тропе,
что змеилась пониже пещеры, послышались чьи-то осторожные шаги.
Тихонько выглянув, Бернардито увидел черного монаха, который,
озираясь и цепляясь за кусты, лез вверх, к пещере. Тогда
Бернардито быстро отбежал в дальний угол, взобрался под самый
свод и притаился. Он еще не успел достать из-за пазухи пистолет,
как голова монаха показалась у входа в пещеру; незнакомец зажег
свечу и начал осматриваться вокруг. Увидев разбитый горшок и
черную тряпку на полу, монах завыл и повалился на пол... Ты не
спишь еще, маленький Ли?
   - Что ты, дядя Тобби! Конечно, не сплю!
   - Тебе не страшно?
   - Немножко страшно, зато очень интересно!
   - А ты ничего не слышал в шуме ветра за окном?
   - Мне почудилось, будто кто-то стонет или воет... Но больше
ничего не слышно. Говори дальше!
   - Должно быть, и мне только почудилось... Ну, слушай! Монах
долго лежал распростертый на земле, и у нашего Бернардито уже
заныли мускулы ног от неудобной позы под сводами пещеры. Наконец
монах поднялся и поднес свечу к дыре под сдвинутым камнем. Он
порылся в земляной осыпи и вытащил оттуда небольшой ящичек,
которого Бернардито второпях не заметил. Спрятав ящичек в
дорожный мешок под сутаной, монах достал из кармана полотенце,
намочил его в ручейке, журчавшем неподалеку, и вернулся в
пещеру. Потом он укрепил свечу возле отверстия, обмотал себе рот
и нос мокрым полотенцем наподобие маски и стал ковырять киркой в
глубине дыры. После недолгих усилий он выпрямился и стал глядеть
на пламя свечи. Сначала она горела ровно, а потом огонек стал
тусклым, затрещал, и вдруг сама собою свеча погасла.
   Монах бросил кирку, плотнее прижал полотенце к лицу и
торопливо выбрался из пещеры. Бернардито сейчас же начал
спускаться. Он еще не добрался до пола, как ощутил во рту
сладковатый, неприятный вкус. Голова закружилась, и стены
тайника поплыли, словно они были из дыма. Он почти свалился с
каменного выступа, подхватил свою палку и, теряя сознание,
последним усилием ползком выбрался из пещеры на свежий воздух.
Его тошнило, руки и ноги сводило судорогой, и чистый холодный
воздух ущелья, как ножом, резал легкие. Бернардито кубарем
покатился по крутому склону и почти замертво упал у крошечного
водоема в зарослях орешника. Не успел он опомниться от падения,
как увидел перед самым носом дуло пистолета. Сиплый голос
произнес:
   "Отдай мне адское золото, бродяга, или черти в преисподней
зальют им твою жадную глотку!"
   С трудом приподняв голову, Бернардито увидел монаха с оружием
в руке и почувствовал, как другая рука в засаленном черном
рукаве обшаривает его нагрудную суму. Монах сорвал ее с
обессиленного кабалеро и вытащил из нее тряпицу окровавленного
шелка.
   Как ни слаб был Бернардито, но, увидев этот платок в чужих
руках, он разжал стиснутые зубы и вымолвил:
   "Бери золото, но отдай мне эту вещь!"
   Монах с любопытством разглядывал платок.
   "Это твой талисман, что ли?"
   "Нет, это мое знамя, под которым я должен победить или
погибнуть".
   "Кровь на нем еще свежая. Уж не от вчерашней ли она казни?
Кто ты такой, одноглазый бродяга?"
   "Мститель", - отвечал Бернардито.
   Монах протянул ему кружку воды. Язык с трудом повиновался
Бернардито, мозг был отуманен, но даже и в этом состоянии он
сообразил, что будь этот монах посланцем темного царства,
пригрезившегося ночью, он обходился бы без новенького пистолета
с надписью: "Париж, 1742 год". Кабалеро уже догадался приписать
свои ночные видения действию какого-то ядавитого газа,
проникавшего в пещеру сквозь щель и трещины в полу. Смутная
догадка, что хитрый монах может принадлежать
к разбойничьей шайке, о которой рассказывал старый пастух,
всплыла в мозгу Бернардито, и он пристальнее вгляделся в лицо
собеседника.
   "У тебя, бродяга-мститель, остался еще сатанинский металл. Ты
никуда не сможешь донести его, он все равно прожжет твои
карманы", - сказал монах, вновь поднимая пистолет.
   В это время трое овечьих пастухов показались на тропе, и
монах, не опуская пистолета, приложил палец к губам. Пастухи
сели неподалеку и принялись разводить костер.
   "Оставим в покое сатану и его детей. Тебе хватит того, что у
тебя лежит в суме", - прошептал Бернардито, садясь и ощупывая
свои карманы, полные золота.
   Незаметно он вытащил из палки отцовский клинок, отбросил им
руку монаха с оружием и вцепился в ворот доминиканцу, приставив
к его горлу клинок. Он увидел близко перед собою вытаращенные
глаза. Испытывая суеверное почтение перед черным одеянием
противника, Бернардито отпустил его и спрятал свой клинок.
   Пастухи повернулись на шорох в кустах и взяли в руки
здоровенные дубины. Бернардито и монах замерли на четвереньках,
искоса поглядывая друг на друга. Пастухи успокоились и опять
уселись у своего котелка.
   "Я сильно голоден", - пробормотал служитель церкви.
   "Пойдем к этим людям", - предложил Бернардито.
   "А ты их знаешь?"
   "Я здесь никого не знаю".
   Однако черный спутник предпочел потерпеть с трапезой, из чего
Бернардито заключил, что и он не слишком уверенно чувствует себя
в этих краях. Монах пересыпал золото из сумы Бернардито в свой
мешок и, взвесив его на руке, сердито пробормотал:
   "Проклятый Одноглазый Дьявол! Знаешь, кого ты ограбил? Это не
мое золото, а в твоих карманах осталось впятеро..."
   "Если это золото черта, - хладнокровно отвечал Бернардито, - то
оно попало в хорошие руки. Как тебя зовут, хитрый монах с
пистолетом?"
   "На больших дорогах меня когда-то звали отцом Симоном.
Неоперенный ты, видно, гусь, что не слыхал обо мне и тычешь мне
в горло свою детскую железку! Этим золотом ты подавишься,
птенец!"
   Глаз Бернардито сверкнул такой злостью, что монах попятился.
   "Не слишком давно я нанизал на эту железку пятерых
альгвазилов. Знай свои четки, монах, и ступай подобру-поздорову
своей дорогой!"
   "Сдается мне, что она у нас с тобой одна, - сказал монах
примирительно. - Да простит тебя святой Доминик за то, что ты
меня... гм... за то, что ты заставил меня поделиться с тобой! Но
скажи, как ты пронюхал про золото Гонзаго?"
   Бернардито не признался, что первый раз слышит это имя, и
отвечал уклончиво. Наконец голодные нищий и монах спустились в
долину.
   В убогом трактире, который посещался только пастухами,
погонщиками мулов и бродячим людом, оба сели за отдельный
столик. По соседству с ними за кувшином вина сидели два
крестьянина. Один рассказывал другому про вчерашнюю казнь.
Бернардито услыхал собственное имя, повторенное несколько раз.
Скрипнула дверь, два альгвазила вошли в трактир.
   "Архангелы!" - проворчал один из крестьян, поднял кувшин
над головой, и струйка вина полилась ему в открытый рот.
   "Эй, за столиком, - закричал альгвазил, - захлопни рот!
Поверни к нам лицо! Иди-ка к нам поближе!"
   Альгвазилы осмотрели и даже ощупали подошедшего. И лишь после
клятвенного заверения трактирщика, что перед ними находится не
переодетый Бернардито, полицейские отпустили крестьянина. Затем
один из альгвазилов достал бумагу и громко прочитал вслух
приметы преступника Бернардито Луиса эль Горра. Под конец они
объявили, что за голову живого или мертвого Бернардито
королевская казна выплатит тысячу дуро.
   В оглашенном документе ничего не говорилось о единственном
глазе кабалеро. Значит, ранение осталось неизвестным властям.
Теперь мудрено было узнать кабалеро Бернардито в одноглазом
оборванце с растрепанной бородкой!
   Нищий приблизился к альгвазилам, которые уже подошли к стойке
и бросили бумагу на прилавок. Приложив ладонь к уху, нищий
старческим голосом спросил, о чем толкует прочитанный документ.
   "Уж не собираешься ли ты, старина, поохотиться за Бернардито?"
- весело спросил альгвазил.
   "Смотри, как бы он не зашил тебя самого в белый мешок!" -
смеясь, поддакнул второй.
   "Налей-ка, хозяин, для пробы этого винца, - потребовал первый
страж. - Да поскорее! Синьор коррехидор велел через час вернуть
ему эту бумагу обратно. Он хочет послать ее в скоропечатню,
чтобы завтра она была в виде афиши расклеена на всех
перекрестках".
   Услышав эти слова, Бернардито взял с прилавка карандаш
трактирщика и незаметно написал несколько слов на отогнутом краю
бумаги. Альгвазилы выпили, повторили, расплатились за вино
одобрительным покрякиванием и, взяв свою бумагу, удалились с
важностью.
   Городской коррехидор, получив эту бумагу в собственные руки,
незамедлительно обратил внимание на следующие строки в ее нижнем
углу: "Синьор коррехидор! Если в тюрьме с головы моей матери
упадет хоть один волос, я повешу тебя на косах твоей дочери
Мигуэлы. Бернардито".
   Через час, когда целый отряд альгвазилов оцепил всю рыночную
площадь, нищий и монах уже пробирались горными тропами к
Барселоне.
   Прошло около двух недель после всех этих приключений. Поздно
вечером в рыбачьем домике, затерянном среди прибрежных гор
Каталонии, сидели за игрой в кости пять человек. За окнами гудел
штормовой ветер...
   Среди играющих выделялся человек в лиловом бархатном камзоле
и берете с пером. Его левый глаз закрывала черная повязка.
Трудно было определить его возраст, потому что единственный глаз
его сверкал молодо, а волосы поседели. Рядом сидел пьяный монах
с непокрытой головой. Его выбритую тонзуру на макушке окружали
жиденькие пряди всклокоченных волос. Толстенная библия торчала у
него из кармана, а на груди висело костяное распятие.
   Напротив кабалеро в берете играл сын хозяина-рыбака, молодой
Маттео Вельмонтес. Красная косынка, стянутая сзади узлом,
охватывала его курчавые волосы и спускалась на лоб до черных
густых бровей. Он был опоясан кушаком, из-за которого торчали
ручки двух пистолетов и двух ножей. Человек этот слыл за самого
ловкого контрабандиста на всем побережье, а отцу его, старому
Христофоро, принадлежал парусный баркас "Толоса".
   Облокотившись на стол изувеченной левой рукой с тремя
обрубками пальцев, метал кости смуглый, как мавр, андалузец с
курчавой бородкой и могучей волосатой грудью. Звали его Антонио
Карильо. Был он некогда славным тореадором, любимцем севильской
арены. В злополучный для него день бешеный бык, по счету
одиннадцатый из тех, что были уложены им на песок в течение
одной праздничной корриды [коррида - состязание тореадоров, бой быков],
распорол ему бок и изуве...

                     ### часть текста утеряна ###

   ...ля был устроен праздник. Девушки убрали корабль цветами, и он
тронулся в обратный путь, провожаемый приветственным хором.
   Когда кредитор капитана, барселонский купец Прентос, отец
презренного Хуанито, узнал о богатствах чудесного острова, он
втайне снарядил три корабля, посадил на них вооруженных
головорезов и предложил капитану вести эту армаду к острову.
Честный капитан отказался наотрез. Он знал, чем это грозит его
друзьям-островитянам: все население острова обречено на гибель,
селения будут преданы сожжению, храмы - беспощадному расхищению.
Он не мог стать убийцей целого народа!
   И вот тогда подлый Прентос сочинил донос на благородного
капитана, обвиняя его в измене королю. Капитана заключили в
тюрьму и пять суток пытали, чтобы выведать путь к острову. Но
капитан не выдал своей тайны и на пятую ночь умер от пыток. Дом
его и имущество были конфискованы и за бесценок достались купцу
Прентосу. Когда люди купца пришли в дом, три сына капитана
взялись за шпаги. В короткой схватке двое из них были заколоты,
лишь младшему, Алонзо, удалось бежать. Обеих дочерей капитана
королевские слуги заточили в монастырь. Жена его от горя
лишилась рассудка и была найдена мертвой на берегу, у самого
трапа осиротевшего корабля...
   - Дядя Тобби, ты, верно, забыл, что Бернардито играет в кости
у рыбаков и что пятый игрок...
   - Верно, мой мальчик, я совсем заговорился о добром капитане
и не сказал, что пятый игрок, юноша с девичьим лицом, и был
младшим сыном капитана. Звали его Алонзо де Лас Падос.
Выброшенный на большую дорогу, он повстречался с отцом Симоном и
теперь швырял кости, подзадоривая других игроков.
   Когда очередь бросать пришла к Бернардито, он отложил кости в
сторону и вгляделся через низенькое оконце в ночной мрак. За
уступами береговых скал бушевало море, и пенные гребни возникали
в свете луны, как вспышки белых зарниц на воде.
   "Синьоры! - обратился он к играющим. - Прошу тишины! Мы
вступаем в суровое братство по оружию. Перед нами еще долгие
часы ожидания, потому что баркас Христофоро вряд ли вышел в
такую бурю с Минорки [Минорка - остров в Балеарском архипелаге
(Средиземное море)]. Прекратим игру и скрепим наш союз. Мы еще
мало знаем друг друга, между тем наше братство должно быть
вечным. За отступничество - смерть! Есть еще время для
слабодушных уйти отсюда с миром, пока не сказано последнее
слово".
   Игроки бросили кости. Бернардито был по годам самым младшим
из них, но голова его успела поседеть от пережитого, и какая-то
внутренняя сила подчиняла ему всех этих людей, столь не похожих
один на другого.
   Бернардито развернул свое печальное знамя, уколол себе руку
кинжалом и кровью написал на чистом пергаменте слова клятвы.
Затем он подозвал Маттео Вельмонтеса. Коротко рассказав о своей
беспокойной жизни контрабандиста и моряка, Маттео, с общего
согласия, тоже закрепил кровью на пергаменте принадлежность к
новому братству. За ним это сделали Антонио Карильо, Алонзо де
Лас Падос, и, наконец, очередь расписаться дошла до отца Симона.
   "Объясни братьям, кто ты и чье золото попало в наши руки", -
приказал Бернардито.
   "Друзья, - сказал монах, - священный сан запрещает мне
клясться в чем-либо, кроме как в верности истинной церкви.
Выслушайте мою историю и считайте меня и без кровавой подписи
своим братом до конца моих дней. В этом я целую крест перед
вами!"
   Старик рассказал, что когда-то в молодости, он любил девушку
и обвенчался с нею против воли отца, человека гордого и
жестокого. Отец лишил его наследства и изгнал из дому. Однажды,
мчась верхом на коне по узкой горной дороге, неподалеку от
родных мест, он наскочил на встречного всадника и вышиб его из
седла. В ночной темноте пострадавший выхватил шпагу, и молодой
человек, спешившись, вступил в драку и убил незнакомца. Принесли
факелы, и он узнал в убитом родного отца. Потрясенный своим
поступком, он принял монашество код именем отца Симона. Двадцать
лет провел он в посте и молитве, замаливая свой грех, усердно
читая священные книги и сочинения отцов церкви. Как-то раз,
вступив с неким ученым служителем святейшей инквизиции в
богословский спор, он зашел так далеко, что схватил попавший под
руку том сочинений блаженного Августина и одним ударом увесистой
книги вышиб дух у своего оппонента. В великом смятении отец
Симон бежал в леса. Во сне он увидел, что святой Петр уговорил
господа отпустить грешнику его старую вину: видать, и привратник
рая не больно жаловал отцов-инквизиторов!
   Очень скоро отец Симон оказался у лесного костра разбойников
из шайки старого Гонзаго, наводившей ужас на путешественников в
горах Италии, Франции и Испании. Пристав к этой шайке, отец
Симон делил с бандитами их буйную жизнь, отпуская заранее грехи
и сам наверстывая упущенное за двадцать лет поста и воздержания.
Длилось это, пока королевские мушкетеры Людовика XV не
разгромили шайку во французских Пиренеях.
   После долгих скитаний несколько уцелевших разбойников
добрались с награбленным золотом до Каталонии с намерением сесть
в Барселоне на корабль и отплыть в Геную. Ночь застала их на
горной дороге, и они заночевали в укромной пещере среди скал.
Отец Симон, приложившийся накануне к бутылке с особенным
усердием, почувствовал ночью тошноту, выбрался из пещеры и целую
ночь пролежал у ручейка, странно разбитый и преследуемый
зловещими сновидениями. Когда рассвело, он вернулся в пещеру и
застал страшную картину: его товарищи лежали мертвыми. Только
один Пабло Вильяс, валявшийся у самого входа, подавал еще слабые
признаки жизни.
   "Пабло Вильяс? - переспросил Бернардито. - Не тот ли это
Вильяс, что содержит винный погребок в моем городе?"
   "Тот самый, - подтвердил отец Симон, - и он не содержал бы
сейчас этого заведения, если бы я за ноги не вытащил его из
пещеры и не отпоил молоком у пастухов. Эти пастухи объяснили,
что в пещере живет сам дьявол и душит людей, забредающих к нему
в гости".
   Очнувшийся Пабло в священном ужасе от всего, что ему
привиделось ночью в пещере, решил махнуть рукой на золото,
которое еще оставалось в сумках мертвых товарищей, и начать
честную жизнь винодела. Отец Симон, сохранивший при себе мешочек
дукатов, был случайно опознан на улице одним из купцов,
ограбленных шайкой Гонзаго, и поспешил покинуть эти края.
   Прожив пять лет в Италии, отец Симон исчерпал свой золотой
запас и задумал проверить, не уцелело ли в каталонской пещере
сокровище Гонзаго. Добравшись до этого опасного места, он нашел
в пещере два скелета в сапогах, сгнившие сумы с золотом и ржавое
оружие. В пещере стоял тяжелый запах какого-то газа.
   Монах сходил в городок, принес с собою глиняный горшок и
кирку, а затем, обмотав лицо мокрой тряпкой, обследовал пещеру.
Он заметил, что ядовитый газ поступает сквозь щель в углу. Монах
плотно забил глиной эту щель, а рядом выкопал яму. Завернув
половину червонцев в черную тряпку, он всунул этот сверток в
горшок, нарисовал на нем известью череп и опустил в дыру.
Покончив с этим, отец Симон бросил взгляд на кости своих бывших
товарищей, вздохнул и решил по-христиански предать эти бренные
останки земле. Коснувшись ребер старого Гонзаго, он нащупал под
остатками одежды шкатулку, окованную серебром. В ней оказалось
двадцать девять сияющих алмазов, один крупнее другого. Но монах
все сильнее чувствовал признаки отравления: слишком долго он
пробыл в пещере. Почти теряя сознание, он поспешно бросил
шкатулку в тайник, закидал яму щебнем и завалил сверху тяжелым,
камнем. Оставив кости разбойников, отец Симон еле выполз на
свежий воздух с мешком червонцев. Этого золота оказалось
достаточно для пяти лет развеселой жизни во Франции и Италии, а
в июле 1742 года монах снова пустился в путь, чтобы пополнить
текущий запас. Остальное было уже известно слушателям из
рассказа Бернардито; все золото и драгоценности новые друзья
сложили вместе и вверили охране сурового мстителя - предводителя
братства...


   Следующей ночью на баркасе старого Христофоро Вельмонтеса
пятеро братьев-мстителей отплыли к турецким берегам, держа курс
на Стамбул.
   Неделей раньше туда же вышел из барселонской гавани тяжело
нагруженный товарами корабль "Голиаф". На борту его находился
сам владелец судна, купец Прентос, виновник гибели всей семьи
молодого Алонзо. Старый Прентос взял с собою в это плавание и
своего сына Хуанито, труса и негодяя, оклеветавшего дона Рамона
и Бернардито.
   Трудно пришлось братьям-разбойникам на утлом баркасе во время
августовских штормов на Средиземном море! Старый Христофоро,
Маттео и Бернардито были опытными моряками, но оба других члена
братства только учились управлять парусами и держать курс по
звездам и солнцу, так как компаса у них не было. Шесть раз
штормы задерживали их в пути. Но, к счастью друзей, они еще
застали судно презренного Прентоса в бухте Золотого Рога.
Товары, привезенные купцом из Испании, были уже проданы, и
"Голиаф" принимал на борт обратный груз. Здесь были восточные
благовония и пряности, сафьян и слоновая кость, дамасские
клинки, парча и шелк, турецкий табак и бочонки розового масла.
Богатой выручки ждал купец от продажи этих товаров испанским
грандам и монастырям, и потому стража на корабле ни днем, ни
ночью не спускала глаз с надежно запертых трюмов и никого не
подпускала даже близко к судну.
   И вот перед самым отплытием явился к месту стоянки судна
важный иностранец со своей супругой. Они прибыли в богатых
носилках британского посланника в Стамбуле и попросили Прентоса
спуститься на набережную. Высокий господин в мундире
английского офицера объяснил купцу на плохом испанском языке,
что он - британский полковни