кружительным кручам группами и
в одиночку спешили остальные разбойники, покончившие с замком.
   Трусливый коррехидор возопил о пощаде. Он в слезах напомнил
Бернардито, что мать кабалеро ни в чем не терпела нужды во время
ее заключения.
   "За это я не повешу тебя, а отрублю голову", - сказал
Бернардито.
   И синьор коррехидор в ту же минуту был обезглавлен.
   Бернардито подошел к помертвевшему дону Сальватору и сказал
так, чтобы его слышали все товарищи:
   "Изменник и предатель Испании, торгаш испанскими вольностями,
слуга чужеземцев-насильников, грабитель соотечественников,
убийца Долорес и Рамона, от имени нашего братства мстителей я
приговариваю тебя к смерти!"
   И тогда друзья Бернардито бросили дона Сальватора и его сына
Родриго в отравленную пещеру. Лаз в эту пещеру разбойники
замуровали, завалили обломками скал. Верно, страшны были
видения, терзавшие жестокого гранда, пока сердце его не
разорвалось и отравленная кровь не свернулась в жилах!
   Так молодой Бернардито, которому было тогда всего двадцать лет
от роду, победил своих могущественных врагов и утолил жажду
мщения, сжигавшую его сердце. Под высокой скалой он похоронил
свое кровавое знамя и велел высечь на скале такие слова:
   "Здесь покоятся останки благородного синьора Рамона де Гарсия,
погибшего безвинно и отмщенного другом своим Бернардито Луисом
эль Горра".
   А на следующую ночь Бернардито оделся крестьянином и приехал
на муле в свой родной городок. Он разыскал погребок Пабло
Вильяса и постучал в запертое окно. Недовольный и заспанный
хозяин, открыв дверь, очень удивился при виде неизвестного
крестьянина, который молча сунул в руку виноделу небольшой
сверток и сразу же удалился. В свертке оказался чудесный алмаз в
золотой оправе и мешочек с дукатами, а вложенная записка
гласила: "От спасенного тобою Бернардито".
   Старухи мавританки уже не было в живых, поэтому прямо от
домика винодела предводитель братства вернулся в горы.
   - Дядя Тобби, а что стало с ним потом?
   - Потом? Он собрал своих братьев и сказал им, что сполна
уплатил по счету обидчикам, гонителям и немногочисленным
благодетелям. Он сказал также, что теперь братья вольны избрать
себе другого предводителя, ибо его - самого Бернардито - отныне
ожидает иная дорога, чем простой разбой ради обогащения.
Богатство не манило Одноглазого Дьявола. Сам обездоленный,
гонимый, лишенный отечества, семьи и друзей, он объявил братьям,
что намерен уйти в море и будет, сколько хватит у него сил и
умения, помогать таким же неправедно гонимым настигать своих
обидчиков и преследователей.
   - А что ответили ему братья?
   - Никто не подал голоса против Бернардито... Все
согласились уйти вместе с ним в открытые моря, чтобы стать
вольными корсарами. В то же утро все товарищи Бернардито
навсегда покинули родную Испанию на "Толосе" старого Христофоро.
Очень скоро им посчастливилось захватить бригантину
португальских работорговцев,
и... началась для Бернардито пиратская жизнь, которая тоже не
принесла ему ни счастья, ни радости.
   Свыше двадцати лет носился по волнам капитан Бернардито,
сменил шесть кораблей и потерял до единого всех своих прежних
товарищей. Давно погибли в жарких боях все члены братства
мстителей, и даже стеклянный глаз капитана выбила щепка,
отлетевшая при взрыве одного из кораблей. Последним умер от
старости отец Симон, уснувший прямо за столом, оставив недопитым
стакан подслащенного хереса...
   - Скажи, дядя, а удавалось Одноглазому Дьяволу выручать из
беды обиженных и гонимых людей, как он того хотел?
   - Эх, сынок! Бернардито понял очень скоро, что почти весь
божий свет состоит из таких людей и не корсарством нужно
сражаться со злом, которое правит миром! Корсар - это все-таки
разбойник, и многие из экипажа Бернардито думали больше о
поживе, чем о чужой доле... Не будем пока толковать об этом! Вот
спасемся с этого острова, уплатим еще один старый должок, а
там... посмотрим, может быть, и наши силы еще пригодятся
где-нибудь на доброе дело! Впрочем, кое-когда и корсару
Бернардито случалось помогать в беде добрым людям. Немало
несчастных рабов, белых и цветных, получили свободу из его рук.
И некоторые стали его друзьями надолго. Был такой славный
греческий матрос из Пирея, Георгий Каридас... Одноглазый спас
его из рук бессовестного тунисского пирата... Была красавица
Зоэ... Ее удалось вырвать у работорговцев... и она, сынок,
полюбила старого Бернардито!.. Вспоминаю еще земляка Бернардито,
верного человека Фернандо Диаса, спасенного от виселицы... Да
трудно упомнить всех за первые два десятка лет... А потом...
потом Одноглазый Дьявол, на свою беду, встретил и спас... злодея!
   - Какого злодея, дядя Тобби?
   - Э, сынок, это уж новая сказка! Да больно сильный идет нынче
дождь, все равно придется нам сидеть с тобою взаперти. Вчера я
как раз собирался рассказать тебе про Леопарда. Так вот, плыл
однажды Одноглазый Дьявол на своем черном корабле. Вдруг увидел
он на берегу высокую скалу...
   Сильный порыв ветра распахнул дверь, и Остроухий попятился от
ворвавшегося в хижину вихря с дождем. Уши собаки навострились, и
шерсть поднялась дыбом на спине. Сквозь завывание бури обитатели
хижины отчетливо различили долгий, странный звон и протяжный
вой, который сливался с ревом ветра. Бернардито вскочил и
схватил со стены штуцер.
   - Звук сигнальной трубы и... корабельного колокола! -
пробормотал он. - Как же я не догадался еще ночью!..
   Надев старый парусиновый плащ, он велел мальчику сидеть тихо,
не зажигать огня в очаге, а сам кликнул собаку, спрятал оружие
под плащом и быстро вышел в ливень и бурю.



                           12. В ГОЛУБОЙ ДОЛИНЕ

   Шел 1778 год... Грозовые зарницы освободительной войны
полыхали над Новым Светом. Народ в заокеанских колониях
британской державы взялся за оружие, утверждая свое право на
государственную независимость. Труженики-переселенцы, некогда
бежавшие в Новый Свет из Европы от нищеты и притеснений,
обманулись в своих ожиданиях лучшей доли: в американских
колониях Англии они нашли те же суровые британские законы,
жестоких губернаторов, кабальное рабство и всевозможные
запреты. Истощилось терпение народа, и он восстал. Суровые
фермеры, свободолюбивые ремесленники и рабочие, мелкие
торговцы-горожане, охотники-трапперы, чернокожие рабы виргинских
плантаторов и свободные негры северных колоний штурмовали
британские форты, топили вооруженные королевские суда, отбивали
города у британских губернаторов. Обильный лесом, озерами и
степями материк, берега которого всего за три века до этой войны
увидел с борта своей каравеллы дерзкий генуэзец Колумб, окутался
пороховым дымом сражений.
   Его величеству королю Георгу III требовалось много солдат для
усмирения повстанцев. Регулярных полков не хватало, и Англия
покупала на свои тяжеловесные фунты и гинеи пушечное мясо в
германских княжествах. Тысячи молодых немцев из Гессена,
Саксонии и Вюртемберга, оставив плуги и ремесленные инструменты,
со вздохом напяливали на себя английские мундиры. Проданные
своими курфюрстами и герцогами, эти немцы-волонтеры наполняли
трюмы английских кораблей и находили за океаном скорую смерть от
метких пуль повстанцев... Искали британские генералы союзников и
среди индейских племен Америки. И разгоралась под Бостоном и на
Потомаке, под Филадельфией и на реке Делавер ожесточенная борьба
не на жизнь, а на смерть.
   С побережья Атлантического океана, с территории уже обжитых
старых штатов Новой Англии, пламя войны перекинулось и на запад,
в глубь материка, за Аппалачские горы, туда, где редкие фактории
и поселки белых терялись среди девственных лесов и где, по
королевскому закону, земли принадлежали короне и колонистам
вообще запрещалось селиться. Правда, запрет этот уже нарушали
смелые скваттеры - так называли в Америке тех поселенцев, кто
самовольно захватывал участок свободной земли.
   И богатыми же были эти девственные земли за Аппалачами!
Широколиственные дубравы и хвойные леса, обильные дичью и пушным
зверем; полноводные реки, где рыба ловилась не пудами - тоннами;
заливные травянистые луга и моховые болота - царство лосей и
оленей; а в низовьях реки Огайо и по ту сторону Миссисипи -
необозримый океан прерий со стадами бизонов!
   Эта прекрасная земля веками кормила древних своих хозяев -
индейцев. Индейские племена алгонкинов, ирокезов и сиу
дружелюбно встретили белых пришельцев - сначала французов и
испанцев, а потом английских торговцев пушниной.
   Дети лесов и вольных степей, индейцы доверчиво помогли
появившимся здесь из Канады французам исследовать страну. Они
привели французов к Отцу Вод - к великой реке Миссисипи - и
раскрыли перед их глазами все сокровища своей родины. Они
научили пришельцев выращивать новый злак - маис, более двадцати
видов которого сеяли индейцы-ирокезы на своих небольших пашнях,
отвоеванных у вековых лесов. Много охотничьих тайн поведали
индейцы бледнолицым братьям, поясняя, как следует разумно и
бережливо охотиться, не истощая запасов дичи.
   Белые люди много узнали, они сохранили индейские названия рек
и долин, озер и горных хребтов, но стали беспощадно истреблять в
этих угодьях... самих хозяев! То кровавым разбоем и насилием, то
гнусным обманом они отнимали у доверчивых и честных индейцев
огромные территории. Англичанин Уильям Пенн "приобрел" у
индейцев всю территорию штата Пенсильвания за несколько десятков
долларов, вполне успокоив этой "сделкой" свою квакерскую
совесть. А голландский купчина Минюйт "купил" весь остров
Манхэттен, заплатив индейцам товарами стоимостью в... двадцать
четыре доллара! За эту цену он получил сорок две тысячи акров
земли, той самой, где потом раскинулся город Нью-Иорк...
   Но даже и такие "сделки" были редкостью: племена
индейцев-алгонкинов, обитавшие на побережье Великой Соленой воды
- Атлантического океана, - были к началу XVIII столетия попросту
истреблены, а их остатки вытеснены за Аппалачи.
   Теперь, ко времени событий этой повести, белые колонисты,
продвигаясь на запад, кое-где захватывали новые индейские земли
уже за Аппалачами... Торговцы пушниной спаивали индейцев ромом
и, скупая за бесценок "мягкое золото", наживали сказочные
барыши. За торговцами шли в леса слащавые
проповедники-миссионеры, а от тех не отставали солдаты: в лесных
и озерных просторах рядом с первыми пушными факториями и
поселками возникали небольшие, рубленные из бревен военные
форты...
   ...В Голубой долине, раскинувшейся в низовьях Огайо, белые
поселенцы валили вековой лес. Работали они под присмотром солдат
в красных мундирах. Нежный шорох листвы заглушался веселым
перезвоном топоров и взвизгиванием пил. Пышные кроны
подрубленных ясеней, дубов, кленов и серебристых елей со свистом
рассекали воздух. По лесистым склонам фермерские лошади волокли
бревна в долину Голубого потока, к берегу Серебряной реки.
   Эта река несла свои чистые, поистине серебристые воды в
прозрачный Уобеш, нижний приток привольного Огайо. На крутом,
обрывистом берегу, при впадении Голубого потока в Серебряную
реку, возникало новое, еще никогда не виданное здесь
сооружение...
   Гряда невысоких холмов плавно нисходила к реке и здесь, на
самом берегу, как бы в последнем усилии взметнулась ввысь
одиноким крутым холмом. На этом-то холме, господствующем над
всей местностью, спешно возводился военный форт. С плоской
вершины открывались во все стороны величавые просторы лесов. Они
тянулись и к западу, где в трехстах милях отсюда несла свои воды
могучая Миссисипи, за которой простирался зеленый океан прерий.
   Под холмом, на берегу Голубого потока, прятались в тихой
лесной зелени свежесрубленные постройки. Это были жилые дома
небольшого поселка белых людей, появившихся здесь несколько лет
назад.
   Неподалеку от строящегося форта поселенцы, подгоняемые
солдатами, разгружали речную баржу. Колеса нескольких орудий уже
оставили глубокие борозды на прибрежной гальке. За амбразурами
дубового частокола артиллеристы устанавливали пушечные стволы на
тяжелые лафеты.
   Всадник в широкополой шляпе и просторной блузе подскакал к
холму, где строился форт. Вороной мустанг, лишь недавно
прирученный, скосил огненный глаз на английского драгунского
офицера. Держа треуголку в руке, тот стоял у мостика через
свежевырытый крепостной ров.
   - Ваши солдаты, господин капитан, - обратился к нему всадник, -
разбирают срубы недостроенных домов наших фермеров. Здесь
достаточно лесу на свободных землях. Прошу вас прекратить этот
произвол.
   - Мои солдаты, мистер Мюррей, имеют приказ губернатора, сэра
Гамильтона, за три недели достроить форт Голубой долины. Сейчас
война. Я беру все, что мне нужно брать.
   - Насколько я вас понял, господин капитан Бернс, вы
отказываетесь уважать чужую собственность и чужой труд? Эти люди
в долине - не ваши рабы!
   - Я действую, как считаю нужным. Вы поселились здесь
самовольно и незаконно, на землях британской короны. Поэтому,
если понадобится, я прикажу не только разобрать дома для наших
фортификационных блокгаузов, но и выселить из округи этих людей.
   - Капитан, вы испытываете терпение наших мирных жителей. Всех
фермеров поселка вы заставили прекратить полевые работы. Лошади
конфискованы для ваших нужд. Солдаты бесчинствуют в поселке.
Должен вам сказать со всей серьезностью: даже среди нас,
нейтральных американцев, ваши действия не повышают симпатий к
войскам короля!
   - Мистер Мюррей, а я, в свою очередь, со всей серьезностью
предостерегаю вас против подобного тона со мной. Мне неизвестно
слово "американцы". Я знаю только разношерстных заокеанских
колонистов. Участвуют ли они в бунте или сохраняют нейтралитет -
все равно они остаются подданными короля. Бунтовщиков ждет
виселица, а вам, как и любому скваттеру, я... не советую
вмешиваться в распоряжения английского командования. Сержант
Лино! - крикнул офицер куда-то вверх. - Что там белеет на реке?
   - Какое-то судно под парусом приближается с низовьев,
господин капитан, - ответил с вершины холма рыжеусый сержант
наблюдатель.
   - Позовите ко мне лейтенанта Шельтона, - приказал комендант
форта и пошел к реке, не обращая внимания на всадника.
   Тот в гневе повернул коня и коротким галопом поскакал к
домикам поселка. Преодолев небольшой подъем, лошадь принесла
седока к двухэтажному деревянному дому. Мюррей поднялся на
нижнюю веранду, оплетенную молодыми, еще нежными и тонкими
побегами дикого винограда.
   - Эми! - крикнул он с порога. - На реке виден парус. Едем
скорее, твоя лошадь уже оседлана!


   Два всадника шли на рысях вдоль берега навстречу судну с
низовьев Серебряной реки. Рядом с вороным жеребцом Мюррея
танцевал под дамским седлом длинногривый испанский конь
золотистой масти. Темно-синяя амазонка всадницы развевалась на
ветру. Тяжелые шелковые складки, шурша, скользили по конскому
крупу.
   Большой речной баркас под двумя парусами двигался вверх по
реке. Уже были видны длинные весла гребцов. Кто-то приветственно
махал шляпой, стоя на крыше каюты. Завидев всадников, рулевой
повернул баркас к берегу. Ракушки и галька заскрежетали под
днищем, и несколько пассажиров нетерпеливо спрыгнули на песок.
Вслед за ними на берег были переброшены мостки.
   - Привет вам, друзья мои, привет в Голубой долине! -
взволнованно говорил Мюррей, протягивая руки навстречу молодому
джентльмену в сюртуке с морскими пуговицами и его спутнице,
хорошенькой леди в белой шали. - Дорогой Эдуард, миссис Мери,
наконец-то мы дождались вас! Слава богу, теперь вы дома... Но я
не вижу синьоры Эстреллы и маленького Диего. Здоровы ли вы? Как
перенесли этот опасный путь?
   - Прекрасно, никаких происшествий... - отвечал Эдуард Уэнт. -
Все в добром здравии. Синьора у себя в каюте, если можно так
назвать наши каморки на баркасе... А маленький Диего ждал, ждал
Голубую долину, да и уснул перед самым прибытием. Пойдемте на
баркас, леди Эмили, я представлю вас синьоре Луис эль Горра.
   Когда Эмили, нагнувшись, сошла по двум ступенькам в крошечную
каюту, она увидела старую испанку с черными проницательными
глазами. Старуха перекрестила вошедшую своей морщинистой рукой с
двумя рядами янтарных четок вокруг запястья и подвела к скамье,
покрытой старым плащом. Эмили разглядела в полусумраке каюты
лицо спящего мальчика лет десяти. Оно было узким и бледным;
длинные ресницы оттеняли закрытые глаза.
   - Наш Диего... Диего Долорес Рамон синьорито Луис эль Горра, -
шепотом произнесла старая синьора далеко не полное имя
маленького испанца, сына знаменитого корсара, погребенного на
далеком острове.
   Вместе с Уэнтом прибыл и бывший марсовый матрос с брига
"Орион", жизнерадостный и остроглазый Дик Милльс, которому в
продолжение пяти лет после рейса на остров упорно вспоминались
карие очи служанки леди Эмили - мадемуазель Камиллы Леблан.
   На берегу Эдуард Уэнт подвел к даме в амазонке
пятнадцатилетнего подростка с веснушчатым кончиком носа и
плутовскими глазами.
   - Скажите, леди Эмили, припоминаете ли вы этого бультонца? -
спросил моряк.
   - О, в Англии у меня было так мало друзей, что я никак не
могла бы забыть почтенного мистера Томаса Бингля! Здравствуйте,
мистер Томас! Как поживает ваша мамзель Микси?
   - Мамзель Микси вполне благополучна и сидит на привязи, -
отвечал за мальчика Эдуард Уэнт. - Маленькая чертовка доставляет
нам бездну хлопот, но она оказала неоценимую услугу при розысках
синьоры Эстреллы и маленького Диего...
   Пока Эмили вновь и вновь обнимала свою подругу Мери, жену
Эдуарда Уэнта, и их трехлетнюю дочку, мужчины отошли в сторону.
   - Вот, мистер Мюррей, как видите, доставил я к вам весь свой
ковчег не только без потерь, но даже и без особых приключений...
Могло быть труднее: война! Конечно, на пустынной Миссисипи ее не
так чувствуешь, но опасные встречи все-таки были... Однако я и
здесь вижу солдат? Вы ничего не писали мне о них.
   - Недавно сюда прибыла полурота королевских драгун. Командует
ими невежа и грубиян, некий капитан Бернс... Их послал военный
губернатор для надзора за поселенцами и постройки укрепления. В
нас, здешних пионерах, они не без основания видят врагов... Пока
пытаемся заверить их в нашем нейтралитете. Иначе нельзя: части
генерала Вашингтона слишком далеко. Сражения идут на востоке, на
обжитых землях, но поговаривают, что к зиме сюда проберется
отряд повстанцев.
   - Вот как! А соседи у вас есть? Я имею в виду белых.
   - Фактории в лесах и несколько английских фортов... Раньше
они были французскими, но с шестьдесят третьего года достались
англичанам. Из поселков ближе всех к нам Винсенс, на берегу реки
Уобеш, чуть выше впадения в нее нашей красавицы Серебряной реки.
   - Тоже английский?
   - Винсенс? Теперь да, но большинство жителей там французы.
Это уж не новое поселение, ему лет пятьдесят, место обжитое. Это
первая большая пушная фактория в здешних краях. Там построен
форт, довольно сильный. Охраняется тоже королевскими драгунами,
такими же невежами, как наши. Впрочем, обо всех этих делах
поговорим дома, когда отдохнете с дороги.


   Вскоре гостеприимный дом Мюррея наполнился шумом, возгласами
детей и звоном посуды. После веселого обеда хозяин поручил
женщин заботам своего компаньона, французского поселенца-пионера
месье Мориса Вилье, и пригласил Уэнта наверх, в кабинет.
   Панель из темного дуба, занимавшая две трети стен, делала этот
кабинет похожим на большую корабельную каюту. На полках стояли
книги современных французских и английских авторов, пытливых
умов своего блистательного и противоречивого века. Портрет Эмили
и копия Сикстинской мадонны Рафаэля висели на противоположных
стенах. Два охотничьих ружья перекрещивались на темно-красном
индейском ковре над диваном, покрытым медвежьими шкурами.
   Верхушки молодых деревьев уже успели подняться вровень с
окнами этой комнаты. Ветерок колыхал занавески на окнах, широко
распахнутых в сад.
   - Недурно для первобытной лесной глуши! - воскликнул моряк. -
Как же вам удалось создать здесь такую благо