оты... Знаете ли вы, что такое дзуйхицу?..
   - Да, да... Ген, ты снимай давай, не особо отвлекайся. Скажите,  м-м,
госпожа Мумё, а вся эта обстановка приобретена для  вас...  руководством
специально?
   - Нет, что вы! Все,  что  вы  видите,  -  Мумё  изящно  обвела  рукой
комнату, - сделано нами, недостойными...
   - Вот как! (Гена, возьми крупным планом вышивку на ширме...)  Но  где
же вы взяли материалы для поделок, литературу...
   - Все это мы получили благодаря нашим покровителям, или,  как  теперь
говорят, спонсорам, да продлят бодхисатвы их дни!
   - Нами Амиду Буцу! - прошелестело на устах остальных  японизированных
зэков женского пола.
   "Ну,   конечно,   спонсоры!   Как   же   иначе!    Почему-то    самые
платежеспособные мужики достаются самым  отстойным  бабам!"  -  мысленно
съязвила незамужняя Линда, чей основной "спонсор" никуда не годился ни в
материальном,  ни  в  интимном  плане.   Просто   был   непосредственным
начальником.   И   отдаваться    ему    приходилось    практически    на
благотворительной основе. Как говорится,  лучше  уж  раз  отдаться,  чем
долго и нудно объяснять, почему тебе этого не хочется (и потом  получить
выговор за нарушение трудовой дисциплины)... А все  вышеизложенное,  как
известно, вовсе не способствует достижению полноценного оргазма.
   - А кто является вашим спонсором? - коварно  решила  поинтересоваться
Линда, отвлекшись наконец от собственных размышлений  и  держа  микрофон
как грозящую взрывом гранату.
   -  Наша  маленькая  община   находится   под   патронажем   японского
благотворительного   центра,   возглавляемого    почтенным    Акутагавой
Степановичем  Якудзой,  японцем  русского   происхождения,   в   прошлом
политэмигрантом, а теперь - человеком  высокого  милосердия,  -  сказала
Мумё,  одновременно  демонстрируя  веера  с  ручной  росписью  тушью  по
слоновой кости, - Благодаря финансовой поддержке его центра мы  получаем
все необходимое для нашего  духовного  совершенствования,  знакомства  с
традициями Японии и ее искусствами. Прошу вас  еще  взглянуть  на  плоды
труда наших недостойных рук!
   Эти  слова  словно  послужили  сигналом  для  остальных  женщин.  Они
сдвинули ширмы  и  подвели  корреспондентов  к  невысоким  столикам,  на
которых были разложены экспонаты, сделавшие  бы  честь  любой  выставке.
Даже циничный кокаинист Гена восхищенно бормотнул: "Эксклюзив!"
   - Вот нэцке, - Мумё взяла двумя пальцами искусно  вырезанную  фигурку
сидящей на мешке с зерном крысы. Настоящая крыса при этом перебралась на
плечо женщины и неодобрительно  посматривала  на  корреспондентов.  -  В
магазинах вы таких не увидите. Там продают жалкие подделки из  гипса.  А
наша сестра, госпожа Тамахоси, вырезает нэцке согласно  строгим  канонам
японского мастерства и из настоящих дерева и кости!
   Госпожа Тамахоси  поклонилась  и  достала  из  рукава  своего  кимоно
небольшой  нож  странной  полукруглой  формы.  Он  даже   на   вид   был
смертоубийственно острым.
   "Как же так?! - вихрем пронеслось в мозгу  Линды.  -  Заключенным  не
полагается холодное оружие! Она же таким ножом всю охрану перережет!..."
   Как оказалось впоследствии, Линда была недалека от истины.
   Но пока госпожа Тамахоси лишь мгновенно и искусно  обточила  страшным
ножом небольшой кусочек дерева и протянула Линде свежевыточенную фигурку
той же крысы.
   - Вам на память, - улыбнулась специалистка по нэцке. - Крыса приносит
благополучие в дом.
   Линда  приняла  дар,  повертела   его   перед   камерой,   театрально
повосхищалась и, вспомнив, что у них лимит времени, попросила заснять  и
другие "поделки".  Здесь  были  расшитые  дивными  узорами  пояса-оби  и
ритуальное  фуросики  с  тысячекрылым  журавлем,  воспетое  еще  великим
Кавабата, столики для  чайной  церемонии,  маленькие  поделки  из  белой
глины, которые  дарят  детям  на  праздник  Мальвы,  искусно  устроенный
миниатюрный сад камней, где, как и полагалось, последнего камня не  было
видно,  веера,  театральные  маски  и  акварели,  где  среди   пейзажей,
подписанных  черными  размашистыми  иероглифами,  неизменно  встречалась
крыса...  А  одна  из  женщин,  упражнявшаяся  в  мастерстве   японского
стихосложения, смущаясь, прочла танку из созданного ею цикла "Стихи  эры
Годзиллы":
 
   Цвет сливы обрывает горный ветер,
   Бушующий поток уносит лодку...
   Но не страшны свирепые драконы
   Тем, кто лелеет светлую надежду
   И верит в силу бога Хеппиэнда...
 
   Другая же дама, торопливо перелистав пухлый с золотым  обрезом  томик
со стихами классических поэтов  Японии,  встала  в  декламационную  позу
возле ширмы  с  драконом  и,  изящно  отведя  руку  с  книгой,  нараспев
прочитала:
 
   Дремал сиреневый дракон
   Под флейту тростниковой чащи.
   В глаза распахнутых окон
   Заглядывало солнце чаще.
   Играл неведомый ансамбль
   Среди серебряного флёра.
   И целый мир, и спящий сам
   Казались вычурней фарфора.
   Царил простой союз у них,
   Все было белой нитью шито...
   И на какой-то краткий миг
   В иное раздвигалась ширма...
 
   Даме поаплодировали. Она смутилась и спряталась за ширму.
   - Вот такой удивительный  мир  существует  здесь,  в  местах  лишения
свободы, где, казалось бы,  нет  возможности  говорить  о  прекрасном  и
возвышенном! Но нет предела  совершенству  человеческой  души,  -  бойко
затараторила Линда, когда Гена взял ее кукольное личико  крупным  планом
на финал.  -  Лишенные  внешней  свободы,  эти  женщины  обрели  свободу
внутреннюю и вместе с нею - способность не только понимать, но и творить
прекрасное! Нам остается только поблагодарить их за это и восхититься их
талантом! Для вас передачу вели Линда Загоруйко  и  Геннадий  Слизняков,
телекомпания "ЭКС-Губерния".
   Надзирательша-атомоход   проводила   корреспондентов    до    тяжелых
цельнометаллических  дверей,  ведущих  из  темного  узилища  в   царство
свободы, и торопливо распрощалась.
   - Товарищ начконвоя, прием, прием. Как, репортеры  ушли?  -  раздался
хриплый голос из портативной рации, торчавшей в кармане надзирательши.
   -  Так  точно,  товарищ  начальник  охраны,   -   рыкнула   в   рацию
атомоходоподобная дама.
   - Зайдите ко мне.
   - Есть.
   ... Кабинет начальника охраны полковника Дрона  Петровича  Кирпичного
отличался каким-то особым, возведенным в абсолютную степень, аскетизмом.
Унылые серые стены, зарешеченные окна-бойницы без  малейшего  намека  на
шторы. Допотопный канцелярский стол, крытый вытершимся сукном,  стальной
неулыбчивый  сейф,  пара  колченогих  стульев   и   фикус,   принимающий
мученическую кончину в ржавой кадке, - вот и весь  интерьер,  окружавший
главного  человека  женской  колонии   строгого   режима.   Единственной
сентиментальной вольностью, которую начальник охраны позволил себе,  был
большой  портрет  товарища  Дзержинского,  вышитый  крестиком  по  канве
умелицами-заключенными.
   Сам товарищ Кирпичный обликом и  характером  был  во  многом  подобен
своему кабинету. Во всяком случае, лицо его было столь же выразительно и
эмоционально,   сколь   выразительна   и   эмоциональна    может    быть
трансформаторная  будка.  В  остальном  полковник  Кирпичный  производил
впечатление серьезного,  многоопытного,  крепкого  мужчины,  генетически
лишенного навыка завязывать галстук и всем напиткам мира предпочитающего
водку. В основном именно такой тип мужчин слушает слезливые шансоны типа
"Давно ли я откинулся из зоны" и чрезвычайно импонирует женщинам,  волею
судьбы расставшимся с воздухом свободы сроком на десять-пятнадцать  лет.
Возможно,  поэтому  полковнику  удавалось  удержаться  на  своем   посту
пятнадцать с лишком лет, несмотря  на  все  перипетии  и  хаос,  которые
царили в стране.
   Когда начконвоя Ксения Погребец  вплыла  в  кабинет  полковника,  тот
задумчиво листал старые подшивки самиздатовской колонистской газеты  "За
свободу".
   - Присаживайтесь,  -  кивнул  он  женщине-атомоходу.  Та  недоверчиво
поглядела на хлипкие стулья и предпочла стоять.
   -  Я  вот  по  какому  вопросу  хотел  поговорить  с   вами,   Ксения
Васильевна...  -  полковник  отложил   пожелтевшие   ломкие   газеты   и
старательно   вдохнул,   дабы   начконвоя   не   учуяла   своим    нюхом
третьедневошного перегара. - Каков моральный дух в этом самом коллективе
любительниц Японии? Они ничего лишнего прессе не брякнули?
   - Я проглядела видеозапись,  прежде  чем  репортеров  выпустить.  Все
вроде нормально. Девки наши выступили  на  уровне.  Поделки  показывали.
Стихи читали.
   - На жизнь не жаловались? Порядки не ругали?
   Погребец пожала мощными  плечами,  отдаленно  напоминавшими  пожарную
помпу.
   - Нет, товарищ полковник. А что?
   - Подозрительно это, - полковник подпер кулаком подбородок  и  мрачно
поглядел на фикус, - когда наш человек порядков не ругает и на власть не
жалуется. Это сигнал.
   - Какой сигнал?!
   - Тревожный. Честно вам скажу, вся эта затея с  японскими  спонсорами
мне с самого начала не нравилась. А теперь, когда про  это  дело  еще  и
пресса унюхала, совсем не нравится.
   - Ничего не поделаешь, - опять пожала плечами  начконвоя.  -  Свобода
слова...
   Представители этой самой  свободы  слова,  то  есть  Линда  с  Геной,
оказавшись  вне  стен  колонии,  часа  полтора   топали   по   пустынной
проселочной дороге до местной автостанции, периодически  проклиная  свою
незавидную корреспондентскую долю и призывая всевозможные  несчастья  на
гениталии их  непосредственного  начальника,  который  сейчас,  конечно,
греет зад в своем кабинете с евродизайном, пока они  тут  загибаются  от
холода, дожидаясь рейсового автобуса. Когда рейсовый "пазик",  чахоточно
дрожа, наконец подошел, корреспонденты воспряли духом и бойко втиснулись
в автобус промеж сумрачных поселянок, нагруженных мешками с  капустой  и
садками с галдящими гусями. Так они добрались до города и на редкость  в
полном согласии решили сначала выпить  по  коктейлю  в  ближайшем  баре,
чтобы снять стресс, успокоить нервы (как известно,  нервы  у  творческих
натур - материал весьма непрочный)...
   - На студию попасть всегда успеем, - сказал Гена. - На хрена  им  там
сейчас этот материал? Пойдет в завтрашнем новостном блоке.
   Линда согласилась. Только сейчас она почувствовала, как пересохла  ее
нежная гортань от  спертого  тюремного  воздуха,  к  которому  неуловимо
примешивался аромат то ли сакуры, то ли персика. И  к  тому  же  осенний
промозглый ветер,  срывающий  с  деревьев  последнюю  листву,  заморозил
субтильно одетую корреспонденточку аж до бантиков  на  тонких  кружевных
трусиках.
   Ближайшим   "баром"   была   студенческая   забегаловка,   официально
именовавшаяся "Встреча", а в народе известная  под  названием  "Трахнули
по-быстрому". Но коктейли там подавали хорошие, почти правильные.
   - И ты считаешь, что они, ну, эти  зэчки,  действительно  обрели  как
бы... гармонию духа? - спросил  Гена  свою  коллегу,  осушив  хайболл  с
"Кровавой Мэри".
   - Хрень собачья! - авторитетно ответствовала Линда. - Я  этой  старой
козе, самой главной, в глаза-то глянула. И знаешь, у меня такое ощущение
было, будто она  натуральная  ведьма  и  жуткая  сволочь,  которой  одно
удовольствие притворяться этакой  правильной,  чистенькой,  умненькой  и
благородной. Мне кажется, что все эти просветленные бабы мотают срок или
за  убийство  или  за  что-нибудь  похлеще.  -  Линда  нервно   глотнула
поддельного  айриш-крима  и  слегка  поморщилась:   изжога   ей   теперь
гарантирована. Ладно, может, шеф вечерком шампанским угостит. В постели.
Сукин кот.
   - Что же может быть хлеще  убийства?  -  усмехнулся  Гена,  возвращая
Линду к разговору.
   - Не знаю... А, ладно, пошли они к черту! Мы свое дело сделали.  Если
еще о каждой бабе, про которую я лепила репортаж, думать, моих мозгов не
хватит.
   - Это точно, - подколол Гена. - Зачем такой красивой да еще и  мозги.
Зато с ногами у тебя полный порядок. И с тем местом, откуда они растут.
   - Паскудный козел, - без обиды в голосе  сказала  Линда.  -  Все  вы,
мужики, в одном месте клонированные. И все сволочи.
   - А то, - усмехнулся Гена. - Ладно, завязывай пить. Поехали в студию,
а то главный закатит истерику из-за того, что у нас простой.
   И они вышли из бара, причем Линда, расплачиваясь, решительно оставила
рядом с пустым бокалом подаренную ей фигурку крысы. Чем  впоследствии  и
спасла свою молодую жизнь.
   ... А набеленные и насурьмленные по японским правилам  женщины  после
ухода корреспондентов аккуратно прибрали комнату, умылись, сняли кимоно,
оказавшись в арестантских робах с  нашитыми  номерами,  и  разошлись  по
камерам. Но прежде чем разойтись,  они  обменялись  одним  им  понятными
знаками, поклонились той, что называла себя Мумё, и сказали:
   - Крысу не удержать в садке.
   - Ее дороги  известны  только  ей,  -  ответила  Мумё  и,  усмехаясь,
добавила:
   - Включите завтра телевизор, сестры. Посмотрим,  как  мы  выглядим  в
эфире.
 
*** 
 
   Став ведьмой, она позволила себе не следить за собой.
   Д. Апдайк
 
   - ... В эфире ваше любимое  "Еж-радио",  если  вам  не  спится  и  вы
настроились на волну 0,13 и 13 WM. С вами  я,  Вика  Белинская,  ведущая
этого часа, и мы с  моим  постоянным  демоном-джеем  обещаем  вам  много
хорошей музыки, немного рекламы  и  обязательный  блок  наших  новостей.
Доброй полуночи всем полуночникам! Оставайтесь  с  нами,  даже  если  вы
летите на шабаш! И кстати, пусть сейчас прозвучит  песня  для  тех,  кто
летит на шабаш.
 
   Снова светит полная луна,
   Снова вы находитесь в полете.
   И покуда дрыхнет вся страна,
   Ведьмы, вы ничуть не устаете.
   Не страшны туманы и дожди,
   И метеоритные потоки,
   Тем, кто помнит все свои пути
   На далекий незабвенный Бро-о-окен...
 
   Покуда в эфире шла песня, я налила себе  кофейку  и  выслушала  новый
анекдот от дем-джея, чтобы обрести бодрость, необходимую для  работы  за
пультом. Это только в песне поется,  что  ведьмы  ничуть  не  устают.  Я
устаю. Хотя я настоящая ведьма.
   Когда я говорю об этом, следующей моей фразой обычно бывает: "Так  уж
получилось". И действительно, так уж получилось, что я родилась  ведьмой
и вела  скромную,  небогатую  событиями  жизнь,  соответствующую  своему
статус-кво, покуда не попала  во  всякие  приключения.  И  не  встретила
своего будущего (а теперь настоящего) мужа.
   Мой благоверный, с коим я целуюсь, ругаюсь и опять целуюсь вот уже на
протяжении пяти с лишним  лет  супружеской  жизни,  -  Авдей  Белинский,
писатель, прочно окопавшийся в лагере сторонников нетривиальной фэнтези.
Ну, если вы читали его романы, значит, понимаете, о чем речь. А если  не
читали - зайдите в любой книжный магазин... Нет, правда, зайдите.  Полки
с его книгами тянутся где-то примерно метра на три. По моему мнению, это
свидетельствует о его гениальной плодовитости (также  о  его  гениальной
плодовитости свидетельствуют наши дети, но о них позже).
   То, что я, супруга писателя, - ведьма, смущало самого писателя только
до свадьбы. Мы даже чуть было не расстались на почве конфликта по поводу
моих паранормальных способностей. Но, как говорится, omnia vincit  amor,
то есть любовь все побеждает. В данном случае любовь  тоже  победила,  и
Авдей сделал мне предложение... Ну, наверное, то, что он  сделал,  можно
считать предложением руки, сердца и прочих существенно важных органов...
   После свадьбы Авдей стал находить в  моей  ведьмовской  природе  даже
нечто пикантное (хотя на самом деле, по-моему, сработало обычное мужское
тщеславие: как же, у всех жены - просто жены, а у меня еще и ведьма!).
   Впрочем, в быту я  постаралась  свести  применение  своих  магических
способностей к минимуму, тем более когда родились Марья  и  Дарья,  наши
близнецы-первенцы. Девчонки они замечательные и,  благодарение  небесам,
кажется, наследственностью пошли не в маму-ведьму,  а  в  папу-писателя.
Авдей, кстати, очень мечтал о сыне,  но  когда  родились  девочки,  стал
трястись над ними, как над уникальной  коллекцией  бриллиантов.  Правда,
поначалу  муж  настаивал,  чтобы  имена  у  девчонок  были  какие-нибудь
оригинальные, например Аделаида и Евфросиния, но я проявила твердость  и
настояла на своем. Имя - штука серьезная. Оно может потребовать от  тебя
поступков, плавно переходящих в подвиги. Поэтому пусть мои  дочки  носят
простые имена...
   До рождения девочек я работала в специальной  полуночной  библиотеке,
открывавшей свои тайные  двери  для  магической  и  оккультной  публики:
оборотней,  колдунов,  вампиров,  привидений...  Когда  появились  дети,
работу я оставила, три  с  половиной  года  занимаясь  стиркой  пеленок,
приготовлением  молочных  смесей,  переживаниями  по  поводу   режущихся
молочных зубов, ветрянки, краснухи и дис-бактериоза... В одном  девчонки
здорово облегчали мне задачу: если они болели, то вместе.  Вместе  же  и
выздоравливали.
   Разумеется,  муж  во  всем  мне  помогал  (во  всяком  случае,  я  не
развеивала его  уверенности  в  этом).  В  основном  же  я  предпочитала
управляться сама, если не считать периодических набегов к нам  в  Москву
моей  мамы,  Татьяны  Алексеевны  Либенкнехт.  Мама,   дослужившись   до
полковника налоговой полиции, вышла в  отставку  и  при  попустительстве
своего мужа, Калистрата Иосифовича Бальзамова, мага на службе у закона и
когда-то     моего     наставника,      погрузилась      в      изучение
оккультно-этнографических традиций разных народов. Сейчас, в  частности,
она серьезно занималась  вопросами  мистических  традиций  средневековой
Японии и изредка присылала открытки с  видами  Токио,  старых  провинций
Киото и Хоккайдо.
   Когда Марья и Дарья вошли в возраст, именуемый детсадовским, то  есть
научились без слез есть манную кашу, надевать колготки  не-задом-наперед
и путем эксперимента выяснили, что Дед Мороз - это  переодетый  папа,  я
заявила мужу, что более сидеть дома не намерена, а  посему  буду  искать
себе подходящую работу. А девчонки - ничего, в детском саду не пропадут.
Они смогут за себя постоять. Вон, третьего дня они, хором исполняя песню
группы "Любэ",  загнали  на  дерево  соседского  бультерьера  по  кличке
Сволота Залетная, чем заслужили от  хозяев  собаки  репутацию  настоящих
бандиток.  Поэтому  Авдей  не  особенно  возражал,  когда  я  определила
девчонок в  детсад  неподалеку  от  дома.  Он  только  просил,  чтобы  я
подыскала  себе  какую-нибудь  спокойную  работу,  не  отнимающую  много
времени. В библиотеку мне возвращаться не хотелось  -  слишком  много  с
"аптекой для души" связано грустных воспоминаний. К  тому  же  столичные
коллеги по сему ремеслу вызывали у меня чувство какой-то  провинциальной
неполноценности. В  моем  родном  городе,  где  я  жила  до  замужества,
библиотека функционировала по  старинке:  регистрировала  читателей  при
помощи авторучек и  бумажных  формуляров,  газеты  в  папки  подшивались
обычным  шнурком  от  ботинок  и  все  книги  не  снабжались  магнитными
индикаторами,  предотвращающими  их  незаконный  вынос...  А  московские
читальни с их ноу-хау, сетевыми ресурсами и переименованием читателей  в
пользователей, а книг  -  в  "документированную  дискретную  информацию"
наводили на меня  тихую  тоску.  Видимо,  я  все-таки  консервативна.  В
некоторых вопросах. И поэтому радуюсь тому, что в той моей библиотеке на
Тихой улице вместо  меня  ночным  библиотекарем  теперь  работает  Букс.
Забавный выходец из макулатурной кучи в последнее  время  превратился  в
настоящего  джентльмена,  стал  носить  строгие  форменные  костюмы   из
оберточной бумаги и прекрасно справлялся со своими обязанностями.  Кроме
того, он должен был вот-вот жениться, подросла его невеста.  На  свадьбу
обещал пригласить...
   Словом, идею библиотеки  я  отбросила.  И  тут  мне  повезло.  Группа
молодых инициативных московских привидений решила  создать  радиостанцию
для нелюдей (и не совсем людей), в