о думал. Да
и зеркало на стене... было... пока не взлетел...
     --  Ах,  зеркало  на  стене... Склеить?  --  мальчишка  достал  любимую
пробирку с нанароботами, -- А то ж  семь лет несчастий... А с другой стороны
--  что  тебе  семь  лет  по  сравнению  с  тысячами,  что  ты в  свое время
промаялся?.. -- и спрятал пробирку обратно.
     -- Само зарастет... -- отмахнулся крылатый. --  Ты вот скажи лучше, что
тебе, лично тебе надобно?
     -- Что мне надобно? Ой, никогда еще с золотой рыбкой не общался, сейчас
подумаю.  Итак,  ага!  Вспомним аск... Я  жутко  извиняюсь, но  не  будет ли
любезен глубокоуважаемый джинн... То есть не джинн, но... В общем,  не будет
ли у Крылатого для бедного студента...
     -- Булочка за углом? --  ухмыльнулся Мельтор. --  Найдем. Вот зернышко.
Как раз пока ты станешь студентом, из  него успеет вырасти  каравай. Или все
же лучше булочка?
     --  Не  угадали...  --  Славик  ядовито улыбнулся и  загадал: --  Я  не
отказался  бы от  Жетона, прозрачного такого, с  буковкой  в центре, ну,  ты
знаешь... От пива хорошего на золотой, копеек тридцать на всякий случай... А
сигаретки не найдется?..  Может -- еще и прикурить будет?  Ой, а куда  это я
полетел?
     -- Сейчас тебе будет и пиво, и сигаретка, и прикурить!.. -- донесся ему
вслед немного странно звучащий голос Мельтора.
     И  оказался  Славик  в  кабаке,  откуда  так недавно  телепортировал  к
Мельтору.  В зубах у него дымилась забойная  "Монастырецкая Прима",  которую
считал  ядреной   даже  Загорский.  На   столе  лежал  прозрачный   жетончик
московского метрополитена, с  буквой  "М" посерединке. Под ним оказались три
желтых   монетки,   с  одной  стороны  которых  красовался  трехзубый  знак,
напоминающий чем-то  герб  то  ли Крымской Республики, то  ли кого-то из  их
древних соседей, а на другой -- надпись "10 копiйок".
     В  тот же  момент  к  Славику подошел  нетвердой походкой  трактирщик и
поставил на стол здоровенную кружку ароматного пенистого пойла.
     -- Как и заказывали: на золотой.
     Славик отчетливо сознавал, что золотого у него не найдется...

     Мельтор обернулся к укрывшемуся в темном уголке Максу:
     -- Вылезайте, молодой человек, я Вас и так прекрасно вижу... Можете и в
замке поснимать, мне  не жалко... Но сперва направьте  объектив своей камеры
на лежащий на столе палантир. Так Вы сможете  запечатлеть, что бывает, когда
желания сбываются дословно... Поучительное зрелище, юноша...

     Бежать! Бежать!!!
     Дорога  бьет по  пяткам  горячей  пылью,  похлопывает  по бедру черными
ножнами прицепленный прямо к плавочкам кинжал -- подарок Лата. Командора.
     Звоном  вспоров   тишину,  вынырнул,   атакуя  в  спину,  Рой.   Словно
почувствовал, что не все еще утратили разум, что один -- остался.
     Теперь  уже  ненадолго. Рой выскочил  внезапно --  не убежать. Даже  не
отпрыгнуть...
     Что-то резко рвануло Мишеля, швырнуло в сторону,  отбросив с дороги,  и
вот уже  на  том месте, где только что стоял мальчишка, закружился, отвлекая
внимание Роя на себя, крохотный ветерок, кружа пожухлые внезапно серые сухие
листья, поднимая махонькие смерчики дорожной пыли.

     Рой пронесся сквозь вихрик -- и на месте крохотного смерча возник вдруг
упавший в поднятую пыль сверкающий серебристый мальчишка. Он лежал, раскинув
руки, будто маленький  воин, срезанный пулеметной очередью.  Вот только пули
--  маленькие,  крылатые  --  размазались,  разлетелись  по   дорожной  пыли
серебряными   ртутными  каплями,  чуть  золотыми  в   лучах  потревоженного,
воспаленного солнца, и  лужицы сверкающего  металла покрыли дорогу. Кровь?..
Кровь!.. Боль... Сон...
     Со стороны  казалось --  мальчишка заснул. Но Мишель с болью и ясностью
понял -- нет, никогда уже не взлететь этому пацаненку над домами, никогда не
коснуться чьей-то  щеки своей теплою ладошкой. Никогда больше  не  стать ему
ветерком,  поднимая махонькие смерчики  пыли.  Никогда не вознестись веселым
звоном над городом...

     Вы никогда не видели, как умирает ветерок? Нет? Счастливые...
     Мишель плакал.
     Они были незнакомы, хотя и виделись каждый день...
     Сколько  раз он подхватывал сотворенные Мишелем стихи  и уносил  их под
карнизы,   в   гнезда   ласточек.   Сколько   раз   обдувал   плечи   своему
другу-мальчишке, веселился  и  баловался.  А  вот  поговорить им  так  и  не
довелось. И даже имя его Мишель не знает. Да и есть ли имена у ветерков?..
     Маленький ветерок,  который успел в своей  жизни сделать  одно  большое
дело -- вовремя толкнуть Мишеля...

     Словно  поняв,  что  его обманули, Рой  медленно развернулся  для новой
атаки.  Нестерпимо  звенели  мириады крохотных  крыльев.  Мишель  отшатнулся
назад. С  размаху  ударился спиной  о  старый  плетень. С треском  сломались
прогнившие   доски,  и  мальчик  покатился  вниз,  под  откос,  обдираясь  о
покрывающие  склон  колючки  и  тырсу.  Верх-низ,  верх-низ!  Земля  и  небо
кружились в бешеной карусели, Верх-низ... И вдруг -- полет, падение... Плюх!
Холодная  вода смыкается над головой,  вновь расступается, ознобом пробирает
тело, залечивая царапины. Теперь можно осторожно  поднять глаза. Над головой
отвесной стеной нависает  огромный глинистый обрыв -- метров  тридцать!  Или
просто из воды кажется он таким здоровенным?
     Мишель ложится на спину, и течение медленно несет его вдаль, все вперед
и вперед.
     --  "Хорошо  хоть, что  ходил  в  последнее  время, как и  вся  местная
ребятня:  в  одних  только  плавках,  подставляя  солнцу  и  теплому   ветру
коричневые  от  загара  плечи,  ощущая босыми ступнями теплую  шероховатость
деревянных тротуаров, прохладный  шелк травы и горячее дыхание  песка, когда
он  струился  меж пальцев  ног. Зато теперь можно  не  опасаться, что лишняя
одежда потащит на дно. Можно плыть и  плыть, куда течение несет. Как бревно.
Бревно с глазами. Горлум. Золотой Горлум. Белый Голлум мира."
     Разумеется, в  мыслях  плывущего  пацана  не было  такой  стройности  и
красоты: это уже потом могут прийти  словесные обороты для описания мыслей и
чувств. А пока -- лишь образы-чувства: Светлое и с запахом тополей --  лето.
Теплое  --  загар на плечах. Стремительно-ласковое --  ветерок. Прохладное и
успокаивающее  --  течение.  Грустное и  незадачливое --  Горлум,  невезучий
пожилой полухоббит из старой детской книжки.

     "Как-то раз у Эсгарота
     Видели бревно с глазами --
     Результат больших мутаций!
     Как-то раз у Эсгарота
     Выплыло бревно с глазами --
     Видно, в сваях заблудилось..."

     Сумрак  наползает  на глаза,  холодит  кожу,  вода  становится  серой и
зябкой,  с  запахом  тины и ракушек.  Плюхает вода,  разбиваясь  обо  что-то
неясное  впереди.  Поскрипывает старое  дерево.  Надо  открыть  глаза,  надо
посмотреть...
     Старый причал надвигался на озябшего мальчишку, словно крейсер.
     "Айда наперегонки! До причала!"
     "Дедушка, а на лодке прокатите?"
     "Намерзлись, пострелы? Заходите, хлопцы, чайком обогреетесь!  Он у меня
липовый, сам цвет собирал!.."
     "Деда, мы тут в прятки, так не выдавай, я под парусом сныкаюсь!"
     "Дедуль, Мишку не видал?"
     "Сорока летела, о  Михее болтала,  да разглашать  не велела!  У  нее  и
спросите..."
     "Чай свежий, с медом..."

     Дедушку  не  попросишь  о помощи. Вон он сидит на валяющемся  у причала
бревне, лениво раскуривая самокрутку, и серебристый металл клочками сползает
с него, умерщвляя траву. Дедушка не узнает никого.  Теперь  он действительно
один. Как и все, кто прошел через Рой.
     Сумерками -- тень причала. Дощатый сруб скрывает от глаз дедушку.
     Рядом   пляшут   на  воде   ялики,  лодки,  хлюпают  поплавками  водные
велосипеды.  И  среди   всей  этой  мелочи  --  стремительный  силуэт  яхты,
отдыхающей  перед Великим  Походом.  Одиночное кругосветное  плавание -- это
всегда  завораживает. И  мальчишки со  всего  города сбегались поглазеть  на
легкокрылое чудо,  замершее у берега,  словно присевшая  отдохнуть  птица. И
музыка  дальних   странствий  звучала  в  сердцах  мальчишек,   когда  косой
треугольник парусов скользил над волной.
     Яхта  привязана  к  причалу  единственным  тросом.  Туго,   очень  туго
сдвигается он.  Но вот  плюхнулся  в воду пеньковый канат,  и  яхта медленно
отошла от пирса... Прости, Андрис! Но тебе вряд ли понадобится она...
     Мишель  вскочил в  яхту  и  потянулся к  гика-шкоту.  Серебряная  нить,
напоминающая наполненную металлом трубку капельницы, тянулась  от гика прямо
к берегу, уходя  в домик. Звенящий звук приближающегося Роя разорвал тишину.
Ударом кинжальчика,  по-прежнему  прицепленного  к  плавочкам  (надо  же  --
столько  всего стряслось,  а  не  потерялся!) мальчик  одним взмахом пересек
тросик,  и  лишь его обрывок  дернулся  на  конце гика. Рой  приближался,  и
"пчелы" его блестели, как трос. Смутная догадка толкнулась  в  голове. Двумя
ударами перерубив остатки сверкающей гибкой трубки, Мишель зашвырнул обрезки
в кусты на недалеком еще берегу.
     Мокрая пеньковая веревка не  очень-то  годилась на гика-шкот, но выбора
не  было.  Вытянув  идущую  хвостиком  за яхтой причальную  веревку,  Мишель
привязал ее к кольцу на гике и, намотав на ребристый барабан ручной лебедки,
с треском потянул. Хлопнул, ловя ветер, грот, и тут же -- резкий крен. Ветер
мотает яхту,  и она рыскает, как раненый  альбатрос над пеной прибоя. Что-то
не  так.  Пока  сознание  размышляет  --  руки  словно  живут  своей жизнью.
Привычным движением берутся за рычаг -- и из  швертового колодца выдвигается
в  воду под брюхом  яхты стальная тяжелая пластина  --  шверт. Движения яхты
становятся ровнее, ветер теперь  лишь  подгоняет  ее.  Вот тебе  и  парусная
практика... Можно и обернуться.
     Рой кружит  над кустами, куда улетела  фальшивая  веревка, раз за разом
тщетно пронзая кусты в поисках беглеца. Сработало!!!
     Кажется, можно расслабиться.
     Удерживать  яхту на курсе удивительно легко.  Все дальше и дальше милый
сердцу  городок  светлого  детства,  превращенный  неясной  стихией в  живое
кладбище, адский кошмар.
     Проплывает мимо деревенька.  Кажется,  отсюда к Саньке приезжал в гости
Рэм. Или  не отсюда. Деревянными шагами бродят по деревне  серебряные зомби.
Интересно,  как  там  Лат?  Подействовал  ли  на Изначального  металлический
монстр? Нельзя останавливаться. Остановишься,  чтобы узнать -- и уже  некому
будет узнавать...
     Вечером  так хочется  остановиться на привал. Глаза слипаются, и зевота
раздирает рот не хуже  Самсона. Но  что-то звенит: "Останавливаться нельзя!"
То ли страх, то ли внутренний голос.
     На камбузе нашелся единственный брикет  растворимого кофе. Смешивая его
с  сахаром, Мишель жевал горчащую смесь, отгоняя  сон, но тот  кружил рядом,
терпеливо  выжидая.  И  только когда миновал  Час Быка --  он  бежал,  чтобы
вернуться потом. Завтра.
     Впереди были  города  Торговой  Республики,  но сознание  их  заснуло в
объятьях  металла.  И  некому  было помочь  одинокому  мальчишке.  Они  сами
нуждались в помощи, хотя и не знали этого.
     У больших  причалов  речных вокзалов кислым  запахом  угасших  угольных
топок   жаловались  на  свою  судьбу  пароходы.  Лодки  нерадивыми  коровами
разбрелись по реке,  порвав  заграждения лодочной  станции. Дождик готовился
вдали... Дождик?!
     Стремительной тучей  налетал Рой. Он был ужасен, как в тот, первый раз!
Раскинув от горизонта до  горизонта  свои рваные крылья, он комками  металла
мчался над самой землей, сметая все на  своем пути. Экстра-нейтронная бомба:
дома есть, люди есть, а сознания -- нет!..
     Мишель вывалился за борт яхты, в холодную утреннюю воду, и со всей силы
вцепился в  перо руля. Надо было  не  просто держаться, чтобы не  отстать от
яхты, но и удерживать на курсе белокрылое судно. Иначе  первое же виляние --
и берег позаботится о дальнейшей судьбе. Вон он какой каменистый!..
     С  тонким звоном  промчались  первые Стражи.  За ними заклубился  туман
крохотных,   ослепительно   сверкающих   тел,  расползающийся  клубами  чуть
золотистого дыма.  И среди этого великолепия грузно проплыла огромная матка.
Сейчас она прошла так близко, что можно было точно понять ее  размеры: метра
три. Ничего себе  "пчелка"! Она прошла рядом, почти вплотную, но на этот раз
она не казалась ожившей золотой  статуэткой. Напротив, что-то фальшивое было
в ее сиянии  и блеске,  словно шел в небе  гигантский компьютерный  рисунок,
этакая иллюстрация к фразе "И стал тут терминатор Т-1000 огромной  пчелой, и
полетел в  небо..."  Красивый такой  рисунок, со всеми тенями,  полутенями и
блеском бликов по живому металлу, но -- мертвый, ненастоящий.
     То ли примелькалось чудовище, то  ли просто не мог уже Майкл относиться
к нему, как в тот, первый раз...
     Полусферой накрывали летящую королеву  крохотные совсем "пчелки", такие
же яркие, как и их госпожа... И крыльями стали расходился по сторонам Рой. И
не было ему ни конца, ни края.
     Лежащего на воде не тронули. Видимо, сочли за утопленника.
     "Больных и мертвых он не трогает! Надо лежать и НЕ ДУМАТЬ!"
     Как же прав оказался Том. Жаль только, что сам он не успел прибегнуть к
своему совету, спеша поделиться открытием с другом...
     Открытием или Знанием? Впрочем, теперь не все ли равно...
     Стальные серпы смерти -- раскинутые крылья Роя. Золотые. И все же -- не
бесконечен   он.  Последние  "пчелки"  скрылись  за  горизонтом,  и  Мишель,
облегченно вздохнув, подтянулся на руках, забрасывая озябшее тело в яхту.

     Он  не знал, сколько  прошло  времени, дни  и  ночи слились в  сплошной
кошмар, когда приходится чутко прислушиваться к плеску волн и шугаться звона
цикад, принимая его за Нашествие. Когда остановиться нельзя,  а плыть сонным
-- значит столкнуться с  камнями или вылететь  на  берег. Если бы был момент
остановиться и подумать, то Мишель, без сомнения, удивился бы, что стремится
куда-то  вдаль. Словно во  сне, когда бежишь, плывешь,  летишь куда-то и  не
догадываешься  даже, куда  и зачем, знаешь только,  что должен спешить и что
двигаешься правильно...
     А затем  река резко  раздалась в стороны, широко  раскинув  руками свои
берега, и  впереди заблестело далекое, неимоверно синее  и  бескрайнее море.
Яхта   словно  вырвалась  из  плена  берегов.  Нет,  скорее,  берега  просто
раздвинулись, как руки женщины, пустившей в дальнее плавание свой кораблик и
теперь с  тоской глядящей  вдаль  треугольному  парусу.  Вернется?  Нет?  Не
знает... И Мишель не знал...
     Зафиксировав румпель,  он наконец-то свободно скатился  в каюту и уснул
тяжелым, беспробудным сном без сновидений...



     Глава 15

     Посадка  произошла на удивление  успешно. Дэвид  и  представить себе не
мог,   что  яхты   класса   "Фламинго"  обладают  таким  запасом  прочности:
продырявленная  во многих местах,  почти  полностью  разгерметизированная, с
ошметками  корабельного  мозга  и  россыпью   панелек  от   автопилота,  она
приземлилась на ручнике, как пассажирский авиалайнер, лишь слегка подпрыгнув
от толчка о грунт.
     К  сожалению  --  не  работала рация,  так  что  надо  было добежать до
ближайшего  терминала   связи.  Увы  --  ждать,  пока  яхта   исправит  свои
повреждения,  некогда:  обстрелявшие  успеют  замести следы,  и тогда  опять
ищи-свищи их по всей обитаемой галактике.
     Люк распахнулся, и шеф Службы Безопасности выпрыгнул на зелень  клумбы,
так  кстати подвернувшейся  на  главной  площади  города. Внезапно в  глазах
потемнело.
     --  Что  за  черт!  Еще  один  приступ  ясновидения?..  --  Малдер  был
раздражен,  а  поэтому  не  сразу  обратил  внимание,  что  нету  привычного
головокружения и тяжести в ногах.
     Робкий солнечный  лучик  пробился сквозь стекло шлема. Похоже -- кто-то
просто окатил его краской. Неужели тут  дом красили или плакат дорисовывали?
Сбить  при такой посадке ведро  с краской -- вполне реально. Хорошо  хоть --
шлем не успел снять...
     Малдер  вспомнил, как  когда-то у него в руках  взорвался баллончик  со
сжатыми чернилами. Глаза-то восстановились  быстро,  минут за сорок,  а  вот
парадный  костюм  и  новые  обои на  стенах...  Да  и ощущения  были  не  из
приятных...
     Краска тем  временем полностью сползла  со шлема.  И  удивленному взору
предстал   ртутно-серебряный    город   с    серебряно-золотистыми   людьми,
продолжающими спешить по своим делам и совершенно не обращающими внимание на
свой странный вид.
     -- У них что, мода сейчас такая?.. -- Малдер задал вопрос в пустоту.
     Краска скатывалась ртутными каплями с прохожих, и они вновь становились
многоцветными.
     Было  что-то  неправильное в их поведении.  Но это не сразу бросалось в
глаза. Они шли  прямо и  только прямо. А разворачивались лишь  тогда,  когда
натыкались друг на друга или на стены домов и стволы серебряных же деревьев.
     Стало трудно  дышать. Ну  да, в баллонах завершились и последние  капли
сэкономленного кислорода.  Ну  ладно, здесь  не  открытый космос! Сразу надо
было шлем сбросить...
     Воздух  оказался холодным  и бодрящим. От пьянящего аромата зазвенело в
ушах. Какая благодать!
     Хотя  --  нет. Звон  --  реален!  Откуда-то  сзади  нарастало  странное
жужжание. Малдер не успел обернуться. Его толкнуло в затылок, и  из-за спины
ринулся  поток крошечных  золотых  насекомых.  Словно  капли  дождя, идущего
горизонтально. Но он уже не осознавал этого, хоть и видел золоченый поток...
     "Нет.  Потом  мне  привиделось, что Бог  послал на меня рой саранчи,  и
дважды  она налетала на меня, и  за второй раз съела мой мозг." Как  странно
порой сбываются пророчества...



     * * *

     Лат выскочил на улицу, прямо в круговорот улиц.
     И Город испугал его незрячею, мутною тишиной.
     И  страшны  были  его   дети,   безразличными,  безучастными  ко  всему
манекенами слоняющиеся по улицам и дворам. О, как бы  теперь возликовали  бы
классные руководительницы и директрисы  заодно с завучами! Как ублажил бы их
вид покорного стада, не возражающего им и во всем послушного -- давняя мечта
"педагогов"!.. Но  Лат  сжимался от  боли,  видя  холодные неузнающие  глаза
Стаськи и Илюшки, Вовки  и Николы,  Данилки и Саньки, Кирилла  и Митьки... И
пытался докричаться до них, но слова вязли в безразличии.
     И  все  же  он не  терял надежды. Он шел  рядом  с  ребятами и говорил,
говорил,  говорил...  Говорил,  стараясь  пробудить  хоть  капельку  памяти,
отогреть  замерзшее, разрушить сковывающий сознание гипс. И хотя  все вокруг
были страшны, Лат  все же чувствовал своих  детей, и боролся. Где-то там,  в
глубине  души,  теплился их разум, но был он сдавлен, задавлен,  забит...  И
вытащить его наружу  казалось делом фантастическим и невозможным. Впрочем, и
о  постройке  двухмачтового  гафельного иола из старой шлюпки тоже  говорили
ему: "Невозможно!". Но то -- парусник, а тут -- души детей... И все же война
продолжалась. Сколько дней прошло...
     И треснул лед.
     И Данилка радостно улыбнулся, узнав командора флотилии.
     И Санька спросил: "А где Мишель?"
     И тут же ответил Илья: "В пути, на Дороге..."

     Дети оживали,  и были они  первыми ласточками в этом  возвращающемся  к
жизни городе. И первые радости сменялись новым горем и отчаянием:
     --  Лат! Лат!..  Я  прихожу  домой  --  а  они телевизор смотрят  и  не
шевелятся! А на экране сплошной "снег", вышка-то не работает.  Я к ним  -- а
отец только рукой показал, отойди, мол, не  мешай смотреть... А мама  -- так
она даже не взглянула в мою сторону!.. -- плакал Кирилл.
     --  Мама  бродит  по комнатам и переставляет  подсвечники  с  места  на
место... -- с ужасом в глазах шепчет Санька. -- И все...
     -- ...А соседка выключенным утюгом с утра до вечера гладит свой носовой
платок...
     И вновь вспыхнула война. Странная война с невидимым и давно уже ушедшим
противником. Война не "с кем", а "за что"! За души  д