ка переменился  в  лице.  И  вся  четверка
кинулась наутек.

     Город был уже недалеко,  но  твари  не отставали. Похоже -- они даже не
устали, а только-только разогрелись.
     -- Ой, нагуляют они аппетит, так им нас и на легкую закусь не хватит...
     Глубокий обрыв окружал  город.  То ли проточенный когда-то рекой, то ли
вырытый жителями специально для защиты от всяких  ползучих  и  бегающих... И
лишь  одинокий  мостик, растянутый на трех толстенных ржавых цепях, соединял
берега.
     Доски  гулко гремели под ногами, сырые  и шершавые. Путники  проскочили
мост и обернулись, готовясь дать отпор: это было единственное  узкое  место,
где преследователи не смогут обойти со всех сторон.
     Макс выхватил  меч, готовясь  рубануть первого же монстрика из тех, что
пробегут по мосту. И тут светлая мысль стукнула его в голову. Цепи!
     Удар, еще удар... Увы -- они лишь пружинили  и теряли чешуйки ржавчины,
и  не  собираясь  разрубаться.  Взвизгнул Женька,  отбросив с  моста  первую
зверюгу.  Она упала  на  остальных, и они  заботливо поставили  ее  на ноги,
вправив вывихнутую конечность.
     Они не  торопились и двигались по мосту медленно, но уверенно, цепляясь
за  выступы и поручни, чтоб не быть сброшенными вновь.  Женька вскрикнул еще
пару раз,  но на  этот  раз это  их не остановило.  Только замедлило.  И тут
балроги,  не  сговариваясь,  взялись за  две  крайних  цепи.  Старое  железо
затрещало окалиной и начало раскаляться. Еще немного  -- и оно поплывет  под
собственной тяжестью. И тогда...
     -- Эх, жаль, третья цепь будет цела! -- простонал Макс.
     Балрог переглянулся с балрогессой, и та запульсировала, словно гаснущая
на ветру  свеча, а затем засияла  ярче, чем обычно,  и начала раздвигаться в
стороны,  помахивая четырьмя крыльями.  Еще мгновение  -- и балрогесс  стало
двое. Вторая взмыла на своей паре огненных крыльев  и вцепилась  в последнюю
цепь.
     Твари уже почти  добрались  до берега, несмотря на крики бруксы,  когда
цепи  дружно лопнули,  и мост устремился в бездну, увлекая чужих хищников за
собой.
     Только   тогда  Макс   поглядел  на   обеих  балрогесс,   похожих,  как
близняшки-двойняшки, и истерично хохотнул:
     -- Двое! А вроде бы не пил! Сегодня, по крайней мере...
     -- Нам еще лодку добыть надобно, -- вмешался Женька.
     -- Ну, за этим проблем не станет, -- отмахнулся Макс...

     Как выяснилось -- это было проблемой не  меньшей, чем отбиться от чужих
тварей.  Городок  еще не сознакомился  с Нашествием, и поэтому рыбаки были в
своем уме и полном здравии. И в этом  самом уме  они дружно заявляли,  что с
охотой  перевезут  юного воителя, более-менее согласны перевезти духов огня,
но вот вампира не повезут ни за какие коврижки, пусть и не рассчитывает. Так
что или пусть брукса остается на берегу, или не поедет никто!
     Не помогли  ни уговоры, ни угрозы, ни золото. И только  к утру какой-то
неудачник согласился продать  им свою дырявую лодку,  давно рассыхающуюся на
берегу...
     Макс  вломился  в  лавку  и,  кинув  мешочек  с  золотом  на  прилавок,
выкрикнул:
     -- Шелка на все! Живо!
     Недоумевающие швеи по выкройкам "юного господина" шили странные паруса,
один из которых напоминал здоровенный бурдюк. Они ничего толком не понимали,
но готовы были честно отработать преподнесенное им золото.
     А в полдень  все сшитое было  закреплено к  купленной лодке. И  балроги
взмахнули  крылами,  нагоняя  горячий воздух  в пестрый  воздушный шар.  Шар
устремился в  небо, увлекая с собой и лодку,  и  пассажиров. Хлопнули,  ловя
попутный  ветер, паруса,  и  воздушный  кораблик  устремился  к  каменистому
островку, скрытому за горизонтом и далекими бушующими штормами...



     Глава 28

     Шторм  опрокидывал яхту, меняя  местами  море и небо, и холодная вода с
ревом  заливала каюту,  гигантской ладонью  била по мачте, пытаясь сломать и
швырнуть  за борт деревянные  щепки.  Грохот  и  вой. Избитое  тело  саднит,
соленые   брызги  жгут   раскаленные  легкие.  Нет   ни  сил,   ни   желания
сопротивляться. Пусть  ударит Волна, настоящая и  страшная. Пусть унесет  на
дно и принесет забвение. Зато не надо кричать от одиночества,  проснувшись в
пустой  каюте,  не  надо  бояться звона  крепежных  колечек, принимая его за
Нашествие, не надо раз за разом падать в воду от осточертевшего уже Роя...
     Тишину и забвение несет смерть. Шторм...
     И вдруг -- сквозь завывания ветра:
     -- МИШЕЛЬ! ДЕРЖИСЬ! Я ИДУ, МИШЕЛЬ!!!
     И  предсмертным  бредом -- фигурка  велосипедиста  в  свинцовом суровом
небе. Невероятный полет. Ветер рвет сиреневую майку, багровым глазом горят в
темноте бури шортики.
     -- Илюшка...

     Что так бьется в груди?
     Сердце.
     Что так плещет вокруг?
     Море.
     Что качает меня?
     Волны.
     Что так греет меня?
     Солнце.

     Мишель  медленно  разлепил   непослушные  глаза,  дрогнув  отяжелевшими
веками. Прямо перед носом  -- макушка Ильи.  Мальчик уткнулся носом в  плечо
мореплавателю и мирно сопит. Сквозь распахнутую дверь в каюту врывается сноп
горячих солнечных лучей. Блеск солнца и ласковое покачивание яхты не вяжутся
с ревом шторма, доносящимся извне.
     Майкл улыбнулся: сон.  И какой приятный сон! Как не хочется просыпаться
и  вновь  оказываться  в   пустоте   и  одиночестве   посреди   бесконечного
равнодушного океана.
     Илья зашевелился во сне и, закинув руку, угодил Майклу по уху.
     Сон был так похож на реальность, и, похоже, обещал быть долгим.
     Мишель понимал,  что  неоткуда  появиться  в  открытом море  мальчишке,
который остался  в далеком полузабытом городе. Да  и  нет его скорее всего в
живых,  ведь  нашествие Роя  лишило  разума  не  только  Илюшку, но  и  всех
обитателей теплого города под Чистой Звездой...
     Осторожно выбравшись  на палубу,  мореплаватель удивленно  огляделся. И
было отчего... Вокруг по-летнему жаркого  солнца синел круг  чистого неба, а
вокруг  него клубились  и метались штормовые  тучи, клочьями  прорезая  друг
друга и  поднимая  в бешеной  пляске  волны, словно  умываясь  в  них.  Лишь
крохотный, метров  сто  в  диаметре, кусочек моря  был  тих  и ласков. И  он
дрейфовал вместе с солнечным светом  и безветрием среди безумия волн. Сон...
Теперь Мишель был уверен, что это сон, ведь "по-правде" так не бывает!
     Но если -- сон, то почему нельзя  взлететь? А стоит ли? Вдруг именно от
этого проснешься?..
     И  лишь  споткнувшись  о  брошенный  среди  палубы велосипед  и  ушибив
коленку, мальчишка понял, что все это происходит на самом деле...
     Кинулся  в каюту. Коснулся  плеча Ильки. В  тот  же  миг яхту  качнуло,
холодный  штормовой  порыв обдал ознобом, свет  стал рассеянным  и  блеклым,
сумеречным. Илюшка поднял голову.
     -- Привет... -- оторопело сказал Майкл.
     -- Привет... Ты зачем меня разбудил? Мне снилось солнце и штиль...
     -- Так это ты держал погоду... -- начал было Мишель,  но вдруг согнулся
от кашля  -- многодневное нервное истощение и холод  сделали свое. Он упал у
ног Илюшки, почти мгновенно потеряв сознание...
     На третий день после шторма их прибило к  какому-то островку, где малыш
и бросил якорь, ожидая выздоровления друга.
     Сознание никак не возвращалось к  Мишелю.  Илька почти  не  отходил  от
него, лишь бегал на остров, чтобы собрать фрукты или наловить раков на обед.
Здешние раки были крупные и неповоротливые, и из них Илька готовил  "раковый
суп", приправляя его водорослями и ароматными травами.
     Болеющий друг пил отвар, не открывая глаз и не узнавая ничего вокруг...
Так прошла неделя.
     А в бреду Майкл все бежал и бежал от Роя по пыльному проселку. И вновь,
и вновь вспоминался мальчишка-ветерок, ставший человеком лишь  на миг, чтобы
успеть  столкнуть  своего  друга   с  пути  золотых  пчел.  Постепенно   это
воспоминание стало  покрываться словами, пока  они  не обрели  завершенность
песни.

     Над городом ливневых туч разворот,
     На улицах стало темно,
     И ветер у парковых старых ворот
     Рвет с досок афиши кино.

     А в фильме герои идут сквозь буран
     И штормы гудят в парусах.
     Но рвется кино -- и слепящий экран
     Бьет белою вспышкой в глаза.

     Рвется кино --
     И вспышка в глаза...

     А если однажды порвался не фильм
     И вспышка у глаз -- наяву?
     И ветер над маленьким следом твоим
     Качнул молодую траву...

     А может быть, даже следа не найти,
     Где ты, как от выстрела, лег...
     Как мало порой удается пройти,
     Хоть путь и казался далек!

     Мало пройти,
     Хоть путь и далек!..

     От битвы с бедой нам нельзя убегать:
     Ты плакал, но сделал, что мог.
     Спасибо тебе за твои два шага
     По трудной дороге дорог...

     Когда кораблям на пути нелегко
     И звезд не видать среди туч,
     В медлительном свете больших маяков
     И твой загорается луч.

     Средь маяков --
     Ясный твой луч...



     Выздоровел  Мишель мгновенно, словно кто выключателем щелкнул. Взглянул
на радостно засиявшего Ильку.
     -- Привет! Ну что -- плывем?
     И от острова яхта пошла дальше, унося с собою друзей.

     Илюшке было интересно абсолютно все. Как  управлять  парусами. Можно ли
"порулить", где  компас,  чем  грот отличается  от стакселя...  А  порой  --
странное: "Жести не найдется?" В спешке он  забыл прихватить вторую жестяную
корону, и теперь пытался собрать ее аналог из проволочек и обрывков меди.
     А когда  корона  водружена на  Тимми (медное плетение,  правда,  больше
напоминало  ажурную сетку, чем венец королей, но от Роя спасало надежно!) --
новый вопрос:
     -- А это что за фигня?

     Коробочку Мишель уволок из сна самого  Мельтора, и очень гордился таким
трофеем.  Там,  во сне, Князь говорил, что на  Арде от такой машинки было бы
много толку, и в старину  польза этого  лакированного  деревянного  ящичка с
двумя рядами  красных  световых цифровых индикаторов была несомненна. Однако
теперь это была простая безделица, никому не нужный сувенир.
     "Валарометр", как назвал свое изобретение Мельтор. Нехитрое  устройство
улавливало  энергетику валар  и  отображало  на шкалах  удаление  валара  от
прибора  в  метрах  и  километрах.  Верхняя  шкала  --  север-юг, нижняя  --
запад-восток...
     Тут  же,  в  ином  мире,  на Риадане,  этот  приборчик  был  совершенно
бесполезен. Если бы  он  был помощнее и  его  радиус действия превышал сотню
километров  --  то  он  вполне подошел  бы  в  качестве  компаса, указуя  на
крошечный  городок в Западном Риадане. Но, увы, такой мощной сделать машинку
не получилось...  Так  что посреди  океана  приборчик стал  навеки глухим  и
слепым.  И Мишель, убедившись в этом, вынул из него батарейку,  просто чтобы
не утомлять ни микросхемы, ни батарею...
     Но теперь, желая показать действие аппаратика (ну и что, что  загорятся
только нули, зато полюбуется Илюшка!), Майкл воткнул батарейку на место.
     К  величайшему  удивлению, шкалы ожили  мгновенно.  Цифры  сменялись  в
бешеном ритме,  словно  в пьяном калейдоскопе,  и  один за другим загорались
нижние сегменты от единичек: кто-то сигналил: "Внимание! Я приближаюсь!"
     Неопознанный валар двигался из-за кормы. И скорость его пугала. И тогда
вдруг понял  Майкл, что  только Вала Мельтор  может лететь с такой скоростью
над гребнями волн, и возрадовался.
     Но вместо  печального  валы вдруг вынырнул  из-за  сереющего  горизонта
проклятый всеми Рой. И стремителен был бег его, и цифры на шкатулке говорили
о нем!..
     Серебряными  саванами одело мальчишек Нашествие, мешая дышать, пригибая
к палубе неимоверной своей тяжестью. И отяжелевшие паруса грузно заполоскали
и обвисли, потеряв  ветер.  И старые  раны, исчезнувшие без  следа, заболели
вновь.
     И  промчался  Рой  дальше, и сползли в  море ртутью следы  Нашествия, и
вновь  наполнился  ветром  освободившийся из  металлического  плена  грот  и
стремительный  летящий  кливер,   вздувшийся  узким   серпиком   над   белым
треугольничком стакселя.
     Яхта   вновь   набирала   ход,   направляемая   уверенной   уже   рукой
Илюшки-морехода, старавшегося ни в чем не уступать своему другу...

     ...Остров оказался обитаемым. Правда, все его население составляла одна
единственная женщина чуть моложе средних лет, но  зато  умом и манерами речи
она могла заменить целую компанию очень даже приятных собеседников...
     Греческой пифией назвали бы  ее  в привычном  нашем мире, но здесь  она
предпочитала  носить свое имя, которое, впрочем, не очень охотно  раскрывала
перед другими... Не торопилась раскрывать...
     Она давно изучала  Рой. И,  как  истинный теоретик, вывела гору формул,
объясняющих миграции и  маневры  Роя  естественными  причинами.  Она  вывела
химические  формулы  его  жидкого  металла  и   гармонические   составляющие
вероятностного  распределения   составляющих  частей   Роя,   параметры  его
излучений  и  филологическую подоплеку  Сказаний  О  Рое.  И,  как  истинный
теоретик, она ни разу  не видела в глаза  объекта своих  исследований. Иначе
чем же теоретик будет отличаться от практика?
     Она выслушала рассказ Мишеля -- и дополнила коллекцию формул.
     Она выслушала рассказ Илюши -- и отнесла его к Сказаниям.
     Хотя  по  ходу  и разъяснила, что называющий себя Единым и  Рой -- суть
одно и то же, и что если Единый излучает, словно  Айнур,  то не Эру ли  это?
Какой из этого вывод? Разумеется, никакого:  это  лишь  новая  теоретическая
предпосылка в ее гипотезу.
     Она же сказала разумное: надо не бежать от Роя, а попробовать найти его
и уничтожить бесследно. И Мишка с Ильей устыдились, что эта  простая по сути
мысль ни разу не проложила дороги в их светлые головы.
     И  она  же не  поверила прибору  Мельтора,  когда  тот бешено  завращал
цифрами. И  спокойно  глядела, как  сменяются нижними  огрызочками  единичек
показания  на  шкале. И увидела она Рой. Впервые  в жизни. И бежать уже было
поздно.  И  ушла  она  затем деревянной  походкой  вглубь  зеленых  джунглей
острова, словно в том лишь и заключалась ее миссия жизни, чтобы направить на
путь  борьбы этих ребят, и, выполнив предначертание жизни  своей,  сокрылась
она в недоступном.
     Они так и не узнали, как ее зовут...

     Волны бились в острые скулы яхты. Пенилась струя за кормой...
     Илька посмотрел на кильватерный след и вдруг вздохнул:
     -- Пропадет она там, на острове...
     -- Не успеет, -- чуть легкомысленно пожал  плечами Мишель.  -- Ухлопаем
Единого -- заберем ее на обратном пути...
     -- Заберем... А жаль, что она ошиблась, и наша жизнь -- не сказание.
     -- Почему, Илька?
     -- Потому что в сказке со смертью колдуна расколдовываются все, кого он
заколдовал...  Увы -- в жизни так не  бывает... А еще -- потому что в сказке
можно кинуться  на негодяя с  голыми  руками  и  победить... А в жизни...  И
вообще,  у нас даже пистолета нет, не говоря о чем-то посерьезнее... Миш, ты
говорил, что можешь из снов вещи вытаскивать... Постарайся, а?
     Мишель присел,  прислонившись  к мачте и  ощущая спиной звон  такелажа.
Расслабился и нырнул в глубины изменчивого  мира чужих сновидений. Проскочил
мимо солнца, входящего в Знак Близнецов,  спугнул Ивика, опять сунувшегося в
межгранные  странствия  без  подготовки  и  экипировки,  проскочил  какую-то
станцию, висящую на расстоянии  светового  года  от  Земли... Промчался мимо
сидящего  на астероиде роденовского  Мыслителя,  почему-то одетого  в рваный
скафандр. И  обнаружил висящий в  пустоте корабль, напоминающий то ли бутон,
то  ли соцветие... У принцессы, голову  которой венчает пестрая птица, такое
удобное оружие...
     -- Вот, я принес! -- рядом с Мишелем возникли два боевых десинтора.
     --  С  ума  сойти! -- восторженно взвизгнул Илька. -- На  склад военный
пробрался, что ли?
     -- Нет, в сон Ольги Ларионовой, когда она "Чакру Кентавра"  писала! Эти
десинторы  побезотказней  военных  будут: все  же не  Земная,  а Джасперская
технология...
     --  Есть  предложение  по прибытии  на  остров сперва  поупражняться  в
стрельбе... --  серьезно сказал Илька. -- А то как бы не опростоволоситься в
битве...



     Глава 29

     Администраторша куталась в  халатик,  читая книгу в засаленной обложке,
когда Славик осторожно коснулся ее плеча.
     -- Что случилось? -- девушка подняла глаза.
     --  Случилось,  --  Славик старался говорить  спокойнее, чтоб не выдать
своих истинных чувств.  --  Я прихожу  -- а там тело. На  кровати. На
моей кровати!..
     -- Тело? Пьяный постоялец? Так  я его счас мигом!!! -- праведный гнев у
всех администраторов в крови...
     --  Не пьяный.  Труп.  Задушенный...  -- как  описать, когда,  войдя  в
комнату, застаешь  на собственной  койке  труп стражника  в  сером плюше, по
прежнему дразнящий тебя посиневшим языком, торчащим точно так же, как тогда,
пару-тройку часов назад, на улице! Крыса! Крысо-человек! Серый!..
     -- Боже! Только этого  мне и не  хватало! Прийдется вызывать полицию! А
пока...  Минуточку!  Кажется,  я  знаю,  где  Вы можете  пока  переночевать.
Сегодня, пока с утра не приедут полицейские. Прошу Вас!
     И девушка  провела Славика  прямиком в закуток, к комнате номер  три. В
тот  самый момент,  когда  они  шли  коридором, из четвертой  комнаты  вышел
постоялец.  Вышел  и  отправился  на лестничную  площадку, покурить.  Славик
машинально запомнил увиденную комнату, почувствовав какое-то несоответствие,
но переходить с  подсознательного уровня  на сознательный пока не  стал:  из
головы не выходил мертвый Стражник.
     Как ни  странно, комната номер три оказалась незаперта.  И  не кладовка
была за дверью, а помещение более обширное, нежели предыдущие.
     Целых пять  кроватей  размещалось здесь, но  только  две  из них  были,
похоже, обжиты.
     -- Ложитесь  здесь!  --  девушка показала  на среднюю кровать и,  уходя
добавила: -- Сегодня поспите тут, а завтра переберетесь на свое место. Вы уж
извините  за такое!.. Честное слово, тут это впервые...  И не  волнуйтесь --
эту комнату снимают два постояльца, кажется -- отец и сын. Они платят за все
помещение, но  я им расскажу, что случилось у Вас, и они возражать не будут,
я уверена... Не стесняйтесь, располагайтесь, они будут ближе к полуночи...

     Оставшись один, Славик тут же зримо представил себе вид-план этажа.
     Теперь картина приняла завершенный вид, и он настораживал.



     Получалось,  что в  здании с одним  парадным  на  этаже  есть  огромное
пространство, недоступное  с этажа!  Есть  ли  вход туда с  соседних этажей?
Какие  лестницы  ведут  туда?..  Или  этот  кусок  этажа  просто  замурован?
Интересно тогда -- КЕМ и ЗАЧЕМ?! Что скрывается там?..
     Впрочем, поверх  настороженности и тревоги ложился  смежающий веки сон,
смешанный с обидой на Кошака, и, упав  на кровать, Славик то ли вспомнил, то
ли услышал слова молодого Крысолова:
     -- И самое обидное -- это то,  что вся эта война, вся борьба для вас --
просто игра! Посреди крови и грязи вы играете в прекрасную сказку. Придумали
даже  свои  языки,  алфавиты,  грамматику,  руны...  "Героические  Руны  для
кровавых  имен!"  -- так пелось  в  одной старой  песне.  Умный был человек,
сочинивший ее. По крайней мере -- он вовремя прекратил Игру. Свою Игру. Хотя
и не мешал остальным играть!
     -- Играть... -- сквозь сон повторил Славик.
     -- Кстати, ты не  заметил одну странность? До Нашествия говорили
--  "милиция",  после  --  "полиция".   Интересно,  что-нибудь  кроме
названия изменилось?
     --  Странность, пожалуй,  в другом, -- подумалось Славику:  -- Кошак же
ничего не может знать  о Нашествии! Он пришел  позже, а  местные о Нашествии
ничегошеньки  не  помнят!  Откуда  ж  узнал   Крысолов?  Впрочем,  стоит  ли
удивляться:  это же  сон! А если  не сон?  Ведь описал же зануда-флейтист  в
точности  Славиковы мечты  о  встрече вечером в  гостиничном номере! Кто его
т