ого ночи.
Во дворе мальчик обулся. Озираясь на окошко сторожа, он выскочил
за калитку и бегом припустил по темным задворкам и закоулкам к
верфи.
   На территории доков было темно, но вдоль длинного забора
горели на редких столбах фонари, озаряя верхний край дощатой
ограды, утыканной железными шипами. По углам забора стояли
часовые. У ворот прохаживался стражник. Патруль из четырех
солдат со старинными алебардами вышел из ворот и отправился в
обход, освещая талый снег ручным фонарем, прикрытым от ветра
жестяным щитком.
   В темном садике одного из ближайших к верфи домов мальчика
ожидал его друг, Метью Ханслоу.
   - Ты пришел, Том! Молодчина! Я уж начал тревожиться... Ты
нужен мне нынче для важного дела!
   - Что я должен делать здесь, дядюшка Метью?
   - Не торопись. Подождем, пока патрульные вернутся с обхода.
Сейчас я объясню тебе нашу задачу... Скажи,
ты хорошо знаешь это место?
   - Еще бы не знать! За этим забором - доки мистера
Паттерсона... Вон крыша кузницы, рядом с нею - чаны со смолою,
дальше - склад с инструментами, а за ним - помосты, где заложены
корабли...
   - Том, а ты знаешь, для кого Паттерсон строит эти корабли?
   - Для сэра Фредрика Райленда... Он главный заказчик. Джордж
говорит, что на кораблях будут возить рабов в Америку.
   - Да, корабли эти понесут в мир много зла... Они нужны
Паттерсону и Райленду для разбоя в море, для торговли живыми
душами людскими... Фредрик Райленд, ченсфильдский паук, - мой
злейший враг, но он враг и всем простым добрым людям... Ты лучше
меня знаешь, Том, сколько их погибло на этой верфи! Помнишь
беднягу Майка, раздавленного, когда спускали "Окрыленного"? А
сколько калек вроде беспалого Паткинса выкинул на улицу мистер
Паттерсон! Сколько бедных ребятишек вроде тебя страдает на этой
проклятой верфи!.. Том, я намерен спалить ее, спалить всю к
черту, как "Бультонскую мануфактуру"!.. Хочешь помочь мне?
   - Да!
   - Видишь этот ящик? Он довольно тяжел. В нем - часовой
механизм с колесцовым замком [колесцовый замок - тип пистолетного и
ружейного замка; действовал по принципу современных зажигалок;
был общеупотребителен в XVII веке; мог быть использован для
"адской машины"] и... крепкая начинка. Надо
пробраться на верфь и спрятать наш гостинец под днище корабля,
заложенного в среднем доке. Рядом положишь вот эту бутылку...
Потом прикрой ящик и бутылку стружками, просунь под них руку и
поверни вот этот рычажок на ящике. Если там затикает, как в
часах, то скорее беги сюда, ко мне. Если не затикает, встряхни
ящик, только легонько... Скажи, в школе никто не заметил, как ты
ушел?
   - Нет, никто.
   - И ты сможешь незаметно вернуться?
   - Попробую.
   - Молодчина, Том! И еще: знаешь ли ты корабль "Окрыленный"?
   - Знаю. Он сейчас стоит на причале, под самой верфью...
Только... на нем уже есть команда.
   - Да, ее-то и берегись. Смотри, чтоб тебя не заметили с этого
корабля... Вон обход возвращается, теперь пора!.. Здесь, в
заборе, я вынул доску. Лезь в дыру. Я просуну тебе ящик и сам
буду дожидаться тебя здесь. Сквозь щель я буду следить за тобой.
Когда пойдешь назад, держи направление вот на этот фонарь, дыра
в заборе чуть правее его... Постарайся никому не угодить в
лапы... А уж коли схватят... я тебя выручу! Только... ты не
забыл адрес сына Бернардито?
   - Нет, не забыл. Давайте ящик, дядюшка Метью...
   Мальчик прополз в отверстие, проделанное в заборе. Фернандо
просунул ящик, и Том, закряхтев, потащил его в темноту, где на
фоне серого ночного неба слабо вырисовывались силуэты лебедок и
строящихся кораблей. Припав ухом к щели в заборе, испанец не
слышал ничего, кроме шороха ветра в голых ветвях садика. Где-то
на причале, вероятно на борту "Окрыленного", раздался перезвон
корабельных склянок, и соборные часы, словно в ответ, пробили
полночь.
   Фернандо стоял у забора, прижавшись к столбу. Ближайший фонарь
качался над забором в полусотне шагов, и тень от столба
прикрывала фигуру испанца. Патруль, обойдя верфь, снова вернулся
к воротам. Солдаты ушли
погреться в караулку. Где-то лаяла собака. Минуты текли
томительно медленно. Кругом стояла тишина, и редкие, далекие
звуки собачьего лая не нарушали, а словно подчеркивали эту
глухую ночную тишь.
   Внезапно во мраке, где над причалом вздымались мачты
"Окрыленного", раздался окрик. Фернандо силился сквозь щель
вглядеться в темноту. Он попытался кинжалом раздвинуть доски;
крепкое дерево не поддавалось. Свет фонарей замелькал среди
высоких помостов с кораблями. Послышался топот кованых сапог.
Испанец уперся коленом в бревно, ухватился за шипы забора и,
подтянувшись на руках, взглянул поверх ограды. Он увидел
мальчишку, стремительно бежавшего к забору. Но мальчик ошибся в
темноте и спешил, спотыкаясь, прямо на фонарь!
   За мальчиком тяжело бежал моряк в широкополой шляпе и
индейской куртке; он держал в руках длинный карабин.
Преследователь был еще далеко от мальчика, но тот заметался
перед забором, не будучи в силах разыскать спасительную дыру.
   Фернандо колебался лишь мгновение. Одним прыжком он очутился
внизу, под забором, на той стороне. Мальчишка отпрянул, но,
узнав испанца, бросился к нему. Фернандо успел подхватить
мальчика; он вскинул его на верхний край забора, и Томас Бингль,
перемахнув через острые шипы, в полубеспамятстве скатился в
садик и опрометью пустился бежать по задворкам.
   Его спаситель выстрелил из пистолета навстречу
приближающемуся врагу. Тот опустился на одно колено и вскинул
карабин, в то время как испанец, ухватившись за железные шипы,
напрягся, чтобы перескочить через них. В тот же миг в глубине
верфи что-то ухнуло и глухо прокатилось по всей округе. Багровый
сноп поднялся к небесам, и десятки огненных змей заструились в
темноте ночи, озаряя ее вспышками, искрами и жадными языками
пламени. Порывистый ветер подхватил летящие искры.
   Первый мартовский рассвет еще не занимался над Бультоном,
когда лондонский дилижанс приблизился к городу.
   Норвард откинул занавеску от окна кареты и пристально
всматривался во тьму, где влево от дороги темнели заснеженные
деревья и строения Ченсфильда. Остальные пассажиры дилижанса
мирно похрапывали на тряских сиденьях.
   Вдруг встревоженный крик кучера разбудил всех пассажиров.
   - В Бультоне опять пожар! Горит либо в порту, либо рядом с
портом!
   - Гоните лошадей! - свирепо проговорил Норвард, вглядываясь в
неподвижное зарево, охватившее полгоризонта.
   Тяжелая карета покатилась быстрее. Кучер поминутно стегал
бичом по конским спинам, и вскоре под железными шипами дилижанса
загремели камни бультонских мостовых.
   Норвард и Блеквуд, предчувствуя грозную беду, выскочили из
кареты при виде первого извозчичьего кэба.
   - В порт! - крикнул Норвард.
   Заря уже занималась, когда мокрая лошадь, тяжело раздувая
бока, рысью примчала кэб к порту. Пламя гигантского пожара,
полыхавшего рядом с портовыми строениями, превратила ночь в
багровый, страшный день. В море дрожали отсветы пламени.
   - Верфь Паттерсона! О черт! К верфи!
   Но подъехать к верфи оказалось невозможным.
   У ворот стояла густая толпа зевак, с трудом сдерживаемая цепью
полицейских. Трое прибывших, оставив экипаж, бросились к
воротам. Полицейские расступились, и Норвард с Блеквудом вбежали
во двор. Огненный шторм бушевал над верфью. Стапели пылали.
Струи воды от пожарных помп подымались не выше чем до половины
огненных смерчей и фонтанов.
   Кучка людей толпилась в стороне, у забора. Под самым забором
лежал, широко раскинув руки, человек с простреленной головой.
Над ним, опершись на карабин, склонился Джозеф Лорн, без шляпы,
в-обгорелой одежде. Голова его была обмотана окровавленной
тряпкой.
   Когда Норвард подошел к этой группе, он ясно различил в
багровом отсвете пожара, что на левой руке убитого не хватает
безымянного пальца. Труп лежал вниз лицом; косо срезанные баки
курчавились у висков.
   Норвард обвел взглядом верфь. За огненным шквалом нельзя было
различить ни причального пирса, ни берега. От нестерпимого жара
захватывало дыхание и слезились глаза. Ветер гнал в море тучи
искр, и они гасли в свинцовых водах.
   - Корабль? - задыхаясь, спросил Норвард, трогая Лорна за
плечо.
   Вместо ответа Лорн показал рукой в море. Взглянув туда,
Норвард и Блеквуд не смогли различить ничего, кроме полыхающего
пламени.
   В следующий миг резкий порыв ветра отмахнул стену багрового
дыма в сторону; далеко на горизонте все трое разглядели силуэт
корабля, озаренного отсветом пожара.
   Через два часа, когда верфь Паттерсона представляла собой
огромную груду тлеющих углей, на "Окрыленном" ожидали прибытия
капитана и его помощника Джозефа Лорна. Их шлюпка качалась на
мелкой волне у причальной стенки в порту. Блеквуд и Джозеф Лорн,
пожав руку Норварду, уже стояли в шлюпке.
   Норвард в молчании смотрел ей вслед, пока шлюпка не скрылась
за корпусом корабля. С далекого рейда донеслись звуки выбираемых
якорных цепей. Вымпел взлетел над грот-мачтой.
   Корабль ожил, развернулся, и паруса, словно лепестки белых
цветов, один за другим стали распускаться на реях. Наконец,
освещенная первыми лучами солнца, белая громада корабля, покинув
свою догорающую колыбель, тронулась в путь, навстречу неведомой
и неверной судьбе.



                            8. КОСТЕР НА ВЕТРУ

   Декабрьские грозовые ливни мыли палубу "Ориона". Океанские
волны длиною в полгоризонта катились навстречу бригу,
переламывались с шипением и плеском и с размаху ударяли в борт.
   Корабль стонал. В его глубоких, темных недрах все скрипело:
дерево терлось о дерево, булькала вода, набиравшаяся в трюмах.
Мачты звенели под многотонным грузом влажных парусов. С
брезентовых курток команды текла вода; у матросов, вязавших на
ветру узлы снастей, обламывались ногти. Но по-прежнему лейтенант
Уэнт ежедневно отмечал на карте десятки миль, пройденных по
курсу к одинокому острову; и по-прежнему бриг "Орион", зарываясь
по самый бушприт в ревущую воду, шел вперед под многозвездными
небесами или под лучами летнего декабрьского солнца, от которых
мокрая палуба начинала парить, а в каютах сразу делалось жарко.
   Приближался сочельник. В кают-компании Доротея, Паттерсон и
доктор Грейсвелл готовили рождественский стол. Помещение
украсили коврами. Ветка омелы [омела - род нечнозеленых
кустарников; служила в Англии XVIII века традиционным украшением
рождественского стола], сорванная для рождественского
праздника еще в далекой родной Англии, стояла в серебряной вазе
посреди стола.
   Ричард Томпсон редко показывался на палубе. С молодым
адвокатом произошла разительная перемена после памятного ему
"семейного совета" в каюте Грелли. С того дня состояние глубокой
подавленности не покидало Ричарда.
   Теперь вся прежняя жизнь казалась адвокату удивительно
простой, чистой и безмятежной. Как изменилось все за такой
короткий срок! С неумолимой ясностью Ричард понял, какую
катастрофу он вызвал бы своими разоблачениями, не сулившими
притом никакого успеха благодаря железной защите, созданной его
противником. С тех пор Ричард стал лишь несколько внимательнее
приглядываться к экипажу корабля, стараясь распознать среди
матросов и офицеров тайных приближенных Грелли.
   После стоянки на острове Фернандо-По владелец "Ориона" сам нес
вахту на мостике, заменив Джеффри Мак-Райля. На место выбывшего
Джозефа Лорна Грелли назначил некоего итальянца, Джиованни
Каррачиолу, принятого на бриг в качестве второго штурмана. Этого
широкоплечего разговорчивого субъекта Вудро Крейг рекомендовал
судовладельцу как "надежного и ловкого малого". Два матроса
всегда находились поблизости от Грелли. Один из них - Энрико
Рой, развязный субъект, не боявшийся на бриге никого, кроме
Грелли. Другой, молчаливый и медлительный датчанин Оге Иензен,
выделялся среди экипажа своим атлетическим телосложением,
исключительной физической силой и туповатой исполнительностью.
Однажды марсовый матрос Дик Милльс замахнулся на Иензена
железной штангой толщиною в полдюйма. Датчанин
вырвал штангу, злобно согнул ее, связал в виде
двойного узла и швырнул Милльсу под ноги. Когда боцман показал
этот узел пассажирам "Ориона", никто не хотел поверить, что он
завязан человеческими руками.
   Грелли знал, что этот великан у себя на родине убил в драке
четырех человек сразу и бежал от правосудия. Кроме ножа, Оге
носил при себе гирьку на железной цепочке. В его руках это
оружие было грознее шпаги. Такова была свита владельца "Ориона".
   ...Лежа на своей узкой корабельной койке, мистер
Томпсон-младший смотрел сквозь иллюминатор на разлохмаченную
воду. По стеклу ползли дождевые капли; когда гребень волны
обрушивался на борт, иллюминатор заливало водой, и в каюте
делалось на миг еще темнее. Надоедливо скрипели доски переборок.
Из кают-компании доносились голоса.
   Адвокат услышал, как сошедший с мостика Грелли обратился к
доктору Грейсвеллу:
   - Ба! Ваши приготовления к празднику просто великолепны!
Остается только положить на место подарки.
   - Ваш наследник уже спрашивал меня, что же принесет ему
Санта-Клаус.
   - Всей команде нужен отдых и хотя бы маленькое развлечение, -
заметил Грелли нарочито громко. - Люди утомлены. Рейс нелегкий.
   - Когда же мы достигнем цели плавания?
   - По расчетам Брентлея, около Нового года. Сочельник мы
отпразднуем завтра в открытом море, а наступление 1773 года отметим,
вероятно, уже на острове.
   Рождество! Люди с непокрытыми головами теснятся в
кают-компании. Звуки маленьких клавикордов разносятся по
кораблю. Торжественно звучит рождественский хорал: "О блаженная,
радостная, благодатная пора!" Священник в черном облачении с
белыми ленточками, ниспадающими на грудь, держит в руках библию.
Серебряный крест на его груди отражает огни свечей. Священник
читает слова хорала, а команда поет их, куплет за куплетом.
   Леди Эмили в длинном бархатном платье сидит за инструментом.
Ее горничная Камилла переворачивает страницы нот. Матросы
сосредоточенны и серьезны. Каждый вспоминает детство, родные
могилы, меньших братьев...
   Но не падают за окном хлопья снега, не дрожит в воздухе звон
соборного колокола. Штормовой ветер свистит в снастях, шипят пенные
гребни за бортом, и пол качается под ногами поющих.
   ...В кубрике убрали подвесные койки и накрыли столы. Свечи озарили
низкое помещение в его немудренном праздничном убранстве. Юнги
разносили блюда. Дамы разливали вино и пригубливали оловянные кружки.
   Капитан Брентлей, знавший исстари, как мало интересовали хозяина
нужды экипажа, еще в Бультоне удивлялся приготовлениям к этому рейсу. Были
взяты запасы лучшего продовольствия, мидикоментов, вин; людям обещали
после рейса щедрое вознаграждение сверх жалования. Грелли мягко обращался
с командой, и его плетеная треххвостка, прежде частенько гулявшая по
матросским спинам, за весь рейс не появилась на свет божий.
   Затянутая в шелковое платье, леди Эллен Стенфорд, всегда глубоко
равнодушная к "простолюдинам", изображала на празднике "добрую фею"
корабля. Наливая кружки матросам, она шутила с ними, расспрашивала о
семьях, но красивые серо-зеленые глаза ее оставались при этом холодными и
презрительными.
   Разрав команде подарки, дамы вместе с офицерами вернулись в салон.
Началась "семейнаая" часть празднества.
   Антони ввел за руку маленького Чарли. В черно-синем кителе
фламандского бархата поверх туфельках с золотыми пряжками и белой
горностаевой шапочке на льняных кудряшках мальчик походил на сказачного
принца старинных шотландских легенл.
   Ребенок, приведенный из полутемной каюты, жмурился от яркого света.
Кораль качнуло, и маленький принц, не удержавшись на ногах, как мягких
шарик, покатился по ковру. Отец подхватил его на руки. Черты мальчика были
тоньше и красивее отцовских, но сходство их было разительно.
   Из-за шелкового занавеса вышел Ольсен, старый боцман, одетый
Санта-Клаусом. Он извлек из мешка великолепные подарки маленькому принцу и
его "пажу" - Антони Ченни.
   Пастор Редлинг еще в Капштадте купил для своего крестника толстую
книгу с цветными картинками. На них были изображены звери и птицы,
деревья, корабли, созвездия, горы, храмы, замки, большие города, воины и
жители дальних стран в их красочных одеждах. Книгу эту можно было
перелистовать много раз и всегда обнаруживать в ней что-нибудь новое,
прежде не замеченное.
   Леди Стенфорд надела на шею мальчику овальный золотой
медальон с двумя внутренними миниатюрами на эмали, заказанными
ею проездом в Лондоне итальянскому мастеру. Одна миниатюра
изображала Чарльза на третьем году жизни. На другой стороне
медальона помещался портрет его отца. Подписи гласили: "Чарльз
Френсис Райленд, рожденный 5 июля 1770 года" и "Сэр Фредрик
Джонатан Райленд, виконт Ченсфильд, рожденный 13 ноября 1738
года". Только под лупой можно было разглядеть подпись, сделанную
искусным художником вдоль овального края медальона: "Исполнил в
Лондоне 19 сентября 1772 года мастер Виченце Антонио Кардозо из
Милана".
   Длиннобородый Санта-Клаус, опорожнив свой мешок, удалился.
Антони был осчастливлен охотничьим ружьем с гравированной
надписью: "Охотнику за носорогами".
   - Теперь моя очередь сделать маленький подарок сыну, -
сказал судовладелец.
   Услышав эти слова, адвокат Томас Мортон достал из красной
сафьяновой папки большую бумагу с печатями и гербами,
раскрашенную топографическую карту, пачку документов и подал все
это хозяину.
   - Господа! - обратился руководитель экспедиции к
присутствующим. - Много лет назад я открыл в водах Индийского
океана необитаемый и неисследованный остров. По указанным мною
координатам Брентлей весной нынешнего года отыскал, обмерил и
обследовал эту землю. Форма острова несколько напоминает череп
хищного зверя. В юго-западной части острова есть огнедышащая
гора. Кратер ее дымится; подземные толчки наблюдаются, но
признаков недавних извержений не обнаружили ни я, ни капитан
Брентлей. Остров отныне включен в заокеанские владения Британии.
Губернатором острова морской министр назначил меня. Его
величество король, по докладу министра, предоставил роду
виконтов Ченсфильд преимущественные и льготные права на
приобретение островных земель в личное владение. При участии
юристов, мистера Мортона и мистера Томпсона, три месяца назад в
Лондоне был совершен юридический акт - приобретение мною всех
удобных земель на острове и передача прав на владение ими моему
сыну Чарльзу. На картах Британской империи вновь открытый остров
будет отныне называться именем своего первого владельца -
Чарльза Райлендом, наследника титула виконтов Ченсфильд. Цель
экспедиции "Ориона", остров Чарльза, - вот мой рождественский
подарок наследнику!
   В салоне загремели рукоплескания.
   - Взгляни на свои владения, мой мальчик, - ласково произнес
глава экспедиции, водя рукою по разостланной карте.
   Ребенок сразу бросил новые игрушки и обеими руками потянулся
к пестрой карте на столе.
   Еще пять суток "Орион" боролся с волнами, преодолевая
последние сотни миль до острова. Вечером 29 декабря Грелли,
стоявший на вахте, увидел впереди по курсу корабля белый бурун.
   - Подводный риф справа по носу! - раздался окрик матроса с
высоты марсовой реи.
   В подзорную трубу владелец "Ориона" успел разглядеть, что
бурун, в отличие от катящихся гребней, пенится на одном месте,
словно море там непрестанно вскипает от глубоко скрытого в его
недрах огня.
   - Убавить паруса! - приказал Грелли.
   Капитан Брентлей уже спешил на мостик. Грелли молча указал
ему на бурун.
   Капитан, в свою очередь, кивнул налево. Там, совсем близко от
судна, в глубокой ложбине между двумя волнами, мелькнул и
скрылся второй риф, еще опаснее замеченного. Вскоре новый бурун
показался прямо по курсу.
   - Свистать всех наверх! Зарифить паруса! - загремел голос
Брентлея.
   Шумя парусами, "Орион" пролетел мимо предательской подводной
скалы. Вершина ее, с колыхающейся бородой из водорослей,
походила на голову злого морского великана. Паттерсон,
выглянувший на палубу в эту м