японцы успеют, чего доброго, и  до  нас  добраться,
как в августе. Прикажи всем, даже Зайцу и Белоногову, приготовить  винтовки,
чтобы  было  чем  встретить  японцев,  если  они  прорвутся  на  батарею,  -
распорядился Звонарев, выходя из блиндажа, и  направился  к  наблюдательному
пункту. Те  немногие  минуты,  которые  были  нужны  для  преодоления  этого
пространства, показались прапорщику вечностью. Не прошел он и десяти  шагов,
как взрывной волной сбило у него фуражку с  головы,  засыпало  глаза  пылью,
осколком порвало шинель. Оглохший от взрывов, ослепленный пылью и дымом,  он
с трудом нашел наблюдательный пункт. Там находился Юркин, который  от  ужаса
забился в дальний угол блиндажа и взглянул на прапорщика, как на привидение.
   - Здравствуй! Труса, что ли, празднуешь? - спросил Звонарев.
   - Здравия желаю, ваше благородие. Попервах думал, что  мне  попритчилось,
что вы живой сюда пришли, - вскочил на ноги солдат.
   - Что видно впереди? - подошел  прапорщик  к  смотровой  прорези  и  стал
смотреть на развернувшуюся перед ним панораму.
   Батарея литеры Б, Китайская стенка, Куропаткинский  люнет  и  форт  номер
двенадцать чуть проступали сквозь пелену дыма и пыли. На батарее литеры Б то
и дело вспыхивали красные языки выстрелов. Борейко  из  всех  уцелевших  еще
орудий отбивался от наседавших японцев. Все остальные батареи  первой  линии
были приведены к молчанию.
   Зато батареи берегового фронта  и  броненосцы  перекидным  огнем  громили
японцев. Когда  дым  и  пыль  относились  ветром  в  сторону,  Звонарев  мог
разглядеть большие разрушения на фортах и Кшайской стенке.
   Вдруг над Куропаткинским люнетом взвился огромный столб черного  дыма,  и
вслед за тем долетел тяжелый грохот взрыва. Прапорщик понял, что взлетел  на
воздух пороховой погреб.
   Не успел дым от взрыва разойтись, как японцы кинулись  на  штурм  люнета.
Впереди бежали с флагами в руках офицеры, и не прошло и  минуты,  как  белые
флаги с красными кругами посередине взвились над павшим укреплением.
   - Пропал люнет, - испуганно проговорил Юркин.
   - Отобьем,  японцев  там  совсем  немного.  Беги  на  батарею  и  прикажи
обстрелять цель помер пять, уменьшив прицел на шесть делений, - распорядился
прапорщик.
   Телефонист перекрестился и побежал на батарею.
   Вскоре с Залитерной  прогремело  несколько  выстрелов,  и  белые  комочки
шрапнелей появились над Куропаткинским люнетом. Японцы поспешили спрятаться.
Подоспевшая рота моряков снова заняла люнет.
   После полудня стрельба временно  ослабела.  Звонарев  пошел  на  батарею.
Несмотря на сильный обстрел, Залитерная пострадала сравнительно немного. Дав
указания об исправлении разрушений, прапорщик направился  к  Борейко,  чтобы
договориться  о  дальнейших  совместных  действиях.  Поручика  он  нашел  на
перевязочном пункте. Мельников на скорую руку перевязывал его раненый бок.
   - Малость зацепило осколком, приходится дырку зашивать, - небрежным тоном
проговорил Борейко, но  по  бледности  лица  и  лихорадочно  горящим  глазам
прапорщик понял, что его друг сильно страдает и едва переносит боль.
   - Перевязывай поскорее народ, я  сейчас  пришлю  всем  раненым  водки,  -
проговорил поручик, выходя из каземата.
   На батарее по-прежнему то и дело рвались снаряды; солдаты попрятались  по
казематам.
   - Здорово нам сегодня  досталось.  Семеро  убито  да  человек  пятнадцать
ранено, в том числе все взводные; но они все остались  в  строю,  -  сообщил
Борейко.
   Звонарев договорился, что всемерно будет поддерживать  батарею  литеры  Б
своим огнем,
   - Бей на малых прицелах, не бойся  влепить  нам  шрапнель  в  спину.  Это
лучше, чем пропустить японца, - предупреждал поручик.
   - Японец в атаку идет, - влетел в офицерский каземат Жиганов.
   - По местам, к орудиям! - заорал Борейко, выбегая на батарею.  -  Лети  к
себе и не зевай, - напутствовал он Звонарева.
   На батарее поднялась суматоха, подносили  снаряды  к  орудиям,  торопливо
заряжали пушки, на брустверах между орудий  прилаживали  пулеметы.  Борейко,
опираясь на ружье, как на палку, ходил  вдоль  фронта  батареи.  Издали  уже
доносились истошные крики "банзай".
   Звонарев едва успел добежать до Залитерной батареи, когда первая  колонна
штурмующих  японцев  обрушилась   на   стрелковые   окопы,   занятые   ротой
Енджеевского,  опрокинула  ее  и  устремилась  к   батарее   литеры   Б.   С
наблюдательного пункта было хорошо видно,  как  они  быстро  приближались  к
орудиям.
   С замиранием сердца Звонарев следил за происходящим на батарее литеры  Б.
Японцы были уже около орудий, скатившись врукопашную с артиллеристами. Серые
шинели русских перемешались с зелеными японцев. Но последних было  во  много
раз больше, и артиллеристы начали отходить, отбиваясь от наседавшего врага.
   Несколько  человек  бросилось  бежать  в  тыл.  Казалось,  батарея   была
потеряна.
   Но тут справа, во фланг японцам, ринулись  матросы  подошедшего  резерва,
впереди которого двигалась огромная фигура Борейко. Он держал в правой  руке
большой морской палаш и, как Самсон, сокрушал вокруг себя маленьких японцев.
Не выдержав внезапного удара, японцы смешались, а затем отхлынули назад.  Но
стрелки Енджеевокого успели уже занять свои окопы и встретили  их  ружейными
залпами. Несколько сот зеленых фигурок заметалось в узком пространстве между
батареей и передовым стрелковым окопом, расстреливаемые  перекрестным  огнем
артиллеристов,  моряков  и  пехоты.  Земля  с  каждой  минутой  все   больше
покрывалась зелеными пятнами упавших тел. Звонарев ясно видел, как японцы  в
отчаянии бросались со штыками наперевес то в одном, то в другом  направлении
и, скошенные пулями, падали. Немногие уцелевшие,  побросав  оружие,  подняли
руки вверх.
   Ружейный огонь прекратился. Японцы гуськом, один за  другим,  скрылись  в
окопах стрелков. И тотчас молчавшие  осадные  батареи  вновь  обрушились  на
батарею литеры Б. Русские  поспешили  укрыться.  Только  Борейко,  помахивая
своим длинным палашом, неторопливо шел вдоль батареи,  заглядывая  в  каждый
каземат.
   - Живы  поручик!  Гуляют,  ровно  по  набережной  в  воскресный  день,  -
восхищенно заметил Юркин. - Даром, что только утром их ранило.
   Канонада по  всему  фронту  постепенно  стихала.  Звонарев  с  удивлением
заметил, что день уже клонится к вечеру, небо  затянуло  тяжелыми  тучами  и
начинает накрапывать мелкий дождь. Ему сразу  захотелось  есть,  тело  стало
тяжелым от усталости. Он громко зевнул и с удовольствием потянулся, разминая
затекшие члены.
   - Как ты думаешь, Юркин, готов у нас обед?
   - Давно готов! На батарее пообедали, когда вы были на литере Б.  Харитина
Федосеевна кликала вас, как вы бежали на пункт, а вы только  отмахнулись  от
нее рукой - не до тебя, мол.
   - На всякий случай побудь здесь до темноты, а я схожу на батарею поем,  -
приказал Юрину Звонарев.
   Заметив его издали, Харитина поспешила принести щи  и  жареную  ослятину.
Прапорщик торопливо ел, слушая болтовню молодой женщины.
   - На слатербе пятнадцать убито и около полсотни раненых,  -  рассказывала
Харитина, - Софрона Тимофеевича ранило два  раза  за  один  день,  а  он  не
захотел идти в госпиталь. Жигана, на что верткий черт, и того чуть  на  штык
не поддели. Не будь Зайца рядом, распороли бы ему брюхо.
   - Заяц-то как туда попал?
   - Пришел с Белоноговым по делам к поручику, а тут япошка  лезет  к  самым
пушкам. Он и схватил винтовку. Хвастает - двух японцев заколол. Зато  самому
бедро поранили, лежит сейчас на кухне и  охает,  придется  его  отправить  в
госпиталь. Да и Белоногову портрет прикладом попортили, нос распух так,  что
глаз не видно. Хотела я вас даже спросить о  капитане  Шметиллове,  царствие
ему небесное, да при других постеснялась. Как его убило-то?
   Прапорщик подробно рассказал о гибели капитана.
   Лицо Харитины  неожиданно  сморщилось,  глаза  налились  слезами,  и  она
всхлипнула.
   - Душевный был человек  Игнатий  Брониславович.  При  нем  хорошо  жилось
солдатам. Жаль его, а их еще больше. Кто-то теперь  будет  ими  командовать?
Попадется какой-нибудь аспид, и натерплются они горя.
   Звонарев попробовал вызвать к телефону Борейко, но телефон не действовал,
и прапорщик решил идти на батарею литеры  Б,  благо  совсем  стемнело  и  на
фронте наступило затишье.
   Он застал Борейко перед фронтом батареи. Перед поручиком стояло несколько
солдат.
   - Трусы, батарею бросили, спасая свою шкуру! Таких солдат у меня  еще  не
было. Рук своих о ваши морды пачкать не хочу. Пусть  сами  солдаты,  которые
честно защищали свои пушки, накажут вас как хотят.
   Артиллеристы молчаливо направились по своим казематам, а Борейко  подошел
к Звонареву.
   - Что у тебя, все благополучно?
   - Да. Харитина заведует хозяйством на батарее, а сказочник ею  командует.
Я же лишь временно гощу на Залитерной. В общем, все идет хорошо.
   Пока офицеры разговаривали, солдаты собрались  по  взводам  в  казематах.
Лепехин созвал всех своих подчиненных к иконостасу и вынул  старообрядческое
Евангелие. Его бородата чинно уселись на нарах, терпеливо ожидая, что  будет
делать взводный. Тут же находились трое бежавших с батареи во  время  атаки.
Они боязливо оглядывались по сторонам.
   - Подь сюда, - подозвал одного из них взводный.  -  Рассказывай,  кто  ты
есть такой, а то тебя, как нового в роте, еще не знают.
   - Фамилие мое Шестеркин, с Танбовской губернии.
   - Рабочий, что ли?
   - Никак нет, из хрестьян, служил половым в трахтире.
   Солдаты задвигались и враждебно загудели:
   - Знаем мы их, мошенников, - напоют, оберут и на улицу выкинут.
   - Какое ты имел полное право бежать с батареи? - спросил Лепехин.
   - Спужался; думал, всех японец заберет.
   - Думал! А ты бы на других смотрел и штыком работал.
   - Дык я не один бежал, и другие со мной...
   - Мы со всех я ответ стребуем.
   Солдаты вздыхали, почесывались.
   - Что же с ним делать? - спросил у присутствующих Лепехин.
   - А как о том сказано в Писании? - задали, в свою очередь, ему вопрос.
   - "Возлюбивый сына, да сокрушит  ему  ребра  пользы  его  ради.  Послание
апостола Павла к коринфянам, глава третья, стих  седьмой",  -  по  Евангелию
прочитал Лепехин.
   - Всыпать двадцать пять горячих, - предложили в толпе.
   - Правов таких нет, - злобно оглянулся Шестеркин.
   - Ас батареи бегать права есть? - подошел к нему вплотную Лепехин.
   - Я жалиться буду.
   - Кому? Поручику? Так сам слышал, как он тебя на наш суд отдал...
   - Повыше найдем.
   - Ишь ты какой прыткий!
   Шестеркин не пошевелился, с угрюмой злобой глядя на взводного.
   - Шевелись, сука! - послышалось в толпе.
   - Правов у вас таких нет.
   - Вали на нары и стаскивай порты! - распорядился взводный.
   Несколько человек накинулись на "виновного" и без особого  труда  уложили
его на нары. Пороли вперехлест солдатскими портупеями,  истово  и  деловито.
Лепехин считал  удары.  Шестеркин  при  каждом  ударе  вскрикивал  и  просил
пощадить, но на него не обращали внимания.
   - Хватит! - остановил наказание взводный, когда положенное  число  ударов
было отсчитано.
   Шестеркин торопливо одевался.
   - Благодари мир за науку, - сурово приказал Лепехин.
   В ответ наказанный разразился грубой бранью.
   -  Бей!  -  скомандовал   Лепехин   солдатам,   возмущенный   нахальством
Шестеркина.
   Добрый десяток кулаков сразу обрушился на Шестеркина.
   - Довольно, - вмешался наконец Лепехин, оттаскивая расходившихся  солдат.
- Не ровен час, до смерти убьете.
   Окровавленный, охающий Шестеркин, шатаясь, едва поднялся на ноги.
   Двое других  бегунов,  устрашенные  виденным,  беспрекословно  дали  себя
выпороть. Ввиду их  полной  покорности  Лепехин  ограничился  всего  десятью
ударами. После экзекуции  оба  наказанные  низко  кланялись  по  сторонам  и
благодарили за науку. Когда порка кончилась, взводный  пошел  с  докладом  к
Борейко.
   - Твои лешаки поди переломали им все ребра? - забеспокоился поручик.
   - Не должно того быть; на ногах стоят - значит, целы.
   Разговор был прерван появлением Блохина.
   - Здорово, варнак! - приветствовал его поручик. -
   Зачем пожаловал?
   - Здравия желаю, вашбродь! Явите божецкую милость, разрешите вернуться на
батарею, - взмолился солдат.
   -  Здесь  ты  не  нужен,  а  Залитерной  командует  прапорщик.  С  ним  и
разговаривай.
   - Вашбродь, - жалобно взмолился Блохин к Звонареву,  -  дозвольте  к  вам
обратно!
   Прапорщик внимательно посмотрел на него.
   - Чем тебе плохо на втором форту? - спросил он.
   - Житья от пехтуры нету. Даве смена произошла, пришли новые, один  дурнее
другого. Невесть што мелют.
   - Что же именно? - поинтересовался Борейко.
   - Вашу, грит, "литербу" японец с потрохами забрал. Как,  говорю  им,  это
может быть, коль на ней солдаты с  Электрического  Утеса,  да  еще  с  самим
Медв... то бишь поручиком Борейко! -  В  глазах  солдата  мелькнула  лукавая
искорка. - Да нет на всем свете такого войска, чтобы их одолеть! А у  самого
на сердце кошки скребут: а вдруг, думаю, осрамились. Чуть стемнело,  сюда  и
побег посмотреть, что здесь деется.
   - Гладко врешь. Блоха, без запинки, - расхохотался Борейко.
   - Убей меня гром, если вру! - перекрестился солдат.
   - Ладно, можешь остаться  на  Залитерной,  только,  чур,  к  Харитине  не
подкатывайся. Совсем тогда выгоню из роты  до  конца  войны,  -  предупредил
поручик.
   - Покорнейше благодарю, вашбродь! - гаркнул солдат и,  умильно  посмотрев
на водку, тяжко вздохнул.
   Заметив это, поручик налил полстакана и протянул солдату.  Тот  мгновенно
проглотил водку и, прокричав благодарность, выскочил из блиндажа.
   - Люблю Блоху. Пьяница, варнак, под горячую руку  отца  родного  зарезать
может, а сердце золотое! Да и не дурак, хотя и малограмотный.  Много  такого
нашего народа без настоящего дела шляется  по  Руси-матушке...  -  задумчиво
проговорил Борейко. - А твоя амазонка как?
   - Хорошо, что напомнил. Она, верно, ожидает с судками меня на Залитерной,
надо возвращаться. Оля как?
   - Не видел уже с неделю, - видно, занята в госпитале, - вздохнул поручик.
- Не вздумай Варе рассказать о моей ране, а то Ольга  Семеновна  только  зря
будет беспокоиться.
   На Залитерной Вари  не  оказалось.  Вместо  нее  явился  с  обедом  Вася.
Звонарев застал его в своем блиндаже беседующим с Харитиной.
   - Тетя Варя велела вам передать записку и просила ответ.
   Подчеркнув  две  грамматические  ошибки,  прапорщик  на  обороте  сообщил
девушке, что цел, невредим и сидит в полной безопасности на Залитерной.
   - Зайца придется отправить в госпиталь, - проговорила Харитина. - Как  бы
у него от грязи антонов огонь не сделался. Вася доведет его до перевязочного
пункта, а оттуда его доставят в Сводный госпиталь, к Варваре Васильевне.
   Звонарев согласился. Поужинав, он зашел на кухню к Зайцу. Солдат лежал  в
жару и бредил.
   -  Справишься  один,  Балоногов?  -  спросил  Звонарев,  увидев  певца  с
забинтованной физиономией.
   - Харитина Федосеевна помогут, а вместе,  конешно,  справимся,  -  весело
отозвался солдат.
   - Егор Иванович тоже нам подсобят, - добавила Харитина.
   Следующие два дня штурм крепости продолжался. Звонарев все время проводил
на наблюдательном пункте, поддерживая огнем то батарею  литеры  Б,  то  форт
номер два, то Куропаткинский  люнет.  Японские  атаки  нигде  не  увенчались
успехом.
   Варя совсем не показывалась на батарее, будучи сильно занята в госпитале.
Вася же неизменно являлся по вечерам с судками.  От  Харитины  и  солдат  он
узнавал все о прапорщике, затем получал записку для Вари и уезжал,  вздыхая,
что ему не разрешают остаться на батарее.
   На третий день утром Звонарева вызвали в штаб.
   Японские атаки снова возобновились, но уже в направлении форта номер три.
Степанов нервничал и не отходил от телефона, требуя  подкрепления  из  штаба
крепости. Горбатовский отдавал целый поток бестолковых распоряжений, которые
тут же и отменял. Надеин молился перед иконами в  своем  блиндаже,  призывая
божье благословение на русское воинство.
   Один Рашевский сохранял полное спокойствие. Он сидел над картой  и  делал
на ней пометки карандашом. Звонарев подошел к нему.
   -  Рад  вас  видеть  опять  в  добром  здравии,  Сергей  Владимирович,  -
приветствовал его подполковник. - Вы нам очень нужны. Дело в том, что японцы
прочно засели во рву форта номер два и около - батареи литеры Б.  Мы  решили
спустить в них шаровые мины. На форт направится лейтенант Лурский, а вам  мы
хотим поручить батарею литеры Б. Я думаю, что вы с этим делом справитесь. На
всякий случай вместе со снаряженной миной пришлю к  вам  своего  кондуктора,
минера Бутбфина, - добавил Рашевский.
   Договорившись   о   деталях,   Звонарев   поторопился   обратно,    чтобы
заблаговременно произвести все необходимые приготовления.
   В  штабном  блиндаже  по-прежнему   царила   растерянность   Горбатовский
нервничал и  дергал  Степанова.  Выведенный  из  себя  капитан  с  отчаянием
спрашивал:
   - Так, что же вы наконец решили, ваше превосходительство?  Двинем  ли  мы
резервные роты моряков к Китайской стенке или нет?
   - Делайте, Федор Васильевич, как хотите,  но  чтобы  положение  там  было
немедленно  восстановлено  и  прочно  закреплено,  -  отмахнулся  генерал  и
поспешил выйти в соседнее помещение.
   Степанов выбежал из блиндажа и позвал командовавшего моряками офицера.
   - Эта неразбериха тянется с  утра,  -  с  досадой  проговорил  Рашевский,
подошедший провожать  прапорщика.  -  Надеин,  при  всей  своей  старости  и
дряхлости, никогда так не волновался и не  падал  духом,  как  Горбатовский.
Хорошо  хоть  Степанов,  человек  уравновешенный   и   умный,   при   всяких
обстоятельствах сохраняет присутствие дух а и ясность мышления.
   Около блиндажа Звонарева  увидел  Надеина.  Генерал  с  иконкой  в  руках
направился к матросам.
   - Ждрааштвуйте, братцы! - приветствовал их Надеин, беря под козырек.
   Моряки дружно ответили,
   - Шейчаш - вы пойдете в атаку на нашего врага и  шупоштата  -  японца.  Я
хочу благожловить ваш, чтобы  пречиштая  дева-матерь  шохранила  ваш  швятым
твоим покрововом. На молитву, шапки долой!
   Матросы,  переложив  винтовки  на  сгиб  левой  руки,  поуставному  сняли
фуражки. Генерал громко прочитал несколько молитв и,  подняв  обеими  руками
иконку, трижды перекрестил ею моряков.
   - Теперь ш богом! Ш ружьем в руке и крештом в шердце, жа мной, ребята!
   Звонарев взволнованно следил за этой сценой. Он  видел,  как  большинство
матросов иронически улыбалось, смотря на Надеина,  но  некоторые  истово,  с
чувством осеняли себя крестом.
   Подошедший Степанов пытался было отговорить Надеина  от  намерения  лично
вести матросов в бой.
   - Генерал Горбатовский просит ваше превосходительство вернуться назад,  -
доложил он.
   - Шкажите ему, што никто не может жапретить умереть во главе швоих шолдат
жа матушку Рошию, - на ходу бросил генерал, продолжая идти вперед.
   Степанов пожал плечами и пошел обратно.
   Звонарев, сам того не замечая, увлеченный примером Надеина, тоже пошел за
моряками. Сбоку дороги торопливо ковылял  Капитоныч,  опираясь  на  винтовку
вместо палки. Старик, верный своему другу и генералу, решил  последовать  за
ним в бой.
   Свыше двухсот  человек,  увлеченные  порывом  старика,  лавиной  ринулись
вперед, не обращая внимания на огонь японских батарей.
   - Рашшыпаться в цепь! - скомандовал Надеин,  когда  до  Китайской  стенки
осталось две-три сотни шагов. Затем он еще раз перекрестился, выхватил шашку
из ножен и закричал во всю силу неожиданно окрепшего голоса:
   - Ш нами бог!  Ура!  -  и  бросился  бежать  по  направлению  к  японцам,
открывшим пачечный огонь по атакующим.
   Несколько мгновений генерал бежал впереди всех, но затем матросы обогнали
его и со штыками наперевес обрушились на  врага.  Надеин  споткнулся,  упал,
выронив шашку, затем с тру