ак  ведь,  ваше
превосходительство? - не сдавался Тахателов.
   - Многое можно, но это будет нечестно с нашей стороны!
   - Это с  японцами-то  говорить  о  честности,  после  того  как  они  без
объявления войны напали на нас? - весь кипел от негодования полковник.
   - Надо крепко подумать, прежде чем принимать такое решение,  -  продолжал
колебаться Витгефт.
   - Очень стоит подумать, ваше  превосходительство.  И  я  уверен,  что  вы
согласитесь с нами, - прощаясь, говорил Белый.
   Едва гости ушли, адмирал приказал вызвать к себе Иванова и снова выслушал
все его соображения по постановке мин в открытом море.
   - Очевидно, придется собрать для обсуждения  всей  операции  флагманов  и
командиров первого ранга, - решил Витгефт.
   Видя, что дело снова откладывается  в  долгий  ящик,  Иванов  решил  идти
напролом.
   - Я, ваше превосходительство, за пределы территориальных  вод  не  выйду!
Мины установлю на самой границе. Дайте только мне три, четыре миноносца  для
прикрытия. В туманную погоду их будет трудно заметить.
   Витгефт продолжал сомневаться. Видя это, Иванов  обещался  своим  честным
словом не выходить за пределы территориальных вод, а в  душе  тут  же  решил
действовать на свой страх и риск и больше к Витгефту не обращаться.
   "Поставлю мины там,  где  нужно,  а  потом  меня  пусть  хоть  в  матросы
разжалуют", - думал Иванов, возвращаясь к себе.
   Он договорился с командирами миноносцев о готовности  выйти  в  море  при
первом тумане, затем принял на борт полный боевой комплект мин и  приготовил
транспорт к немедленному выходу в море.
   Борейко  и  Звонарев  ежедневно  посещали  моряков  и  о  положении   дел
докладывали Белому. Генерал,  в  свою  очередь,  по  телефону  справлялся  о
"драгоценном" здоровье Витгефта. Адмирал прекрасно понимал, что интересовало
Белого, но неизменно отвечал, что все находится  "в  руцех  божьих"  и  если
Никола-угодник поможет, то мины будут поставлены, но обязательно в  пределах
прибрежной полосы крепости.
   Наконец наступило утро второго мая. Погода была  тихая,  безветренная,  с
ночи на море лежал туман. К утру он хотя и поредел, но все же был достаточно
густ, чтобы скрыть выход в море "Амура" и миноносцев. Перед  уходом  Витгефт
еще раз напомнил Иванову, что постановка мин должна происходить  обязательно
в  прибрежной  полосе.  Капитан  подтвердил  свое  твердое  намерение  точно
придерживаться мудрых указаний своего начальника. И тем не менее Витгефт был
неспокоен. Едва "Амур" и миноносцы вышли в море, как адмирал сообразил,  что
в таком тумане трудно точно ориентироваться в море, не видя берегов.
   -  Поставят  мины  там,  где  не  надо,  и  не  взыщешь,  -  не  по   чем
ориентироваться, - забеспокоился адмирал и  приказал  одному  из  миноносцев
догнать ушедшие в море корабли и вернуть  их  в  порт.  Насилу  удалось  его
отговорить от этого.
   Между тем "Амур" и сопровождающие его  миноносцы  благополучно  дошли  до
района, где следовало ставить мины. У Иванова не было ни малейших колебаний,
когда он вышел за пределы береговых вод и вступил в нейтральное море. Плохая
видимость из-за тумана и невозможность точно  определиться  были  прекрасным
оправданием для  такого  нарушения.  Туман,  приподнявшись  над  морем,  дал
возможность точно  установить  мины  в  районе  обычного  движения  японской
эскадры. Они устанавливались одна за другой в одну линию. Всего было спущено
пятьдесят  мин,  которые  растянулись  на   протяжении   одного   километра,
перпендикулярно пути движения японских кораблей.
   Пока транспорт был занят установкой мин, дозорные  миноносцы  следили  за
морем. Японцы не показывались, горизонт был чист, не было  видно  ни  одного
дымка. Когда установка мин была закончена, Иванов полным  ходом  двинулся  в
Артур, миноносцы последовали за ним.
   Велика была радость Витгефта при виде возвращающихся судов.  Адмирал  тут
же объявил благодарность всем  кораблям  и  разрешил  отпустить  команды  на
берег.
   Начальник штаба Витгефта контр-адмирал Матусевич пытался было  возражать,
напомнив, что в случае успеха следует подумать об организации  преследования
подорвавшихся на минах кораблей противника.
   - То, что наши корабли благополучно  вернулись  с  моря,  уже,  по-моему,
является успехом. О преследовании врага нам думать не приходится ввиду нашей
слабости, - даже руками замахал на него Витгефт.
   Второго мая день был воскресный, и, несмотря на военное  время,  работ  в
этот день не производилось. Многие знали о  выходе  "Амура"  для  постановки
мин, и теперь тысячи людей с нетерпением ждали появления  японской  эскадры.
Обращенные к морю склоны Золотой горы. Тигрового  Хвоста,  Перепелиной  горы
были усеяны людьми, которые кто в бинокль, кто в подзорную трубу,  а  кто  и
простым глазом следили за всем, что происходило в море.
   Уже перевалило за полдень, туман окончательно рассеялся, видимость  стала
прекрасной, и тут на  горизонте  появилась  идущая  в  кильватерной  колонне
эскадра адмирала Того. Один за другим  шли  шесть  японских  броненосцев  во
главе с флагманским кораблем "Микаса".  За  ним  следовали  три  броненосных
крейсера.
   Жуковский  с  Борейко  и  Звонаревым  с  бруствера  батареи  следили   за
неприятельской эскадрой. Вдруг под одним из броненосцев раздался взрыв, и он
сильно накренился набок.
   - Ура! Ура! Налетел на мину, что наши поставили! - обрадовался Борейко.
   Японские корабли бросились на помощь пострадавшему, и  тут  еще  один  из
броненосцев взорвался, окутался паром и исчез под водой.
   - Совсем как "Петропавловск"! - проговорил Звонарев.
   Японские корабли сгруппировались около места катастрофы.
   - К орудиям! - скомандовал Борейко. - Надо их обстрелять, пока они  стоят
в куче.
   Но дистанция до японцев оказалась  около  пятнадцати  верст,  и  с  Утеса
обстрелять ее  было  нельзя.  Борейко  ринулся  к  телефону  и  позвонил  на
сигнальную станцию. Вызвав дежурного, он сообщил о том, что происходит.
   - Мы это сами прекрасно видим!
   - Так почему вы не открываете огня с броненосцев?
   - Адмирал считает это излишним: японцы могут ответить  на  нашу  стрельбу
бомбардировкой Артура!
   - Ваш адмирал трус и изменник! - заорала телефонную трубку поручик.
   Дежурный офицер на сигнальной станции поспешил разъединиться.
   Борейко позвонил к Белому и попросил помочь ему говорить Витгефта.
   - Это не  Макаров,  с  ним  не  сговоришься!  Попробую  позвонить  сейчас
Стесселю, - может, он сумеет воздействовать на моряков, - ответил Белый.
   Но командующий эскадрой адмирал Витгефт уперся и  не  стал  даже  слушать
Стесселя.
   Взбешенный генерал  вместе  с  Никитиным  прискакал  на  Золотую  гору  и
обрушился на прибывшего туда Витгефта.
   - Если вы, ваше  превосходительство,  немедленно  не  откроете  огонь  по
японцам, я прикажу береговым батареям  обстрелять  вашу  эскадру,  -  кричал
Стессель на адмирала.
   - У нас у самих есть пушки, - огрызнулся Витгефт.
   - Которые вы боитесь разрядить по японцам,
   - Просто не считаю нужным делать это!
   Никитин и Белый бросились успокаивать Стесселя,  а  Григорович  доказывал
Витгефту необходимость выступления против японцев.
   - Генерал Стессель требует от вашего превосходительства  точного  ответа,
что вы сейчас намерены пред" принять против японцев? -  подошел  к  адмиралу
Никитин.
   - Выслать "Новика" с миноносцами для атаки  японцев,  -  вместо  Витгефта
ответил Григорович, - Сигнальщик!  Поднять  сигнал:  "Новику"  и  миноносцам
немедленно выйти в море и атаковать японцев! - распорядился он.
   Но миноносцы и "Новик", ввиду того что половина команды  у  них  была  на
берегу, смогли поднять пары лишь через два часа, и, когда они наконец  вышли
в море, японцы давно уже скрылись за горизонтом.
   Вечером  того  же  дня  Борейко  с  Звонаревым   отправились   в   город,
разукрашенный флагами в честь неожиданного успеха на море. На  "Этажерке"  и
на улицах толпилась масса народу; особенно много было моряков.  Они  сегодня
чувствовали себя героями дня, -  впервые  удалось  нанести  японцам  большие
потери в крупных линейных судах. Престиж моряков сразу возрос:  сегодня  все
поздравляли их.
   - Теперь, когда японский флот так сильно ослаблен, надо  думать,  и  наша
эскадра наконец выйдет в море и окончательно добьет японцев,  -  высказывали
свои надежды армейцы.
   - Будь жив Макаров, эскадра с первой же высокой водой вышла  бы  в  море,
чтобы преследовать Того до  самой  Японии.  Что  предпримет  Витгефт,  никто
сказать не сможет. Вернее всего, мы по-прежнему будем отсиживаться в гавани,
- говорили морские офицеры.
   - Необходимо в таком случае возможно скорее повесить вашего  Витгефта  на
мачте его флагманского корабля, - вмешался в разговор Борейко.
   - И назначить тебя командующим эскадрой, - улыбнулся подошедший Сойманов.
   - Не меня, а Эссена, он спать эскадре не даст. Достойный ученик Макарова!
   - Дело не в одном Витгефте. Кроме него, и  другие  адмиралы  и  командиры
судов первого ранга против выхода в море.  Они  и  поддерживают  в  Витгефте
присущий ему дух пассивности, - сокрушался Сойманов.
   - Плохо наше  дело,  коль  у  вас  во  флоте  нет  ни  одного  настоящего
командира, - вздохнул Борейко.
   - У вас Стессель под стать нашему Виле, - отпарировали моряки.
   - Зато у нас Кондратенко и Белый. Они свято  хранят  заветы  Макарова  на
суше, - веско возразил Звонарев.
   Друзья двинулись обратно на Утес.
   На  батарею  вернулся  выздоровевший  Чиж.   Он   хотел   было   дружески
поздороваться  с  Звонаревым,  но  прапорщик  ограничился  лишь  официальным
отданием ему чести. Борейко даже не взглянул  на  штабс-капитана,  пробурчав
себе под нос: "Вернулось наше золотце!"
   Солдаты встретили возвращение штабс-капитана угрюмо и молчаливо.  Чиж  не
замедлил сорвать  на  них  свое  раздражение:  он  избил  Белоногова,  плохо
отдавшего ему честь; ткнул кулаком в лицо подвернувшегося ему под руку Зайца
и поставил Блохина под винтовку за неряшливую одежду.
   Только Назаренко да Пахомов  радостно  приветствовали  Чижа.  Фельдфебель
долго жаловался штабс-капитану на потворство  солдатам  Борейко  и  мягкость
командира.
   - Только на вас, ваше благородие, надежда осталась! - лебезил Назаренко.
   - Дай срок, я всех к рукам приберу, и солдат и  офицеров!  -  хорохорился
Чиж. - Довольно Борейко тут побезобразничал под крылышком Жуковского!
   Вечером, придя к Жуковскому, он начал охать и вздыхать.
   - На вас лица нет, Николай  Васильевич!  За  время  моего  отсутствия  вы
извелись совсем! Вам надо отдохнуть, иначе вы не вынесете тяжести войны, а у
вас семья! О ней подумать надо! - разливался штабс-капитан.
   Жуковский, особенно болезненно переживавший перерыв сообщения с  Россией,
лишивший его всякой связи с семьей, расчувствовался.
   - Я совсем изнервничался, меня издергали и  японцы,  и  еще  больше  свое
начальство. Вечно ждешь нагоняя за что-нибудь, - жаловался он.
   - С такими офицерами, как у нас, далеко не уедешь!  Не  мудрено,  что  вы
получаете нагоняи от начальства. Борейко ведет себя так, как будто он, а  не
вы командуете ротой. Прапор ухаживает за дочкой генерала и поэтому  на  всех
плюет. Солдаты одичали и похожи более на  лесных  зверей,  чем  на  строевых
нижних чинов. Полный развал в роте! Ложитесь на месяц в госпиталь отдохнуть,
а я тут займусь делами, - уговаривал Чиж капитана.
   - Вы правы, Александр Александрович, мне действительно надо  основательно
подлечиться! - согласился Жуковский.
   Узнав о намерении  командира  лечь  в  госпиталь,  Борейко  не  стал  его
отговаривать
   - Валяйте! Отдохните, а мы за вас повоюем, - приветствовал он.
   На следующий день Жуковский побывал в  Управлении  артиллерии  и  получил
разрешение  лечь  в  госпиталь.  Однако,  вопреки  ожиданию  Чижа,  временно
командующим ротой был назначен не он,  а  состоящий  в  распоряжении  Белого
штабс-капитан Гудима. Он вместе с Жуковским приехал на Утес. Очень здоровый,
спокойный  и  уравновешенный,  Алексей  Андреевич  Гудима  обошел   батарею,
знакомясь с обширным хозяйством, дружески поздоровался с Борейко, приветливо
поговорил с Звонаревым и вежливо-сухо с Чижом. С солдатами пошутил, но Зайца
поставил на четыре часа под винтовку за грязь на кухне.
   Борейко, по своей всегдашней привычке,  начал  было  протестовать  против
этого, но Гудима добродушно похлопал его по спине и не стал слушать.
   - Ты, Борис Дмитриевич, командуй  ротой,  а  я  буду  только  за  внешним
порядком приглядывать! - предложил он Борейко.
   Таким образом, все пошло почти по-старому, если не считать, что и солдаты
и офицеры вдруг почувствовали, что у них есть командир, которому  нельзя  не
подчиняться. Даже Борейко, несмотря на сделанное ему предложение,  все  чаще
стал ссылаться на волю и намерения командира.
   Чижу было поручено учесть все трофейное имущество,  и  он,  чертыхаясь  и
проклиная  Гудиму,  с  утра  до  вечера  перевешивал  уголь,  мерил  канаты,
парусину, считал железные листы и ежедневно докладывал командиру.
   Когда он однажды ночью отправился  в  Артур  без  разрешения,  то  наутро
получил трое суток домашнего ареста.
   Сам Гудима с утра обходил батарею, затем сидел  недолго  в  канцелярии  и
возвращался к себе. Дома он открывал толстую  тетрадь  с  замком  и  мелким,
бисерным почерком писал свои мемуары. Помимо  этого,  Гудима  занялся  также
Шуркой Назаренко. Он лихо закручивал вверх свои усы колечком  и  внимательно
оглядывал девушку. Вскоре он предложил ей брать у него книги  для  чтения  и
своей ласковой  простотой  завоевал  расположение  не  искушенной  жизненным
опытом Шурки.
   Седьмого мая Звонарева вызвали в Управление артиллерии, где сообщили, что
он  вместе  с  командой  с  Электрического   Утеса   откомандировывается   в
тринадцатую сводную роту, расположенную на цзинджоуских позициях.
   - Я посылаю туда вас, Сергей Владимирович, - говорил ему Белый, - так как
там нужен инженер для наладки прожектора и электрического освещения  и  надо
дооборудовать  кое-что  на  батареях.  Вы  будете  находиться  в  подчинении
командира роты штабе капитана Высоких. Перед отъездом загляните  к  генералу
Кондратенко, он хотел вас видеть. Желаю вам успеха! - И генерал крепко пожал
ему руку.
   На улице Звонарев встретил Варю Белую, которая, видимо, поджидала его.
   - Вы сегодня едете в Цзинджоу?  -  спросила  она.  -  Там  будет  большое
сражение, и  вообще  там  очень  опасно.  Вам  надо  быть  осторожным  и  не
бравировать зря.
   - Вы ведь знаете, что я известный трусишка! - улыбнулся Звонарев.
   - Вы только со мной трусите, а я совсем нестрашная, -  печально  заметила
Варя. - Японцев же вы но боитесь, я это знаю!
   - Грешен, больше боюсь амазонок!
   - Я вовсе не амазонка, а всего только не кисейная барышня. Вы возьмите  с
собой бинты, вату и тому подобное, чтобы, в случае чего, все было под рукой.
А главное, берегитесь!
   - Я не собираюсь ни умирать, ни получать ранения.
   - Это вовсе от вас не зависит. Пока до свидания!
   - Где? - спросил Звонарев. - Быть может, и на  том  свете.  Предпочел  бы
какое-нибудь место поближе.
   - Постараюсь исполнить ваше желание. - И девушка упорхнула.
   Побывав у Кондратенко и получив у него подробные инструкции, Звонарев  на
обратном пути зашел к Риве. Там  он  застал  Андрюшу,  который  по-домашнему
валялся на диване в гостиной. Рива заботливо варила ему какое-то укрепляющее
снадобье.
   Узнав, что прапорщик едет в Цзинджоу, оба забеспокоились.
   - Там, брат, тебя в два счета могут угробить. Это тебе не скоротечный бой
эскадры: постреляли и ушли. Там как начнут стрелять, так целый день и  будут
палить без остановки, - пугал Андрюша.
   - Там, должно быть, очень страшно. Мы с  Андрюшей  будем  сильно  за  вас
беспокоиться. Как только вернетесь, немедленно заглядывайте к нам, - вторила
ему Рива.
   - С завтрашнего дня  я  назначен  на  "Отважный".  Может,  нас  и  пошлют
поддерживать вас с моря, - добавил Акинфиев.
   Распростившись с друзьями, прапорщик направился  домой.  На  другой  день
утром он с первым взводом своей роты выехал в Цзинджоу.
 
 
   Часть 2
 
 
   Глава первая
 
   Тридцать первого  марта  1904  года  погиб  на  "Петропавловске"  адмирал
Макаров. Первого апреля об этом узнал адмирал Того и тотчас телеграфировал в
Токио, а уже через день, второго апреля, японская  главная  квартира  отдала
приказ начать десантную операцию по высадке на Ляодуне Второй японской армии
под командованием генерала  Оку.  Так  расценили  в  Токио  гибель  русского
флотоводца. Японцам стало  ясно,  что  обезглавленный  потерею  командующего
русский флот не сможет помещать намеченной операции. Боевой дух, который так
старательно поддерживал на флоте погибший адмирал, сменился полным  упадком.
Вполне боеспособная эскадра вместо активных действий  в  море  спряталась  в
закрытый порт и не решалась оттуда выйти.  Деморализованная,  она  оказалась
бессильной помешать противнику произвести  перевозку  на  восьмидесяти  трех
транспортах из Кореи  на  Квантун  целой  армии  в  составе  тридцати  шести
батальонов пехоты, семнадцати эскадронов  кавалерии  и  двухсот  шестнадцати
орудий, всего свыше пятидесяти тысяч человек.
   В Порт-Артуре узнали о появлении японского флота с десантом в бухте Ентоа
около Бидзиво днем двадцать первого апреля. Насмерть перепуганный  наместник
Алексеев,  ни  с  кем  не  попрощавшись,  спешно  покинул  Артур,   назначив
начальника своего походного морского штаба адмирала  Витгефта  на  должность
командующего эскадрой.
   В районе высадки вражеского десанта находилась Четвертая дивизия генерала
Фока, но он ограничился лишь ролью зрителя и ничего не предпринял для  того,
чтобы  оказать  сопротивление  врагу.  В  Артуре  происходили   беспрерывные
заседания адмирала Витгефта с целью выработки плана противодействия  японцам
на море. Зараженные оборонительными тенденциями Витгефта, командиры судов  и
младшие флагманы в  один  голос  высказывались  против  каких-либо  активных
действий.  Задержать  высадку  десанта,  по  мнению  моряков,  могли  только
сухопутные части, а в штабе Стесселя считали, что главная роль  в  борьбе  с
десантом  противника  принадлежит  флоту  и  сухопутные  части  должны  лишь
добивать остатки высадившегося войска.
   Даже получив прямой приказ Алексеева выслать навстречу десанту броненосец
"Пересвет" с пятью крейсерами и десятью миноносцами, Витгефт не выполнил его
под различными пустыми предлогами.  В  результате  двадцать  первого  апреля
японцы начали высаживать десант.
   Погода им не благоприятствовала. Разразившийся на следующий день  сильный
шторм с дождем и вихрями почти на неделю задержал высадку десанта. Зато  эта
же погода очень облегчила бы действия русских  миноносцев;  воспользовавшись
ненастьем, они легко могли бы подойти незамеченными к вражеским кораблям  на
торпедный выстрел.
   Такая задержка с высадкой десанта, кроме того, позволяла сосредоточить  к
месту высадки не только всю дивизию Фока, но и подтянуть силы  из  Артура  и
даже Манчжурии. Но ни моряки, ни сухопутное начальство  ничего  не  сделали,
чтобы помешать  японцам.  Стессель  разрешил  Фоку  действовать  "по  своему
усмотрению, но в большой бой не ввязываться", а Витгефт попросту  не  выслал
на море ни одного корабля. Четверо суток передовой эшелон японского  десанта
в составе батальона при четырех орудиях был полностью отрезан от  эскадры  и
лишен какой бы то ни было поддержки с ее стороны. Дивизия Фока  легко  могла
его уничтожить, но генерал ничего не предпринял для этого.
   Все поведение как Витгефта,  так  и  Фока  со  Стесселем  явилось  прямым
предательством и изменой.
   Только по прошествии семи суток, когда основная масса японской армии  уже
была высажена на берег, Фок двинул к месту высадки две роты с  полубатареей.
Этот небольшой отряд,  будучи  атакован  превосходящими  силами  противника,