внезапно нахлынувший страх:
   - Вы видели лицо моего ребенка? Вы видели что-нибудь, о  чем  можете  мне
рассказать?
   Владыка Озерного края медленно покачал головой:
   - Нет, Ивица. Мои сны - это тени и  свет  на  жизненном  пути,  и  больше
ничего. Если хочешь узнать что-то определенное, поговори  с  Матерью-Землей.
Возможно, ее видения яснее моих.
   Ивица кивнула. Он не мог знать, что она  уже  разговаривала  со  стихией.
Мать-Земля этого не допустила бы.
   - Я так и сделаю. Спасибо.
   Она отпустила его руку и отступила  на  шаг.  Направившись  к  лесу,  она
остановилась и настороженно оглянулась.
   - Вы не будете пытаться следовать за мной? Ее отец снова покачал головой:
   - Нет. Если ты не забудешь попросить о танце для меня.
   Она отвернулась, а через какое-то мгновение до него донеслось:
   - Не забуду.
   И она пошла, больше не оглядываясь.

***

   День стремительно шел на убыль.  Тени  становились  все  длиннее,  солнце
заметно спустилось к  западу  с  безоблачного  неба  и  наконец  исчезло  за
горизонтом, широко плеснув багрянцем. Ивица сидела на  краю  поляны  посреди
старых сосен, ожидая темноты и появления матери. Ивица пришла рано и провела
время в воспоминаниях, размышляя о повороте в своей жизни. Она  чувствовала,
что ей надо это сделать.
   Малышкой она часто приходила к старым соснам с огромным желанием  увидеть
мать. Она приходила, потому что испытывала потребность узнать, какая  у  нее
мама. Ей казалось, что благодаря этому она будет лучше понимать  саму  себя.
Мать-Земля предупредила ее, что ее мать может не приходить очень долго,  что
она будет робеть и, возможно, даже бояться встречи с брошенной  дочерью.  Но
Ивица не отступалась: даже тогда она была упорнее, чем думали окружающие.
   Но вообще-то Ивица всегда была не такой, как думали  другие.  Она  начала
жизнь маленьким, стеснительным, замкнутым ребенком, не очень симпатичным  на
вид, лишенным материнской заботы и ласки отца, и никто не  предполагал,  что
она может стать совсем другой. Но она всех удивила. Ей  помогла  Мать-Земля:
она поощряла и  учила,  но  главные  перемены  исходили  от  самой  Ивицы  и
осуществлялись в основном благодаря ее настойчивости. Сначала она ничего  не
говорила. Поскольку девочка в основном была одна,  она  очень  рано  поняла,
что, если ей действительно чего-то хочется, она должна сделать это сама. Она
научилась не отступать, работать не покладая  рук  и  быть  терпеливой.  Она
поняла, что если чего-то по-настоящему хочется, то всегда можно найти способ
этого добиться. Упорство и решимость были у нее всегда  -  остальное  пришло
позже. Она стала  прекрасной,  хотя  сама  себя  такой  не  считала.  Другие
восхищались  ее  красотой,  она  же  думала,  что   ее   внешность   слишком
экзотическая. Поскольку ей многое пришлось делать для  себя  самостоятельно,
она приобрела уверенность в себе и прямоту. Она научилась не бояться  никого
и ничего. Она  развивала  свои  способности  и  знания  с  той  же  яростной
решимостью, с какой делала в жизни  все.  Она  была  такой  не  потому,  что
боялась неудачи: ей даже в голову не приходило, что у нее  может  что-то  не
получиться. Она была такой, потому что иного себе не представляла.
   В конце концов ей пришлось три года дожидаться  появления  матери.  Ивица
приходила к старым соснам по крайней мере раз в неделю. Она ждала целые дни,
а иногда и ночи. Ждать было трудно, но не невыносимо. Хотя  она  никогда  не
видела матери, временами она ощущала ее присутствие. Это чувство приходило с
шорохом листьев, с  зовом  какого-нибудь  зверька,  шепотом  ветра,  запахом
нового цветка. Оно никогда не было одинаковым, но  всегда  было  узнаваемым.
Ободренная, она рассказывала об этом Матери-Земле, и  та,  кивая,  говорила:
"Да, это была твоя мать. Она наблюдает за тобой. Она  всматривается.  Может,
когда-нибудь она покажется".
   И.., показалась. В летнюю полночь она появилась в лунном луче,  вынеслась
легким прыжком на поляну  и,  кружась,  начала  танцевать  девочке,  которая
задохнулась от счастья, увидев ее. В ее танце было волшебство, и Ивица тогда
же поняла и больше никогда не забывала, что  жизнь  у  нее  будет  особой  и
удивительной.
   И теперь, после стольких лет со дня первого свидания в старых соснах, она
пришла снова. Она пришла рассказать матери  о  ребенке,  которого  носит,  о
путешествии, которое ей предстоит, о предостережениях, которые она получила.
Ее чувства были в крайнем смятении. С  одной  стороны,  она  была  счастлива
предстоящим рождением их с  Беном  ребенка,  с  другой  стороны  -  испугана
предстоящим ей путешествием и встревожена предостережениями, полученными  от
Матери-Земли и отца. Больше всего ее тревожило именно это  -  предупреждения
двух самых могущественных и волшебных существ Заземелья. Оба сказали, что ей
надо быть осторожной, оба  предсказали,  что  этот  столь  желанный  ребенок
изменит всю ее жизнь.
   Дожидаясь  темноты,  она  пыталась  разобраться  в  своих  чувствах.  Она
раздумывала над полученными ею предостережениями. Но ни  то,  ни  другое  не
дало ей каких-то новых озарений. Единственное,  чего  она  добилась,  -  это
немного свыклась со своими новыми мыслями и чувствами.  Если  бы  рядом  был
Бен, она могла бы все с ним обсудить. Но, поскольку это было невозможно, она
вынуждена была прибегнуть к тому, что всегда помогало ей, пока она росла.
   По большей части она надеялась на то, что  мать  сможет  ей  помочь.  Они
будут общаться так же, как всегда, - через танец лесной  нимфы.  Танец  даст
видение, видение - озарение. Так бывало уже не раз. Ивица надеялась, что так
будет и сегодня.
   Сгустились сумерки, и высыпали бесчисленные звезды. К северу на небе были
видны две луны, одна - бледно-розовая, вторая -  персиковая.  Ночной  воздух
благоухал сосновой хвоей и ночными цветами,  на  поляне  воцарилась  тишина.
Ивица сидела, думая о Бене. Ей очень хотелось бы, чтобы он был  рядом.  Если
бы он был с ней, все  было  бы  гораздо  спокойнее.  Она  не  любила  с  ним
расставаться. Ей казалось, она потеряла какую-то часть собственной души.
   Ее мать появилась ближе к полуночи. Легкими прыжками она вынеслась  из-за
деревьев, передвигаясь от одного пятна тени к другому.  Она  была  крошечным
воздушным созданием с длинными серебристыми волосами, бледно-зеленой  кожей,
как у Ивицы, и телом ребенка. На ней не было одежды. Она пробежала  по  краю
поляны, словно проверяя воду в подлунном озере, а потом снова спряталась  за
ветвистыми деревьями.
   Ивица ждала.
   Мать вернулась вспышкой серебряных волос и, быстро кружась,  промелькнула
мимо, прикоснувшись пальцами к ее щеке словно  легким  дуновением  шелка,  и
снова исчезла.
   - Мама! - тихо окликнула ее Ивица.
   И спустя секунду мать танцуя вышла из  леса  на  самую  середину  лунного
света, потоком лившегося сквозь тяжелые ветви. Она кружилась,  изгибалась  и
взлетала ярким сиянием, изящно взмахивая руками,  протягивая  их  к  дочери.
Ивица ответно протянула руки. Они не прикасались друг к другу, но между ними
начали течь слова, слышные только им двоим, - видения, рожденные мыслью.
   Ивица вспомнила данное отцу обещание и  первым  делом  заговорила  о  его
желании увидеть, как танцует ее мать. Та мгновенно  отпрянула,  и  Ивица  не
стала настаивать. Она заговорила о Бене и своей  жизни  в  замке  Чистейшего
Серебра. На  этот  раз  в  ответе  ее  матери  было  счастье,  но  слабое  и
неглубокое, потому что ее матери была непонятна жизнь за пределами  танца  и
леса, любая жизнь, не похожая на ее собственную. Она была  отстранение  рада
за Ивицу - на большее она была не способна. Ивица  научилась  принимать  то,
что могла дать ей мать, и удовлетворяться этим.
   А потом она дала матери  говорить  с  ней  через  танец,  поделиться  той
радостью, которую  она  испытывала.  Когда-то  эта  радость  казалась  Ивице
пьянящей. Теперь она находила ее блеклой и пустой, эту ограниченную радость,
связанную с потворством  своим  желаниям  и  эгоистическими  удовольствиями,
лишенную интереса к окружающим и заботы о них, в конечном итоге непонятную и
даже печальную. Ивица знала, что они обе не могут по-настоящему понять  друг
друга. Но они разделяли, что могли, получая благодарность и поддержку, вновь
подтверждая существующие между ними узы.
   А потом Ивица сказала матери о ребенке и тех поисках, которые ведут ее из
Заземелья на Землю и в волшебные туманы, а оттуда - обратно.
   Ее  мать  откликнулась  мгновенно.  Ее   танец   стал   стремительным   и
необузданным. Ночная тишина сгустилась еще сильнее, мир за пределами залитой
звездным светом поляны отступил еще дальше в темноту. Остались только мать и
дочь и тот танец, который соединил их духовно. Ивица  завороженно  смотрела,
поражаясь грации матери, ее красоте, ее сильной личности,  ее  инстинктивной
реакции на необычную просьбу дочери.
   И вот из странных, невероятных поворотов и  кружений  танца,  возникая  в
разделявшем их свете, появилось видение, которого ожидала Ивица.
   Но в видении ей предстало не дитя, а Бен. Она ощутила, что он  потерян  -
потерян так, что сам этого не может понять. Он был собой - и в то  же  время
кем-то другим. Он был не один. С ним было еще двое,  и,  вздрогнув,  она  их
узнала. Ведьма Ночная Мгла и дракон  Страбон.  Все  трое  бились  в  трясине
тумана и серого света, исходившего не столько снаружи, сколько изнутри.  Они
безнадежно шли вперед, пытаясь отыскать что-то,  скрытое  от  нее,  отчаянно
тычась в разные стороны в безрезультатных попытках найти это.
   А потом она увидела себя: ее тоже поглощало пятно тумана и  серости,  она
потерялась так же, как и они, и тоже что-то искала. Она была рядом с ними (и
в то же время далеко), настолько близко, что могла к ним прикоснуться, но не
там, где ее могли бы увидеть. Она танцевала, кружась в призме света. Она  не
могла остановиться.
   И было еще что-то. Чуть заметно сдвинув звук и свет, видение показало  ей
последний ужас, В показанном ей будущем она увидела, что Бен забывает о ней,
а она забывает Бена. Она видела, как это происходит в сумраке и  тенях:  они
отвернулись друг от друга. Они никогда друг друга не найдут.
   И она услышала, как в отчаянии зовет его:
   - Бен! Бен!

***

   Когда видение померкло,  Ивица  оказалась  одна.  Поляна  опустела,  мать
исчезла. Девушка сидела и смотрела в пространство, где  танцевала  ее  мать,
пытаясь понять, что ей было показано. О ребенке ничего не  открылось  -  все
касалось Бена. Почему? Бен в безопасности, он в своей резиденции, а вовсе не
потерялся в туманной тьме. И какие обстоятельства  могли  бы  свести  его  с
Ночною Мглой и Страбоном, его заклятыми врагами?
   Все это казалось бессмысленным. Отчего еще сильнее не давало покоя.
   Теперь  ее  сомнения  стали  еще  острее.  Ей  хотелось  сию  же   минуту
отправиться обратно, вернуться в замок Чистейшего Серебра и убедиться в том,
что с Беном все в полном порядке. Эта потребность  была  настолько  сильной,
что она готова была идти и больше ни о чем не думать.
   Но она понимала, что не может сделать этого. Теперь ее долг - это ребенок
и путешествие, которое должно обеспечить его благополучное рождение. Она  не
могла позволить себе думать о чем-то еще -  не  важно,  кого  это  касалось,
насколько сильны были ее тревоги. Сначала она должна выполнить  обязанность,
которую взвалила на нее Мать-Земля. Бен тоже согласился бы  с  этим.  Больше
того  -  он  на  этом  настаивал  бы.  Ей  придется  предоставить   событиям
развиваться вопреки своим желаниям, пока она не будет в  состоянии  прямо  в
них вмешаться.
   Тогда она встала, чувствуя себя более усталой, чем ожидала. События этого
дня высосали все ее силы. Она вышла в центр залитой  лунным  светом  поляны.
Нагнувшись над тем местом, где танцевала ее мать, она  начала  копать  землю
голыми  руками.  Это  было  нетрудно:  почва  оказалась   рыхлой   и   легко
поддавалась. Ивица набрала несколько горстей и положила в  мешочек,  который
захватила, чтобы нести в нем запас еды. Одна часть  волшебства,  нужного  ее
ребенку, уже у нее. Ивица стянула мешочек тесемкой и снова привязала  его  к
поясу.
   Она повернулась к востоку. Небо начало светлеть.
   Сильфида в последний  раз  осмотрела  поляну.  Она  ждала,  молчаливая  и
опустошенная. Торжественные свидетели-сосны никогда не  расскажут,  что  они
видели. В течение долгих лет здесь происходило так  много  того,  что  стало
неотделимой частью ее жизни. И теперь вот это.
   - Да свидания, мама, - тихо прошептала Ивица, обращаясь в никуда. - Жаль,
что ты не можешь пойти со мной.
   Она стояла одна, снова  вспоминая  свое  видение.  Новый  прилив  тревоги
заставил ее зажмуриться. Что с Беном? А что, если  видение  было  правдивым?
Она стиснула веки еще сильнее, чтобы заставить вопросы сгинуть.
   Когда снова открыла глаза, она уже думала о том,  что  ждет  ее  впереди.
Земля, мир Бена, который лежит где-то за волшебными туманами, где необходимо
собрать вторую часть почвы. Но где именно в его мире? Куда она должна пойти?
Какая почва ей нужна? Какое волшебство?
   А ее проводник?..
   И тут она увидела кота: он сидел на бревне  у  края  поляны  и  вылизывал
переднюю лапу. Он был  серебристого  цвета,  с  черными  мордой,  хвостом  и
лапами. Он был стройный и ухоженный и совсем не казался хищным. Он  перестал
умываться и уставился на нее зеленющими глазами, такими же  яркими,  как  ее
собственные. У нее было странное чувство, будто он ее дожидается.
   "Я знаю этого кота!" - вдруг поняла она.
   - Да, конечно, - сказал кот.
   Ивица молча кивнула. Ей надо было бы догадаться: эльфы прислали ей  Дирка
с Лесной опушки.

Глава 8

КРИСТАЛЛЫ МЫСЛЕННОГО ВЗОРА

   Хоррис Кью, нервно посвистывая, трусил под полуденным солнцем по  дороге,
ведущей к замку Чистейшего Серебра. Еще самое большее километров  пять  -  и
они увидят его. Предвкушение смешивалось с  тревогой,  и  от  этой  мешанины
чувств у него началась ужасная изжога. Он обильно потел -  и  не  только  от
жары. Уголок глаза снова сильно дергался. Вид у него был  такой,  словно  он
жонглировал невидимыми мячиками.
   Он испуганно оглянулся.  Никаких  проблем,  все  на  месте.  Вьючный  мул
по-прежнему был привязан к другому концу веревки, послушно плетясь следом за
ним. Два сундука по-прежнему были крепко прикручены  веревками  к  раме  для
тюков. Больши по-прежнему восседал на них.
   - Смотри на дорогу, Хоррис, - сказала майна.
   - Я просто проверяю, - раздраженно ответил он.
   - Не трудись. Я для того здесь и сижу. Просто иди себе. Шаг за  шагом.  И
старайся не плюхнуться.
   Хоррис Кью побагровел.
   "Старайся не плюхнуться. Ха-ха! Дивная шутка!"
   Все еще глядя назад,  он  открыл  было  рот,  собираясь  приказать  птице
заткнуться, оступился и моментально плюхнулся на дорогу. Она была пыльной  и
сухой, и он пропахал носом  немалую  борозду  и  набрал  полный  рот  грязи.
Поднявшись еле-еле, он злобно сплюнул.
   - Молчи, Больши! - рявкнул он, начиная отряхиваться.  Его  неловкое  тело
резко дергалось от его попыток привести себя в порядок. - Тут была  выбоина!
Выбоина! Если бы ты меня не отвлек, я бы увидел ее и ничего бы  со  мной  не
случилось!
   Больши устало вздохнул:
   - Почему бы тебе не наколдовать  нам  карету,  чтобы  доехать  до  замка,
Хоррис? Или, может, лошадь. Лошади, пожалуй, хватило бы.
   - Лошадь! Великолепная мысль - лошадь! - Хоррис гневно сжал кулаки. -  Мы
же должны быть просителями, идиот!  Бедными,  нищими  просителями!  Ты  что,
забыл план?
   Мул зевнул и издал громкий вопль.
   - Заткнись! -  яростно  взвизгнул  Хоррис.  Больши  моргнул  и  задумчиво
наклонил голову.
   - Дай-ка сообразить. План? Ах да, план. Теперь вспомнил. Это тот, который
не сработает.
   - Не говори такого!
   - Не говорить чего? Что план не сработает?
   - Ш-ш-ш! - отчаянно одернул его Хоррис, опасливо втягивая голову в  плечи
и озираясь по сторонам. Глаз его так и дергался. - Может, он нас слышит!
   - Кто, Бурьян? Здесь, под полуденным солнцем, на этой пустоши?  -  Больши
презрительно хмыкнул. - Не думаю. Он существо ночное и не любит долго бывать
на солнце. Кажется, это называется вампиризмом.
   Хоррис бросил на птицу негодующий взгляд:
   - Ты ужасно храбрый, когда его нет поблизости, верно ведь?
   - Я просто хочу кое-что доказать.
   - Вчера вечером тебе, однако, не хотелось ничего  демонстрировать.  Я  не
слышал, чтобы ты критиковал этот план, когда нам его излагали.
   - Так, значит, тебе нравится этот план, а, Хоррис? Правда? Ты уверен, что
все получится?
   Хоррис упрямо стиснул зубы и встал посреди дороги, повернувшись  лицом  к
Больши и мулу. Кулаки он упер в бока.
   -  Конечно,  все  получится!  -  провозгласил  он.   Больши   фыркнул   с
нескрываемым презрением:
   - Ну вот и прекрасно. Я все  сказал.  Какой  мне  смысл  спорить  с  этим
чудищем,  этим  вонючим  Бурьяном,  если  ты  собираешься  только  кивать  и
соглашаться с любой его глупой идейкой? Что мне остается делать, Хоррис?  От
тебя самого я тебя не спасу. В таком настроении ты никого не слушаешь. И  уж
конечно, не послушаешь меня. В конце концов я ведь всего-навсего твоя ручная
птица.
   Хоррис заскрипел зубами:
   - Ручные животные обычно обожают своих хозяев, Больши. Когда,  по-твоему,
ты начнешь это делать? Когда?
   - Наверное, когда у меня появится хозяин, которого стоит обожать!
   Хоррис с шипением выдохнул воздух:
   - Я в этом не виноват! Я вообще ни в чем таком не виноват!  Бурьян  здесь
появился только из-за тебя! Это ведь ты первым его вызвал!
   Больши щелкнул клювом:
   - Если я правильно припоминаю, это ты произнес заклинание!
   - Ты сказал мне, что говорить!
   - А тебе не обязательно было меня  слушаться!  Хоррис  швырнул  на  землю
веревку, на которой вел мула. Его трясло. Под палящим солнцем было  жарко  -
здесь, вдали от лесной тени, на сухой и пыльной дороге. На нем  были  грубые
одежды - одежды просителя. И от них воняло потом. Он шел с полуночи,  потому
что Бурьян захотел, чтобы они оказались у ворот крепости перед самым заходом
солнца сегодняшнего дня. Это было нужно для того, чтобы его впустили в замок
на ночь. Он устал и проголодался (просителю  не  положено  еды,  а  от  этих
отвратительных Лазурных друзей его тошнит). Терпение у него кончилось.
   - Послушай, Больши. - Он старался говорить с птицей как можно  спокойнее.
- Я не желаю больше с тобой спорить.  У  тебя  была  возможность  что-нибудь
сказать до этого момента - ты этого не сделал. Так что слушай  меня.  Все  у
нас получится, понял? Получится! Может, ты в это  не  веришь,  и,  может,  я
тоже, но если Бурьян говорит, что получится, значит, так оно и будет!
   Он наклонился вперед, словно деревце под сильным ветром.
   - Ты видел, насколько легко он избавился от Холидея? И Страбона с  Ночною
Мглой? Вот так, Больши! -  Тут  он  картинно  щелкнул  пальцами.  -  Позволь
сказать тебе, если ты сам не заметил, что у Бурьяна  много  волшебной  силы.
Теперь, когда нет короля, дракона и ведьмы, кто сможет с ним справиться? Вот
почему все получится. И вот почему я не намерен задавать глупых вопросов!
   Майна пристально на него посмотрела:
   - Тебе следовало бы прислушаться к собственным словам,  Хоррис.  Было  бы
очень невредно. Вот так он избавился от Холидея, ведьмы и дракона, ну?  -  И
он щелкнул клювом, передразнивая презрительный жест своего  напарника.  -  А
тебе не пришло в голову, что от тебя он избавится  так  же  легко?  То  есть
зачем мы ему вообще нужны? Ты себя об этом  не  спрашивал?  Мы  мальчики  на
побегушках, Хоррис, вот что мы такое! Мы  суетимся  и  делаем  то,  что  это
чудище само сделать не может, но как только  мы  все  сделаем...  Что  будет
тогда? Если его так называемый план сработает, зачем мы будем нужны ему?
   Хоррис Кью почувствовал, что у него вдруг оборвалось сердце. Может  быть,
Больши прав. Он все еще не забыл, как Холиде