известия о жестокости
Джакомо... После беседы с доньей Эстреллой граф вручил синьоре
официальное распоряжение для нотариуса уничтожить прежнее
завещание и срочно составить второе. Она проследила, чтобы это
было немедленно исполнено. Согласно высокому профессиональному
долгу, душеприказчики, оформив этот документ, сохранили его в
тайне. Вот и все! Из всех нас только одна синьора Эстрелла Луис
знала о последней воле завещателя. Предлагаю тост за здоровье
вашей матушки, капитан!
   В этот миг Джиованни Полеста подошел к столу и тихо сообщил
что-то синьору Буотти. Доктор пригласил капитана Бернардито,
Чарльза и Антони в сад, к окнам опочивальни патера Фульвио ди
Граччиолани. За отогнувшимся краем портьеры они различили на
письменном столе оплывшую свечу. Ее отблеск слабо озарял
неподвижную фигуру человека в кресле.
   - Он сидит так уже часа три, - прошептал Джиованни.
   Дверь опочивальни была заперта изнутри.
   - Ломайте! - приказал доктор Буотти.
   Тяжелая дверь долго не поддавалась. Пока стражники ломали
замок, ни один звук не донесся из опочивальни.
   Когда люди вошли наконец в покои графского духовника, они
застали его уже холодным. Со сложенными на груди руками он сидел
в кресле; перстень с отвинченной печаткой валялся на полу, а
стакан со следами красного вина упал на открытую страницу книги.
   Доктор Буотти сразу узнал черный фолиант "Истории деяний
ордена Иисуса" из графской библиотеки.


   Через два месяца после всех этих знаменательных событий в
Мраморном палаццо легкокрылое морское суденышко "Южный Крест"
приближалось к берегам Америки. На причале в Филадельфии эту
яхту давно ожидала красивая дама, державшая за руку хорошенькую
девочку. Когда "Южный Крест" на всех парусах подлетел к внешнему
рейду, дама замахала платочком, а еще через полчаса здесь же, на
причале Филадельфийского порта, произошла еще одна счастливая
встреча престарелого отца со своими потомками: семья Эдуарда
Уэнта встретила не только своего главу - самого капитана Уэнта,
но вместе с ним эта семья вернула в свое лоно и старого отца
миссис Мери. Бывший калькуттский солиситор, раскаявшийся и
прощенный агент Джакомо Грелли, со слезами обнимал на
филадельфийском причале свою дочь и внучку...
   Тем временем другая яхта, с надписью "Толоса" на почерневших
боках, летела к острову Чарльза. В последних числах января 1791
года корабль достиг полосы подводных рифов к северу от острова.
Капитан яхты дон Бернардито Луис эль Горра имел все причины
торопиться к острову: по выходе из Гибралтара яхта обогнала
эскадру кораблей британского военно-морского флота, державную
курс на юг. В ближайшем из марокканских портов, Рабайте, капитан
Бернардито выведал, что эскадра в составе фрегатов "Виндзор",
"Адмирал Ченсфильд" и "Король Георг III" шла в африканские воды
Индийского океана. На борту "Виндзора" находился
правительственный чиновник мистер Бленнерд. Получив эти
сведения, Бернардито приказал идти под всеми парусами, чтобы
далеко опередить эскадру быстроходных боевых судов. Когда яхта
достигла подводной гряды к северу от острова, эскадра отстала
от них суток на пять-шесть пути.
   До острова оставалось восемьдесят миль. Перед наступлением
темноты яхта преодолела гряду поводных рифов и вновь полетела
полным ходом. Была сильная, январская жара, но дымка испарений
застилала горизонт. Лунный свет еле пробивался сквозь облачную
мглу. Бернардито и Дик Милльс стояли на мостике. Моряки
нетерпеливо всматривались в ночной мрак.
   - Заждались наши островитянки, - сказал Бернардито своему
штурману. - Черт побери! Моей синьоре Доротее и во сне небось не
грезится, что ее сын сдечался наследником венецианского графа!
Что ты скажешь, Дик?
   Дик Милльс, тоже предвкутпавший счастливую встречу со своей
Камиллой, сверился с курсом и указал капитану на светло-серую
гряду облаков, всползавших на юге.
   - Гроза будет или шторм, - сказал Бернардито. - Вероятно, балет
начнется еще до рассвета! Похоже, что это будет славная джига!
   Томас Бингль вышел на палубу "Толосы".
   - Сынок! - подозвал его Бернардито.
   Молодой человек был в испанском берете и при шпаге. Он
поднялся на мостик и отвесил капитану рыцарский поклон.
   - Ты один остался теперь со мною, - сказал Бернардито. - Твой
брат Джордж собирается строить свою колонию на острове, если
удастся его отстоять. Чарльз должен распорядиться огромным
богатством. Реджинальд с Изабеллой вернутся в Голубую долину. А
куда денемся мы с тобой, сынок?
   - О, мы найдем себе дело на вашей новой родине, капитан. Едва
ли синьор Диего Луис, командир "Трех идальго", выйдет в море
сражаться за будущую французскую республику без своего помощника
Маттео Вельмонтеса. И у них будет славный военный наставник, не
гак ли, синьор капитан?..
   ...У бушприта яхты Чарльз и Антони беседовали с Джорджем
Бинглем.
   Счастливые люди, - рассуждал Джордж, сидя на массивном
бревне утлегари, - становятся, как правило, эгоистами. Вы,
синьор Карлос, стали богачом и, верно, вскоре женитесь на
какой-нибудь красавице вроде Дженни Мюррей. Скажите мне
откровенно: разве теперь ваши взгляды и ваша жизненная цель не
изменились?
   - Нет, Джордж! Философы говорят: "Человек - это сложная
машина". Но случалось ли вам замечать, Джорджи, что эта машина
только тогда способна ткать счастье, когда она работает не на
самого себя. Человек похож на пчелу: она не выпиваег весь мед,
который накоплен ею и сотах. Она питает им и себя и других. Нет,
моя жизненная цель не изменилась, но стала выше. Я обрел нечто
гораздо более важное, чем графское наследство.
   - О чем вы говорите, Чарли?
   - Я обрел родину. Самым тягостным в моей прошлой жизни была
моя неприкаянность в мире. Я был человеком без отечества, без
национальности, даже без имени. Горько мне было спрыпивать себя:
"Кто я? Англичанин? Испанец? Итальянец? Где мое отечество?" Его
у меня не было! Я был листком, оторванным от ветки. Любой ветер
гнал меня куда хотел. Поэтому я так горячо принял к сердцу вашу
мечту о Солнечном острове, Джорджи! Я хотел создать родину для
бесприютных, обездоленных людей, таких же, каким был я сам.
Теперь же я всем сердцем почувствовал себя итальянцем. Вы
понимаете, что это счастье, Джорджи!
   - Что вы намерены делать на родине, синьор?
   Она стонет, моя прекрасная страна! Великий народ задавлен,
измучен. Когда его терпение истощается, он, как раненый зверь,
бросается на своих мучителей и его снова усмиряют дубиной и
усыпляют религией. Родина истерзана раздорами, порабощении
чужеземцами, опустошена нищетой. Я отдам все свои силы
освобождению и счастью Италии.
   - Как же вы намерены осуществить эту цель?
   - Мы с моим дядей Антони Ченни решили действовать сообща. Мое
неожиданное "графство" поможет нам, сыну и брату неаполитанской
рыбачки, - ведь у нас теперь будут большие средства! Будем
исподволь готовить силы, оружие, тайно собирать молодежь, чтобы
выгнать из отечества иноземных поработителей. И тогда, в
свободной стране...
   - ...возникнет Город Солнца?
   - Да, возникнет, и не один.
   - Но даже в "свободной Италии" останутся герцоги, тюремщики и
попы! Я по-прежнему стою за Солнечный остров! Нужно, чтобы
несколько сотен честных свободных людей соединились вместе и
чтобы никто не смог помешать им построить справедливую жизнь.
   - Сдается мне, - сказал Антони, - что бороться за народное
счастье нужно все-таки со всем народом. Колония, даже самая
справедливая, - это малая горстка людей, а народ - он ведь как
этот океан: ни конца ему нет, ни края, сокрушает он самые
твердые скалы!.. Настанет час - он сметет поработителей...
   - Капитан! - раздался голос штурмана Дика Мильса. - Зарево на
горизонте, прямо по курсу!
   Луна, пробиваясь сквозь мглистую дымку, давала мало света, и в
этом неясном освещении океан имел необыкновенный вид.
   На закате солнца ветер не превышал трех баллов. После полуночи
он усилился; белые гребни стали возникать на волнах, но эти
волны не были похожи на обычные океанские волны, длинные и
величаво-медлительные.
   В эту ночь волна была мельче, и она не "катилась", а будто
вставала на месте, переламывалась и проваливалась. Бернардито
хмурился, глядя на этот странный танец воды.
   Теперь и он различал впереди, далеко на юге, багрово-красный
отблеск по всему нижнему краю туч. Отблеск то усиливался, то
почти исчезал. Время уже близилось к рассвету.
   Капитан вызвал наверх всю небольшую команду, приказал убавить
парусов и пояснил, что где-то поблизости происходит
землетрясение, вероятно, подводное.
   Небо все более чернело, ветер крепчал и становился порывистым.
Северо-восточный край небосвода заалел, и этот рассветный
отблеск почти смешался с темным заревом на юге.
   Когда команда выполнила маневр с паруслми, до слуха моряков
долетел отдаленный грохот, а на южной части горизонта появилась
темная удлиненная полоса. Казалось, что это низкая туча или
длинная гряда невысоких гор, невесть откуда взявшихся среди
океана.
   Бернардито вцепился в поручни мостика и стиснул зубы. Он
первым понял, что темная гряда - это не туча и не горы, а
исполинская волна, поднятая из океанских недр подземным толчком
или взрывом. Она занимала полгоризонта. Очевидно, под огромной
толщей воды на миг разверзлась пропасть провала и мгновенно
сомкнулась вновь, вытолкнув устремившиеся в нее воды океана. С
глухим ревом, похожим на шум сотен ниаглрских водопадов, морское
чудовище валило навстречу кораблю.
   Все потемнело вокруг, словно в глубоком ущелье. Застилая небо
ревущим гребнем, черная гора накатилась на "Толосу". В следующий
миг яхта уже взбиралась на страшную кручу, и, хотя взлет длился
секунды, каждый из моряков припомнил за этот миг всю свою жизнь
и приготовился к смерти.
   На взлете яхта со всеми парусами и снастями погрузилась в
кипящий водоворот гребня, а вынырнув, стрелой полетела в глубину
провала, скользя по черной спине водяного чудовища.
   Четырех матросов не досчитался капитан Бернардито - они были
смыты с палубы гребнем волны. Следом за первой прошли еще три
водяные горы, ни они были меньшего размера и не переламывались.
   Много дней спустя старый Бернардито признался сыну, что за всю
свою жизнь не испытывал такого чувства ужаса, как в минуты
приближения волны-исполина.
   При сером утреннем свете Бернардито искал остров и не находил
знакомых очертаний скалистого пика. Там, где моряки привыкли
узнавать этот пик, стоял черный столб дыма, похожий на
гигантскую пинию. Ее плоская крона раскинулась на полнеба.
Иногда этот черный гриб озарялся снизу багровой вспышкой, и к
небу вздымались облака белого пара. Затем сквозь пар и дым
прорывались искры: огненные потоки ползли по долинам. В
подзорную трубу можно было видеть взлетающие вверх каменные
глыбы.
   Сквозь плеск воды у бортов и шум ветра в снастях яхты моряки
отчетливо слышали глухие громовые раскаты: на острове действовал
вулкан, открылись два новых кратера, и раскаленная лава текла по
склонам в виде нескольких огненных рек. Извержение вулкана
сопровождалось подземными толчками и гулом. Оживший островной
вулкан представлял собою центр землетрясения, и сила извержения
была такова, что все живое на острове превращалось в пепел и
прах, а скальное основание острова разрушалось. Преодолевая
волну, "Толоса" сохраняла прежний курс. К морским запахам еще
примешивалась едкая серная вонь, а клочья пепла все гуще оседали
на корабельных палубах. Ветер непрестанно менялся. Его
беспорядочные порывы то помогали движению корабля, то гнали ему
навстречу черные облака дыма.
   Томас Бингль первым заметил с мостика "Толосы" темное,
вытянутое в длину пятнышко на воде. Оно ныряло в волнах на
расстоянии пяти миль от "Толосы" к востоку от основного курса.
   Капитан Бернардито определил, что это большой плот, и повел
"Толосу" на сближение с ним. Через полчаса моряки с яхты смогли
простым глазом разглядеть бревенчатый плот, усыпанный людьми.
Посреди плота возвышались мачты, укрепленные распорками. На
мачтах была натянута парусина. Плот, связанный в виде отдельных
звеньев, колыхался на волнах, напоминая движение мочального
хвоста у детского змея. Несколько десятков людей действовали
веслами.
   В подзорную трубу капитан "Толосы" узнал старика Брентлея в
его треугольной шляпе и морском мундире. Бернардито повел
"Толосу" к плоту.
   Принять людей с плота на корабль при сильной качке было делом
нелегким. Связанные канатами звенья колыхались, повторяя все
колебания морской зыби, а легкая яхта то ныряла в провалы, то
выскакивала из воды, обнажая днище чуть ли не до киля. Матросы
спустили кранцы, чтобы уберечь борт от пролома, и приготовили
багры. Люди на плоту приняли швартовы с корабля. По пляшущим
штормтрапам, хватаясь за услужливо предлагаемые линьки,
спасенные карабкались на борт. Из рук в руки люди передавали
кричащих детей, завернутых в одеяла и простыни. Наконец все
пассажиры с плота благополучно перебрались на корабль.
   Облака дыма и пара целиком укрыли остров и далеко разостлались
над водой. Очень сильные толчки вновь всколыхнули поверхность
океана, вызвав появление новых водяных гор. Поднялся вихрь. Он
срывал пену с гребней и крутил целые тучи оседающего пепла.
   Когда корабль лег на обратный курс, вокруг него сделалось
темно: взвихренный пепел застлал горизонт, словно над морем
разгулялась небывалая черная метель.
   До самого вечера корабль не решался приблизиться к подводной
гряде: после землетрясения здесь могли возникнуть новые рифы.
Океан еще волновался, но тучи утратили свой багровый оттенок;
огненные реки на острове померкли.
   Из-за морских гребней поднялось солнце, малиново-красное
сквозь дымовые облака. Ветер принял прежнее юго-западное
направление и развеял удушливый серный запах. Волнение ослабело.
   Среди людей, спасенных "Толосой", была и жена Бернардито.
Чарльз и Антони встретили ее у трапа. Пока Доротея крестила и
целовала сына и брата, Бернардито стоял в стороне и улыбался.
Капитан Брентлей рассказал, что подземные толчки начались ночью
третьего дня и уже через сутки разразилось катастрофическое
землетрясение. После первых грозных толчков Брентлей собрал все
население острова на песчаной отмели. В его распоряжении имелось
всего несколько мужчин-негров, так как почти все мужское
население поселка "Буэно-Рио" ушло с капером "Три идальго" во
Францию. Брентлей заставил жителей разобрать на берегу несколько
бревенчатых построек и связать плот. Опытный старый моряк велел
сделать его в виде связанных друг с другом поплавков, и
благодаря его предусмотрительности этот гибкий плот устоял
против волн-исполинов. Но гребнем первой волны смело за борт
плота половину островитян и часть припасов. Несколько человек
погибли на самом острове: они провалились в трещины или заживо
сгорели. Жена Дика, Камилла Милльс, была тоже спасена только
благодаря мужеству и хладнокровию Брентлея.
   Грозная катастрофа окончилась. Четыре древние стихии - воздух,
вода, земля и огонь - успокоились, и капитану Бернардито
захотелось поближе рассмотреть свой остров.
   Свежий ветер разогнал тучи дыма, пепла и тумана. Капитан долго
всматривался в трубу, затем развернул яхту и приблизился к
острову на десяток миль. Антони и Чарльз стояли рядом с
капитаном. Все трое молча взирали на беспорядочные, сплошь
покрытые пеплом каменные груды и остроконечные рифы. Из моря
вставали замысловатые арки и ворота, образованные застывшей
лавой. Волны перекатывались через голые, почерневшие глыбы,
лизали нагромождения изверженных пород. Это было все, что
осталось от цветущего острова Чарльза и поселка "Буэно-Рио". Над
развалинами кружились стаи птиц; они тоже не могли узнать свои
скалы и гнездовья.
   Острова Чарльза больше не было.
   - Бьюсь об заклад, - сказал наконец капитан Бернардито, - что
мистер Бленнерд, вновь назначенный губернатор острова, не
допустит и мысли о землетрясении. Всем старым лордам в
парламенте и адмиралтействе он с великим негодованием расскажет,
как пират Бернардито Луис выкрал у него из-под носа целый
британский остров!


   Ночью корабль достиг гряды подводных рифов. Луна поднялась, и
пассажиры яхты высыпали на палубу. На корабле сделалось очень
тесно, люди разместились в глубине трюмов, но они уже приходили
в себя после пережитых потрясений. Островитяне узнали, что они
пойдут пока в Италию, где молодой синьор д'Эльяно поможет им
устроить новую жизнь. Кое-где на палубах уже раздавался смех,
звенела гитара и несмело рождалась первая песня.
   Корабль стал на якоре перед полосою подводных скал. Ночь была
теплая. Под луной матово чернели острия новых рифов, голые и
скользкие. Судорога, сотрясшая земные недра, выдвинула на
поверхность океана эти каменья, и они торчали над водой, похожие
на оскал хищной пасти.
   Чарльз сидел на корме "Толосы" вместе с матерью. Он
рассказывал Доротее последнюю страницу ченсфильдской хроники, ту
мрачную страницу, которой завершилась старая детская сказка про
Леопарда.
   С восходом солнца люди подняли якорь и двинулись в путь,
навстречу своим новым судьбам. Далеки на севере скрылись белые
паруса, и воды погибшего острова опустели.
   Посреди океанской пустыни остались громады мертвого,
опаленного камня. Много лет прошло, прежде чем на нем снова
зазеленели травы и свили гнезда птицы. Самый бурный из океанов
по-прежнему мерно чередовал под созвездием Южного Креста свои
приливы и отливы, сотрясая штормами твердь, и прибой превращал
острые обломки камня в круглую, обточенную гальку...
   ...А на летящем вперед суденышке под белыми парусами смелые
люди, испытанные в боях с невзгодами, до самой ночи говорили и
пели о новой жизни. Звезды, океан и ветер слышали их слова. Не
об одних близких думали они, но и про то, какой дорогой люди
должны идти в будущее. В светлых и смелых мечтах своих они
продолжали верить, что среди мира насилия и рабства им удастся
заложить первый Город Солнца. Но они понимали, что воздвигнуть
Город Солнца для всей огромной семьи человечества смогут лишь
новые поколения отважных людей на вольных просторах земли,
освобожденной от страшной власти золота. Они надеялись, что это
будет скоро!..

                     ...Сыны песен ушли на покой...
                     Мой голос остался как ветер,
                     Что ревет одиноко на скале,
                     окруженной морем,
                     После того, как буря стихла.
                              [Джемс Макферсон, "Поэмы Оссиана".]