тот
летучий  плацдарм  ненависти  коснулся  Верховного  Мамбета,  и  с  тех  пор
странствует по  Вселенной,  неся  с собой  Неодухотворенность.  И  те,  кого
коснется  дыхание  Ковчега,  обречены  навсегда. Казалось  --  надежды  нет.
Никакой.
     Решение пришло мгновенно. И над поляной пронесся крик Сновидящего:
     -- Ребята! Ко мне! Немедленно! Опасность!
     Они  примчались.  Такой  вопль преодолел их облом.  Надолго  ли? Нельзя
останавливаться. И нельзя вытащить их через сон в свой мир: следом выберется
Ковчег.
     -- Смотрите мне в глаза! Внимательнее!
     Золотые глаза  Мишеля  вспыхнули  впитанным в  древние  времена  огнем,
увлекая  за  собою  ребят. Не зря  Золотоглазый  дружил с Мастером  Иллюзий:
кое-чему успел у него  обучиться.  Например  -- пробуждать в человеке память
поколений. Это  неимоверно трудно, но  зато при этом работает весь мозг и не
остается ни единой клеточки, доступной для постороннего внушения. Похоже  --
сейчас это был единственный шанс спасти души этих мальчишек от Пустоты.

     И поплыли перед взорами малышей древние  пейзажи Амана, и снова  Курумо
вел поклепы на Крылатого, и снова огненным смерчем "высшие" Светлые вырезали
Темных только за то, что те живут на свете. И снова закованным в цепи уходил
в изгнание ослепленный по приказу  Манвэ великий Король  Боли, Бог  Любви  К
Миру,  Темный Владыка, Крылатый  Черный Вала Мелькор, и  зрячие его глазницы
были полны печали и сострадания к ставшему на путь гибели миру.
     Вот  память  вернулась назад,  и  в  тронный  зал устремляются Берен  и
Лутиэнь.  Мелькор давно  уже  видел их  путь, и  теперь попросил  кого-то из
подручных, кажется, Иэрнэ:
     -- Сплети мне венок из одуванчиков, хорошо?
     -- Да, Учитель, но скоро тут будут...
     -- Знаю. Для них и хочу.  Представляешь -- они вторгаются в зал, а я им
навстречу -- в венке  вместо короны.  И  говорю: "Вы не  стесняйтесь,  я тут
просто -- по-домашнему...
     Венок  из желтых  благоухающих одуванчиков  был легок  и  прекрасен,  и
Черный  Вала  надел  его,  как Корону  Весны.  Прошелся,  затем странно  так
всхлипнул и сняв, положил желто-зеленое чудо на стол:
     -- Мне и этот венец тяжел...
     Он  так и  встретил  Берена с Лутиэнь.  С непокрытой  головой.  Седой и
уставший.  С улыбкой услышал: "Я  буду петь перед тобой, как поют менестрели
Средиземья!" Хорошо хоть,  что не спросит потом, взял ли он что-нибудь новое
из этих песен. А  то что  ответить? "Чего я могу для себя взять от себя..."?
Поверит  ли? Сейчас  она даже себе не  верит:  никак не  поймет,  почему это
Владыка Тьмы не желает засыпать...
     --  Спасибо,  девушка, -- Мелькор улыбнулся. --  Давай  договоримся: не
надо обманов! Я прекрасно знаю, кто вы и зачем пожаловали. Да только зря все
это.  За Сильмариллом пожаловали? Поверьте, и без вашей песни я отдал бы вам
камешек,  с  удовольствием бы  отдал, да нету его  у меня! Ни  единого нету!
Гномы уперли! Вместе с короной!.. Так что присаживайтесь, чайку попьем...
     -- Лжешь, Моргот!
     Пощечина волчьей  лапы оставила  на  щеке след, подобный клинку, но тут
Лутиэнь остановила возлюбленного:
     -- Он говорит правду!
     Сон -- лучший подарок. Он позволяет  забыть.  Да только не доступен сей
дар великим  Вала.  И никакое  заклятие  не  поможет. Лишь  только  глубокая
задумчивость  порою оторвет от дел и дарует смутное упокоение, словно мастер
Иллюзий или его Учитель Ирмо махнули крылом.
     Когда  Мелькор вернулся  к реальности,  выйдя  из глубин  нового своего
замысла,  то с  удивлением  увидел  в  изголовьи знакомую  до  боли стальную
корону,  спертую месяц  тому  гномами, прорывшими  тоннель  прямо  под  трон
мятежного  Валы.   Рядом  лежала  кучка   гномьих  топоров  с  переломанными
рукоятями, и  свет двух  сильмариллей играл на их лезвиях. Третий же камешек
отсутствовал, на  его  место  был вправлен в корону митрильный шарик. Черное
серебро  скрадывало  отсутствие  камня,  и стальная  корона  по-прежнему  не
утратила завершенности.
     -- Надо  же --  самый маленький камешек  выбрали, --  подумалось  вдруг
ему...

     А волны памяти несутся вперед, и вот уже Золотоглазый  по приказу Манвэ
распят на проклятой скале, где завершили  свой  жизненный путь Эллери Ахэ --
Эльфы Тьмы. И  орлы кривыми своими  клювами рвут плоть  того, кто так боится
боли, и обнажают  ребра. Клювы и  когти. Боль. Смерть. Боль и после  смерти.
Мишель  катался по земле  от  боли, но даже в этой  муке он ни на секунду не
ослабляет  защиту,  не  выпускает  за  очерченную   линию  души  друзей,  не
подпускает к ним Пустоту. И все  это -- когда  сознание убито волной боли, а
шрамы горят адским огнем. Удерживает защиты. Подсознанием. Волей. Душой...

     Ковчег уходил. Уходил, не зацепив  ни ребят  в деревеньке, ни весь этот
мир:  Мишель  сумел  захлестнуть всю планету, защищая  ее от  странствующего
равнодушия.  Но   грозный   странник  все   же  не   пожелал   оставить  это
безнаказанным.  Уже  покинув  этот  мир,   он   ударил  по  герою-защитнику.
Последнее,  что  почувствовал юный  Сновидящий  --  сознание  покинуло  его.
Падение. Пустота...




     * * *

     -- Командор! -- Антон вбежал в каюту Лата. -- Майкл пропал!
     -- Как -- пропал?!
     -- Утром просыпаюсь --  а его койка пуста. Одеяло  так лежит, словно он
не вставал, а исчез прямо из-под одеяла.
     -- Ну -- телепортировал куда... Разве ему это проблема?
     -- Не  проблема... Но только не видел его  никто... И на завтрак он  не
явился... Командор...  Не сердись, но -- это он  не после вчерашнего разноса
исчез? Может -- обиделся, а?
     -- Не знаю... --  вздохнул Лат. -- Вообще-то никакого разноса не было и
в помине... Так -- беседа на темы параллельных миров...
     Поглядев в  спину выходящему из каюты  Антону, Лат  засобирался: стоило
начинать искать. Ох, не с проста все это, чует сердце...



     Глава 9

     -- И здесь живут люди!
     Городок понравился мальчику. Тихий  такой, степенно-провинциальный,  он
ласково  обволакивал  гостя  неуемным  тополиным запахом,  пробуждая  в душе
что-то  давным-давно забытое.  Казалось -- возвращается  уже  почти  ушедшее
детство. Хотелось просто  зажмуриться  и поплыть в облаках  тополиного пуха,
этой летней зимы, приветливой и манящей.
     Шум  авто  не тревожил  старые улочки  с дощатыми тротуарами, и  только
раскатистый  звоночек  старинного  трамвая звонкими шариками  разлетался  от
резных  деревянных  стен двухэтажных домиков, похожих на сказочные замки или
дворцы.
     Где-то  резвилась детвора -- ее неумолчный гомон органично  вплетался в
тишину города, сливаясь с урчанием горлиц и сизым звуком перьев, рассекающих
воздух.  Где-то  неумолчно  звенели  цикады, радуясь теплу  и свету. Мир жил
светлой своей жизнью, вдали от тревог, и никакие злые волшебники  не в силах
потревожить этот покой.
     Мир, в котором нету места злу...
     С шорохом пронеслась над головою и села на карниз птица.
     --  Угу у! Угу у!  Угу у! --  воркование  горлицы навевает покой, и нет
страха в душе, тает последняя тревога под палящим летним зноем.

     Где-то пух тополиный легок,
     И его не затопчут в грязь.
     Там живет посреди слободок
     Детский смех, словно юный князь.
     И забытое оживает
     В тополиной веселой пурге,
     И о горе душа забывает...

     Мишель сморщил переносицу:
     -- И о горе душа забывает... И о горе душа забывает, как... Ох!..
     Как нередко  бывало, вдохновение, полет  души обогнало  тяжелую поступь
слов,  и  последняя строчка бесследно улизнула,  не  оставив  в сознании  ни
следа! Обидно! Но  разве можно всерьез обижаться, когда вокруг такой светлый
мир?! Подумаешь -- строчка...
     Дребезжащий  звук  появился откуда-то сзади, вместе  с  дробным  стуком
подошв  и детским  смехом. Мальчик обернулся,  и  улыбка  осветила  лицо: по
доскам  тротуара катил  на  пошарпаном самодельном велосипеде  пацаненок лет
одиннадцати, в короткой мятой маечке неопределенного  цвета и ярко-оранжевых
трусиках, а за ним бежала стайка  мальчишек и  девчонок, радостно размахивая
руками. Вихрем пронеслись они мимо Майкла и умчались за крашеный лазурью дом
в  конце улицы, лишь мельком покосившись на новичка. По  хорошему взглянули,
чисто и  открыто, но задерживаться не стали. То ли чтобы не  прерывать игру,
то  ли  оттого,  что был  он  постарше  их, и  засомневались  они, будет  ли
интересно   франтовато   одетому   "столичному"    подростку   с   голопузой
"малышней"...
     Франтовато  одетому... Мишель сам улыбнулся своим мыслям. Все познается
в сравнении...  Мог ли  он назвать "франтоватым"  свой  повседневный костюм?
Темно-лиловые  слаксы, эдакие плотные узкие брючки, да того же цвета рубашка
навыпуск. Казалось  -- перетяни пояском -- и готовый  костюм из цикла  "Юный
паж.  Средневековье". Но ни один паж  не нацепил бы подобного, посчитав чуть
ли не верхом нищеты. А вот в тихом  провинциальном городке  эти  же брюки  и
рубашка вызывающе "модные",  и  становится даже  немного  неудобно  за  свой
вид...
     "Столичному"...  Да  есть  ли тут  столица? Знают  ли в этом  солнечном
городке понятие власти? Надеюсь, что нет...

     Доски  тротуара приятно пружинили под  ногами,  словно  дорога упругими
ладонями подталкивала снизу идущего паренька. Мгновения невесомости щекотали
душу, наполняя  светом  и радостью. Мишель шел,  сам не  зная  куда,  просто
наслаждаясь покоем.
     Мирно грелись на  солнышке  сморщенные годами старушки.  Они  обсуждали
что-то свое, не  обращая внимание на  весь  окружающий мир  и на проходящего
паренька в частности...  Зеленый кузнечик прыгнул рядом с ними на  скамейку,
цвиринькнул и живой молнией полетел дальше.
     За синим домиком открылась  новая  улица, такая же тихая и спокойная. В
конце  ее  высился небоскреб: целых пять этажей! Кирпичное здание  выглядело
чуть  вызывающе  среди  деревянных  собратьев,  но все-таки  не  походило на
современные   городские  "коробки".   Узоры,  выложенные  рельефом  кирпича,
оплетали  венками  окошки, рисовали вдоль стен  ажурные  полуколонны и арки.
Домик  дышал  тем же уютом,  что  и  деревянные  его  собратья,  и  казалось
почему-то, что он улыбается...

     Приятно  бродить просто так и впитывать летний  зной,  а город касается
твоих щек тополиными пуховыми  ладонями. И в целом  мире нет  ни тревог,  ни
слез.  Сказка, ставшая  внезапно явью.  Жаль, что  не попал в  этот воистину
благословенный  край  Том, друг  по многочисленным сновидениям, этим  снам с
продолжением...  Ведь  окажись  он  тут --  и  Мишель  с  ним  наверняка  бы
встретился... "Тут -- все возможно?" "Это -- Рай?" Шепот травы,  звон цикад,
радость солнечного света...

     И отдохнет усталый странник
     На перекрестке двух дорог...
     Окошко за спиной желанно,
     А впереди друзей порог...

     Город диктовал  свои рифмы,  и они с  радостью  превращались  в  легкие
строки, которые проказник-ветерок уносил  бумажными голубями под  задумчивый
изумрудный сумрак деревьев.
     Вековые  тополя  размеренно  качали  ветвями,  внимая словам  пацана, и
Майклу захотелось просто  подойти и обнять  тополь,  погладить его  шершавую
кору, прижаться щекой!..
     В ушах зазвенело, мир подернулся рябью, но мальчик встряхнул головой --
и наваждение прошло, звон  стих, остались  только город, тополь и солнце. Да
неутомимые цикады разрезали тишину.
     Мудрым был старый тополь,  и спокойной мудростью  своею поделился он  с
обнявшим его мальчишкой. Спокоен был тополь, и не боялся он людей  с топором
и пилой, ибо знал, что не тронут его в этом городе, и еще не родившиеся дети
нынешних ребятишек  будут приводить своих правнуков под сень старого доброго
дерева. И в этом дивном городе это действительно было правдой.
     -- Ты почему такой грустный?  -- тонкий мальчишеский голос вывел Мишеля
из задумчивости.
     -- Я не грустный, я задумчивый, -- Майкл повернулся на голос и невольно
улыбнулся, видя курносое веснушчатое круглое лицо  пацана, окаймленное давно
не стрижеными льняными лохмами. -- Тебя как зовут?
     -- Санька. А тебя?
     -- Майкл. Можно -- Мишель.
     -- Мишка?
     -- Можно и так.
     -- А ты новенький. К кому-то в гости приехал?
     -- Скорее -- просто приехал. Ни к кому.
     -- И остановиться негде? --  и,  получив утвердительный кивок,  --  Так
пошли ко мне.
     --  Родители  ж заругают! Скажут:  "Ну  вот, привел с  улицы неизвестно
кого. Обормота."
     -- Что  они, психованные,  что  ли?!  Пойдем,  хватит  стесняться,  как
девчонка!

     Родители  действительно ничего  не  сказали,  приняли  радушно,  словно
родного.  И  с  расспросами  тоже  не  торопились.   Ограничились  Санькиным
объяснением: "Это  -- Миша. Прибыл  издалека,  а остановиться  негде, родичи
поразъезжались."
     Первым делом  Санькина мама усадила обоих мальчишек за стол.  "Надеюсь,
молодые люди не побрезгуют домашним борщом?"
     Саня  с  некоторым  скрытым  удивлением  поглядывал на Майкла,  который
впервые в  своей жизни попробовал  настоящий  домашний борщ, и блюдо это ему
так  понравилось,  что уплетал  он  за обе  щеки.  Сам же  Санька  деликатно
"поклевал" и скорей потянулся к компоту...
     Несмотря  на  круглолицесть, Саня  был  худеньким  стройным мальчишкой.
Пожалуй,   даже  слишком   худым.   Но   это  ни  капли   не  убавляло   его
жизнерадостность,  и  сразу после обеда  он потащил  своего нового друга  на
речку, купаться. Вода была теплой, словно парное молоко.
     -- Ты хорошо плаваешь?
     -- Не жалуюсь.
     -- Тогда давай до пристани! Наперегонки!
     Дощатая пристань темнела вниз по течению, и  крохотные  отсюда  лодочки
прыгали  на  волнах   у  причала.  Раз  в  неделю  туда  приставал  пароход,
привозивший почту,  газеты  и кого-нибудь из пассажиров.  И тогда смотритель
пристани -- симпатичный такой дедушка  --  гонял купающихся ребят  подальше:
как  бы под  гребные  колеса  не  угодили! В  остальное же  время  мальчишки
плескались  прямо  между темных  мокрых свай  причала,  наслаждаясь летом  и
прекрасной волной.
     Мишель старался изо  всех сил, но  Саня оказался проворней и  сразу  же
вырвался  вперед. Он летел, как торпеда, рассекая невысокие волны, и  вскоре
уже  хлопнул  ладонями по борту ближайшей лодки. Секунду  спустя хлопнули  о
борт лодки ладони Майкла.
     Не было ни капли печали у  проигравшего,  не было  и тени  зазнайства у
победителя...

     Позже Саня познакомил Мишеля со своими друзьями  --  и они теперь днями
то пропадали  на речке,  то запускали воздушных змеев или собирались вечером
дома  у  Сани, в том самом  лазурно-синем домике с  белым  резным узором,  и
рассказывали друг  другу удивительные  истории.  И  часто,  когда  была  его
очередь,  Мишель то пересказывал  истории Артагорта,  то  начинал вспоминать
свои приключения, порой смешные,  но чаще-таки грустные, и мальчишки сидели,
разинув рты, и  затаив дыхание  слушали о  Воинах Сновидений,  Живом Доме  и
коварном демиурге, назвавшем  себя  Единым. И  перед  их  глазами проплывали
битвы  и  войны,  снова  и  вновь  люди  до  последнего боролись  за свободу
постаревшего  и  утратившего   силы   свои  Учителя,  снова   голгофа  ждала
Золотоглазого, вновь нуменорский король  хитростью в тонко продуманном плане
свергал  власть  валар, снова Абадонна дергал за тонкую ткань мира, сокрушая
колонны и храмы,  перемешивая маяки и дома. И никто не считал  это выдумкой!
Ребята негодовали, слушая о предательстве Курумо,  смеялись  над  нашествием
Королевы Кошек, представляя себе этот скандал на благословенной земле...
     И только  раз Илья -- тот мальчишка в оранжевых трусиках, что в  первый
день  лихо  так мчал на велосипеде --  спросил у Мишки: "А  шрамы еще болят,
Золотоокий?"
     Мишель хотел отшутиться, но не посмел, понял страшное: ВИДИТ! И ответил
честно:
     -- И не только на погоду. Как на небе бардак -- сразу Единый напоминает
о своем существовании. Правда, когда очутился здесь -- почти не дергают...
     -- Но "почти" -- не значит "совсем"...
     Илья приложил свою горячую ладошку к рубцам на животе Мишеля и зашептал
что-то под нос. Мишель не стал прислушиваться, он просто лежал и наслаждался
теплом,  ласковым прикосновением  и -- друзьями  вокруг.  Ночью снились сады
Ирмо, не раздавленные  еще злым роком, не испепеленные в мести Пришедшего. А
наутро с изумлением увидел, что от шрамов не осталось и следа!
     -- Это Илюшка! Он и не такое  умеет! -- радостно  пояснил Санька. --  А
еще он так же вылечил когда-то Лата, когда тот сломал ногу!
     От таких слов  сновидящий просто  обалдел:  среди всех  знакомых  ребят
Майкл  не  мог припомнить ни одного  Лата. А поверить в то,  что Илька лечил
ногу Изначальному --  тут уж  пардон! Да вообще -- знают ли в этом мире, что
где-то в дебрях Вселенной есть Отряд "Звездный Ветер" и его командор, бывший
Лорд Ночи Лат?.. И, почти не стесняясь, мальчишка сообщил первую часть своих
сомнений другу.
     -- А ты и не  мог бы его  знать! -- ответил Санька. -- Он в этом году к
нам еще не приезжал. Но -- скоро будет! Вот тогда мы накатаемся на шлюпках!



     Глава 10

     Славику  понравилось бродить с новыми друзьями. В конце-концов, рядом с
двумя рыцарями  и  их  клинками можно  не  применять  магию для  собственной
безопасности.  А магичить  юный контрабандист  теперь опасался  всерьез:  он
никак  не  мог  забыть неприятностей под  дождем...  Да еще -- можно  часами
слушать  рассказы  Эльрика, потихоньку  перенося  их на  кристаллы... А  эта
информация палантирами не добывается: ну не находят они никакого Мельнибонэ!
То ли далеко оно слишком, то ли  название произносится не так... Вон, За Гад
Дум палантир тоже  разыскивать  не  желает...  А "Обитель Лориена"  -- сразу
показывает...
     Жаль,  что   Эрхон  не  делится  воспоминаниями.   Говорит  --  злые  и
неинтересные они...  Действительно,  любопытно  было  б  узнать,  что  ж  за
воспоминания   это   такие,  что   злыми  кажутся   даже   после   рассказов
мельнибонийца?   Ладно,  сейчас   не   хочет   --   когда-нибудь   к   слову
проговорится...  Или  будет  занесен в  список  "неперспективных  источников
информации"  --  его Славик  давно  подумывал  завести,  да  все  надобность
отпадала...
     И  еще было у странствующих рыцарей одно полезное свойство:  они  имели
при  себе  множество  звонких  монет,  и щедро угощали странствующего с  ним
мальчишку, стоило  лишь заглянуть  в трактир. О, а  вот и очередной трактир,
легок на помине!

     На этот  раз рыцари, кажется,  решили  пройти мимо.  Действительно,  не
всякого  привлечет трактир,  если  на  его стене реклама игровых  автоматов,
"расположенных  в  фойе".  Но  с  другой  стороны  --  когда  еще  следующий
подвернется? И Славик демонстративно вздохнул:
     -- Эх, и  чего это  я  Мерлина не послушался! Хоть и гад он, но на этот
раз был прав! И на фиг мне было те палантиры распродавать?! Теперь все знают
все, а я без работы остался! Во, последние остались, -- и с этими словами он
достал новенькие однокупонники, оставшиеся в его кармане со  времен Великого
Помешательства, когда  Директ-Коммендатура нашлепала этого  бумажного  добра
пачками: -- С этим только в туалет ходить!
     Эльрик щелкнул пальцем по желто-коричневым бумажкам:
     -- Да, бедняга, за что ж ты теперь пить будешь?
     -- Да  вы че?!  -- праведным гневом разразился контрабандист:  -- Денег
нет --  и я бросил! Да  и пил я --  чтоб  забыть одно...  один инцидент... И
почти забыл... Тут  другое: долгоните пару золотых, я  тут  одному задолжал,
давненько уже...
     Ничтоже сумняшеся, мельнибониец достал кошелек:
     -- На, держи...
     -- Оу! А пять можно?
     -- Ладно...
     -- Ну ладно -- так ладно, давайте эти десять!
     -- А полетать?.. --  и  сопроводительный  пинок  направил юного  нахала
прямиком в двери трактира...
     Открывая головой двери, паренек прокричал: