- Дело срочное, и ваши солдаты, видать, вовсе притомились. Мы  и
отпросились у капитана. Желающих сто двадцать человек набрали.
   - Спасибо на добром слове. Только темно сейчас, а у нас  ночью  разводить
огней не полагается, с моря видно.
   - Мы, ваше благородие, и при ручных фонарях управимся, -  ответил  кто-то
из солдат.
   - Тогда пойдем на батарею.
   Людей поделили - одни под руководством Борейко занялись ремонтом  орудий,
снимали их со старых лафетов, а другие со  Звонаревым  приступили  к  сборке
новых. Вскоре Утес превратился в монтажную мастерскую.
   Звонарев с Борейко  до  утра  не  сомкнули  глаз.  Как  только  рассвело,
нестроевые ушли с батареи, а отдохнувшие артиллеристы встали на работу. Трое
суток беспрерывно день и ночь  шло  переоборудование  батареи.  Всех  солдат
поделили на три смены под  руководством  Жуковского,  Борейко  и  Звонарева.
Погода продолжала оставаться морозной и вьюжной,  японцы  не  беспокоили.  К
вечеру третьих суток наконец вся батарея была переоборудована. Старые лафеты
у пушек были заменены у орудий появились щиты и  целая  система  блоков  для
подъема  снарядов.  Дальномерную  будку  и  командный  пункт  для  командира
перенесли в бруствер.
   Наконец погода прояснилась. С раннего  утра  Борейко  уже  метался  около
орудий,  последний  раз  осматривая  все  заклепки  и  вновь   установленное
приспособление для стрельбы. Но японцы не - появлялись,  -  море  оставалось
чистым до самого горизонта.
   Хотели уже было выпустить пару снарядов прямо  в  море,  чтобы  проверить
действие  новых  установок,  когда  несколько  легких   японских   крейсеров
приблизилось к Артуру.
   - На дальномере! - завопил радостно Борейко.
   - Шесть тысяч пятьсот!
   - Пусть подойдут поближе,  -  решил  Жуковский.  -  Начнем  с  наименьшей
дистанции, - девять верст, а затем будем ее увеличивать.
   - Зарядить орудия! - скомандовал Борейко.
   Солдаты, с  утра  томившиеся  в  ожидании  стрельбы,  радостно  бросились
подносить снаряды и новые, еще невиданные на  батарее  картузы  с  бездымным
порохом: всем хотелось поскорее испробовать переделанные лафеты.
   - Эх, и пуганем мы сейчас японцев. Не  обрадуются,  -  оживленно  говорил
Лебедкин.
   - Наводи, Петрович, поточнее, чтобы нам не  осрамиться  с  нашими  новыми
пушками, - упрашивал Родионов наводчика Кошелева.
   На батарее чувствовался общий подъем.
   - Не разорвет орудия? - беспокоился Жуковский. - Ведь они  рассчитаны  на
бурый призматический порох, а не на бездымный.
   - Рассчитаны с запасом, Николай Васильевич, - успокоил его Звонарев.
   - На первый залп людей все же надо спрятать в погреба, чтобы несчастья не
случилось.
   - Пять тысяч пятьсот! - доложили дистанцию с дальномера.
   - Прицел двести пятьдесят, батарея, залпом!
   Дула орудий поднялись необычайно высоко вверх. С непривычки казалось, что
пушка  при  таком  угле  возвышения  должна  обязательно  опрокинуться   при
выстреле. Солдаты пугливо посматривали.
   - Укройтесь в погребах! - крикнул Борейко.
   Все, за  исключением  фейерверкеров  и  наводчиков,  поспешно  юркнули  в
погреба.
   - Батарея, пли!
   Пять огненных столбов вырвались из  высоко  поднятых  вверх  дул  орудий.
Легкий дымок на мгновение окутал батарею и  тотчас  растаял.  Остро  запахло
эфиром. Лафеты мягко откатились и стали на свои места.  Солдаты  моментально
выскочили из укрытий и бросились осматривать пушки.
   - В первом взводе все в порядке! - доложил Родионов.
   - Во втором и третьем тоже! - доложили взводные.
   - Падает! - донеслось с дальномера.
   - Недолет!
   - На полверсты не докинули, - заметил Жуковский.
   Затем попробовали стрелять на одиннадцать и двенадцать верст, на  пределе
получили двенадцать с четвертью верст вместо предположенных тринадцати.
   Японцы при первых же выстрелах поспешили уйти дальше в море.
   -  Итак,  вместо  девяти  с  половиной  верст  дальность   увеличили   до
двенадцати, кругло считая, - резюмировал Жуковский.
   - Скорость стрельбы доведена до одной минуты тринадцати секунд на залп  и
может быть еще увеличена, - добавил Борейко.
   - И люди и командир находятся теперь в  полном  укрытии  от  осколков,  -
закончил Звонарев.
   Поблагодарив  солдат  за  хорошую  работу  по  переоборудованию  батареи,
Жуковский с Борейко и Звонаревым отправились обедать.
   - Начальство  даже  и  не  поинтересовалось  нашими  успехами,  -  сказал
Борейко.
   - Как не заинтересовалось! Заинтересовалось, даже очень. Я сейчас получил
из Управления артиллерии телефонограмму с выговором за самовольную  стрельбу
сего дня, - улыбнулся Жуковский.
   Стессель крупными шагами ходил по комнате. Волнения первых дней войны уже
миновали, он успокоился и обрел свой прежний решительный  вид  и  тон.  Вера
Алексеевна поместилась в углу на диване, около большой  лампы  под  красивым
абажуром. Рядом с ней  сидели  четыре  ее  питомицы,  старательно  занимаясь
вышивкой.
   В качалке  развалился  высокий,  широкоплечий,  бородатый  артиллерийский
генерал  Никитин,  с  типичным  лицом   алкоголика,   начальник   артиллерии
формирующегося в Артуре Третьего Сибирского корпуса. Он был слегка  навеселе
и потому особенно многословен.
   - Наши самотопы продолжают  отличаться,  -  проговорил  он  громко,  чуть
хрипловатым басом.
   - Какие такие самотопы? - удивилась Вера Алексеевна.
   - Да наши герои-морячки! Пока они ни одного японца еще не  утопили,  зато
потопили в Чемульпо "Варяга"  и  "Корейца",  а  под  Артуром  -  "Енисея"  и
"Боярина". Япошкам никогда и не снились такие  успехи,  если  бы  не  помощь
наших самотопов Погодите, они еще своими руками весь флот перетопят, а  сами
в Питер укатят.
   Стессель громко расхохотался:
   - Это ты здорово сказал, Владимир Николаевич. Самотопы!  Что  правда,  то
правда, - самые настоящие самотопы! Завтра же всем расскажу, как ты ловко их
окрестил.
   - Ты должен быть осторожен, Анатоль. Ведь наместник -  моряк  и  души  не
чает во флоте и моряках, - предостерегала Вера Алексеевна.
   - Среди своих поговорить можно, а среди  чужих  -  лучше  и  попридержать
язык, - поддержал Никитин.
   - Наместник чуть ли  не  на  другой  день  после  начала  войны  поспешил
покинуть  свой  возлюбленный  флот  и  ретироваться  в  Мукден,  -  возразил
Стессель.
   - Из моряков только тогда выйдет  толк,  когда  их  подчинят  сухопутному
начальству, чтобы они действовали сообща с армией, а не шлялись  бы  зря  по
морю, - продолжал Никитин.
   - Вы совершенно правы, Владимир Николаевич.  Давно  надо  моряков"  рукам
прибрать, а то слишком задирать стали  носы,  -  с  жаром  проговорила  Вера
Алексеевна.
   - Пока Алексеев наместником, об  этом  и  заикаться  нельзя,  -  возразил
Стессель. - Я боюсь, чтобы меня самого Старку не подчинили.
   - Этого никогда не может быть, - живо возразила генеральша. - Сегодня мне
в экономическом обществе говорили, что Старка на днях убирают.
   - Кто же на место Старка приедет сюда? - спросил Никитин.
   - Какой-то Макаров.
   -  Из  кронштадтских  или  севастопольских  самотопов?   Знаю   Дубасова,
Скрыдлова, а этого знаю мало.
   - Мне говорили, что он очень ученый, на Северный, что ли, полюс  зачем-то
ехать собрался, да не вышло у него. С носом  вернулся,  -  выкладывала  свои
сведения Вера Алексеевна.
   - Уж если он до полюса не сумел добраться, то где же ему с Того  воевать.
Там только моржи да тюлени могли ему помешать, а тут целый японский флот,  -
скептически проговорил Никитин.
   - Терпеть не могу этих ученых - ни черта в строевой службе не понимают  и
сами больше похожи на беременных баб, чем на военных, -  сердито  проговорил
Стессель.
   - Он, верно, сразу же к нам с визитом приедет.
   - Долг вежливости обязывает  его  к  этому.  Надо  думать,  какой  бы  он
зазнайка ни был, а вам визит все же первый нанесет.
   - Он, очевидно, приедет сюда без семьи.
   - Кто же в осажденную крепость семью везет?
   Вера Алексеевна приятно улыбнулась. Ее  заветная  мечта  -  стать  первой
дамой в Артуре - близилась к осуществлению. Наместник уехал, Старк  уезжает,
и она останется в Артуре во главе дамского общества.
   Звонок в передней известил о приходе нового лица. Через минуту в  комнату
вошел начальник Четвертой Восточносибирской стрелковой дивизии генерал  Фок.
Высокого роста, худощавый старик, с небольшой седенькой бородкой, он  легко,
юношеской походкой подошел приложиться к ручке Веры Алексеевны.
   Девочки-воспитанницы, как по команде, встали и присели в реверансе  перед
генералом, но Фок не обратил на них никакого внимания.
   - Привет святому семейству! - мягким баритоном проговорил он. - Забежал к
вам на огонек. На дворе мороз, метет пурга, в двух шагах  ничего  не  видно.
Мне, по моему холостяцкому  положению,  одному  дома  скучно.  Решил  к  вам
заглянуть.
   -  И  хорошо  сделали,  Александр  Викторович,  -  приветливо  отозвалась
генеральша. - Не хотите ли с холодку чайку, согреться?
   - Не откажусь, а то по старости мерзнуть очень стал.
   - Какие у тебя новости? - спросил у Фока Стессель.
   - Сам за ними пришел! По новостям у нас знаток Владимир Николаевич.
   - Где мне за вами в этом отношении угнаться, - отозвался Никитин. - Это у
вас всегда все известно из самых  достоверных  источников  и  притом  раньше
всех.
   -  Новости  у  меня  все  старые.  Убирают  Старка,  приезжает   Макаров;
Куропаткин  назначен  командующим  Маньчжурской  армией.  Японцы  продолжают
высаживаться  в  Корее,  а  наши  морячки  -  отсиживаться   в   Артуре   да
безобразничать во всяких "Звездочках" и "Варьете" с  публичными  девками,  -
ласковым, елейным голосом повествовал генерал.
   - Вам пора спать, - обратилась генеральша к воспитанницам.
   Те аккуратно сложили свои работы и поспешили выйти.
   - Кто же при детях говорит о публичных девках? - упрекнула  она  Фока.  -
Мои крошки святы и невинны, а вы при них говорите такие неприличные вещи.
   - Простите великодушно! Все виноват мой солдатский  язык.  За  сорок  лет
службы привык к казарменной речи.
   - Это верно, что Куропаткин назначен?
   - За что купил, за то и продаю.
   - Это будет  прекрасно,  Анатоль!  Ты  опять  будешь  вместе  с  Алексеем
Николаевичем, - обрадовалась генеральша. - Он-то уж, наверное, тебе  моряков
подчинит, а ты приберешь их к рукам.
   -  Трудновато  все  же.  Слыхал  я,  сюда  едет  великий   князь   Кирилл
Владимирович вместе с братом своим  Борисом.  Кирилл  тоже  моряк.  Может  и
заартачиться. Самому царю обо всем напишет. Куропаткину трудно будет  Против
него бороться.
   - Да, самотопы сейчас в чести, - задумчиво сказал Никитин.
   - Владимир  Николаевич  моряков  самотопами  называет,  -  пояснила  Вера
Алексеевна.
   -  Весьма  остроумное  название,  -  согласился  Фок.  -  Пока  что   они
предпочитают плавать не в Желтом, а в винном море  и,  купать  в  нем  своих
этуалей.
   - Анатоль, отчего ты не вышлешь всех этих мерзких  тварей  из  Артура?  -
возмутилась Вера Алексеевна.
   - С отъездом семей число холостяков в Артуре увеличилось и потребность  в
женщинах возросла.
   - Да среди них есть и весьма не вредные, - заикнулся было Никитин.
   - Не смейте при мне гадости говорить! Откуда вы их можете знать, Владимир
Николаевич? - обиделась генеральша.
   - На улицах вижу и слышу рассказы о них.
   - Ах ты, старый греховодник! - хохотал Стессель.
   - Да замолчите вы, право!
   - Не сердитесь, матушка Вера  Алексеевна,  к  слову  пришлось.  Разрешите
лучше глотку промочить, что-то от разговора пересохла.
   - Прошу в столовую, - пригласила хозяйка.
   Никитин за столом не замедлил быстро приложиться к графинчику с коньяком.
Фок же, наоборот, демонстративно пил только чай.
   - Наш-то артурский Улисс что выделывает!
   - Кто это Улисс-то? - спросил Никитин Фока.
   - Кондратенко, конечно. Он нас всех, вместе  взятых,  перехитрит,  вокруг
пальца обведет и сух из воды выйдет. Хитрая штучка.
   - Неправда! Роман Исидорович умница,  вот  вы  на  него  и  сердитесь,  -
заступилась генеральша.
   - Хотел бы я иметь такого верного  адвоката,  как  вы,  Вера  Алексеевна.
Никому бы меня в обиду не дали, - говорил Никитин.
   - Так что ты начал о Кондратенко рассказывать? - спросил Стессель.
   - Он все работы по постройке фортов взял в свои руки. Как будто он, а  не
Григоренко, крепостной инженер.
   - Кондратенко сапер и кончил инженерную академию. Ему и книги в  руки  по
фортификационной части.
   - Он свою дивизию обратил в рабочих-землекопов, вместо того  чтобы  строю
их обучать.
   - Это ты верно заметил. Завтра же переговорю с ним об этом,  -  отозвался
Стессель.
   - Слыхали, что  Белый  подчинился  морякам  и  разрешает  своим  батареям
стрелять только с их ведома? - слащаво улыбаясь, продолжал Фок.
   - Перекинулся к морякам? - изумился Стессель. - Да ты не  ошибаешься  ли,
Александр Викторович? Не ожидал я от него такого поступка.
   - Меня тоже его поведение несколько удивило:  сватом  тебе  приходится  и
такие каверзы строит, - подзуживал Фок.
   - Я с ним серьезно поговорю, - пригрозил Стессель.
   - Двуличный он человек, - поддакивал Никитин.
   - Вершинин вчера вечером у него был. О чем-то они долго совещались. Даром
что он полковник русской армии, а вольнодумец. Ума не приложу, о чем бы  они
могли так долго разговаривать? - вставил Фок.
   -  Вредный  это  человек  Вершинин.  Как  ты  его   держишь   гражданским
губернатором Квантуна  и  гражданским  комиссаром?  -  упрекнула  мужа  Вера
Алексеевна.
   - Со связями он: Алексеев у  него  не  один  раз  обедал.  Сразу  его  не
уберешь, - оправдывался Стессель.
   - А ты,  Анатолий  Михайлович,  с  подковыркой,  обходом  его  возьми!  -
посоветовал Никитин.
   - С какой стороны-то его обойдешь: не ворует, кажется.
   - Только кажется, - заметил Фок. - Какой же градоначальник  в  России  не
ворует?
   - Не пойман - не вор.
   - Либералов защищает.
   - Кого именно?
   - Да хотя бы заведующую Пушкинской  школой  Желтову.  Там  все  артурские
либералы    собираются.    Школа    только    вывеска     для     пропаганды
противоправительственных идей, - вкрадчиво продолжал Фок.
   - Поручу Микеладзе заняться этим делом.
   - Глуповат Микеладзе. Лучше бы Познанскому, - тот хотя и молодой жандарм,
но подает большие надежды.
   Вошедший денщик доложил, что Белый просит Стесселя к телефону.
   - Дюже в море с пушек бьют. Батареи так и полыхают, - сообщил он.
   Никитин заторопился домой.
   - Японцы с моря  в  проход  лезут,  -  взволнованно  сообщил  вернувшийся
Стессель. - Какие-то там брандеры пускают. Я сейчас еду на Золотую гору.
   - Я тебя не пущу, - решительно заявила генеральша. -  Незачем  тебе  туда
ехать, Белый и без тебя справится. Довольно ты день-деньской  по  фортам  да
батареям разъезжаешь. Не комендантское это дело на каждый выстрел ехать.
   - Я уже приказал подать экипаж.
   - Я отправлю его обратно, - распорядилась Вера Алексеевна.
   Стессель сдался и покорно пошел за женой в спальню.
   В это же время  адмирал  Старк  сидел  в  глубоком  мягком  кресле  около
письменного стола в своей каюте  на  "Петропавловске"  и  внимательно  читал
рапорты командиров кораблей, донесения с сигнальной станции на Золотой  горе
о деталях внезапного нападения японцев на русскую эскадру в роковую ночь  26
января. Короткий бой стал переломным моментом в жизни адмирала. Его обвиняли
в непринятии мер по охране эскадры, открыто стоящей на внешнем рейде.
   Старк откинулся на спинку кресла и  погрузился  в  глубокое  раздумье.  В
каюте было тепло и уютно. Изредка доносились резкие порывы штормового ветра,
хлопали раскачиваемые ветром  шлюпки  и  спасательные  круги,  громыхали  по
палубе тяжелые матросские сапоги.
   Адмирал с горечью и возмущением вспоминал о своем унизительном  положении
начальника эскадры, который фактически не смел ничего предпринять без ведома
и согласия наместника. Последний вмешивался во все  распоряжения  Старка  по
эскадре, связывая его по рукам и ногам своей непрошеной опекой. Вспомнил  он
и о том, как Витгефт, по приказанию наместника инструктируя чинов его  штаба
о необходимых мероприятиях по охране кораблей,  прямо  заявил,  что  никакой
войны не будет.
   - И это за полчаса до нападения! - возмущался адмирал, перебирая бумаги и
припоминая все подробности злосчастной ночи.
   Старк встал и раздраженно прошелся по каюте.
   - Получасовой бой, и моя  безупречная  сорокалетняя  служба  перечеркнута
судьбой, а сам я вынужден просить об отставке якобы по болезни, чтобы спасти
свое честное имя, - с глубокой горечью проговорил вслух адмирал.
   - Но нет, вы еще не знаете, кто такой Старк! Он сумеет постоять за  себя.
У мня есть такие документы за подписью Алексеева, что ему  не  поздоровится,
когда их увидит свет! - продолжал адмирал, потрясая кулаком от негодования.
   Всегда сумрачное его лицо  с  глубоко  запавшими  глазами  и  со  следами
переутомления и негодования приняло жесткое выражение.
   - Я тебе покажу, царский выродок, кто такой Старк!  -  И  адмирал  нервно
подошел к наглухо приделанному к стенке несгораемому - шкафу. Открыв  дверь,
он вытащил пачку бумаг.
   - Вот она! - выдернул он одну из них. На первом листе он бегло  прочитал:
- "Нам необходимо проводить на Дальнем  Востоке  в  отношении  Японии  самую
жесткую политику, памятуя, что она никогда не решится на войну  с  Россией".
Так и сказано: "никогда не решится на войну", а она не только решилась, но и
первая начала войну с Россией. А вот еще! - И Старк взял  другую  бумагу:  -
"Ввиду полной несостоятельности ваших опасений о возможности войны с Японией
считаю отозвание к эскадре "Варяга" и "Корейца" ненужным". Да, да, только по
беспечности Алексеева мы потеряли эти два корабля, а теперь за  все  отвечаю
я, а не он. Но это не выйдет! - Адмирал вновь спрятал бумаги.
   В дверь постучали, затем вошел флаг-офицер лейтенант Дукельский.
   - Получена депеша от адмирала Макарова, - протянул он телеграмму.
   - "Буду в Артуре двадцать  четвертого.  Макаров",  -  прочитал  Старк.  -
Завтра, - взглянул он на календарь. - Прикажите "Баяну" выслать  в  почетный
караул полуроту, - и, подумав, прибавил: - С музыкой.
   - Есть, ваше превосходительство. - И лейтенант вышел.
   Старк еще раз прочитал телеграмму и опять нахмурился,
   - Будет и  этот  умник  меня  учить  уму-разуму,  -  заворчал  он,  вновь
принимаясь за бумаги. - Хорошо ему критику наводить за  десять  тысяч  верст
отсюда.
   Старк снова взял одну из бумаг и прочитал:
   - "Его императорскому высочеству генерал-адмиралу великому князю  Алексею
Александровичу, копия управляющему морским министерством  адмиралу  Авелану.
Всем написал. Пусть все знаки, какой он умник, - проговорил он и уткнулся  в
бумагу: - Предвижу, что японцы не упустят столь  благоприятного  случая  для
внезапного нападения, как нахождение русской эскадры  на  внешнем  рейде..."
Он, Макаров, предвидел это, сидя в Кронштадта, а я здесь, на месте, упустил,
видите ли, эту возможность. Теперь он возвеличен, обласкан и  едет  заменить
меня в командовании эскадрой. Так ведь я  тоже  предполагал  это,  писал  об
этом! Но меня не хотел слушать тот же Алексеев. Но было бы еще хуже, если бы
японцы, напав без объявления войны,  внезапно  затопили  в  первую  же  ночь
несколько пароходов у входа в гавань и заперли эскадру во внутреннем рейде.
   Старк опять зашагал по каюте, зябко  пожимая  плечами.  Донеслись  глухие
удары орудийных выстрелов. Адмирал прислушался.
   - Опять, должно быть, береговые батареи бьют  по  воображаемым  судам,  -
пробурчал он и нажал кнопку звонка.
   - Позвать лейтенанта Дукельского! - приказал адмирал вестовому.
   Через  минуту  флаг-офицер  доложил,  что  на  море  замечены   пароходы,
направляющиеся к выходу на внешний рейд, очевидно, с целью закрыть его.
   Старк надел пальто, поплотнее нахлобучил фуражку и  вместе  с  Дукельским
поднялся на палубу. Его тотч