рд пишет о нем вещи еще более странные. Из его намеков
следует, что Райленд не является даже законным наследником
Ченсфильда!
   - Ну, это уже слепая оскорбленная ревность! Она сделала
вашего сына явно пристрастным.
   - Возможно. Для меня законность вступления Райленда в права
наследства не оставляет сомнений. Тем не менее Ричард прямо
советует мне прекратить всякие отношения с "Северобританской
компанией" и ее главой.
   - Чепуха! Райленд - крупный делец, быть может, не всегда
разборчивый в средствах, но человек широкого размаха. Я связан с
ним серьезными делами. Читали вы в последнем номере "Монитора",
как возросли дивиденды компании и какой масштаб принимают
заокеанские торговые операции? Кроме того, Райленд подарил
городу крупные суммы на благоустройство и церкви - на
богоугодные дела.
   - Все это так. Но где источники этих средств? Он расходует по
меньшей мере в полтора раза больше суммы дивидендов,
опубликованных в "Мониторе". За словами Ричарда что-то кроется,
я убежден в этом!
   Ленди хотел возразить, но махнул рукой и вздохнул. Мистер
Уильям продолжал:
   - Помните, Ленди, тот уютный летний вечер, когда я огласил в
узком кругу друзей подробности спасения Райленда? Так вот,
рукопись Мортона, по-видимому, умалчивает о существенных
подробностях этих событий. Я обязался хранить в тайне один
эпизод, случившийся как раз накануне этого вечера, но дела так
осложнились, что я обязан быть вполне откровенным с вами. В этот
день ко мне явился незнакомец. Он назвал себя Роджерсом...
   Старый Ленди, весь обратившись в слух, не произносил ни слова.
В настороженной тишине только сухо потрескивали дрова да сверчок
время от времени подавал из угла свой голосок. Мистер Томпсон
перешел на полушепот.
   - Человек этот искал следы похищенных драгоценностей и
больше всего интересовался обстоятельствами гибели "Черной
стрелы" и спасения Райленда. Роджерс высказал предположение, что
Райленд убил капитана Бернардито Луиса и овладел сокровищем
этого пирата - драгоценными камнями, оцененными в шестьдесят
тысяч фунтов стерлингов!
   Замолчал даже сверчок. Только Френсис шаркал в столовой
подагрическими ногами в войлочных туфлях.
   - Скажите, мистер Томпсон, - многозначительно спросил
банкир, - вам известен агент Райленда, бывший моряк Джеффри
Мак-Райль?
   - Я слышал это имя минувшим летом... Какая-то история о
нападении бандита на его квартиру...
   - А вы не поставили эту историю в связь с вашим загадочным
посетителем Роджерсом?
   - Нет, это не приходило мне в голову.
   - Так ведь именно ваш Роджерс и был тем самым бандитом... Он
ограбил Мак-Райля и чуть не убил его.
   - Боже мой!
   - Удар несомненно был нацелен в Райленда. И, быть может,
именно вы, Уильям, косвенно помогли нанести этот удар по
интересам вашего важнейшего клиента.
   - Но, Ленди, если подозрения Роджерса справедливы, то он,
вероятно, искал свою долю добычи в сокровище Бернардито. Мой
уважаемый клиент, овладевший ворованными драгоценностями, сам
навлек на себя риск встретить других претендентов на это
краденное богатство.
   - Ваш Роджерс - просто ловкий бандит! Ему понадобилась ваша
помощь, чтобы найти способ обокрасть сэра Фредрика.
   - Послушайте, Ленди, с каких пор сами вы превратились в
такого горячего защитника Райленда? Чем вас околдовал этот
человек? Что за поветрие охватило умы самых почтенных старожилов
Бультона? Паттерсон стал его компаньоном. Вы вступили с ним, по
вашим словам, в серьезные деловые отношения. Леди Стенфорд
вверила ему все свои свободные средства. "Монитор" его
превозносит, и поговаривают, что редактор даже стал акционером
компании. Бультонский мэр принял от Райленда крупную сумму для
нужд города. Портовые и таможенные власти оказывают ему широкую
поддержку. Государственные контролеры сукон что-то подозрительно
легко ставят пломбы на изделия "Бультонской мануфактуры". Даже
церковь... Вы слышали, какие похвалы воздались жертвователю во
время последней проповеди в соборе? Наконец, сотни мелких
держателей акций... Нет, это даже не поветрие, это какая-то
дьявольская паутина, черт побери! Но я могу смело утверждать,
что деловые отношения с этим клиентом не лишили меня
независимости. Мне выгодно вести дела компании, но я могу в
любую минуту прекратить их, как того желает мой сын. Почему вы
молчите, Сэмюэль?
   - Уильям! Откровенность за откровенность! Лучше вам узнать
правду, прежде чем следовать бредовым советам вашего
ослепленного сына... Вам в точности известно, что главные
средства моего банка составляют вклады Паттерсона, еще
нескольких фабрикантов, ваши собственные, наконец средства
страхового общества...
   - Боже мой, к чему это предисловие? Дела банка я знаю лучше,
чем свои! Не пугайте меня, Ленди!
   - Так послушайте, Уильям. Во время летней паники на бирже я
скупил на крупную сумму падавшие в цене бумаги - и
просчитался... Подошли срочные платежи, я нуждался в немедленном
займе. Я метался, как в лихорадке, ибо при малейшем признаке
беспокойства вкладчиков я должен был бы объявить себя банкротом.
Я тщательно скрывал положение дел даже от ближайших друзей, но
Мак-Райль знал о моем просчете, ибо часть бумаг я купил через
него. Он-то и познакомил меня с мистером Райлендом, и мы быстро
нашли с этим джентльменом общий язык. И вот в самый критический
для "Бультонс-банка" момент Райленд бегло проверил мой баланс и
пошел на крупный риск, ссудив меня под вексель шестьюдесятью
тысячами фунтов, правда под высокие проценты.
   - Дальше, Ленди, дальше!
   - Я вывернулся с платежами и ожил. Банк выстоял благодаря
этой поддержке. Но, дорогой мой Уильям, эти шестьдесят тысяч
были... не в денежных купюрах. Это были крупные бриллианты,
которые агенты Райленда негласно продали в Голландии от моего
имени. Райленд предложил мне камни и услуги агентов, с тем чтобы
его имя не упоминалось при продаже камней. Что мне оставалось
делать? Мог ли я тогда задумываться о происхождении этих камней?
Да и можно ли считать несовместимым с джентльменской честью
присвоение средств мертвого пирата?
   Мистер Томпсон тяжело дышал.
   - У меня дрожат колени, - простонал он. - Сэмюэль, вы не
должны сердиться, но я буду вынужден перевести свои долады...
   - Уильям, это, увы, невозможно. После того как банк устоял, я
вложил, по настойчивому совету Паттерсона, все новые вклады в
бумаги "Северобританской компании" и жду от них быстрого
оборота. Свободных денег, чтобы вернуть такой крупный вклад, как
ваш, у меня нет. Теперь судьба - и моя и ваша - всецело связана
с процветанием компании Райленда.
   - Боже мой! Значит, любой удар по репутации этой фирмы или
пятно на имени ее владельца...
   - ...сделает нас нищими, мой старый друг! Наше благополучие -
в чужих руках, Уильям!
   В глубоком молчании, воцарившемся в кабинете, из затемненного
угла вновь, еще явственнее, чем прежде, зазвучало редкое, сухое
и будто насмешливое: цвирк! цвирк! цвирк!
   И вдруг среди этой тягостной тишины старый Френсис,
поправлявший оконную штору, испуганно всплеснул руками и
опрокинул фарфоровую вазу.
   - Мистер Уильям, смотрите в окно... На Соборной улице горят
новые фабрики мистера Райленда!
   Оба старых джентльмена бросились к окну. Над городскими
крышами полыхало багровое зарево. Даже сквозь двойные стекла в
кабинет проникал отдаленный звук набата и дважды донесся
нестройный звук ружейных залпов.


   Вниз по Соборной улице, начинавшейся у Ольдпортсквера и
терявшейся под конец в дымной неразберихе окраинных трущоб,
двигалась серая, молчаливая толпа мужчин, женщин и детей, одетых
в рабочие блузы и передники. Многие шли с непокрытыми головами.
У иных на плечах виднелись ломы и молоты, кое-где над плечом
идущего в толпе колыхался и ружейный ствол. Издали вся процессия
походила на погребальную.
   Почти третью часть толпы составляли дети. В неуклюжих
деревянных башмаках, они тяжело шагали, держась за руки старших
товарищей. Некоторые, самые юные, по извечной детской привычке,
еще хватались за юбки женщин, бредущих в лохмотьях, с каменными,
суровыми лицами. Сбывалось предчувствие бультонского адвоката:
море скорби и отчаяния выплеснулось на городскую улицу и билось
о ее каменные берега!
   Над первой шеренгой колыхался плакат, написанный черной
краской по белой полосе холста:

                             "ПРОЧЬ МАШИНЫ!"

   У некоторых участников процессии на груди были прикреплена
дощечки с надписями: "Я искалечен машиной", "Машина работает - я
голодаю".
   Когда процессия, миновав два-три перекрестка, стала
приближаться к окраине, высокий человек в плаще, похожий на
пуританского [пуритане - в период английской буржуазной революции
XVII века приверженцы религиозно-политических группировок
буржуазии, выступавших против королевского абсолютизма и
официальной англиканской церкви; пуританизм - суровая, часто
показная нравственность] проповедника кромвельских
времен, затянул диким голосом песню, подхваченную всей толпой.
Мотив звучал, как церковный хорал, однообразно и торжественно.
   Прохожие на улицах останавливались и провожали процессию то
сочувственными, то испуганными взглядами. На самой окраине
демонстрантов все чаще встречали приветственные возгласы из окон
и с тротуаров.
   Процессия приближалась к длинной глухой ограде, за которой
виднелись кирпичные здания цехов "Бультонской мануфактуры" и
соседнего с нею канатного завода. В глубине, вдоль северной
границы всего промышленного участка, протекала речка;
незамерзшая вода ее с маслянистыми пятнами на поверхности
чернела среди заснеженных берегов. Две баржи стояли у причала.
На самом берегу высилось здание красильной. Выше по течению
речку перегораживала плотина. Вода недовольно шумела в отводном
рукаве, встречая позеленевшие склизкие лопасти больших
деревянных колес, укрепленных меж кирпичных стен. Эти колеса, со
скрипом ворочаясь, двигали громоздкие рычаги передаточных
механизмов и крутили станки в мастерских и цехах "Бультонской
мануфактуры". Впрочем, большая часть колес находилась сейчас в
покое. Вода лишь чуть-чуть покачивала их и с бульканьем бежала
под лопасти...
   Приводы, машины, станки... Плохо стало при них настоящему
рабочему человеку! Хозяин не хочет платить ему, если эту работу
выполняет машина. К ней можно приставить семилетнего парнишку
или девчонку, и они отлично будут помогать машине по шестнадцать
часов в сутки за жалкий фартинг и десяток тумаков в придачу.
Стыдно сказать: господа в парламенте разрешили брать на фабрики
детей с пятилетнего возраста... И все это наделали чертовы
машины!
   Толпа глухо шумела, подходя к главным воротам. Здесь, у этих
знакомых, ненавистных ворот, шествие остановилось. Обширный двор
и цехи всех фабрик были как вымершие. С неба падали снежинки,
постепенно превращавшие двор в ровную нехоженую целину. Ворота
были заперты изнутри. Во дворе перед воротами расхаживали
толстый констебль и два его помощника.
   Люди забарабанили в чугунные ворота. Констебль вышел из
калитки на улицу и обратился к рабочим. Вместо общепринятых слов
человеческой речи он издал несколько лающих звуков, означавших,
что народу следует разойтись по домам и что на фабрику их
сегодня не пустят.
   Из фабричной конторы спешил к воротам маленький человечек в
парике с косицей. В руках он держал лорнет [очки, которые приставляют
к глазам, держа за ручку, прикрепленную к оправе] и тетрадь с
какими-то списками.
   - Старший приказчик хозяина, - зашептали в толпе, - тот, кто
хочет заменить наши руки железными машинами!
   Высоким, тонким голосом, приложив лорнет к глазам, приказчик
закричал собравшимся:
   - Что за сборище? Если вы решили работать, приходите утром,
по одному. Скопом я вас не пущу. А сейчас будьте благоразумны,
расходитесь по домам!
   Внезапно перед воротами выросла фигура человека, похожего на
кромвелевского проповедника. Снежинки падали на его седые
всклокоченные волосы.
   - Люди! - закричал он пронзительно. - Не слушайте изверга!
Это он вместо божьих душ ставит в цехи железные машины, эти
порождения сатаны. Они питаются человеческой кровью. Жертвы их
неисчислимы. Следом за машинами крадутся голод, нищета, увечье.
Сокрушим изделия Вельзевула! Вперед, храбрецы, вперед, братья,
за мной!
   Пока оратор с жаром обращался к толпе, небольшой смуглый
человек в сопровождении нескольких ловких мальчишек быстро
перелез через ограду и оттолкнул приказчика от ворот. Человек
одним ударом лома отодвинул тяжелый засов. Констебль и его
помощники были сбиты с ног толпой, ринувшейся в ворота.
Несколько клерков и мастеров выскочили было из конторы на
помощь констеблю и старшему приказчику, но в нерешительности
остановились на полдороге. Приказчик, потерявший лорнет и
тетрадь, благоразумно ретировался за их спины и теперь криками
побуждал их к наступательным действиям. Помощник констебля
вынырнул из толпы, вскочил на верховую лошадь и помчался галопом
вверх по Соборной улице.
   Люди уже взламывали двери цехов. Звенели выбитые стекла,
сыпалась штукатурка, трещали двери. Послышались удары по металлу
и треск разрываемых тканей, еще натянутых на станочные рамы.
Машины, ящики, двери, даже скамьи и табуреты - все разлеталось
под ударами молотов.
   Тем временем смуглый человек, открывший ворота, ловко
взобрался на чердак суконного цеха и, склонившись над грудой
тряпья, высек огонь. Вскоре из чердачных
окон вырвались красные языки огня с чадным, черным дымом.
   В этот миг пара взмыленных храпящих лошадей внесла в ворота
легкий желтый шарабан. Не дожидаясь, пока кучер перехватит вожжи
и остановит экипаж, седок соскочил на землю. Глазам его
представились испуганные клерки, прижавшиеся к стене конторы, и
объятые яростью женщины и дети во дворе.
   - Норвард! Управляющий! Смерть ему, смерть! - послышались
крики.
   В управляющего полетели камни.
   Вообразив, что перед ним только эти слабые противники, Норвард
ринулся со шпагой в толпу и, нанося направо и налево свистящие
удары по головам, ворвался в дверь кирпичной пристройки
прядильного цеха, откуда доносился треск ломаемых машин. Здесь
суровые, молчаливые люди били молотами по рычагам и кривошипам
передаточных механизмов. Увидев их, Норвард стал пятиться к
двери. Перед ним выросла фигура длинноволосого проповедника.
Управляющий выхватил пистолет... Рабочие подались вперед,
прикрывая своего вожака. В дюйме от головы Норварда просвистел
топор. Пронзительно завизжав, управляющий на четвереньках, с
обезьяньей ловкостью выскочил из пристройки.
   Очутившись снова на дворе, он увидел толпу женщин, бегущих из
суконного цеха, уже охваченного пламенем. По соседству пылал
канатный завод. Три конные упряжки пожарной команды, подминая и
расталкивая встречных, влетели в открытые ворота, а за оградой
уже заблистали штыки и мундиры королевских драгун. Солдаты
окружили весь участок и хватали разбегавшихся рабочих. Норвард
осыпал их бранью и проклятиями.
   В глубине двора, у здания красильной, группа самых
непримиримых разрушителей еще продолжала размахивать молотами.
Заметив их, офицер подал команду своим стрелкам. Щелкнули курки.
Грянул залп. Снег окрасился кровью. Отчаянно вскрикнули женщины,
кто-то застонал... Солдаты перезаряжали ружья. Несколько драгун
бросились преследовать последнюю группу рабочих; отстреливаясь
из охотничьих ружей, они отходили к реке. Их вожак показал рукой
на баржу у причала. Взбежав на нее, человек десять - двенадцать
кинулись с баржи в ледяную воду. Вслед им раздался повторный
ружейный залп, но беглецы уже достигли противоположного берега и
скрылись в ночном мраке.
   Во дворе валялись части исковерканных машин, ломы, топоры,
охотничьи ружья, шляпы, обрывки холста, тлеющая пряжа. Громко
стонали раненые. Драгуны повели к воротам хмурую толпу
арестованных - по неумолимому королевскому закону
[королевский закон 1769 года карал смертной казнью за
разрушение цехов и машин], этих людей ждала виселица...
   Смуглый человек, успевший поджечь несколько строений
"Бультонской мануфактуры", услыхал первый залп, сидя под
стропилами красильного цеха. Пора было и ему подумать о
спасении! Он быстро сорвал с себя тлевшую куртку и передник
ремесленника. Под ними оказался нарядный камзол, перехваченный
поясом с дорогим испанским кинжалом и тяжелым пистолетом. Из-за
пазухи он достал бархатный берет и прикрыл им свои волнистые
волосы, а на левую руку надел свинцовую перчатку.
   Констебль уже взбирался на чердак, где ремесленник только что
закончил свое превращение в нарядного джентльмена. Три помощника
констебля стояли внизу, под стремянной лестницей.
   Едва полицейский, нагнувшись, полез в темноте под стропила,
переодетый человек нанес ему удар рукоятью пистолета. Тело
полицейского неподвижно растянулось на чердачном полу. Человек в
камзоле высунулся в окно.
   - Спешите сюда, - крикнул он вниз, - здесь еще кто-то прячется!
   Трое полицейских заторопились наверх. Как только последний из
них взобрался по лестнице, человек в камзоле соскочил вниз и,
оттолкнув лестницу, подошел прямо к Норварду.
   - Сэр, - указал он пистолетом на покинутый чердак, - пошлите
туда солдат. Там еще прячутся эти разбойники.
   Пока Норвард распоряжался, незнакомец спокойно вышел из ворот,
властно раздвинул цепь солдат и уже на улице обернулся. По
чердачному окну залпами стреляли солдаты...
   Незнакомец завернул в переулок и заметил во дворе какого-то
дома несколько оседланных лошадей под охраной солдата. Беглец
подошел к коновязи и резко приказал солдату подвести его коня.
   - Вашего коня? Вы ошиблись, я вас не знаю, ваша честь!
   В следующее мгновение солдат лежал на земле, сбитый с ног
ударом свинцовой перчатки. Незнакомец выбрал коня, подтянул
спущенную подпругу и взнуздал лошадь. Выехав на темную боковую
улицу, он погнал коня галопом и скакал несколько миль до
гостиницы "Белый медведь". Сдав во дворе лошадь, как знатный
путешественник, незнакомец не зашел в гостиницу, а отправился дальше
пешком и добрался до противоположной окраины города. Он постучал
в окно первого этажа большого кирпичного дома на Чарджент-стрит.
   - Это вы, мистер Ханслоу? - спросил его женский голос. - О,
какой на вас сегодня красивый камзол!
   - Скажите, миссис Бингль, когда возвращается из школы ваш
Томас?
   - В субботу он приходит в полдень, а утром в понедельник
опять уходит в пансион мистера Чейзвика на целую неделю. Завтра
суббота, он придет. Зачем он вам понадобился, сэр?
   - Хочу дать ему одно поручение. Я прошу, отпустите его завтра
со мной на весь день. Кстати, если утром явится один старик,
разбудите меня, пожалуйста!


   Постоялец миссис Бингль не успел проспать и трех часов, как
среди ночи раздался стук в наружную дверь.
   Мистер Ханслоу, по-видимому, привык спать с чуткостью лесного
зверя: он сразу вскочил с постели и облачился в темноте с
необычайной быстротой. Только вместо нарядного камзола он надел
поношенный, выцветший и латаный костюм старьевщика и торопливо
обмотал тряпкой кисть левой руки.
   - Проснитесь, мистер Ханслоу! - крикнула хозяйка не совсем
довольным тоном. - Старик, которого вы ожидали, уже явился...
Сейчас пять часов утра, - добавила она укоризненно.
   - Нет, меня ты не ждал, Ханслоу! - произнес уже в комнате
жильца чей-то осипший голос. Вошедший прикрыл дверь и тяжело
опустился на стул. - Зажги-ка свет, мистер Ханслоу, да принеси
мне поесть и переодеться.
   - Как, это вы, Меджерсон? - удивился хозяин. Он зажег свечу
и поставил ее на стол. - В хорошеньком же, однако, виде! Как вы
пробрались по улицам незамеченным? Нет ли погони?
   - Да, мне, конечно, не следовало идти к тебе, Ханслоу, но
ищеек я обманул; кажется, хвоста за мной нет. Рассвет
занимается, я не мог оставаться дольше на улице в этом наряде.
Кроме того, я голоден и страшно озяб.
   Хозяин поставил перед гостем тарелку с холодной бараниной и
налил из фляжки стакан тодди [шотландский напиток: водка,
подслащенная сахаром и разбавленная кипятком]. Кастрюлю
с горячей водой для это