официанту сменить икебану
на столике и подать  карту  лучших  вин...  Видимо,  ожидается  какая-то
весьма важная персона...
   Покуда тесть нервничал, Авдей решил осмотреться. Он нечасто выбирался
в японские рестораны, а о "Палом листе" услыхал впервые в  жизни.  Здесь
было просто и элегантно. Перегородки-сёдзи, окрашенные в  палевые  тона,
создавали  впечатление  прозрачного  осеннего  сада.   Возле   токонома,
специальной ниши  с  букетом  хризантем,  сидели  две  одетые  в  кимоно
девушки:   одна   тихо   перебирала   струны   инструмента,    отдаленно
напоминающего гусли, а другая напевала что-то  тонким  нежным  голоском.
Авдей заслушался и не заметил, как Баронет куда-то  отлучился.  Писателя
снова начала одолевать легкая сонливость,  преследовавшая  его  все  эти
дни. А тут еще это тихое  пение,  тепло,  наполненное  ароматом  трав...
Хотелось закрыть глаза и ни о чем не  думать,  плыть  себе  и  плыть  по
волнам опавших листьев хаги...
   -  ...  Позвольте  вам  представить:  это  и  есть  мой  зять,  Авдей
Белинский, тот самый Господин Сочинитель.
   Авдея словно прошило током. Он вскочил, открыв глаза, и  увидел,  что
Баронет стоит возле столика, изящно поддерживая руку женщины... Женщины,
от облика которой мир Авдея перевернулся на мгновение, но тут  же  занял
подобающее место. Авдей поклонился, боясь дышать (вдруг от  его  грубого
дыхания это дивное видение исчезнет?). Но женщина не исчезла, она стояла
и  нежно-вопросительно  переводила  взгляд  с  Авдея  на  Баронета.  Тот
откашлялся:
   - Авдей, я имею честь представить тебе госпожу  Инари  Такобо,  более
известную тебе под именем Фрейлины Кодзайсё.
   Женщина улыбнулась, и эта улыбка  разрешала  Авдею  дышать  и  вообще
существовать его грубой материальности рядом с ее эфемерностью. Они сели
за столик, Баронет взял на себя труд заказывать ужин и вина, а онемевший
от переполнявшего его восторга Авдей мог только смотреть на  безупречный
овал дивного лица. Это лицо пробудило в нем странные, казалось,  забытые
чувства...
 
*** 
 
   Стал он хватать мертвецов...
   Асаи Реи
 
   ... Это лицо пробудило в нем  странные,  казалось,  забытые  чувства.
Были в выражении этого простого женского лица такие участие, сострадание
и забота, что полковнику Кирпичному  впервые  с  тех  пор,  как  умер  в
детстве его любимый волнистый попугайчик  Аркашка,  захотелось  плакать.
Полковник почувствовал, как по щекам его текут теплые слезы, скапливаясь
на щетинистом мужественном подбородке.
   - Ну  не  надо,  не  надо  так,  товарищ  полковник,  не  плачьте,  -
жалостливо  сказало  лицо,  в  котором  постепенно  приходящий  в   себя
полковник  Дрон  Кирпичный  признал  старшую  медсестру  Нюту,   женщину
несложных нравственных устоев. - Это ж был всего только обморок!
   - Обморок?!! - ахнул  полковник,  мгновенно  припоминая  то  страшное
событие, когда он собственными глазами увидел, как,  начиная  от  сапог,
тело его становилось натурально каменным. От пережитого ужаса  полковник
вновь закатил было глаза, но заботливая Нюта милосердно сунула  ему  под
нос вату, обильно смоченную нашатырем.
   -  А-аргх-чхи,  грр-кхм-кхм,  убери   эту   гадость,   а-а-пшш-х!   -
среагировал на жест милосердия Дрон Петрович, минут пять прокашливался и
отплевывался, что окончательно  возвратило  его  к  действительности.  -
Ф-фу! Ну и зараза!
   Полковник приподнялся и сел на больничном клеенчатом топчане,  теребя
несвежий воротничок  френча.  Его  очнувшийся  организм  незамедлительно
требовал воздуха и водки.
   - Форточку открой, дышать нечем! - приказал  он  Нюте,  а  когда  она
вскарабкалась  на  стоящий  у  окна  табурет,  чтоб  выполнить   приказ,
полковник посмотрел на Нютин  обтянутый  куцым  халатиком  зад,  покачал
головой, икнул и добавил:
   - Спирту мне принеси.
   - А спирту вам давать  не  велено,  товарищ  начохраны,  -  слезая  с
табуретки, сказала Нюта и кокетливо обдернула халатик.
   - Ишь ты! - возмутился полковник и внимательно  поглядел  на  крепкую
грудь медсестрички, что,  безусловно,  свидетельствовало  о  его  полном
возвращении к жизни. - Может, мне и еще кой-чего  давать  не  велено?  -
хрипловато спросил он Нюту, вставая и  притискивая  ее  к  своей  вполне
ожившей плоти. - А?
   Но тут до него дошел весь смысл сказанной Нютой фразы.
   - Это кем же мне не велено спирту-то давать?! - прорычал он.
   Нюта, сомлевшая  уже  было  в  крепких  мужских  объятиях,  испуганно
отстранилась и пожала плечами:
   - Кем-кем... Ия Карловна нынче утром распорядились. Потому как у  вас
этот, абстинентный синдром.
   Полковника шатнуло, ибо  перед  внутренним  его  взором  очень  четко
предстал недавно виденный образ главной докторши,  лежащей  у  кресла  в
луже крови и с головой, изгрызенной крысами.
   - Да ты что-о?! - придушенным голосом заорал он на мигом побледневшую
Нюту. - Да ведь Ия Карловна мертва-а!
   - Господь с вами, товарищ полковник, -  сказала  медсестра,  медленно
отступая от начальника охраны. - Ничего подобного и  нету.  Ия  Карловна
живы-здоровы и вовсе помирать не собираются. А вот то, что с вами  вчера
вечером беда приключилась, это совершенный факт.
   - Какая беда? - помертвелыми губами спросил Дрон Петрович Кирпичный.
   - Delirium alcoholicum. Что  в  переводе  на  русский  язык  означает
"белая горячка", - вместо медсестры холодным тоном  ответила  на  вопрос
полковника Кирпичного вошедшая в комнату Ия Карловна.
   Полковник смотрел на докторшу во все  глаза.  Где  ужасающие  раны  и
обглоданный череп, где остекленелые глаза трупа и окоченевшие руки?!  Их
нет, их нет... Ия Карловна выглядела как обычно: подтянутая, аккуратная,
собранная. Правда,  ее  интеллигентное  лицо  слегка  портило  выражение
брезгливости, относящееся, видно, к неопрятному  и  пахнущему  недельным
перегаром полковнику. Может, оттого, что неприятно ей видеть  начальника
в столь неприглядном состоянии, и прищуривала глаза Ия  Карловна,  пряча
их странную нечеловеческую черноту.
   - Кроме того, товарищ  полковник,  в  связи  с  вашим  не  правильным
образом жизни я подозреваю у вас также так называемый delirium  tremens,
то есть стандартный алкогольный психоз. Нюта,  ступайте  в  процедурную,
прокипятите инструменты.
   - Какие инструменты? - растерянно пискнула Нюта.
   - Ну, какие-нибудь там... - раздраженно затрясла рукой Ия Карловна. -
Что найдете, то  и  кипятите.  Да  убирайтесь  вы,  наконец!  Мне  нужно
осмотреть больного.
   И Ия Карловна принялась за осмотр, то есть  ходила  вокруг  стоявшего
наподобие  Вандомской  колонны,  боявшегося   даже   дышать   полковника
Кирпичного и изрекала речи, повергавшие последнего в трепет:
   - Ваше постоянное  злоупотребление  спиртным,  причем  в  критических
дозах, привело ваш организм,  товарищ  полковник,  в  состояние  высокой
алкогольной  интоксикации.  И  немудрено,  -  тут  воскресшая   докторша
возвысила голос, как  профессор  на  лекции,  -  что  ваша  и  без  того
лабильная психика потерпела сокрушительный удар. Все  признаки  delirium
tremens  налицо:  галлюцинации,  причем  весьма  сильные,   расстройство
сознания и нарушение правильной моторики...
   - Чего нарушение? - тихо сатанея, спросил полковник Кирпичный.
   -  Двигательных  рефлексов,  -  отмахнувшись  от  назойливости  Дрона
Петровича, пояснила врачиха. - Несомненно, что на  данной  стадии  белой
горячки необходим курс интенсивной терапии, включающий капельницу, затем
экстренную очистку микрофлоры кишечника, далее неплохо  бы  использовать
душ  Шарко,  м-м,  прием  фитотерапевтических  препаратов  и,   наконец,
психокодирование. Да-да, и не надо  смотреть  на  меня  такими  глазами,
товарищ полковник Вам еще предстоит сдать анализы!
   - Да  что  вы  мне  горбатого  лепите!  Дурь  порете!  Чушь  все  это
несусветная! - заорал-зашипел полковник Кирпичный, брызгая слюной.
   - Что вы шипите на меня, как опустевшая клизма?!  -  в  свою  очередь
возвысила  голос  врачиха.  -  Попрошу   мне   не   указывать   на   мою
некомпетентность! Мой долг - спасти вас от пагубного порока. Чего бы мне
это ни стоило.
   Врачиха подошла к настенному шкафику,  за  матовым  стеклом  которого
угадывались  упаковки  с  одноразовыми  шприцами  и  коробки  ампул.  Ия
Карловна быстро выбрала  подходящую  ампулу,  легко,  голыми  пальчиками
отломила стеклянную головку и принялась  набирать  содержимое  ампулы  в
шприц, изредка при этом бросая быстрые непонятные взгляды на замершего в
каком-то отупении начальника охраны колонии.
   - Что это? Зачем это? - слабо  засопротивлялся  Кирпичный,  когда  Ия
Карловна со шприцем наизготовку двинулась к нему.
   -  Спокойнее,  Дрон  Петрович!   Это   успокоительное,   для   снятия
абстиненции и тремора. Вы же сами видите, у вас тремор, руки дрожат и...
все остальное.
   - Не надо меня лечить! - заорал полковник и кинулся в противоположную
сторону комнатки. - Нет у меня никакого... делириума!  Это  все  вы,  вы
сами мертвая! Вас вчера вечером крысы загрызли! И еще девятерых человек!
Насмерть!
   - Вот видите, - снисходительно усмехнулась Ия Карловна  и  неотступно
стала кружить по комнате за полковником, не выпуская шприца  из  рук.  -
Вас просто преследуют галлюцинации. Как я могла бы быть  вчера  мертвой,
по вашим словам, если сейчас я живая и вполне настоящая женщина...
   Ия Карловна отложила в  сторонку  шприц  и  как-то  очень  чувственно
усмехнулась. А ошалевший от всего происходящего полковник вдруг  увидел,
что у врачихи чрезвычайно соблазнительные губы и грудь под халатом дышит
как-то очень возбуждающе. Ия Карловна притиснула полковника  к  столу  и
вдруг впилась поцелуем в его не ожидавший такого поворота  событий  рот,
одновременно расстегивая шаловливой ручкой полковничьи штаны.  Кирпичный
застонал и  открыл  обезумевшие  глаза.  Непонятно,  каким  образом,  но
врачиха уже была полностью нагая, и темные вздувшиеся  соски  ее  грудей
нацелились на Дрона Петровича как пистолетные дула.
   - Ия Карловна, да что же это?! - жалобно как-то простонал  полковник,
понимая, что лежит на столе, а врачиха уже оседлала его  и  понеслась  в
бешеной похотливой скачке, запрокинув голову  с  оскаленным  и  визжащим
алым ртом...
   И разом все кончилось. Обессиленный полковник даже  не  почувствовал,
как Ия Карловна вколола ему шприц под самое сердце. По  телу  Кирпичного
разлилась бездумная истома, он, наверное, на несколько минут задремал  и
очнулся оттого, что врачиха ощутимо трясла его за плечо:
   -  Дрон  Петрович,  очнитесь!  Как  вы,  однако,   плохо   переносите
азалептин.
   - Что? - открыл глаза полковник и помотал головой, приходя в  себя  и
оглядывая  собственное   тело.   Тело   было   одетым,   и   беспорядка,
свидетельствующего  о   недавнем   чудовищном   распутстве,   вовсе   не
наблюдалось. Кирпичный глянул на Ию Карловну.
   Та выглядела совершенно безукоризненно и официально, и халат  ее  был
застегнут на все пуговицы. "Черт-те что, - подумал Кирпичный. - Было это
или не было?"
   - Вы находитесь во власти галлюцинаций, - ласково-убедительным  тоном
сказала ему  Ия  Карловна.  -  Галлюцинации  же  есть  порождение  ваших
подсознательных  желаний,  фобий,  комплексов...  И  все  это  -   из-за
неумеренного потребления алкоголя. Ну да ничего. Я вас вылечу.  Лишь  бы
на это было ваше желание.
   - А как же мертвецы? Загрызенные крысами?
   - Ох, как трудно с вами, Дрон Петрович! Нет  никаких  мертвецов,  все
это ваши гал-лю-ци-нации. Понятно?!
   - Понятно. А... то, что мы сейчас с вами...
   - Что?
   - Ну, это...
   - Не понимаю. О чем вы?!
   - Ну как, вы и я, на столе... Это...
   - Да вы что, смеетесь?
   -  Нет,  -  зло  сказал  полковник  Кирпичный.   -   Опять,   видать,
галлюцинирую. Ладно. Спасибо вам, доктор, за лечение, а только надо  мне
приступать к моим прямым обязанностям.
   - Как?! А терапия? Душ Шарко?!
   - Подождет душ, никуда не денется.
   С этими словами полковник Кирпичный решительно вышел  из  больничного
блока, ощущая на душе гадкую пустоту. Будто кто-то обманул его, как лоха
непутевого, а он этого даже не заметил...
   И вдруг полковника осенило.
   - Стой! - сказал он сам себе. - Мертвецов нет, значит,  вчерашних?  А
кого ж тогда я нафотографировал и карточки запрятал в  сейф?!  Вот  оно,
хе-хе, доказательство! Врешь, врачиха, хоть и трахаешься ты хорошо! Нету
у меня галлюцинаций!
   И  полковник  Кирпичный  рысью  побежал  к  себе  в  кабинет,   чтобы
подтвердить эти свои торжествующие мысли. И осеннее солнце,  переваливая
за полдень, подбадривающе посветило ему в спину, дескать, давай, дерзай,
мужик, борись за правду, и никаких гвоздей!
   Нетерпеливыми руками отпер полковник дверь своего кабинета  и  быстро
захлопнул ее за собой, словно боясь, что  непонятный  врачихин  delirium
tremens, вроде хищного зверя из видеофильмов  ужасов,  настигнет  его  и
вцепится в спину.
   Тут только и перевел  дух  Дрон  Петрович,  оглядывая  стены  родного
кабинета. Все тут было  близкое  и  знакомое,  до  последнего  плевка  в
плевательнице и мухи, случайно прибитой на старой побелке стены. И  сейф
тоже был успокоительно заперт и опечатан при  помощи  кусочка  неровной,
пожелтевшей  от  клея  бумажки.  Ключи   от   сейфа   предусмотрительный
полковник, не знающий иногда, где застанет его пьянка, всегда  прятал  в
тайном месте - на гвоздике за портретом товарища  Дзержинского,  как  бы
доверяя железному чекисту свои самые секретные материалы.
   Железный Феликс и на сей раз не подвел - ключики были на месте.
   - Сейчас, сейчас, - торопливо звякнул замком Кирпичный, отпирая сейф.
- Посмотрим, у кого галлюцинации и тременсы!  Фото  -  это  документ!  А
документ врать не может!
   И с этим твердым убеждением полковник вытащил на свет  божий  плотную
пачечку полароидных карточек. Тех самых, на которые  потрудился  отснять
загрызенные крысами трупы.
   Посмотрел на карточки...
   ...и сел в кресло, нехорошо посерев лицом.
   Но ведь фотографии - это документ, не так ли?
   Трясущимися  руками  перебирал  полковник  глянцевые   картоночки   и
беззвучно матерился.  Потому  что  изображены  на  фото  были  вовсе  не
покойники,  нет!  Каждая  карточка  беспристрастно  фиксировала   голого
полковника Кирпичного в компании то одной, то другой, а то и  нескольких
сразу нагих же  и  бесстыже  нахальных  девиц.  Ни  одной  "Энциклопедии
экзотического секса" не снилось  то,  что  вытворяли  с  полковником  на
фотографиях девицы, да и сам полковник, выпучив глаза, не мог  поверить,
что вообще способен на такую сексуальную изощренность!  Но  окончательно
сломила дух полковника карточка, где он  стоял  в  чем  мать  родила,  а
примостившаяся  рядышком  грудастая  девица  с   кокетливой   усмешечкой
натягивала на срамное  место  Дрона  Петровича  носочек  в  сине-красную
полоску...
   - Сволочи! - всхлипнув,  принялся  рвать  в  клочья  паскудные  фотки
полковник. - Где трупы?! Трупы  где?!  Неужто  и  впрямь  у  меня  белая
горячка!!!
   Он швырнул клочки осрамивших его фотокарточек в большую плевательницу
и поджег их зажигалкой. Скрученные  бумажки  как-то  быстро  и  радостно
вспыхнули, и вдруг пламя выметнулось из  плевательницы  аж  до  потолка,
заставив полковника Кирпичного отшатнуться.  Дрон  Петрович,  показалось
ему, ослеп на мгновение. Когда же  слезящиеся  его  глаза  вновь  обрели
способность видеть, полковник с ужасом кинулся к дверям: в его  кабинете
бушевал  самый  настоящий  пожар!  Но  даже  не   пламя   так   напугало
несгибаемого полковника. В пламени этом с каким-то торжествующим  визгом
носились крысы, но не обычные, а цветом напоминавшие раскаленные угли, с
глазами, горящими, словно огоньки электросварки.
   Полковник бросился бежать,  чувствуя,  что  собственное  сумасшествие
заботливо дышит ему в затылок.
   "Галлюцинации. Это все только галлюцинации".
   Он выбежал на плац, жадно вдыхая острый воздух осенних заморозков. Но
в воздухе не было свежести, трезвящей болезную голову. Воздух пах  гарью
и мертвечиной. Смертью пах воздух, такое вот сравнение пришло  в  голову
полковника, хотя, конечно, сроду он не читал стихов  Бориса  Пастернака,
да и вообще никаких стихов, кроме частушек, не признавал.
   Дрон  Петрович  глянул  на  полыхавшие  вовсю  окна  своего   бывшего
кабинета. Пламя уже охватило весь охранный блок, и полковник как-то вяло
подумал о том, почему не сработала пожарная сигнализация, где же охрана,
черт их дери, где персонал.
   ... Потом он увидел и охрану, и персонал.  Вообще,  всех,  кто  кроме
него, еще носил человеческий облик.
   Гигантские крысы, в странной блестящей одежде, похожие на самураев из
фильмов про Японию, сгоняли  всех  -  и  персонал  и  заключенных  -  на
огромную площадку за колонией и, гортанно выкрикивая что-то,  заставляли
строиться в ряды. Темнело, клубы жирного черного  дыма  низко  стелились
над землей.  Неожиданно  возле  плеча  полковника  материализовалась  Ия
Карловна.
   - Ах вот вы где, - равнодушным голосом сказала она. - Все  еще  живы?
Странно. Впрочем, это ее приказ...
   - Чей?
   - Не то вы давно были бы уже в наших рядах, - не  слушая  полковника,
так  же  безучастно  сказала  Ия  Карловна.  -  Видимо,  вы   недостойны
перерождения в Новой Силе. Что ж, смерть от нее тоже надо заслужить.
   - Да о ком вы говорите?!
   Ия Карловна исчезла так же внезапно, как  и  появилась.  А  полковник
вдруг среди рассеявшегося дыма увидел идущее прямо к нему шествие.
   Женщины в золотых платьях, те самые, что превратили его  в  статую  в
комнате для медитаций,  теперь  с  торжествующим  видом  приближались  к
полковнику. А впереди шла та самая старуха, хотя старухой ее  невозможно
было назвать, ибо лицо ее постоянно менялось, как рябь на  воде.  Только
глаза, как два зеленых светофора, пронизывали полковника насквозь.
   Она остановилась напротив него и, указывая рукой на  творимый  кругом
беспредел, спросила:
   - Ты думаешь, что это твои пьяные бредни, раб?
   - Думаю. И никакой я не раб.
   - Напрасно. Все, что сейчас творится, - не обман зрения.  И  свершено
это по высшей воле той, кто названа Великой Черной Госпожой.
   - Ведьма, - прошептал полковник.
   - Я? О нет, я лишь недостойная плоть, носящая до поры до  времени  ее
образ. Сама  же  Великая  Черная  уже  далеко.  Помнишь,  была  тревога?
Разбитое окно, исчезнувший труп  загрызенной  крысами  женщины?..  Тогда
великая Мумё, истинная Черная, ушла в мир, чтобы вершить  порученное  ей
дело. А я приняла ее облик. Я - тот самый  труп.  И  посмотри,  -  вновь
изящный  жест  рукой,  -  все  вокруг  тебя  уже  мертвы   для   обычной
человеческой жизни. Мы лишь носим маски и тела людей.
   - Оборотни...
   - Да. Все, кроме тебя. Ты нам нужен человеком. Пока нужен. И вот твое
первое поручение: ты найдешь в Москве одного человека. Ты должен  будешь
его захватить в плен и обеспечить нам возможность попасть  в  то  место,
где этот человек обладает властью. Вот его имя.
   Женщина взяла безвольную руку  полковника  и  вложила  в  его  ладонь
золотой диск.
   - А теперь уходи. Ты не нужен нам здесь. Здесь теперь наш мир! Прочь!
Прочь!
   ...Очнулся  полковник  на  полу  грязного  тамбура  поезда   дальнего
следования. Полковник выглядел как бомж:  весь  в  лохмотьях,  страшный,
заросший, с воспаленными безумными глазами. Говорить он не  мог,  только
бормотал  что-то  невразумительное,   и   проводницы,   сжалившись   над
бедолагой, слегка помыли его, пристроили в подсобке, дали поесть...
   - Мне надо в Москву, - только и сумел  выдавить  из  себя  Кирпичный,
вновь надолго теряя сознание. Но даже в бессознательном состоянии он  не
разжимал ладони с впаявшимся  в  кожу  золотым  диском.  На  диске  было
написано странное имя: "Синдзен".
 
*** 
 
   Я ранен светлой стрелой,
   Меня не излечат...
   Б. Гребенщиков
 
   - Странное  имя  -  Синдзен,  -  сказал  Авдей  для  того,  чтобы  не
затягивать паузу и н