ивее
должен был стать новоиспеченный брачный союз.
   Оркестр грянул торжественный свадебный  марш.  Магистрат  и  его  супруга
повернулись к толпе горожан, помахали руками и пошли по дорожке к воротам, а
оттуда  -  к  расставленным  под  открытым  небом  столам,   ломившимся   от
всевозможных угощений и кувшинов с вином и пивом.  Всем  гостям  новобрачные
пожимали руки, а стало быть, руки  пожать  им  пришлось  всем  горожанам  до
единого, да еще и семействам зажиточных крестьян, обитавших  в  окрестностях
Гринторпа.
   Когда очередь дошла до бродяги, кто-то  из  горожан,  наиболее  зоркий  и
внимательный, наверное, заметил, что Гильда торопливо чмокнула его в щеку, а
магистрат, пожимая ему руку, наклонился и прошептал ему на ухо:
   - Спасибо, что пришел, Майлз! Как я рад тебя видеть!
   - Я пришел, чтобы пожелать тебе  счастья,  Орогору,  -  отозвался  тайный
предводитель мятежников. - Что и делаю - от всего сердца!
   Он крепче пожал руку Орогору и отошел в сторонку.  Магистрат,  глядя  ему
вслед, улыбнулся.
   - Что случилось, муж мой? - негромко спросила Гильда и покраснела.
   - Думаю, Килета теперь стала намного ближе нашему другу  Майлзу,  чем  мы
полагали, - прошептал в  ответ  Орогору  и  повернулся,  чтобы  пожать  руку
очередному гостю,  а  Гильда  с  нескрываемой  теплотой  проводила  взглядом
удаляющегося Майлза, Маленький оркестрик  заиграл  танцевальные  мелодии.  А
когда музыканты выдохлись, за дело принялся волынщик. Пиршество продолжалось
до заката, и никто не жалел для пришлого бродяги  глотка  вина  или  кусочка
угощения, тем более что когда устал и волынщик, бродяга заиграл на лютне.  А
когда музыканты  отдохнули  и  снова  принялись  играть,  бродяга  плясал  с
городскими девушками, а на то, что в круг вышла какая-то незнакомая  женщина
и тоже сплясала с бродягой, и вообще никто внимания не обратил. Похоже,  это
удивило только самого бродягу.
   Вот так Орогору и Гильда поженились, а Майлз с Киле-той танцевали  на  их
свадьбе. Революции предстояло пройти еще долгий путь,  но  и  той  и  другой
парочке, похоже, предстояло приятное и радостное  ожидание  окончания  этого
пути.

***

   Попрощавшись с последним из тех, кто  жаждал  пожелать  молодым  счастья,
Орогору закрыл дверь спальни, обнял Гильду и поцеловал. А потом, отступив на
шаг, он сказал:
   - Помни, мы не обязаны предаваться плотским утехам,  если  ты  не  хочешь
этого.
   - Конечно, хочу, - сказала она. - Только потому, что ты - это ты. Но если
тебе нужна и еще какая-то причина, не забудь о том, что,  не  имея  от  тебя
детей, я не буду иметь права на протекцию Защитника  после  того,  как  тебя
переведут на другое место службы. Хуже  того  -  меня  сочтут  бесплодной  и
отправят на пограничные фермы. Хотя, правду говоря,  я  уже  была  готова  к
безбрачию - до того, как приехала в Гринторп.
   Орогору смущенно проговорил:
   - Но ведь мы намереваемся сломать всю эту систему и тогда сможем остаться
неразлучными всю жизнь!
   "Или погибнуть в борьбе за это", - подумал он, но вслух этого не  сказал,
Гильда радостно улыбнулась ему.
   - Я знаю, - сказала она.
   Орогору смотрел на нее, пока не понял,  что  она  просто-напросто  играет
свою роль до конца, а когда понял, то снова улыбнулся.
   А Гильда рассмеялась и проговорила:
   - Ну  вот,  похоже,  ты  понял  правила  игры.  А  теперь  поцелуй  меня,
прекрасный принц.
   Орогору собирался потратить еще несколько недель на то, чтобы  соблазнить
ее, но у Гильды планы были гораздо более срочные.
   Магистрат, с которым познакомилась Дилана, был старше, намного старше,  -
но и сама Дилана  была  далеко  не  девочкой.  Из  величественной  герцогини
иллюзорного мирка она превратилась в солидную, хотя и худощавую и  угловатую
вдову крестьянина, погибшего от рук разбойников вместе с двумя  сыновьями  -
по крайней мере таковой историю Диланы знал магистрат.
   Они сидели в его кабинете. За окнами пышно зеленел  сад  и  радовал  глаз
цветами всевозможных оттенков. На  фоне  окна  прекрасно  смотрелся  богатый
письменный стол и деревянные панели. Казалось, бархатная  обивка  стульев  и
шторы были изготовлены из этих самых цветов. На миг Дилана задумалась о том,
как это удивительно, что в каждой ратуше по всей стране  комнаты  обставлены
одинаково до мелочей. Зачем так делалось, было  понятно:  это  делалось  для
того, чтобы магистраты повсюду  чувствовали  себя  как  дома,  переезжая  из
города в город. И все же знакомая  обстановка  только  приглушала  тоску  по
дому, никогда не позволяя избавиться от нее окончательно.
   Магистрат просматривал ее бумаги, то кивая, то  хмурясь.  Дилану  ожидала
новая жизнь, далекая  от  перенесенных  утрат  и  от  воспоминаний  о  былых
радостях. Он отложил бумаги и вздохнул.
   - О да, почтенная Дилана. Добро пожаловать к нам.  Уверен,  тут  найдется
много людей, которые будут рады воспользоваться твоими познаниями в  лечении
травами.
   Дилана  прекрасно  понимала,  что  негоже  опускать  ресницы   и   искоса
поглядывать на магистрата - подобные проявления кокетства совершенно не  шли
женщине ее  возраста.  Она  опустила  голову  и  уставилась  на  свои  руки,
сложенные на коленях.
   - Магистрат Проксум был очень добр, если написал такое про меня.
   - Думаю, он воздал тебе по заслугам, - возразил магистрат Горлин. -  Я  с
этим Проксумом лично не знаком, но любой магистрат знает,  что  хорошо,  что
дурно.
   О ком это он, интересно, говорил? О мифическом Проксуме или о себе самом?
Дилана понадеялась на лучшее и пролепетала:
   - Магистрат Проксум еще совсем молодой, господин.
   - А, так, значит, он еще не способен судить верно до конца? -  усмехнулся
Горлин. - И все же  исцеленные  люди  -  это  исцеленные  люди,  досточтимая
Дилана. Тут и двадцатилетний не ошибется.
   - Мое искусство не помогло  исцелить  моего  мужа,  -  грустно  вздохнула
Дилана. - И моих сыновей тоже.
   - Но ты же не  смогла  поспеть  к  ним  вовремя,  -  возразил  магистрат,
склонился и  сочувственно  коснулся  ее  руки.  -  Потери  рано  или  поздно
настигают всех нас, досточтимая. Мне, правда, не  довелось  пережить  смерти
супруги и детей, однако трое жен и шестеро детишек покинули мою жизнь,  ушли
из нее столь же неотвратимо, как если бы их забрала могила. Ты ведь  знаешь,
что нам, магистратам, не позволено даже писать писем бывшим женам?
   - Знаю, господин, - тихонько пробормотала Дилана и сама  удивилась  тому,
что на глаза набежали слезы. :
   - Быть может, есть слабое утешение в том, чтобы знать,  что  они  живы  и
здоровы, но я вижу, что утешение это воистину слабое.
   Говоря, она старалась вложить в слова все сострадание, на которое  только
была способна.
   - И вправду, слабое. - Горлин вздохнул и откинулся на спинку стула. -  Но
мы обязаны жить, почтенная, мы должны трудиться. Слишком многие нуждаются  в
помощи, которую мы им можем оказать, слишком многим мы можем  сделать  жизнь
лучше, и потому негоже нам  страдать  в  одиночестве,  предаваясь  тоске  по
утраченному.
   - Да, мы должны жить дальше. - Дилана осмелилась поднять глаза. У нее  на
самом  деле  сердце  заныло  от  жалости  к  несчастному   магистрату,   так
страдавшему из-за потери  близких.  Она  дерзнула  робко  протянуть  руку  и
коснуться его руки. - Вам ли не знать, что жизнь должна продолжаться,  когда
вы прошли через такое уже трижды?
   - Я знаю и продолжаю жить, - сказал Горлин, мягко улыбнулся и  сжал  руку
Диланы. - Когда я покинул мою первую супругу, я погрузился  в  такую  тоску,
что весь мир вокруг меня помрачнел. Но я предался  трудам  на  новом  месте,
утешаясь одной лишь верой в то, что людям нужен магистрат.
   -  Конечно,  нужен,  -  негромко  проговорила  Дилана,  трепеща  от   его
прикосновения, от нежности, звучавшей  в  его  голосе.  -  Ведь  есть  люди,
которых вы защитили от разбойников, есть слабые, которых вы не дали в  обиду
более сильным и жестоким.
   Горлин тяжело вздохнул.
   - Как отрадно поговорить по душам с человеком, который пережил то же, что
и ты, и знает  об  этом  по  собственному  опыту.  Дилана  зарделась,  вновь
потупилась и отняла руку.
   - Есть добродетели, которыми можно обзавестись только на жизненном опыте,
магистрат Горлин.
   - О да, такие добродетели, как понимание и сострадание, - кивнул Горлин и
снова взял ее за руку. - Я очень рад тому, что теперь вы будете жить в нашей
деревне, почтенная Дилана.
   - Вы льстите мне, магистрат Горлин.
   - Что ж, это правда. - Печаль магистрата уступила место улыбке. -  Именно
этого я и хотел. Зовите меня Вильямом, почтенная Дилана.
   - О, благодарю вас, магис... Вильям, -  пролепетала  Дилана  и  изумленно
посмотрела на магистрата. На сей раз ресницы ее затрепетали. - Но я не  могу
назвать вам другого имени. Я просто Дилана.
   - В таком случае я и буду звать вас просто  Диланой,  -  решил  Горлин  и
погладил ее руку.

***

   Ратуша выглядела в точности как та, что стояла в родной деревне  Бесс,  и
это придало ей уверенности и нисколько не удивило. Всякий знал,  как  должна
выглядеть  ратуша:  большое,  квадратное  здание,  выстроенное  из   желтого
кирпича, с четырехскатной черепичной крышей, а не с соломенной, с настоящими
стеклами в больших прямоугольных окнах.  Бесс  не  знала  другого:  по  всей
стране в каждом городке, в любой деревушке стояли точно такие же  ратуши,  и
из-за  этого  казалось,  что  сила  власти  присутствует  повсюду,  что  она
неуязвима.
   Стражник провел Бесс в большие двустворчатые двери,  и  они  оказались  в
просторной прихожей размером пятнадцать  на  десять  футов.  Затем  стражник
повернул направо и вывел девушку через двери  поменьше  прямо  в  зал  суда.
Магистрат  восседал  за  столом  на  возвышении.  Он  действительно  казался
чересчур молодым для работы на таком важном посту. Наверное, атмосфера  зала
могла бы принизить его, если бы он не хмурил  так  сурово  брови,  глядя  на
каждого из просителей. У Бесс екнуло сердце, но она  поняла,  что  магистрат
просто напускает на себя суровость, дабы не показать, как робеет.
   Стражник указал Бесс на скамью у стены и шепнул:
   - Боюсь, девушка, тебе придется подождать. Сначала  он  должен  выслушать
других просителей.
   - О, конечно, - прошептала в ответ Бесс и уселась на скамью  с  уверенным
видом. Пусть она теперь просто Бесс, однако она так долго пробыла в  обличье
благородной дамы, что уверенность в себе не покидала ее, невзирая на то  что
на ней были блузка, лиф и юбка из домотканого холста, а не аристократический
наряд.
   Стражник вытянулся по струнке и отсалютовал магистрату. Бесс была немного
близорука, щуриться ей не хотелось, поэтому она не могла  хорошо  разглядеть
черты лица магистрата, но он показался ей не таким уж уродливым.  С  третьей
попытки стражнику удалось  привлечь  к  себе  взгляд  магистрата.  Тот  едва
заметно кивнул, но не прервал просителя, излагавшего свое дело, - бородатого
мужчину средних лет, который умолял отсрочить ему выплату податей, с которой
он задолжал. Похоже, дело было в том,  что  лето  выдалось  тяжелое,  урожай
оказался хуже, чем ожидалось, и мужчина рассказывал об этом, пускаясь во все
более мелкие подробности. Бесс вздохнула и решила набраться терпения.  Своей
очереди ожидали еще несколько просителей. Всего  в  зале  находилось  восемь
человек, но, заметив, как они переглядываются друг с дружкой,  Бесс  поняла,
что дел всего пять. Но если предстояли споры, ожидание могло затянуться.
   Бородатый  мужчина  говорил  довольно  долго.  Наконец  он  умолк,  чтобы
отдышаться, и молодой магистрат устало проговорил:
   - Да, фермер, лето и вправду было тяжелое. Твоя  дань  будет  снижена  до
двенадцати бушелей пшеницы и одного бычка.
   Фермер, не веря своим ушам, в изумлении уставился на магистрата, но через
пару мгновений заулыбался от радости.
   - Но  на  следующий  год,  если  погода  будет  благоприятствовать  сбору
хорошего урожая, тебе придется покрыть недостачу или по крайней  мере  часть
ее, а остальную часть - на будущий год.
   Улыбка покинула лицо фермера.
   - Писарь, запиши то, что я сказал, - распорядился магистрат.
   Писарь, который был вдвое старше магистрата и  наверняка  помогавший  ему
освоиться с работой в течение первых лет, кивнул и  принялся  быстро  водить
пером по бумаге.
   Фермер кашлянул и поклонился.
   - Спасибо вам, ваша честь, - сказал он и отошел к столу писаря,  на  ходу
напялив шляпу.
   Ожидавшие  просители  поспешно  пересели  поближе  к  столу   магистрата.
Магистрат сдвинул брови и сказал:
   - Стражник Гоуд желает сказать мне о молодой девице, которую  он  привел.
Следующей я выслушаю ее, дабы стражник мог продолжить свой обход.
   Просители недовольно зароптали, а Бесс перебралась поближе к  возвышению,
удивленная и взволнованная.
   - Ну, иди же, девушка, он тебя не укусит, - добродушно пошутил  стражник,
весело сверкнув глазами. - Давай подойдем к нему поближе, ну?
   И он проводил Бесс к столу магистрата, не отступая от нее ни на шаг -  по
крайней мере ей казалось, что он идет  за  ней  по  пятам,  хотя  она  и  не
оборачивалась.
   Они остановились на положенном расстоянии от стола магистрата - в четырех
футах, и Бесс в изумлении подумала:
   "О, да он красив! Или.., почти красив".
   А магистрат и вправду был довольно хорош собой: темные волосы  выбивались
из-под судейской  шапочки,  нос  у  него  был  прямой,  подбородок  сильный,
волевой, глаза большие - ну, то есть большие для мужчины. Пожалуй, он был на
год или на два моложе Бесс. Она же  была  несколько  старше  того  возраста,
когда по закону полагалось вступать в брак, но Бесс надеялась, что магистрат
этого не заметит, хотя все остальное, похоже, он очень даже хорошо  замечал.
Он смерил ее взглядом с ног до головы, более  внимательно  рассмотрел  лицо,
затем изучил глазами ее руки и корзинку. Похоже,  что-то  его  едва  заметно
удивило.
   - Добрый тебе день, девица.
   - День добрый, ваша честь, - отвечала Бесс. Под ложечкой у  нее  засосало
от волнения.
   - Зачем она явилась, стражник?
   - Она только что пришла в наш город,  ваша  честь,  -  объяснил  стражник
Гоуд. - Говорит, что ищет родственников, которые,  как  она  совсем  недавно
узнала, могут жить здесь.
   - Совсем недавно? - Молодой магистрат в упор уставился  на  Бесс,  и  она
поразилась тому, насколько  пытлив  его  взгляд.  С  нелегким  сердцем  Бесс
вынуждена была признаться себе в том, что магистрат - далеко не дурак и  что
обмануть его будет гораздо труднее, чем она рассчитывала.
   Магистрат задумался и поджал губы.
   - И как же это вышло, что ты только что узнала о месте  проживания  своих
родственников, девица?
   Хороший вопрос - в стране, где каждый был обязан получать пропуска.  Бесс
приступила к объяснениям.
   - Я Элизабет из деревни Милорга, ваша честь, но родные зовут меня  просто
Бесс.
   - "Просто"? А я бы так не сказал, - глубокомысленно  изрек  магистрат,  и
сердце Бесс часто забилось.
   - У моей бабушки были сын и дочь, ваша честь, - продолжала  она.  -  Дочь
осталась в Милорге и вышла замуж за моего отца, а сын поступил на  службу  в
войско шерифа, и вскоре его послали в  город  Защитника.  Несколько  лет  он
присылал домой письма, но потом они стали приходить все реже, а потом  он  и
вовсе перестал писать. Бабушка боялась, что он умер, но  мои  мать  с  отцом
уверяли ее, что, случись такая беда, шериф бы ей про  это  написал.  Словом,
много лет мы жили,  не  зная,  жив  он  или  нет,  но  этой  зимой,  в  день
солнцестояния, к нам в деревню пришел разносчик, и когда мы спросили его про
дядю Реймонда, как всегда спрашиваем, он  сказал,  что  Реймонд  из  Милорги
арестовал его несколько лет назад здесь, в Гристере.
   - Арестовал? - нахмурился магистрат. - И за что же?
   - Одна женщина обвинила этого разносчика в том, что он продал ей три ярда
красной ленты, ваша честь, вместо пяти, и таки  оказалось  три  ярда,  когда
писарь магистрата измерил, но дядя Реймонд заметил,  что  ее  старая  шляпка
украшена красными бантами, и сказал про это магистрату.
   - Вот  как?  -  Магистрат  удивленно  улыбнулся.  Эта  история  его  явно
позабавила. - Ну, и что же магистрат?  Развязал  банты  и  измерил,  сколько
ленты на них ушло?
   - Да это не понадобилось - так сказал разносчик. Всякому было ясно, что в
этих бантах не меньше шести футов ленты, если не все восемь.
   - Уж это, наверное, были банты так банты!
   - Ой, я же помню  этот  случай!  -  вдруг  воскликнул  стражник  Гоуд.  -
Почтенная Пру... Ну, точно! Так оно и было! Эта женщина потом еще  несколько
недель возмущалась. Так что твоему дядюшке, пожалуй  что,  повезло,  девица,
что шериф отправил его обратно в войско на следующей неделе. Словом, тут,  у
нас, он всего-то с пару недель и пробыл.
   - Правда? - заинтересовался магистрат. -  И  почему  же  его  так  срочно
отозвали?
   - Не могу знать, ваша честь. Мы про такое никогда не  спрашиваем.  Приказ
Защитника - это приказ Защитника, и все тут.
   Магистрат еле заметно кивнул.
   - Да, это понятно. - Он обернулся к Бесс. - Так ты полагаешь, что это был
твой дядя?
   - Только по его имени и месту, откуда он родом, ваша честь, но ведь, сами
посудите, много ли может быть на  свете  мужчин  такого  возраста  родом  из
Милорги. Деревня, спору нет, не маленькая, но все равно там у нас  все  друг
дружку знают.
   - Стало  быть,  на  ту  пору  он  был  единственным  Реймондом,  которому
исполнилось сорок пять лет?
   - Нет, ваша честь, таких было трое, но двое по сей день живут в Милорге и
никуда оттуда не уезжали, - ответила Бесс. Ей трудно было смотреть  в  глаза
магистрата  -  зоркие,  теплые  карие  глаза.  В  их  взгляде  было  столько
сочувствия, доброты, что девушка ощутила невольный  трепет.  И  все  же  она
встретилась взглядом с магистратом,  расправила  плечи  и  спину  и  подняла
голову. - Стражник Гоуд был так добр.., он  сказал  мне,  что  вы  могли  бы
заглянуть в ваши книги и узнать, куда перевели моего дядю.
   - Это можно было бы устроить, - медленно проговорил магистрат. - Но я  не
могу прервать заседание ради тебя. Сегодня у меня свободного  времени  мало,
но если ты не против того, чтобы я поговорил с тобой за ужином, я,  пожалуй,
смог бы выкроить несколько минут.
   Сердце Бесс забилось еще чаще, а другие просители недовольно зашушукались
- мол, магистрат пригласил поужинать с ним простую крестьянку, такую же, как
они, да притом еще какую-то  выскочку,  явившуюся  невесть  откуда!  Правда,
никаких  оскорблений  по  своему  адресу  Бесс  не  услышала  -  вот   какие
преимущества таило пребывание в обличье простой крестьянки-дурнушки.
   - О, спасибо! - воскликнула она. - Вы так добры, ваша честь!
   Магистрат быстро, но ослепительно улыбнулся ей.
   - Жду тебя на закате в моих покоях. - С  этими  словами  он  обернулся  к
писарю и распорядился:
   - Эбен Кларк, будь так добр, принеси книгу записей за тот  год,  когда  в
городе служил Реймонд из Милорги.
   - Слушаюсь, ваша честь, - отвечал писарь. Взгляд магистрата  он  встретил
прямо и открыто, но хотя лицо его осталось бесстрастным, в глазах  сверкнули
искорки понимания.
   Бесс с часто бьющимся сердцем отвернулась  от  стола.  Судьба  дарила  ей
удачу, на которую она так надеялась, и притом гораздо скорее  и  легче,  чем
она рассчитывала, и Бесс твердо решила, что своего не упустит. Простушка или
нет, по любви или нет, но она выйдет замуж за магистрата Керрена!
   Однако она надеялась если не на любовь, то хотя бы на дружбу.

***

   Бесс вернулась в ратушу на  закате.  Сердце  ее  бешено  колотилось.  Она
несколько раз подряд глубоко вдохнула, чтобы  успокоиться.  В  отчаянии  она
напоминала себе, что брак не должен длиться  больше  пяти  лет.  Конечно,  в
течение этих пяти лет она  должна  была  стать  настолько  верной  спутницей
жизни, настолько бесценной  и  незаменимой,  чтобы  магистрат  Керрен  начал
доверять ей,