что-то происходит именно так, а не иначе, и  для
чего он существует вообще. Природа зачаровывала ее. Девочка отправлялась
на долгие прогулки - настолько длительные, что Бен не  мог  понять,  как
такой маленький ребенок может бродить так долго, - и все  время  изучала
окружающий  мир,  задавая   массу   вопросов,   раскладывая   полученную
информацию по полочкам своего необычного мозга. Как-то раз, когда  дочка
была еще совсем крошкой, несколько  месяцев  от  роду,  и  только-только
училась говорить, Бен увидел у нее в руках тряпичную куклу. На мгновение
он решил, что Мисти просто играет,  но  девочка  подняла  на  него  свои
внимательные глаза и серьезным тоном спросила, почему  тот,  кто  сделал
куклу, пользовался именно этим швом, чтобы пришить кукле конечности.
   Такова Мистая. Обстоятельная и абсолютно серьезная. Обращаясь к нему,
она всегда говорила "отец", никогда "папа" или "папочка" или как-то еще.
"Отец" и все. Или "мать". Вежливо, но формально.  Вопросы,  которые  она
задавала, всегда были серьезными и важными, с ее  точки  зрения,  и  она
очень серьезно к ним относилась. Бен тоже быстро  выучился  воспринимать
их всерьез. Как-то раз он рассмеялся над чем-то, что она сказала  и  что
показалось  ему  забавным.  Мистая  тогда  поглядела  на  него  с  таким
выражением, будто хотела сказать: "Когда же ты наконец повзрослеешь?" Не
то чтобы она не умела смеяться и  не  видела  ничего  веселого  в  своей
жизни. Проблема была в том, что у нее было очень своеобразное восприятие
того, что смешно, а что - нет. Абернети часто заставлял ее смеяться. Она
нещадно подтрунивала над ним, всегда с серьезной миной,  затем  внезапно
расплывалась в широкой улыбке, когда до  писца  доходило,  что  над  ним
подшучивают. Абернети воспринимал ее выходки  на  удивление  добродушно.
Когда Мисти была еще совсем малюткой, она частенько ездила на нем верхом
и трепала за уши. Девочка не хотела ничего плохого, просто  забавлялась.
Абернети в жизни не позволял никому так с собой обращаться.  А  с  Мисти
он, казалось, даже получал удовольствие.
   Но  по  большей   части   девочка   считала   взрослых   скучными   и
ограниченными. Ей вовсе не нравились попытки взрослых  наставлять  ее  и
стремиться защитить. Она не очень хорошо реагировала на слово "нет"  или
на те ограничения, которые наложили на нее родители и советник. Абернети
был ее воспитателем, но в  частной  беседе  как-то  признался,  что  его
блестящая  ученица  частенько  скучает  на  уроках.   Сапожок   был   ее
телохранителем, но, после того как она научилась ходить, он вынужден был
прилагать массу усилий, чтобы не потерять  ее  из  виду.  Она  любила  и
уважала Бена и Ивицу, хоть и в своей  странной,  несколько  отстраненной
манере. В то же время она полагала, что их нормам поведения  и  взглядам
нет места в ее собственном мирке. Когда родители  что-то  ей  объясняли,
взгляд девочки зачастую давал им ясно  понять,  что  они  ровным  счетом
ничего о ней не знают, потому что  если  бы  знали,  то  не  тратили  бы
понапрасну время.
   Похоже, Мистая считала, что взрослые являют собой неизбежное зло в ее
юной жизни, поэтому чем скорее она вырастет, тем лучше. Бен часто думал,
что этим вполне можно объяснить тот факт, что за два года она выросла на
десять. И этим же можно объяснить, почему она, как правило, обращается к
взрослым как равная, говоря полными и  абсолютно  грамматически  верными
фразами. Она мгновенно запоминала идиомы  и  идиоматические  обороты,  и
Бену теперь казалось, что, беседуя с ней, он разговаривает с собой.  Она
говорила с ним в точно такой же манере, как  он  с  ней.  Он  быстренько
расстался с попытками обращаться с ней как  с  обычным  ребенком  и  тем
более - Боже упаси! - разговаривать с ней  снисходительно,  будто  иначе
она и не поймет. Как только с Мистаей начинали говорить  снисходительным
тоном, она немедленно  отвечала  тем  же.  С  таким  ребенком  частенько
возникал вопрос, кто из них взрослый, а кто - дитя.
   Единственным исключением  из  правил  был  советник  Тьюс.  Отношения
Мистаи с чародеем разительно отличались от ее взаимоотношений  со  всеми
прочими,  включая  родителей.  Общаясь  с  Тьюсом,   Мистая,   казалось,
радуется, что является ребенком. Она никогда не разговаривала  с  Тьюсом
так, как, к примеру, с Беном. Внимательно выслушивала все,  что  говорил
ей Тьюс, обращала внимание на все, что  волшебник  делает,  и  в  целом,
казалось, вполне мирилась с тем, что чародей в чем-то ее превосходит. Их
отношения напоминали связь, которая  иногда  возникает  между  дедами  и
внуками. Бен полагал, что причиной тому является магия, которой  владеет
старый волшебник. Магия всегда зачаровывала Мистаю, даже если что-то  не
срабатывало и результат получался вовсе не таким, на  какой  рассчитывал
Тьюс. А подобное случалось частенько. Советник постоянно  демонстрировал
девочке   кусочки   магии,   пытаясь   сделать   что-нибудь   новенькое,
экспериментируя с тем или с этим. Он был достаточно осторожен, чтобы  не
затевать ничего опасного, когда рядом была Мистая. А  она  следовала  за
ним хвостом и могла просиживать рядом  часами  в  надежде  увидеть  хоть
крошечное проявление силы, которой обладает Тьюс.
   Бен сначала беспокоился. Интерес Мистаи к магии имел явное сходство с
интересом обычного ребенка к огню, и Бену вовсе не хотелось, чтобы дочка
"обожглась". Но она не просила дать ей попробовать сотворить  какое-либо
заклинание или заклятие, не спрашивала, как действует та или иная магия,
и с уважительным вниманием  безропотно  выслушивала  поучения  Тьюса  об
опасности некомпетентного использования заклинаний. Все  выглядело  так,
будто она и не собиралась пробовать. Просто считала  советника  занятным
"артефактом",  чем-то,  с  чем  следовало   бы   ознакомиться,   но   не
углубляться. И  это  было  весьма  странно,  но  не  удивительней  всего
остального, что касалось Мистаи. Несомненно, ее интерес к  магии  вызван
ее  происхождением  -  ребенок,  рожденный  при  помощи  волшебства,   с
волшебными предками, с магией в крови.
   "Так к чему же все это приведет?" - размышлял Бен. Время  шло,  и  он
обнаружил, что ждет, когда же обрушится лавина. Мистая  оказалась  вовсе
не тем ребенком, о котором он мечтал, когда Ивица сообщила ему,  что  он
станет отцом. У нее вообще не было ничего общего с детьми,  которых  ему
когда-либо доводилось видеть. Она представляла собой  сплошную  загадку.
Бен, безусловно, любил дочку, считал ее весьма занятной и удивительной и
не мог представить себе жизни  без  нее.  Она  переопределила  для  него
термины "ребенок" и "родитель" и заставила задуматься над тем,  в  каком
направлении идет его жизнь.
   Но и пугала она его тоже изрядно - не  тем,  кем  и  чем  являлась  в
настоящий момент, а тем, во что могла  превратиться  в  один  прекрасный
день.   Будущее   девочки   представлялось   огромным   путешествием   в
неизведанное,   которое,   он   опасался,   окажется   ему    совершенно
неподвластным. Что он мог предпринять, чтобы это путешествие прошло  для
нее более или менее спокойно?
   Ивицу, казалось, эти  проблемы  не  занимали  вовсе.  Но  ведь  Ивица
смотрела на воспитание ребенка философски, как и на все остальное. Жизнь
создает препятствия, выуживая из каждого его возможности и  предоставляя
право выбора, и сталкивает с ними, когда приходит пора, и ни на  секунду
раньше. Так что Ивица совсем не беспокоилась о том,  что  пока  ей  было
неподвластно. Каждый проведенный с  Мистаей  день  представлял  для  нее
вызов,  который  необходимо  принять,   и   радость,   которой   следует
наслаждаться. Ивица отдавала дочери все, что могла, принимала взамен то,
что давали, и была благодарна за это. Она без конца твердила  Бену,  что
Мистая весьма своеобразная, дитя разных миров и  рас,  эльфов  и  людей,
королей и существ, владеющих магией. Она отмечена судьбой.  Когда-нибудь
она совершит нечто удивительное. И они  обязаны  предоставить  ей  такую
возможность. Обязаны создать условия, чтобы она могла  развиваться  так,
как ей заблагорассудится Угу, все чудесно и замечательно,  мрачно  думал
Бен. Только легче сказать, чем сделать.
   Он наблюдал за дочерью,  стоящей  под  ветвями  раскидистого  дуба  и
вглядывающейся  в  крону  дерева,  и  размышлял,  что   еще   он   может
предпринять. У него было ощущение, что задача вырастить дочь ему  не  по
силам. Его подавляло то, кем и чем она являлась.
   - Бен, пора есть, - нежно позвала Ивица, прервав его  размышления.  -
Позови Мистаю.
   Бен поднялся на ноги, отбросив прочь беспокойные мысли.
   - Мисти! - крикнул  он.  Девочка  не  реагировала,  упорно  продолжая
вглядываться в листву. - Мистая!
   Никакой реакции. Она стояла неподвижно как статуя.
   К нему подошел советник Тьюс:
   - Похоже, она снова потерялась в  своем  мирке,  Ваше  Величество.  -
Подмигнув Бену, он поднес ладони рупором ко рту. - Мистая, иди  сюда!  -
приказал он едва слышным голосом.
   Девочка обернулась, чуть поколебавшись, и побежала к ним. Ее  длинные
светлые волосы сверкали на солнце, изумрудные глаза сияли. Проходя  мимо
советника Тьюса, она коротко улыбнулась чародею.
   Бена она едва заметила.

***

   Ночная Мгла наблюдала, как девочка отошла от дуба и присоединилась  к
остальным. Ворона оставалась  сидеть  неподвижно  среди  ветвей  на  тот
случай, если кому-то придет в голову подойти поближе и  посмотреть,  что
же так заинтересовало ребенка. Но никто не пришел. Расположившись вокруг
заставленной  снедью  скатерти,  смеясь   и   переговариваясь,   они   и
представления не имели о том, что  произошло  прямо  у  них  под  носом.
Девочка теперь принадлежит  ей,  зерно  посеяно  глубоко,  нужно  только
подождать, когда оно взойдет, и тогда настанет час ее,  Ночной  Мглы.  И
это время придет. Скоро.
   Долгосрочный план Ночной Мглы только что начал воплощаться в жизнь. А
когда он осуществится, Бен Холидей будет мертв.
   Красноглазая ворона все помнила, и эти воспоминания жгли ее огнем.
   Прошло уже два года с того дня, как Ночная Мгла бежала из  Лабиринта.
Исполненная горечи от предательства короля, униженная  провалом  попытки
отомстить  ему  за  счет  его  жены  и  ребенка,  она  терпеливо   ждала
подходящего момента, чтобы нанести удар. Холидей уволок ее  в  Лабиринт,
поймал в туманную ловушку, отнял у нее ее личность, лишил магии,  сломил
ее защиту и хитростью заставил отдаться ему. То, что тогда  ни  один  из
них не знал, что собой представляет другой,  не  играло  роли.  То,  что
могучая магия столкнула их обоих с драконом  Страбоном,  тоже  не  имело
значения. Так или иначе, во всем виноват Холидей. Холидей  обнаружил  ее
слабость.  Холидей  заставил  ее  испытать  те  чувства,   которые   она
давным-давно поклялась никогда  больше  не  испытывать  по  отношению  к
мужчине. А то, что она всегда  его  ненавидела,  злило  еще  сильнее.  И
потому принять то, что с ними произошло, было для Ночной Мглы совершенно
невозможно.
   Она не давала гневу остыть, и он готов был прорваться наружу в  любое
время. Гнев полыхал в ней,  и  боль  не  позволяла  отвлечься,  вынуждая
сосредоточиться на том, что должно быть сделано во что бы то  ни  стало.
Возможно, она бы удовлетворилась тогда, если бы ей в Бездонной  Пропасти
отдали ребенка сразу после рождения. Возможно, ей хватило  бы,  если  бы
она вытребовала дитя и уничтожила его мать в процессе торговли,  оставив
Холидею сожаления в наказание за предательство. Но вмешались эльфы и  не
дали ей забрать ребенка. С тех пор она вынуждена жить с воспоминаниями о
том, что с ней сделали.
   Так было до сих пор. Теперь же  девочка  достаточно  взрослая,  чтобы
быть независимой от людей  и  эльфов,  вполне  может  узнать  истину,  о
которой ей еще никто не сообщал. Достаточно  взрослая,  чтобы  ее  можно
было увлечь не силой, а другими способами. Мистая станет для Ночной Мглы
целительным  бальзамом,  в  котором  ведьма  Бездонной  Пропасти   остро
нуждалась, чтобы вновь обрести целостность, и  в  то  же  время  орудием
мести, с помощью которого будет уничтожен Бен Холидей.
   Красноглазая  ворона  поглядела  на  веселящуюся  внизу  компанию   и
подумала, что для каждого из них это последний счастливый миг.
   Затем легко взлетела с ветки и отправилась восвояси.

Глава 2

РАЙДЕЛЛ ИЗ МАРНХУЛЛА

   На  следующее  утро,  когда  солнце  серебристым   отблеском   только
появилось на восточном горизонте, а вся земля  еще  была  укрыта  ночной
мглой, Ивица так резко подскочила на кровати, что разбудила Бена. Открыв
глаза, он увидел, что жена дрожит от напряжения. Одеяло лежало в  ногах,
и кожа Ивицы была ледяной. Бен немедленно привлек ее  к  себе  и  крепко
обнял. Через некоторое  время  дрожь  прекратилась,  и  Ивица  позволила
укрыть себя одеялом.
   - Это был вещий сон, - прошептала она, когда вновь обрела  дар  речи.
Ивица неподвижно лежала возле него,  будто  ожидая  удара.  Бен  не  мог
видеть ее лица, которое она спрятала у него на груди.
   - Сон? - спросил он, ласково  и  успокаивающе  поглаживая  ей  спину.
Напряжение все еще не покидало ее. - О чем?
   - Не сон, - возразила она, касаясь губами  его  кожи.  -  Вещий  сон.
Предсказание чего-то, что должно произойти. Чего-то ужасного. Будто меня
окутала непроглядная тьма и я тону в ней. Я не могла дышать, Бен.
   - Уже все в порядке, - нежно проговорил он. - Ты "проснулась.
   - Нет, - вновь возразила она. - Все явно не в порядке. Предупреждение
касалось нас всех - тебя, меня и Мистаи. Но  особенно  тебя,  Бен.  Тебе
грозит опасность. Я не  могу  сказать,  какая  именно,  знаю  лишь,  что
опасность. Что-то должно вот-вот произойти, и если мы  не  подготовимся,
то...
   Она замолчала, не желая произносить это вслух. Вздохнув, Бен притянул
жену ближе.  Длинные  изумрудные  волосы  Ивицы  укрывали  его  плечи  и
рассыпались по подушке. Бен молча уставился  в  темноту.  Он  уже  давно
перестал  сомневаться  в  словах  Ивицы,  когда  речь  шла  о   снах   и
предупреждениях. Они являлись неотъемлемой частью жизни эльфов,  которые
полагались на них, как люди на свои  инстинкты.  И  редко  ошибались.  К
Ивице во сне приходили волшебные существа  и  мертвецы.  Они  давали  ей
советы и предупреждали о грядущих событиях.  Предупреждения  встречались
реже и были менее надежны, но все же достаточно ценны, чтобы можно  было
позволить себе не обращать на них внимания. Во всяком случае, раз  Ивица
полагает, что они вместе с дочерью в опасности, лучше поверить, что  так
оно и есть.
   - А не было никаких намеков на то, какого рода опасность?  -  спросил
Бен некоторое время спустя, пытаясь прикинуть возможные варианты.
   Ивица помотала головой, не отрывая лица от его груди.
   - Но опасность огромная. С тех пор, как я впервые увидела  тебя,  мои
ощущения ни разу не были столь сильны. - Она помолчала. -  Но  что  меня
больше всего беспокоит, так это то, что я никак не могу определить,  чем
это вызвано. Как правило, этому предшествуют какие-нибудь незначительные
происшествия, обрывки сведений, какие-нибудь подсказки. Сны навевают нам
другие  существа,  чтобы   выразить   свои   мысли,   дать   совет.   Но
предупреждения - это безликие, безголосые послания, предназначенные лишь
для того, чтобы предупредить, подготовить  к  неопределенному  будущему.
Они приходят к нам во сне в виде подозрений и сомнений,  которые  хранят
нас от непредвиденного. Во сне для нас открыты такие  пути,  которые  не
открываются никогда, если мы бодрствуем. Путь, по которому пришло ко мне
это предупреждение, должно быть, невероятно широк и прям, учитывая  силу
его воздействия.
   При этом воспоминании ее снова затрясло, и  она  теснее  прижалась  к
мужу.
   - На протяжении многих месяцев нам ничего не грозило,  -  припоминая,
спокойно сказал Бен. - В Заземелье царит  мир.  Ночная  Мгла  и  Страбон
надежно упрятаны. Лорды Зеленого Дола  не  ссорятся  между  собой.  Даже
тролли в  Мельхорских  горах  поутихли.  В  волшебных  туманах  никакого
волнения не наблюдается. Так что ничего нет.
   Оба замолчали, тесно прижавшись друг  к  другу  на  широкой  постели,
наблюдая, как за окном постепенно рассветает и растворяются ночные тени,
прислушиваясь к звукам просыпающегося замка.  Маленькая  блестящая  алая
птичка промелькнула за окном и исчезла в небе.
   Ивица наконец подняла голову и заглянула Бену в глаза. Ее  прекрасное
лицо было бледным и напряженным.
   - Я не знаю, что делать, - шепнула она. Бен чмокнул ее в носик:
   - Будем делать то, что потребуется. Встав с постели, он направился  к
умывальнику, стоящему возле восточного окна. На  мгновение  замерев,  он
посмотрел на разгорающийся день. Небо было ясным и  светлым,  освещенное
лучами утреннего солнца,  падающими  на  зелено-синюю  долину.  Лесистые
холмы, окружавшие еще окончательно не проснувшуюся землю,  виднелись  за
сияющими стенами замка Чистейшего Серебра. На лугу возле простиравшегося
вокруг озера начали раскрываться цветы. Во внутреннем дворике замка  шла
смена караула, а конюхи тащили корм лошадям.
   Бен умылся водой, которую замок подогрел к началу  нового  дня.  Этот
великолепный дворец был живым и обладал собственной магией,  позволявшей
ему заботиться о короле и его приближенных, словно любящая  мать.  Когда
Бен впервые появился в Заземелье, то не переставал изумляться тому,  что
вода в ванне всегда  нужной  температуры,  свет  появляется  по  первому
требованию, холодными ночами каменные полы замка становятся теплыми  под
ногами, пища по необходимости охлаждается или вялится. Но теперь он  уже
привык к подобным маленьким чудесам и больше не задумывался над этим.
   Однако этим утром по какой-то непонятной причине Бен  обнаружил,  что
вновь поражается свойствам замка. Вытерев насухо лицо, он  посмотрел  на
блестящую водную поверхность в умывальнике. Оттуда на него  глядело  его
собственное отражение - волевое, загорелое  лицо  с  резкими  чертами  и
проницательными синими глазами, орлиным носом и выбритыми висками. Из-за
легкого колебания воды у отражения появились морщинки, которых у Бена на
самом деле не было. Бен подумал, что выглядит точно так же,  как  в  тот
день, когда впервые появился в Заземелье.  Внешность  обманчива,  гласит
поговорка, но в данном случае он вовсе не был уверен в  правоте  данного
высказывания. Магия являлась краеугольным  камнем  самого  существования
Заземелья, а там, где замешана магия, возможно все.
   Как и с  Мистаей,  которая  постоянно  подтверждает  этот  конкретный
постулат, напомнил себе Бен.
   Ивица поднялась с постели и подошла к мужу. Никакой одежды на ней  не
было, но она, как всегда, вроде бы этого даже и не замечала, поэтому  ее
нагота выглядела естественной и само собой разумеющейся. Бен обнял  жену
и прижал к себе, вновь подумав, как же ему повезло, что она у него есть,
как сильно он ее любит и как отчаянно она нужна ему.  Ивица  по-прежнему
оставалась самой красивой из всех известных ему  женщин,  и  красота  ее
была не только внешняя, но и внутренняя. Она была для него  той  великой
любовью, что он потерял со смертью Энни там, в прежнем мире, -  событие,
которое он теперь едва помнил,  так  давно  это,  кажется,  было.  Ивица
являлась для него партнером на всю жизнь, которого он уже  и  не  мечтал
обрести вновь, существом, придававшим ему силу, наполнявшим его радостью
и вносящим порядок в его жизнь. В дверь спальни постучали.
   - Ваше Величество? - раздался резкий и взволнованный голос  Абернети.
- Вы проснулись?
   - Проснулся, - ответил Бен, продолжая прижимать Ивицу к груди и глядя
поверх ее склоненной головки.
   - Прошу прощения, но мне необходимо с  вами  поговорить,  -  произнес
из-за двери Абернети. - Немедленно.
   Ивица выскользнула из объятий Бена и быстро накинула на себя  длинный
белый халат. Бен подождал, пока она оденется, и открыл дверь.  Абернети,
переминаясь, стоял  под  дверью,  тщетно  пытаясь  скрыть  нетерпение  и
раст