--  Это  неважно. Рыцари  Серебряного Круга не ищут славы... -- и  воин
скрылся за дверью.
     -- Круг?.. -- пробормотал монах.  -- Но  ведь  это...  Подождите! -- Он
бросился следом, но успел  лишь услышать удаляющийся стук копыт -- на север,
на север, по дороге, невидимой за снежной пеленой.
     Монах понурился и побрел обратно в дом...


Глава 3
     Их  было  шестеро.  Здоровенные ражие  мужики,  вооруженные чем попало:
кистени, два коротких копья, охотничьи луки... Только у главного имелся меч,
на вид старинный и весь зазубренный. Владел главарь также и единственными на
всю компанию кожаными доспехами: кирасой, заляпанной какой-то невообразимого
состава и цвета гадостью, происхождение  которой отец  Кевин даже не пытался
угадать. В  общем, вояки хоть  куда -- хоть на  помойку,  хоть  на  паперть.
Однако  же, их  было шестеро  --  многовато  для  предположительно  мирного,
безобидного  монаха, коего киборг честно из себя  изображал вот  уже  третью
неделю. Ломать устоявшийся  образ не  входило  в  планы Наблюдателя, поэтому
отец  Кевин собрал остатки  смирения  и  приготовился к банальному дорожному
ограблению. Увертюру начал атаман:
     -- Эй, батюшка, матушку твою так и разэдак! Куды путь держишь?
     -- Ко святым  местам,  возлюбленные чада, --  охотно  поддержал  гамбит
монах. Ситуация стала его несколько забавлять. Бандитов, впрочем, тоже.
     -- Гы-ы! --  как по команде, осклабились они все разом, а  их главный с
видимым удовольствием продолжил:
     -- А  не страшно ли тебе, святой отец, одному  по дорогам  шастать? Ить
прибить могут ненароком.
     -- Все мы в руке Господа, -- заученно-лицемерно ответил "батюшка".
     -- То-то! -- назидательно заключил главарь и перешел к миттельшпилю:
     -- А не боишься ли ты, отче, кары Божьей?
     -- За что бы это, сын мой? -- неискренне удивился отец Кевин. Данный Рэ
Гуд начал его утомлять.  Видимо, в  этой глухомани братцы-разбойнички  редко
имели подходящий объект для издевательств и порядком  соскучились. Мелькнула
здравая мысль о том, что хороший палач должен  исполнять работу  молча и  по
возможности поскорее. Грабитель тем временем продолжал:
     -- За то, морда  твоя  поповская, что по дороге ходишь, а сбор дорожный
не платишь!
     Команда одобрительно  зашумела. "Бурные  аплодисменты, -- подумал  отец
Кевин, -- прерываемые репликами из зала..." Реплики же последовали такие:
     -- Веррна говоришь, Сдох! ("Кто сдох?"-- мимолетно удивился отец Кевин,
но потом сообразил, что это благородная кличка славного атамана)
     -- Так его! Мы здесь, понимаешь, это.., а он не платит, понимаешь!
     --  Вишь  ты, чего  народ-то говорит, -- довольно и как-то даже ласково
пророкотал громила Сдох, -- плати, папаша, подорожный сбор, не то костей тут
щас у нас не соберешь!
     -- Да Господь с тобой, чадушко! -- замахал на него руками монах, а  про
себя с удовольствием повторил: "Ха, чадушко!!!"
     -- Откуда у странника Божия деньги возьмутся? -- Зрительный зал активно
выразил  неодобрение. Мордатое  чадушко подняло  волосатую  лапищу. Вопли  и
свист смолкли. Костолом назидательно загудел:
     -- Неправду говоришь, батюшка, грех тебе. Не родился еще на свет  Божий
таков монах, что  не подкрепит  веру свою доброй  монетой. В другой раз тебя
спрашиваю -- добром отдашь али поступить с тобою не по-Божески?
     "Где-то я  все это уже читал",  --  задумался  отец Кевин.  Электронная
память услужливо подсказала:  Шарль де  Костер, "Приключения  Жиль Бласа  из
Сантильяны".  Однако  предаться размышлениям на  тему сравнительного анализа
литератур  ему  не  дали.  Главарь  расценил  его  молчание,  как  некоторые
колебания и, соответственно, как вызов собственным ораторским способностям.
     --  Ну гляди,  поп, -- решил он несколько подкрепить свои аргументы, --
раз ты по-хорошему не хотишь, будем по-плохому говорить.
     Отец  Кевин приготовился  изображать из  себя избиваемого  старичка  на
потеху немногочисленной публике. Его  пластистальному корпусу  пинки и удары
были, конечно же, не  страшны,  однако  стало  по-человечески  противно.  Но
эндшпиль партии  стал развиваться  совершенно  неожиданно.  Из-за широченной
спины  атамана  вдруг  выскочил  хлипкий  мужичонка  с  кустистой  реденькой
бороденкой  и  совершенно  безумными глазами.  "Седьмой", --  подивился отец
Кевин  и  машинально припомнил: "-- Го-гу-га! -- закричал  Савка  Буцис,  --
извини меня, Бенчик, я опоздал..."
     -- Дай мне, Сдох! --  срывающимся фальцетом завопил мужичок, размахивая
огромными вилами.  Он был явно не  в  себе.  Атаман, кажется, несколько даже
испугался такого порыва. Во всяком случае, он проворно обхватил психопата за
пояс и ошарашено грохнул:
     -- Остынь, Убивец! Не бери грех на душу...
     Но   маленький   Убивец  был,  по-видимому,  невменяем.  На  губах  его
показалась  пена,  он  с  нечеловеческой  энергией  стал выдираться  из  рук
главаря, не переставая при этом визжать:
     -- Ы-ы! У-убью... Щас как у-убью!! Этого щас как у-убью!!!
     "М-да,  --  подумал  отец  Кевин.  --  Пропала  моя  личина.  Прийдется
объяснять ребятушкам, почему это  об меня  вилы ломаются...".  Впрочем, была
тут,  конечно  же, и приятная сторона процесса. Всегда  приятно растолковать
Нехорошим  Дядям, что  они  недостаточно нехороши  для  данного  конкретного
случая.  Однако  следовало  это  сделать  так,  чтобы  происшествие  хотя бы
поработало на легенду. "Приступим,  господа,  -- процедил д'Артаньян, широко
улыбаясь ухмылкой Остапа Бендера..."
     -- Стойте, несчастные! На колени  и молитесь,  ибо преисполнилась  чаша
терпения Небес!
     -- Во шпарит! -- восхищенно заметил один бандюга вполголоса, -- Прям те
как с амвона...
     Воцарилась  изумленная   тишина.  Даже  ненормальный  Убивец   перестал
подвывать  и  прислушался.  По  широченной  роже  Сдоха  волной  разливалось
умиление. Он  всем своим видом  как бы говорил: " --  Давай-давай,  папашка,
потрепись-ка  малехо...  покуда   даю!"  И  отец  Кевин  постарался  его  не
разочаровать:
     --  Покайтесь,  грешники,  ибо мне  доверил  Господь наш прервать  ваши
зловонные жизни...
     -- Ну, будет, -- резко оборвал  старшой.  Видимо,  словечко "зловонные"
лежало слишком близко к настоящему положению вещей.
     -- Побаловались,  и хватит. Гони монету, дед, не  то, вишь -- не удержу
молодца...
     Заплеванный  молодец снова начал  всхрапывать.  Слышно  было, как  один
разбойник вполголоса поясняет другому:
     --  Он  тожа маненько  свихнутый,  видать,  навроде  Убивца, только  на
Боге...
     Отец Кевин замолчал и потащил из ножен меч. Громилы широко заулыбались,
словно танкисты, увидавшие противника с водяным пистолетом наперевес.
     --  Поосторожней  с   железякой-то,  дедунюшка,--  удивительно  добрым,
приторным  каким-то  голосом  заговорил  Сдох,  доставая  из-за  пояса  свой
гладиус. -- Поранишься еще ненароком. Хотя тебе так и так помирать время...
     --  Зрите погибель вашу!  --  заорал  в  ответ  отец  Кевин  и  щелкнул
переключателем...

     * * *
     Грешно  злорадствовать  над  темными  людьми,  однако  картина потешила
самолюбие священника. Пятеро  из семи мужиков  как стояли,  так  и рухнули в
дорожную  грязь на  колени,  спрятав  глаза от нестерпимого сияния,  главарь
застыл, судорожно  сжав  в ручищах  астматически хрипящего  Убивца, который,
кажется, только по этой причине не смог прореагировать должным образом. Отец
Кевин  еще  раз  взмахнул  светящейся  полосой,  оставляя  на  земле широкую
оплавленную борозду, и выключил излучатель. Снова он держал в руке не оружие
архангела, а просто меч.
     --  Так-то,  дети  мои,  --  проворчал  он тоном  ниже,  -- Сказано  --
покайтесь, значит, покайтесь. А вы в драку лезете...
     Волосатый  главарь  решил-таки тоже  упасть  на  колени.  При  этом  он
выпустил  полузадушенного психа, который не преминул мешком свалиться рядом.
Видимо, сообразительный Сдох понял каким-то шестым чувством, что убивать его
пока не собираются, и решился подать голос:
     -- Чудо! -- загремел он трубным басом, от которого  задрожали деревья и
разнеслось по лесу гулкое эхо:
     -- У-удо, у-удо!!!
     --  На колени, богохульники! -- продолжал он  с  энтузиазмом, хотя все,
кроме несчастного Убивца, и без того уже стояли коленопреклоненными.
     -- Помолимся за  святого, явившегося нам в этой глуши, чтобы  наставить
на путь истинный!
     Со стороны разбойников послышалось согласное бормотание.
     --  Я  так понимаю, конфликт  исчерпан? -- хладнокровно поинтересовался
монах, надеясь, что его  сейчас не попросят на  месте исцелить сумасшедшего.
Однако этого не случилось. Неграмотные мужички не поняли ни  слова и поэтому
уверовали  в чудо  еще  больше. "Однако, пора  заканчивать  представление  и
убираться", -- решил отец Кевин и напыщенно произнес:
     -- А теперь встаньте, слуги  Господни, и идите,  не  останавливаясь, до
ближайшего   монастыря,  где  святые   братья  помогут  вам   замолить  ваши
прегрешения. Ступайте же с Богом!
     C этими  словами он взмахнул рукой в благословляющем жесте, поправил на
голове капюшон и повернулся, чтобы покинуть  теплую компанию новообращенных.
Не тут-то было.
     За спиной у отца Кевина  стоял закованный  сверху донизу в броню боевой
конь. На его  широченной, как палуба, спине восседал не менее  грозного вида
рыцарь  в  латном  доспехе, на голове его  был  шлем  с опущенным забралом и
развевающемся сзади плюмажем, в правой руке он держал длинное,  в два метра,
копье.  Наконечник копья был  недвусмысленно нацелен на  главаря  шайки. Как
этакой  громадине  удалось  подобраться   незаметно,  оставалось  совершенно
неясно.
     -- Что здесь происходит? -- послышался глухой голос из-под забрала.
     -- Э-э... А  чего  Вы,  собственно,  ожидали?  --  растерянно  вопросил
священник, пытаясь собраться с мыслями.
     -- Всего, -- исчерпывающе ответил рыцарь и продолжил:
     -- Эти негодяи намеревались причинить Вам зло, святой отец?  Судя по их
виду, они разбойники...
     Не успел  отец Кевин  придумать,  что же ему  следует в данной ситуации
ответить, как резво вмешался почуявший жареное Сдох:
     -- Зло? Да Господь с Вами, ваша милость, какое же зло? Это ж святой, он
сам кому хочешь... э-э, я хотел  сказать, разве ж можно  на  ангела Господня
руку поднимать! Да ни в жисть! -- и он с мольбой поглядел на старика.
     -- Святой? -- с сомнением пробормотал рыцарь.
     -- Ага! -- воодушевленно подтвердил бандит, -- натуральный, ей-Богу.
     Отец Кевин счел разумным скромно промолчать. А Сдох уже стоял на ногах,
размахивая лапищами, как какая-нибудь ожившая коряга:
     --  И меч у  него  сияющий,  ажно глазам больно, и  речи говорит  вроде
непонятные, а  все  одно,  как  душу  переворачивает,  и Убив...  это... ну,
Гергеля исцелил... Святой  и  есть, -- убежденно закончил  он  свою речь,  а
толпа за его спиною заворчала нечто в поддержку. Убивец-Гергель с ненавистью
воззрился на монаха, словно тот его и впрямь пытался лечить.
     -- Меч? -- с  еще более возросшим сомнением спросил воин. Киборг решил,
что пора бы и ему пару слов произнести:
     -- Прошу прощения, а с кем имею честь?
     -- У Рыцарей Серебряного Круга  нет имен, -- машинально ответил рыцарь.
-- Я услышал крик и поспешил сюда, -- продолжил он, думая о чем-то своем. --
Так говоришь, меч? -- снова спросил он  у Сдоха, но прежде, чем тот ответил,
отец Кевин вынул меч. Сдох проглотил все, что собирался поведать, и опасливо
попятился.  Реакция   рыцаря   была,   на  взгляд   Наблюдателя,  еще  более
неадекватной: его конь  одним  прыжком  очутился  рядом  с  монахом, а копье
уперлось в сутану.
     -- Не  двигаться, дьяволово отродье, -- негромко, но  властно отчеканил
голос из-под забрала, словно танковые гусеницы лязгнули.
     --  Эй, сударь, -- осмелился  подать  голос  Сдох,  --  негоже  так  со
святым-то угодником...
     -- А вот мы сейчас увидим, чей он угодник, -- туманно пообещал рыцарь.
     -- Скинь капюшон, нечистая сила!
     -- Чистая, -- пробормотал под  нос Сдох, но рыцарь то ли не  расслышал,
то  ли  не   обратил  внимания.   Во  всяком  случае,  упускать  возможность
познакомиться с одним  из  неуловимых Рыцарей Круга и раскрутить его на пару
гигабайт  информации отцу  Кевину никак  не  хотелось,  поэтому он как можно
медленнее  нагнулся  и  положил  меч наземь  рядом  с  копытами коня.  Копье
чуть-чуть  шевельнулось,  но  не  более  того.  Тогда  священник   с  хорошо
отрепетированным старческим  кряхтеньем  распрямился  и так же медленно, как
расставался с мечом, откинул на спину капюшон сутаны.
     -- Ма-агистр Ирла-ан?! -- послышался изумленный возглас и рыцарь рывком
приподнял   забрало   шлема,   открывая  взору  неожиданно  молодое,   почти
мальчишечье лицо. На нем было написано такое удивление, словно рыцарь увидел
покойного короля Мардука, правящего упряжкой ломовых лошадей. -- Разве Вы не
в Цитадели?
     "Ну почему я не умею так удивляться?", -- уныло подумал киборг...


Глава 4
     Сэр Энглион де Батарди, рыцарь:
     Наверное, мне  не  следовало брать его с собой. Наверное,  не следовало
даже останавливаться рядом с ним  -- мало ли таких сейчас валяется  по всему
Западному  Риадану... Маленький,  грязный  побирушка, один  из многих,  кому
суждено  замерзнуть этой зимой. Жаль их, конечно, да ведь все дырки на свете
одним пальцем не  заткнешь. Короче говоря, хотел я  пройти мимо.  И не смог.
Как остановило что-то  -- стою и смотрю на него, а  он на меня.  Минуты  две
стоял, по-моему. А потом он вдруг шевельнулся и буркнул:
     -- Ну, чего глазеешь? Проходи давай, за просмотр деньги берут...
     И что мне тут оставалось? Взял я его в охапку и потащил к себе. Да и то
сказать -- потащил, весу в нем всего  ничего, душа да лохмотья; не  заметил,
как донес.
     Первым  делом, конечно,  за стол  усадил. Ну, тут  он себя  показал  --
даром, что ростом  мне  чуть выше  пояса,  а лопал, как молодой дракон; оно,
конечно,  поживи  впроголодь  не знаю  сколько,  так  любой еде рад  будешь.
Приятно смотреть было, как он ел. Говорю ему:
     -- Эх ты, растущий организм!
     А он только зыркнул на меня, быстро так, и снова уписывает. Поговорили,
в общем.
     Правда, после  ужина  он  разговорился. Сказал, что зовут его  Джино, а
полностью  -- Ингвальд, только не надо его  полным именем звать, оно ему  не
нравится, а я, наверное,  идиот,  потому что только идиот станет добрых  три
лиги  тащить на себе первого  попавшегося оборванца,  но все равно  спасибо,
потому что никто еще с ним так не возился с тех пор, как... Тут его сморило,
и он уснул.
     Утром он вскочил после вторых  петухов, и сразу же уходить собрался. Не
проснись я, так бы и ушел. Насилу уговорил остаться. И в самом деле,  куда я
его отпущу?  Назад, под забор? Так, спрашивается, зачем тогда было его домой
тащить? Лежал бы себе и лежал... Нет уж, парень, раз так вышло, поживи здесь
пока, а там посмотрим.
     Выслушал он меня, плечами пожал, косо как-то; смутился, что ли? Да нет,
скорее мой щит смутится, чем этот. Сел в уголке и молчит. Ну ладно, спать уж
поздно, значит,  пора делом заняться. Встал  я, меч  со  стены  снял и начал
разминаться. Прыгал, прыгал  -- увлекся, даже  и  про мальчишку забыл; а  он
сидит в углу, как завороженный, не мигнет, не пошевелится. Статуя  Альтаугра
Зоркого, да и только. Остановился я и спрашиваю:
     -- Что это с тобой? Никак, окаменеть собрался?
     А он на меня глядел, глядел, да вдруг как выпалит:
     --  А я знаю, кто вы! -- да с таким видом, будто  знает обо мне невесть
что.
     -- Ну, раз знаешь, так скажи, -- говорю, -- а то ведь интересно.
     -- Вы, -- чуть не подпрыгивает, -- Рыцарь Серебряного Круга! -- а глаза
так и сверкают от радости. Чудак.
     -- Спасибо, открыл тайну. А я-то думал -- король Бардук Третий, царство
ему небесное...
     Воззрился он на меня, как на чудо заморское, и заявляет:
     -- Так вас же нету!
     -- Как  так нету? А кто это  здесь  стоит? Кто  тебя на горбу таскал --
Белый Призрак?
     -- Да нет! Вы-то  есть. Рыцарей  Серебряных нет! И Круга нет,  так отец
говорит. Вы -- легенда этого мира.
     Надо же, думаю, легенда  мы. И что это он про "этот мир" говорит? Какой
"этот мир", Срединный, что ли? А вслух говорю:
     -- Легенда? А кто же тогда вас, селян да торговцев, от нечисти бережет?
     -- Так ведь и нечисти нету! Это все сказки крестьянские! -- и добавляет
извиняющимся тоном: -- Так отец говорит. Я-то всегда в вас верил.
     Ну, спасибо  за доверие. Но что же за отец  у него, что нечисть сказкой
считает?  Ее же  тут полным-полно, только за  ворота ночью выйди.  Да  и где
сейчас его отец?  Махнул я рукой на эти вопросы -- не к спеху, узнаю  в свое
время.
     -- Ладно, братишка. Сказки так сказки. Давай-ка завтракать, потом пойду
я в город и одежку тебе справлю. А ты тем временем отмойся как следует, а то
на водяного из торфяного болота похож. Банька во дворе.
     Позавтракали мы и разошлись -- я в город, он в  баню. Я  только слово с
него взял, что не  сбежит никуда;  слова он не  дал,  сказал просто, что  не
сбежит. Мне больше ничего и не нужно -- честного человека сразу видно, ему и
клясться не нужно, как сказал, так и сделает.
     Возвращаюсь к обеду -- не узнать малыша!
     -- А  куда, -- говорю,  --  тот  поросенок делся?  Да ты,  оказывается,
красавец! Лет через пять, попомни мое слово, от девок отбою не будет!
     Ишь ты, засмущался. Я уж было думал,  что он краснеть вообще  не умеет.
Наверное, под грязью заметно не было.
     -- Ну, Джино, поди-ка сюда. Примерь обновы.
     С  одеждой  я угадал --  впору  пришлась,  как  по мерке  шили.  Сапоги
великоваты, ну ничего, на вырост будут. Не новое  все, правда,  но доброе --
надолго хватит. Нам, Серебряным, все бесплатно дают -- защитники, как-никак,
для того  и живем, чтобы нечисть сказкой считали; а какой купец лучший товар
за  "спасибо" отдаст? У нас только с оружейниками уговор -- лучшее оружие да
доспехи  для Круга предназначены. Они, впрочем, и не возражают  -- понимают,
что для их же благополучия.
     Крутится, значит, мальчонка перед зеркалом, никак оторваться  не может.
Небось, от  рождения такого не носил. Смотрю я  на него и  думаю: "Что ж ты,
Энглион,  делаешь? Работа у тебя, сам знаешь, какая  --  редкий Рыцарь своей
смертью умирает.  Загубишь  мальца, окаянный, как  людям  в  глаза  смотреть
будешь?" Да только ничего уже не изменить -- с судьбой не поспоришь,  не тот
случай. И  значит, Рыцарь, твой теперь  парень,  ты за  него отвечаешь -- не
говорить  же  ему:  "Ну, сынок, оделся, обулся, ступай  себе дальше, в новом
камзоле милостыню просить..." Пришло, значит, время смену готовить; когда-то
ведь и меня так подобрали на улице.
     Повернулся я, вынул из-под лавки еще пару свертков. Говорю ему:
     -- Ну что, налюбовался? Красивый, красивый... -- он прямо запыхтел, как
дракон.  -- Погоди  пыхтеть,  иди сюда.  Ты еще не все на  себя надел,  -- и
разворачиваю свертки.
     Он как увидел, что там лежит, так чуть дыхания не лишился. Немудрено --
о таком иные баронеты только мечтать могут.
     -- Погоди, -- руки ему отвожу, -- не торопись. Сначала на пару вопросов
ответить нужно.
     -- Ага, -- говорит, -- ага.
     А сам все мне за спину заглядывает.
     -- Как твое полное имя?
     -- Ингвальд Соронсон.
     Ишь ты, а ведь  имя благородное.  Дворянский наследник из Соронсы,  что
ли? Бывал я в Соронсе. Дыра дырой, и пиво дрянное.
     --  Так  вот, Ингвальд де Соронса,  согласен  ли  ты стать  моим,  сэра
Энглиона Батарди, Рыцаря Серебряного Круга, оруженосцем?
     Помедлил он, понял, что не шучу я, и отвечает, звонко так:
     -- Да!
     Честно говоря,  у меня  от сердца отлегло. Мог  ведь и  "нет"  сказать,
сдался я ему, понимаешь...
     -- Готов ли ты  по первому зову спешить на борьбу  со злом, в каком  бы
обличье оно не вы