С  особенной
осторожностью он заключил в свою огромную ладонь длинную, тонкую ручку  Оли,
которая во все глаза глядела на великана.
   - Гора, а не человек, - шепнула она Леле, когда Борейко отошел от них.
   - Вы не знаете, где похоронили Дукельского? - спросил Звонарев у Стаха.
   - В дальнем конце у стены! - пояснила Оля. - Я вам покажу.
   С трудом проталкиваясь через  толпу,  они  прошли  мимо  братских  могил,
вокруг которых стояли на коленях плачущие женщины и дети. Несколько попов  в
черных траурных ризах на  разные  голоса  служили  панихиды,  усиленно  кадя
ладаном.
   - Вот  отсюда  начинаются  офицерские  могилы,  -  показала  Оля  на  ряд
свеженасыпанных земляных холмиков.
   Около некоторых стояли офицеры и дамы в трауре.  У  крайней  могилы  была
видна одинокая,  стоящая  на  коленях  женская  фигура,  в  скорбном  порыве
припавшая лицом к земле. Неподалеку, в черном плаще, с парадной треуголкой в
руках, стоял Сойманов.
   - Это, верно, Рива плачет! -  догадался  Звонарев,  и  они  вдвоем  пошли
вперед, а Оля осталась стоять на месте.
   Возложив на могилу принесенный с  собой  венок,  Борейко  положил  земной
поклон, Звонарев последовал его примеру. Рива подняла голову. Звонарев  едва
ее узнал, так она изменилась за эти несколько дней. Щеки обтянулись, большие
глаза глубоко провалились, нос заострился,  и  целая  сеть  мелких  морщинок
покрывала все лицо. Рива устало улыбнулась,  узнав  своих  друзей  и  начала
подниматься с колен, но тут силы ей изменили. Звонарев и Сойманов подхватили
ее и повели к одной из скамеек.
   Риве смочили голову, и она стала успокаиваться.
   - Вам лучше? - участливо спросила ее Оля.  -  Не  волнуйтесь,  мы  сейчас
отведем вас домой.
   - Я сама дойду, вы только проводите меня! Я  и  так  вам  всем  доставила
такую массу хлопот.
   - Все это пустяки! Вам пришлось пережить много горя за эти дни, вот вы  и
ослабли.
   - С тридцать первого я не была дома, все время находилась около  Жоржика.
Он умер прошлой ночью.
   - Сильно мучился перед смертью? - спросил Сойманов.
   - Раз только пришел в сознание, а то все время был в забытьи! Андрюша,  -
он лежал в той же палате, - все время бредил и бросался. Но сегодня  с  утра
пришел в сознание и расплакался, узнав о  гибели  Макарова,  -  рассказывала
Рива.
   Борейко с Соймановым вели Риву под руки. Оля с Звонаревым шли впереди.  К
ним у ограды присоединились Желтова и  Леля  со  Стахом.  Женщины  наперебой
предлагали свою помощь Риве.
   - Вас нельзя в таком состоянии оставлять одну в квартире!  Я  останусь  с
вами! - решительно заявила Оля.
   - Постой, может быть, мадемуазель Рива  хочет  остаться  одна,  и  ты  ей
будешь только мешать!
   - О нет, я, по правде сказать, боюсь сейчас одиночества. Уж слишком  живо
все там будет мне напоминать о моей потере.
   - Тогда идемте к нам в школу, - предложила Оля.
   - Туда я не доберусь! Лучше всего, если бы вы смогли остаться у меня хоть
только на одну сегодняшнюю ночь, - просила Рива.
   Медленно, шаг за шагом, вся компания двигалась по улицам города.
   - Вот я и дома! - проговорила Рива, останавливаясь у своего крыльца.
   На стук вышла растрепанная Куинсан и радостно бросилась Риве на шею.
   - Моя жди, моя много слушай! Никто не ходи, моя бойся! - лепетала она.
   Все вошли в столовую. Здесь все уже было чисто прибрано. Рива с женщинами
ушла в спальню, а мужчины остались в гостиной. Куинсан поспешила приготовить
чай для гостей.
   - Пропал наш Жорж не за понюх табаку! - вздохнул Борейко.
   - Главное - погиб Макаров, - отозвался Соймаиов.  -  Видели  вы,  как  мы
вчера от японцев за горы прятались, вместо того чтобы вступить в бой?
   - На своих боках чувствовали. Одни сражались с целой эскадрой! -  вставил
Звонарев.
   - Сегодня приказом по флоту наместник отменил  всякие  выходы  эскадры  в
море, пока не будут починены "Ретвизан", "Цесаревич" и "Паллада". В общем, у
нас сразу все изменилось.
   - Почему, собственно, погиб "Петропавловск"? - спросил Борейко.
   - По  мнению  комиссии,  расследовавшей  причины  гибели  броненосца,  он
натолкнулся на минную банку, состоявшую из нескольких связанных ударных мин.
Взрыв вызвал детонацию внутри броненосца. Как раз накануне было  принято  на
"Петропавловск" несколько десятков мин заграждения. Они и  детонировали  при
взрыве. Он раскололся изнутри и мгновенно утонул, - пояснил Сойманов.
   - Рива  несколько  успокоилась  и  уснула,  -  объявила  Мария  Петровна,
появляясь в гостиной. - Оля останется ночевать,  а  мы  тронемся  домой,  на
дворе уже совсем темно,
   Распрощавшись с Олей и Куинсан, все двинулись к дверям.
   - Не успел погибнуть Макаров, а уже все его  начинания  рушатся  одно  за
другим, - с грустью проговорила Желтова. -  Сегодня  утром  мне  объявили  в
Управлении портом, что лекции матросам и рабочим решено прекратить.  Рабочие
же мне говорили, что им предложено очистить казенные  квартиры  в  казармах.
Хотят снять их и с довольствия!
   - Тогда работы по починке кораблей, несомненно,  сорвутся,  -  проговорил
Звонарев.
   - Нашим адмиралам это только на руку. Чем дольше мы будет стоять в порту,
тем им спокойнее, - вставил Сойманов. - В море,  не  дай  бог,  еще  утонуть
можно, а в порту в случае чего и с берега помогут.
   - Слушаю я вас и не понимаю, кто же больше  доволен  гибелью  Макарова  -
японцы или наши адмиралы с генералами? - заметил Борейко. - Выходит, что  он
всем поперек дороги стал.  Стессель  рад,  князь  поди  тоже  рад,  адмиралы
вздохнули  свободно,  офицеры  загуляли  на  берегу.  Сразу  всем  масленица
настала.
   - Зато матросам да рабочим - великий пост, - проговорила Леля.
   - И нам, артиллеристам, тоже! Изволь  теперь  один  на  один  с  японцами
воевать, - добавил Звонарев.
   - Кого прочат вместо Макарова? - справился Борейко.
   - Не то Рожественского, не  то  Скрыдлова.  Оба  в  подметки  не  годятся
Макарову! Мы потеряли не только адмирала. Степан Осипович был душою флота, и
заменить его в этом отношении никто не может.
   - И для армии он был душою обороны. Глядя на него, мы знали,  что  помимо
Стесселя у нас есть еще и Макаров, и были спокойны за дело обороны, -  пылко
проговорил Борейко.
   - Все честные люди в России пожалеют о  покойном  адмирале,  -  вздохнула
Мария Петровна.
   Когда они подошли к школе, китаец-сторож протянул Желтовой бумагу. Прочтя
ее при свете спички, Мария Петровна взволнованно объявила:
   - Школа для взрослых и  вечерние  курсы  с  завтрашнего  дня  закрыты  по
распоряжению Стесселя. Здание занимается под лазарет.
   - А куда мы денемся? - спросила Леля.
   - Право, не знаю, - растерянно проговорила Мария Петровна.
   - Поступите сестрами в лазарет, только и всего! - успокоил Стах.
   - Но мы к этому не готовы, нам надо еще учиться самим, - горячилась Леля.
   - Поступайте завтра же на сестринские курсы, хотя бы к той же Варе Белой,
- пробасил Борейко.
   - Это неплохой совет, - согласилась Мария Петровна.
   На  Электрическом  Утесе  Борейко  целыми  днями  возился   с   артельным
хозяйством. Солдаты с увлечением занимались этими работами, напоминавшими им
родные деревни. Вечерами  они  собирались  около  казарм,  обсуждая  события
минувшего дня, делясь надеждами на будущее.
   В один из таких  вечеров  Борейко  подошел  к  ним.  Солдаты  вскочили  и
вытянулись.
   - Садитесь и дайте  мне  табуретку.  Разговор  у  нас  будет  длинный,  -
проговорил поручик.
   Солдаты уселись около него прямо на землю.
   - Сидим мы у моря, а рыбы не видим. Это все равно что жить в  лесу  и  не
иметь дров. Лодки у нас есть, значит, дело за сетями, но их  можно  достать.
Кто у нас рыбачил до службы? - спросил Борейко.
   - Я, ваше благородие, - отозвался матрос-сигнальщик Денисенко.
   - И я! И я! - отозвалось еще несколько голосов.
   -  Рыбаки,  значит,  есть.  За  старшего  в  рыбацкую  команду   поставим
Денисенко. Он моряк и к морскому делу привык. Теперь о другом.  Надо  вокруг
Утеса расчистить, где можно, площадки и устроить  на  них  огороды,  посеять
лук, чеснок и другие овощи. Смотришь, к осени и соберем урожай.  Кто  у  нас
огородники?
   - Ярцев, Снитков, Глубин, - начали перечислять солдаты.
   - Тебя, сказочник, я  и  поставлю  за  старшего  по  огородной  части,  -
обернулся к Ярцеву поручик.
   - А теперь запевай, Белоногов, "Ермака", - приказал он, вставая с места.
   Воспользовавшись затишьем на море, Звонарев отпросился в  город  и  решил
зайти на квартиру к Риве. Здесь он застал Андрюшу Акинфиева.
   - Привет храброму артиллеристу, - встретил он прапорщика.
   - Рад тебя видеть на ногах. Ривочка, скажите, завоевал  ли  Андрюша  ваше
сердце? - спросил Звонарев.
   - Не смущайте моего мальчика. Ему не до сердец. Еле-еле душа  в  теле,  -
улыбнулась в ответ Рива.
   - Неправда, я совсем здоров, - запротестовал Андрюша.
   Поболтав с ними, Звонарев отправился в Управление  артиллерии.  Когда  он
проходил мимо "Этажерки", то увидел группу  спорящих  морских  и  стрелковых
офицеров.
   - Мы настолько слабы по сравнению с японцами, что не можем выйти в  море,
- объясняли стрелкам моряки, но те не хотели слушать.
   Около Управления артиллерии прапорщик встретил писаря Севастьянова.
   - Слыхали новости, ваше благородие? Японцы начали высадку  у  Бидзиво.  В
ближайшие дни Артур будет отрезан от России и Маньчжурии. Наместник поспешно
выехал в Мукден, бросив все свое имущество. Даже с  генералом  Стесселем  не
попрощался, - сообщил писарь.
   - Почему же флот не помешал высадке десанта?  Это  просто  безобразие,  -
возмутился Звонарев, начиная понимать причину споров на "Этажерке".
   - Совсем наша эскадра заслабла после смерти адмирала Макарова,  боится  в
море выходить. Теперь японец быстро заберет Артур. Крепость-то с сухого пути
совсем не укреплена, войска у нас мало, с  провиантом  плохо,  -  сокрушался
Севастьянов.
   - Ничего, нам из Маньчжурии помогут, -  подбодрил  собеседника  Звонарев,
хотя и не верил своим словам.
   - Приходил  сюда  Блохи