иконе  и  тут  только  разглядел,  что  она  тоже
старинного письма. Рядом стояло еще несколько таких же образов.
   - Это настоящая моленная! Немедленно уничтожить всю  эту  мерзость.  -  И
Вамензон стал швырять иконки на пол, топча их ногами.
   Солдаты зашумели и бросились поднимать свои святыни.
   - Это... это бунт! Я вызову сюда стрелков, чтобы заставить вас  выполнить
мое распоряжение! - Капитан выскочил  из  каземата  и  торопливо  зашагал  к
экипажу.
   Едва он отъехал, как  из-за  угла  с  ревом  вылетел  Блохин  и,  вскинув
винтовку, пуля за пулей выпустил по Вамензону целую обойму, но  промахнулся.
- Тогда ни далеко отшвырнул ружье и, невероятно ругаясь, с пеной у рта  стал
кататься по земле. Борейко приказал запереть Блохина в  свободном  пороховом
погребе.
   - Пусть посидит, а то еще опять попортит кого-либо под  горячую  руку,  -
решил он.
   Сверх ожидания Блохин подчинился без возражений.
   Переговорив по телефону с Залитерной, поручик узнал, что  произошло  там,
и, в свою очередь, осведомил Звонарева обо всем случившемся на батарее.
   - Чем, по-твоему, все это кончится для нас с гобой? - спросил прапорщик.
   - Для тебя, дважды контуженного и будущего зятя  Белого,  ничем,  а  мне,
верно, придется расстаться с батареей и немного отдохнуть на гауптвахте.
   - Но ты ведь тоже ранен?
   - Зато обо мне не беспокоится никакая генеральская дочка... Одним словом,
поживем - увидим.
   На следующий день  Залитериую  посетил  начальник  крепостной  артиллерии
Восточного фронта подполковник  Стольников.  Среднего  роста,  почти  совсем
седой,  с  седыми  же  усами  и  эспаньолкой,  всегда  раздраженный,  он  не
пользовался особым авторитетом и  любовью  своих  подчиненных,  несмотря  на
несомненную храбрость.
   Сразу же, с момента своего появления на батарее,  он  начал  брюзжать  на
Звонарева и солдат. Но, в отличие от Вамензона, Стольников  считал  мордобой
некультурностью,  недопустимой  для  офицера.  Поставив  многих  солдат  под
винтовку  на  различные  сроки  и  доведя  прапорщика  до  состояния  тихого
бешенства. Стольников прошел с ним в офицерский блиндаж и  тут  с  глазу  на
глаз объявил ему выговор за вчерашнее непочтение к Вамензону.
   - Я сам не перевариваю этого "дантиста"  и  прохвоста,  но  поскольку  он
является вашим начальником, то дерзить ему все же нельзя.  Я  вас  снимаю  с
Залитерной  и  отправляю   в   госпиталь.   Сдадите   сегодня   же   батарею
штабс-капитану Чижу. Он заодно примет и батарею литеры Б. - А  куда  денется
Борейко?
   - Я пока отправлю его на гауптвахту.
   Затем Стольников, сразу переменив тон, уже  совсем  по-дружески  попросил
прапорщика проводить его на батарею литеры Б.
   - Вместе обсудим там все хозяйственные дела.
   Известие об отправке на гауптвахту Борейко принял совершенно спокойно.
   - Не перевелись, значит, еще умники в Артуре, готовые и  во  время  осады
заниматься крючкотворством, - пробурчал он.
   - Прикажете, вашбродь, вещи собирать? - испуганно  вскинулся  на  Борейко
вертевшийся тут же денщик Иван.
   - Укладывай чемоданы, поедем отдыхать в город на губу.
   Солдат тотчас выскочил из каземата  и  бегом  направился  вдоль  батареи.
Встретив Блохина, он торопливо сообщил ему об аресте Борейко.
   - Не дадим, - решительно махнул головой солдат и устремился в казематы  с
криком: - В ружье? Спасай братцы, Медведя, его от нас забирают!
   Артиллеристы, потрясая винтовками, ринулись к офицерскому каземату. Через
минуту тут собралась толпа вооруженных, взволнованных солдат.
   Заметив сборище солдат, Звонарев вышел справиться, в  чем  дело.  Стоящие
впереди толпы Лепехин,  Жиганов  и  Блохин  спросили  его,  правда  ли,  что
забирают  Борейко.  Получив  утвердительный  ответ,  Блохин  громко  заявил,
стукнув прикладом о землю:
   - Мы на это не согласны! Без поручика нам не жить! Нельзя  ли,  вашбродь,
так и доложить по начальству?..
   Вернувшись в каземат, прапорщик сообщил  Стольникову  о  возникшем  среди
солдат волнении и от себя посоветовал оставить Борейко на прежнем месте.
   - Тридцать лет служу, но  таких  вещей  еще  не  видел!  Да  понимают  ли
солдаты, что им грозит поголовный расстрел? - возмутился подполковник.
   - Здесь они тоже ежедневно рискуют своей жизнью, господин подполковник, -
заметил Звонарев.
   - Я сейчас их разгоню. Все эти  безобразия  являются  прямым  результатом
вашего либерального отношения к солдатам, - обернулся Стольников к Борейко.
   - В чем дело, ребята? Почему  вы  сюда  собрались?  -  вышел  к  солдатам
Стольников.
   - Просим поручика от нас не брать, - проговорил Лепехин.
   - Как я приказал, так и будет.
   - Тогда берите и меня, ваше высокоблагородие, - шагнул вперед Блохин.
   - И меня, и меня! - раздалось в толпе, и солдаты тесным кольцом  окружили
испуганного подполковника.
   - Назад! - хрипло крикнул он, но его не послушались.
   Крик и шум с каждой минутой становились все более  угрожающими.  Звонарев
бросился за Борейко. При появлении поручика толпа сразу стихла.
   - Смирр-но! Разойдитесь по казематам, братцы! - крикнул он солдатам.
   Артиллеристы недовольно зашумели, но все же стали расходиться.
   - Я решил оставить вас на батарее, Борис Дмитриевич, -  умышленно  громко
проговорил Стольников.
   - Покорнейше благодарим! - оглушительно рявкнули солдаты.
   Стольников, ни с кем не прощаясь, поспешил уйти с батареи. Солдаты, давая
дорогу, почтительно расступались перед ним.
   Когда подполковник отошел достаточно далеко, Борейко скомандовал "смирно"
сгрудившимся около него солдатам.
   - Спасибо, братцы, - с чувством проговорил он.
   - Рады стараться, вашбродь! - дружно ответили артиллеристы.
   - Поручику "ура"! - заорал Жиганов, и  солдаты  бросились  качать  своего
офицера, пока встревоженные криками японцы  не  открыли  сильного  ружейного
огня по батарее.
   - Разойдись! - скомандовал Борейко. - Хорошо, брат Сережа, когда за твоей
спиной стоит сотня людей, готовых за тебя идти в огонь и воду.
   Стольников был не глуп и решил не предавать огласке происшедшее с ним  на
батарее литеры Б. Поэтому в штабе фронта он  доложил  начальнику  артиллерии
участка полковнику Мехмандарову, что все нашел в порядке и считает  излишним
снимать оттуда Борейко. Полковник с ним согласился. Правда, вечером того  же
дня Стольников подробно обо всем  доложил  наедине  Белому.  Генерал  вполне
одобрил его действия, решив ограничиться выговором Борейко. На этом  дело  и
кончилось.  Но  солдаты,  сильно  приукрасив  всю  историю,   не   замедлили
рассказать стрелкам, как они "отбили у начальства своего  Медведя".  История
получила  совершенно  неожиданный  резонанс  в  пехотных   частях.   Стрелки
почувствовали  свою  силу.  Офицера,  ударившего  солдата,   они,   разобрав
винтовки, загнали в блиндаж, где он и просидел, пока стрелки  не  разошлись.
Несколько других офицеров поспешили "заболеть" и уехать в  город.  Раздавать
попрежнему зуботычины уже стало опасно.
 
 
   Глава пятая
 
   Следующий день выдался серенький, относительно спокойный, и  прапорщик  с
чувством облегчения неторопливо шел по дороге в Старый город. Ни  транспорты
раненых, тянувшихся в тыл, ни резервные команды, двигавшиеся  к  фортам,  не
могли   нарушить   его   спокойного   и   радужного   настроения.    Миновав
полуразрушенный бомбардировкой Новый китайский город, Звонарев  добрался  до
Сводного госпиталя.
   Уже в вестибюле прапорщик увидел на полу десятки носилок, заполнявших все
свободное пространство. Только с большим трудом, шагая  через  раненых,  ему
удалось пробраться в палату, которую вела Варя. Девушка была занята раздачей
лекарств своим больным.
   В палате,  рассчитанной  на  пятнадцать  человек,  находилось  не  меньше
тридцати.  На  двух  составленных   вместе   койках   помещалось   по   трое
тяжелораненых. Легкораненые лежали прямо  на  полу,  на  шинелях,  носилках,
изредка на тюфяках. Воздух в палате,  несмотря  на  открытые  форточки,  был
тяжелый. Пахло карболкой, йодоформом, махоркой и грязным человеческим телом.
Звонарев  поморщился  и  постарался  поскорее  найти  своих  утесовцев.  Они
расположились все вместе в углу возле окна. На койке лежали Родионов и Заяц.
Тут же вертелся уже совсем поправившийся Гайдай и еще два запасных бородача,
фамилии  которых  прапорщик  не  знал.   Звонарев   поздоровался   с   ними.
Артиллеристы, забыв об окружающих, громко рявкнули в ответ.
   - Тише вы, - сердито обернулась к ним Варя и увидела наконец  прапорщика.
- Как вы смели войти сюда без моего разрешения? - коршуном налетела  она  на
Звонарева.
   - Виноват, господин  фершал,  разрешите  остаться!  -  шутливо  вытянулся
офицер.
   - Через полчаса я освобожусь, вместе и пойдем.
   - Разрешите нам на выписку, - взмолился Родионов, - а то мы здесь умрем с
голоду, дюже харчи плохие.
   Их похудевшие, осунувшиеся лица говорили сами за себя.
   - Отпустите их, Варя.  Я  распоряжусь,  чтобы  за  ними  прислали  лошадь
перевезти на Утес, - заступился за солдат прапорщик.
   - Ладно уж, если вы так просите за них, - смилостивилась девушка.
   - Покорнейше благодарим, вашбродь, - обрадовались солдаты, -  мы  и  сами
как-нибудь добредем.
   В это время в палату заглянул озабоченный врач в белом халате.
   - Приведите все по возможности в порядок, сестра.
   Сейчас к вам зайдет сама Вера Алексеевна. Она обходит все палаты. - И  он
исчез.
   - Приберите постели, бросьте курить, - захлопотала
   Варя, торопливо оправляя койки больных и подбирая бумажки с пола.
   - Уходите отсюда, - прогнала  Варя  Звонарева  из  палаты,  но  в  дверях
появилась фигура генеральши в  сопровождении  ротмистра  Водяги  и  главного
врача госпиталя Протопопова.
   Варя сделала глубокий реверанс. Вера Алексеевна ласково поцеловала  ее  в
лоб.
   - Вот видите, доктор, как ведут  себя  приличные  девушки,  -  обернулась
генеральша к Протопопову. - Не то что другие сестры, которые боятся склонить
передо мной  свою  головку.  Еще  бы,  учительница  и  вдруг  станет  делать
реверанс, это ниже нашего" достоинства, - иронизировала Вера Алексеевна.
   - Здравствуйте, солдатики! - обратилась она к больным.
   - Здравия желаем, барыня, - нестройно ответили они.
   - Не барыня,  а  ваше  превосходительство!  -  резко  прикрикнул  Водяга,
сердито глядя на солдат.
   Генеральша начала раздавать солдатам иконки и крестики.
   - Чего тебе не хватает, Варя? - спросила генеральша.
   - Хорошего питания, бинтов, белья, лекарств...
   - Не так быстро. Мосье Водяга сейчас все  это  запишет,  но,  конечно,  я
сделаю только то, что будет возможно, - забеспокоилась генеральша.
   - Прежде всего нужно питание. У меня два легкораненых умирают  от  цинги.
Неделя хорошего питания - и они будут спасены. Хотя бы пару  куриц,  десяток
яиц, - упрашивала девушка.
   - Ну, посмотрю дома, - покривилась генеральша  и  проплыла  к  выходу.  -
Зачем  у  тебя,  Варя,  в  палате  посторонние  лица,  -  кивнула   она   на
поклонившегося ей Звонарева..
   - Я велела ему зайти за мной, - поспешила на помощь Звонареву Варя. -  Он
должен проводить меня домой.
   - А я-то, дурак, думал, что это барыня, а оказывается - генерал в юбке, -
усмехнулся Заяц вслед ушедшим.
   Больные засмеялись. Варя пугливо замахала на них руками.
   - Сурьезная баба, - подтвердил Родионов. - Кто она такая?
   - Стесселева генеральша, - пояснил Заяц.
   Варя торопливо  заканчивала  раздачу  лекарств.  Звонарев,  поджидая  ее,
присел на койку Родионова.
   - Сколько человек здесь на  выписку,  сестра?  -  неожиданно  появился  в
дверях Протопопов в сопровождении инспектора госпиталей доктора Субботина.
   - Четверо, - ответила Варя.
   - Это никуда не годится! Отсюда можно выписать, по крайней мере,  человек
десять, - сердито пробурчал Субботин.  -  У  тебя  что?  -  обратился  он  к
лежащему с краю солдату.
   - Он ранен в ногу, она еще гноится, - отозвалась Варя.
   - Выписать, долечат в  околотке.  У  этого  что?  -  подошел  Субботин  к
следующему.
   - Раны на  обеих  ногах,  не  может  даже  стоять.  Кроме  того,  высокая
температура.
   - Притворяется, мерзавец! В  околотке  и  температура  спадет,  а  набьют
морду, так он и совсем поправится. У этого что?
   - Правая нога не сгибается, не может ходить.
   - Пустяки, сейчас ногу выправим.  -  И  Субботин  изо  всей  силы  согнул
больную ногу.
   Солдат закричал от нестерпимой боли и потерял сознание.
   - Ишь какой неженка! Привести в чувство и сегодня же выписать. В  роте  с
ним церемониться не станут.
   - Вы... вы не человек, а бездушная приказная строка! - вся затряслась  от
возмущения Варя. - Это бесчеловечно!
   - Сегодня же увольте сестру, она слишком слабонервна для нашей работы,  -
пожал плечами, уходя, Субботин.
   - Это дочь генерала Белого, - тихонько проговорил
   Протопопов.
   - Что же вы мне сразу не сказали?! Переведите в операционные сестры, а то
нажалуется самой  Вере  Алексеевне,  потом  неприятностей  не  оберешься,  -
ответил, уходя, Субботин.
   - Опять вы, Варя, наскандалили, - укоризненно заметил Звонарев.  -  Нужно
освободить места для вновь поступающих с фронтов, вот он и старается.
   - Заставь "умника" богу молиться, он и лоб расшибет.
   Варя постепенно успокоилась.  Сдав  дежурство  добровольной  сестре,  она
пошла одеваться. Затем Звонарев и Варя направились в Пушкинскую  школу.  Там
они застали Лелю Лобину, которая  им  рассказала  о  своем  столкновении  со
Стессельшей. Генеральша потребовала, чтобы учительница сделала ей  реверанс,
она же ограничилась лишь поклоном.
   - Меня приказано перевести в тифозный госпиталь на Тигровом полуострове.
   - Ты добровольная сестра, а не крестовая, и можешь отказаться  от  такого
назначения. Я слышала, что у вас в школе  вновь  откроется  госпиталь-филиал
Сводного. Попросись туда у Протопопова, он ведь большой  добряк.  Хочешь,  я
сама завтра об этом поговорю с ним?
   -  Буду  тебе  только  благодарна.  Это  меня  вполне  устроит.  Вы  куда
направляетесь? - справилась Леля.
   - На Электрический Утес, - ответила Варя.
   Взяв девушку под руку,  Звонарев  повел  ее  сначала  на  "Этажерку".  Но
бульвар был весь исковеркан снарядами. И все  же  несколько  пар,  пользуясь
затишьем, разгуливали по еще сохранившимся аллеям.  Около  развалин  ротонды
для музыки возились мальчишки-китайчата.  В  гавани,  прижавшись  к  берегу,
прятались оставшиеся в Артуре суда. По мостовой шел  отряд  матросов,  бодро
распевая:
   Было дело под Артуром,
   Дело скверное, друзья,
   Тоги, Ноги, Камимура
   Не давали нам житья.
   - Плохи наши дела на фронте, - вздохнула Варя.
   - Мало что осталось и от эскадры,  -  заметил  Звонарев.  -  Не  понимаю,
почему моряки сидят в Артуре, а не попытаются хотя бы  по  ночам  поодиночке
прорваться в нейтральные порты.
   - Папа говорит, что матросы и пушки нужны здесь. Без них  крепость  долго
не устоит.
   Некогда оживленный район порта и доков теперь был пустынен. Откуда-то  из
дальних цехов  слабо  доносились  удары  молота,  взвизгивала  пила,  тяжело
перекатывался  подъемный  кран.  Работа  производилась  почти  исключительно
ночью: днем из-за обстрела вся жизнь в мастерских замирала.
   Миновав доки, Звонарев  с  Варей  свернули  к  Утесу.  За  Золотой  горой
открывались безграничные просторы океана. На горизонте  по-прежнему  маячили
силуэты японских  судов.  Резкий  холодный  ветер  покрыл  все  море  белыми
гребешками волн. Варя поежилась.
   - На душе становится грустно, когда видишь такую картину.  В  порту  наши
искалеченные  суда,  в  океанепустыня  и  на  горизонте  несколько  японских
козявочек, а на сухом пути мрачные серые сопки с полуразрушенными фортами  и
умирающими от тифа, цинги и дизентерии защитниками. Вместо города - сплошные
развалины да полуразрушенные госпитали, переполненные ранеными  и  больными,
которых нечем лечить.
   - Ой, Варя, я умру с тоски, если  вы  еще  продолжите  перечисление  всех
наших бед, - взмолился Звонарев. - Мы с вами молоды, здоровы, и  у  нас  нет
никаких оснований быть такими пессимистами.
   - Сегодня - да, а завтра - темно и страшно...
   - О нем и будем говорить завтра, а пока...  Ловите  меня.  -  И  Звонарев
бросился вперед,  Варя  за  ним.  Она  вскоре  нагнала  прапорщика,  но  тот
увернулся и побежал обратно.
   - Это не по правилам, надо бежать к Утесу, - совсем по-детски возмутилась
Варя, забыв о своих мрачных мыслях.
   Так, дурачась и играя, они незаметно добрались  до  Утеса.  Возбужденные,
раскрасневшиеся, веселые, они влетели  в  офицерский  флигель.  В  столовой,
закутавшись в  плед,  сидел  в  качалке  Жуковский.  Он  похудел,  постарел.
Грустными глазами следил он за морем и временами  тяжело  вздыхал.  Поднятый
Варей и Звонаревым шум заставил его обернуться.
   - Здравствуйте, Николай  Васильевич,  как  ваше  здоровье?  -  присела  а
реверансе Варя.
   -  Здравствуйте,  здравствуйте,  приятно  посмотреть  на  вас  с  Сергеем
Владимировичем. Уж очень тоскливо на душе...
   Оживление да лицах Вари - и Звонарева потускнело.
   - Как заживают  ваши  раны,  Николай  Васильевич?  -  вздохнув,  спросила
девушка.
   - Раны-пустяки, цинга сводит в могилу. Все зубы шатаются. Никто  из  нас,
артиллеристов и стрелков, из Артура не уйдет. - ...Мы  обречены  на  гибель,
как обречен Артур. Крепость рано или поздно будет взята, и едва лиг кто-либо
из нас переживет ее падение, - мрачно говорил капитан.
   Вскоре в столовой к обеду собралось все население офицерского флигеля. Из
казарм пришли Катя Белая в  Шура  Назаренко  с  доктором  Зориным.  Появился
фатоватый мичман Любимов, за ним - Гудима. На  хозяйском  месте  села  Катж,
рядом с ней доктор и моряк, далее Шура с Гудимой, с одной стороны, и Варя  с
Звонаревым - с другой. Жуковский поместился против Кати.
   За едой говорили мало, стараясь избегать артурских тем.
   С тех пор как Старый  город  подвергся  усиленной  бомбардировке,  оттуда
стали переправлять наиболее ценные вещи на батареи приморского фронта. Таким
образом  на  Утес  попали  большой  концертный  рояль  и  пианино.  Из  всех
обитателей Утеса только Катя и Любимов умели играть  на  рояле.  Теперь,  по
общей просьбе. Ката села к роялю и:  начала  тихонько  наигрывать  различные
мотивы, которые успокаивали Жуковского. Шура Назареако стала  вполголоса  ей
подтягивать.
   - Спойте, Шура, мою любимую, - попросил Жуковский.
   Девушка запела. Капитан - грустно вторил;
   Догорай, моя лучина,
   Догорю с тобой и я.
   - Эх, нет Бориса Дмитриевича, - вздохнул капитан. - У того всякое дело  в
руках спорится, а запоет - заслушаешься. Жаль только - пьет  сильно.  Слыхал
я, что он всерьез жениться собирается?
   - Это уж спрашивайте у Вари. Она в курсе всех  дел  батарей  литеры  Б  и
Залитерной, а равно и Пушкинской школы, - заметила Катя.
   - Оля Селенвна, верно, выйдет за него замуж. Она ему явно симпатизирует.
   - Дай бог! Бросит пить, человеком станет, - проговорил Жуковский.
   На следующий день, уже довольно поздно, Звонарева разбудил громкий стук в
дверь.
   - Вставайте поскорее, соня вы этакий!  Через  четверть  часа  мы  с  вами
пойдем в Артиллерийский городок, - кричала Варя.
   - Я никуда не собираюсь уходить с Утеса.
   - Зато я ухожу, значит, вы должны меня проводить.
   Как ни отнекивался Звонарев, но через полчаса все же шагал рядом с  Варей
по береговой дороге. День был безветренный, солнечный.  Из-за  Золотой  горы
почти беспрерывно слышались раскаты орудийной  стрельбы  и  разрывы  тяжелых
снарядов. Но со стороны моря все было тихо. В этот район японские снаряды не
долетали,  поэтому  на  опустевших   батареях   появлялись   новые,   наспех
построенные небольшие домики и землянки. Возле них копошились  люди,  висело
белье, с лаем бегали собаки.  Звонарев  и  Варя  с  удивлением  оглядывались
вокруг.
   - Пожалуй, сюда скоро переедет половина Старого города и здесь  откроются
лавки и ма